В витрине экспоната мигал алый огонёк.

Питер окинул взглядом водонагреватель, защитный костюм, Жука – все устройства умерли ещё за десятки лет до его рождения. Однако на дисплее размером с ладонь, который находился на «пузе» Жука, мигал огонёк – восемь букв, начиная с «Н» или «П».

В обязанности Питера – помощника смотрителя – входило уговаривать посетителей купить миниатюрные копии предметов из коллекции музея; и на них лампочки горели. Настоящие же экспонаты оставались сломанными оболочками, покрытыми пылью цвета высохшей крови и экскрементов, артефактами старого мира. Он моргнул, но буквы никуда не делись. Слева охнул мужской баритон. Тем утром к ним зашли двое посетителей, семейная пара; на женщине была блузка в цветочек, и до этого момента она была единственным ярким пятном в зале.

А теперь древняя панель мерцала алым.

Питер попытался сделать шаг в сторону Жука, но его ноги словно стали ватными.

«Должно быть, я сплю, – подумал он. – Я всё ещё в своей спальне, и мне нужно разбудить Дженис и отвести её в школу».

Но он уже разбудил свою сестру. Он мельком посмотрел на ладонь, на кончики пальцев, которые помнили, как стряхивали охристую пыль с её кожи, с простыней. Пыль просачивалась сквозь полуденную дымку Нью-Лондона, пропитывала ветер, рисовала циклоны в кружке с водой. Пыль, поднимавшаяся с терраформирующих полей – их единственный урожай.

– Я должен увезти тебя из этого выжатого города, – сказал он Дженис утром.

Его вывел из ступора высокий, нервный голос:

– А что это за красненькая штучка мигает?

Он сделал шаг. Ещё один.

Впереди женщина, рука об руку со вторым посетителем, подошла к высокому, в три метра, выставочному стенду с Жуком. Питер никогда прежде их не видел, но они скорее всего приехали из столицы – купить в Нью-Лондоне такую женскую блузку было невозможно.

«Вы знали, что наш город был первым поселением на этой планете?» – гласила табличка на стене.

– Сэр! Так и должно быть? – Мужчина помахал ему.

– Уже иду, – сказал Питер.

Механизм, который четыре поколения назад открыл проход со Старой Земли, и правда напоминал жука – такого, какого можно увидеть в пьяном бреду. Шесть ног-опор, гладкая поверхность с почти органическими изгибами, коровье брюхо.

Питер ощутил, как его ноги остановились – они словно принадлежали марионетке. Мигающий алый огонёк действительно передавал слово: П-О-М-О-Г-И-Т-Е.

Женщина произнесла что-то неразборчивое.

Питер машинально потянулся к своему телефону. Тот упал с глухим стуком, и он начал шарить по полу, не сводя глаз с Жука.

Когда он поднял трубку и приложил её к уху, она показалась ему ледяной.

– Миссис Хенстридж, вы нужны мне в музее.

– Что-то случилось, Питер?

– Пожалуйста, подойдите как можно скорее.

– Уже иду. Буду на месте через…

– Это шутка? – Посетительница втянула воздух. – Какой-то рекламный ход?

Панель в последний раз мигнула и погасла.

– Что это было?

Питер не знал, кто это сказал – кто-то из посетителей или он сам.

– Что это было? – ладно, это сказала женщина. Не получив ответа, она стиснула бицепс своего спутника, как птицы сжимают когтями жёрдочку в клетке.

Мужчина ничего не сказал, он застыл среди экспонатов, словно сам стал одним из них.

– Он ожил, – сказала женщина. – Привратник ожил.

Она потянулась к витрине.

Питер скользнул между ней и Жуком.

– Мэм, пожалуйста, отойдите.

– Что происходит? – спросил мужчина. – Неужели Привратник только что… Он что, работает?

– Конечно, нет. Возможно, всё дело в… Пожалуйста, отойдите от стенда.

– Не смейте так с нами разговаривать, – сказал мужчина.

– Это может быть опасно. Мне нужно, чтобы вы оба успокоились.

Хлопнула входная дверь, и по половицам вестибюля застучали каблуки.

– Чем я могу помочь, Питер?

Миссис Хенстридж уверенно вошла в зал. С самого первого дня, как они начали работать вместе, смотрительница напоминала ему бутылку традиционного пива из их экспозиции – крепкая, темнокожая, словно выдутая мастером из прочного стекла.

Посетительница потянулась к ней, будто хотела вцепиться в её руку так же, как в своего спутника.

Миссис Хенстридж не отшатнулась – напротив, она шагнула вперёд.

– Что-то случилось?

– Привратник заработал, – сказала женщина. – Я видела на этой панели какое-то слово.

Не моргнув глазом:

– Не вижу ничего необычного.

– Оно только что было здесь.

– Что ж, сейчас ничего нет.

– Тут было слово!

– Какое?

Посетительница уставилась на неё, затем вздёрнула подбородок и прищурилась, глядя на Жука. Свет газового гиганта, проникавший в окно, проливался на гусиные лапки вокруг её глаз. Питер понял, что она близорука.

У него самого зрение было –0,50, выше среднего, и он знал, что видел слово «Помогите», но тоже уставился на миссис Хенстридж. Она вела себя необычно: отвечала слишком быстро, не делала обычных пауз и не взвешивала сказанное. Не раздумывала ни секунды.

Словно ей уже доводилось сталкиваться с подобной ситуацией.

– Я не разглядела, – сказала женщина.

– Сейчас здесь есть слово?

Наконец, мужчина бархатистым баритоном негромко сказал:

– Нет.

– Вот видите, – сказала миссис Хенстридж. – Пожалуйста, я могу попросить вас зайти на минутку в мой кабинет?

«Её кабинетом» называлась боковая комнатушка размером чуть больше кладовки.

– Жди здесь, – сказала она Питеру одними губами.

«Жди здесь». Он и подумать не мог о том, чтобы уйти. Когда три человека скользнули за дверь на противоположной стороне зала, он шагнул к Жуку. По полу застучали его каблуки; звук казался почти осязаемым, пророс мурашками по коже.

Ни ручки, ни замка, ни каких-либо шлюзов. Ни он, ни миссис Хенстридж никогда не открывали стенд, чтобы его почистить. Из витрины на Питера глазами загипнотизированного животного уставилось его собственное отражение.

Он встряхнулся и попытался пошатать витрину, сначала легонько, одними кончиками пальцев, затем навалившись на неё всем весом. Его ладони оставили на стекле влажные отпечатки и грязные разводы от охристой пыли. Больше ничего не изменилось. Клетка Жука была намертво прикручена к полу.

Он вытер руки о брюки.

За окном газовый гигант плавал в вареве полудня, отбрасывая акварельные тени на экспонаты.

Дверь в кабинет снова открылась, и парочка вышла. Миссис Хенстридж последовала за ними. Провожая их через зал, она говорила что-то монотонным приглушённым голосом. Женщина секунду поколебалась, глядя на Жука. На Питера она даже не посмотрела.

– До свидания, – услышал он голос миссис Хенстридж, доносившийся из вестибюля. – До свиданья. Приходите как-нибудь ещё.

Секунду спустя она снова вошла в зал.

– «Ожил, ожил, Привратник ожил», – передразнила она посетительницу. – Говорю тебе, дай им лет двадцать, и они превратят музей в храм. Но я могу с кем угодно договориться.

– Как вы убедили их уйти? – спросил Питер.

– Ты сам-то как думаешь? Кое-что им дала, конечно же. Умеренно радиоактивные шестерёнки из здания Врат на Земле. Видимо, в столице игрушек недостаточно.

– Вы дали им побрякушки из старого зала?

Она промолчала.

– Миссис Хенстридж. – Питер выпрямился. – Там правда было слово. Я тоже его видел.

– Я знаю.

Она поправила волосы, собранные в пучок, и повернулась к Жуку.

– Вот, что ты сейчас сделаешь, Питер, – сказала она, не глядя на него. – Найди в подвале какую-нибудь тряпку, накрой его, запри главный вход и иди домой.

– Миссис Хенстридж, я его видел. Там было написано «помогите», миссис Хенстридж! Объясните, что это!

Она посмотрела на него и облизнула губы:

– Ты не хочешь этого знать.

Питер открыл и закрыл рот:

– Мы должны сообщить об этом. Нужно… Куда нам звонить? В столицу? С кем нам связаться?

– Никому мы звонить не будем.

– Никому…

– Послушай, Питер. Мне нужно, чтобы ты меня услышал. Чтобы построить будущее, необходимо распрощаться с прошлым. – Она помедлила. – Кажется, я тебе не рассказывала – мой дед был среди последней дюжины, покинувшей Старую Землю. Он был на орбите, когда в Африке расплавился реактор пятого поколения, когда целый континент вплавило в тело планеты.

– Миссис Хенстридж…

– Вот, что я пытаюсь сказать: если на Земле ещё и осталось что-то живое, то только кустарники. Кустарники в пустыне. И мы не хотим – отцы нашего города не хотят, – чтобы то же самое произошло здесь.

– Я понятия не имею, что такое «кустарники».

– Это не важно. Там не осталось жизни и, самое главное, ничего ценного. Никакой техники. Вот в это и нужно верить людям.

– На Земле могут быть выжившие? Мы должны сообщить об этом, мы должны сообщить об этом сейчас же.

– Ты меня вообще слышишь, Питер? Дело не в том, что я не хочу сообщать об этом. Дело в том, что я хочу и дальше здесь работать. У меня есть чёткие указания, касающиеся… Особенно сейчас, за неделю до выборов в городской совет. Тебе нравятся пылевые поля? Или у тебя есть другие карьерные перспективы – в столице, например?

Он мельком взглянул на неё.

– Неужели ты думал, я не знаю о том, что ты подал документы на междугороднюю эмиграцию, Питер? Все хотят заполучить место там, где терраформирование по-настоящему удалось. Где есть апельсины, виноград, краска из улиток, да? Может быть, платье в цветочек для Дженис? Ты надеешься, что благодаря стажу здесь сможешь подойти под критерии отбора? – Она шагнула к нему. – Сколько месяцев тебе осталось, прежде чем ты действительно сможешь подойти под критерии?

Он уставился в пол.

– Двадцать шесть.

– Ну вот, пожалуйста. Слушай, эта работа… Ты ведь понимаешь, почему я тебя взяла, да? Потому что ты напоминаешь мне моего Янника, моего бедного Янника. – Она выдохнула. – Ты напоминаешь мне моего сына, вот и всё. Накрой чем-нибудь стенд, запри двери и иди домой.

Она крутанулась на каблуках и зашагала по залу, но на полпути остановилась и снова повернулась к Питеру.

– Я помню, что мне однажды сказал мой дед. Он находился в куполе МКС, на смотровой площадке, и он видел поверхность планеты сквозь белый глаз иллюминатора. Он сказал, что из космоса Африка была гигантской открытой раной.

Здание Врат на Земле стоит на вершине древнего сооружения в месте, которое когда-то называлось Сектором Газа. После расплавления реактора достичь его было бы физически невозможно… ну, очевидно, почти невозможно. Кто бы там ни был, у них осталось несколько часов.

Питер молчал.

– Накрой стенд, – сказала миссис Хенстридж. – Иди домой.

Тени плясали, подёргивались, кружились, пожирали друг друга.

«Помогите».

Не снимая ботинки, он прошёл по квартире в спальню. Восьмилетняя малышка Дженис сидела на полу, перед ней – плюшевый кролик. Локоны на плечах её некогда белого платья, как пряди кофе в молоке.

«Помогите».

Питер присел и провёл ладонью по дощатому полу. Собрал пальцы в щепотку и потёр друг о друга. Он мог и не смотреть – знал это ощущение наизусть, как будто кто-то приклеил к коже наждачную бумагу. «Должно быть, у неё в волосах пыль, – подумал он, – в кофе и молоке». Им обоим понадобится целая жизнь, чтобы вытравить её всю.

– Дженис, вставай.

Она посмотрела на него так, словно только что заметила. Их родители умерли от рака лёгких два года назад, когда Питеру было всего девятнадцать, и с тех пор он заботился о ней. Он слышал, что в столице есть такая штука, как «социальные службы»; здесь были лишь поля и люди, ухаживающие за анорексичными деревцами и дышавшие пылью.

– Пит, кролику грустно. Ты почитаешь нам книжку?

– Дженис, ты уже достаточно взрослая и можешь сама почитать книжку. Вставай. Сколько раз нужно говорить… Пол грязный.

– Пит…

– Вставай!

Её взгляд переменился, и, когда она поднялась на ноги, в нём проскользнуло нечто взрослое.

«Помогите». Слово звенело в ушах, словно его произнёс чей-то голос. «Мне нужно прислушаться к миссис Хенстридж. Забыть об этом». Он должен был заботиться о Дженис. И о себе тоже, если уж на то пошло.

– Ты поиграешь со мной? – спросила Дженис.

«Помогите».

– Послушай, Джени, не сейчас, ладно? Не сейчас. Мне нужно кое о чём подумать.

Она продолжала смотреть на него.

– Иди поиграй на кухне, хорошо? Только не на полу. Иди на кухню, пожалуйста. Дай мне немного побыть одному.

– А потом ты поиграешь со мной? Ты почитаешь мне книжку о сирени?

– Не сейчас! – Он взял себя в руки. – Почему ты всегда выбираешь эту книжку? Прости меня, маленькая. Иди на кухню. Мне нужно подумать.

Она молча развернулась и вышла в коридор. Книга, о которой она говорила, лежала раскрытой на подоконнике, и он вообразил, что слышит слова: «…мир – это место, где цветёт сирень».

Питер закрыл книгу – что такое сирень, он всё равно не знал.

За льняными занавесками тлели жёлтые семечки окон теплостанции. Каждый вечер что-то внутри кирпичного здания оживало, и из трубы поднимался дым, смешивавшийся с лиловыми облаками.

«Кто бы ни был по ту сторону, на Земле, у них осталось лишь несколько часов. Что, если там тоже есть Дженис, такая же маленькая девочка держит за руку своего брата – или отца, или мать?»

Питер начал мерять шагами комнату. «Забудь об этом». Ему нужно было сосредоточиться на важном. Ещё двадцать шесть месяцев, и они смогут подать документы на эмиграцию. Наверняка смогут. Оказавшись в столице, он пойдёт учиться на химика-технолога. Будет браться за всякую работу, чтобы прокормить их; да, за чёрную работу скорее всего, но работу в столице. Его сестра увидит настоящие цветы.

Что, если в здании Врат на Земле действительно находится ребёнок? Смотрит большими глазами на то, как кто-то, кому она доверяет, пытается выбить слова на клавиатуре двойника Жука?

«После расплавления реактора достичь Сектора Газа было бы физически невозможно». Говоря другими словами: «Сектор Газа превратился в ад на Земле».

– Дженис, – сказал Питер.

Он выругался и вышел из спальни.

Одиннадцать часов ночи – он никогда не бывал в музее позже шести. В темноте слух и обоняние обострились, и он почувствовал, что в здании витает едва различимый запах старой одежды.

«Боже, неужели я просто к этому привык?»

Снаружи раздался скрежет гравия, звук отдавался в висках. Питер повернулся к заднему входу, через который он попал внутрь, и посмотрел на водянистую полосу света снаружи. На улице что-то шевелилось. Полоска чёрного – мужчина? Женщина? Он не мог разобрать, но дом, где жила миссис Хенстридж, находился в том направлении. Питер потянул за дверную ручку и стал ждать, считая воображаемые шаги другого человека.

Досчитав до двухсот, он остановился. Наверное, пьянчужка, переборщивший с выпивкой, которую отцы города раздавали в преддверии переизбрания.

Половицы не скрипели у него под ногами. Музей спал тяжёлым, глубоким сном… пока огнетушитель с грохотом не пробил оргстекло и не разметал по всему залу частички луны.

Стоя среди осколков, Питер ждал, когда эхо и шум в его ушах стихнут.

Прямоугольный дисплей на боку Жука отражал ночь. Питер протянул к нему руку, – но его пальцы лишь оставили на поверхности липкие следы. Рядом находилась круглая кнопка, и он нажал её.

Ничего не произошло. То же отсутствие света – на дисплее, за окнами, по углам зала.

Мёртв. Возможно, Жук всегда был мёртв. «Я правда видел слово «помогите»?»

Питер уставился на скрещённые тени на стене. «Какой же я идиот – рискую всем, рискую своим будущим, будущим Дженис, – и ради чего? Из-за простой…»

Что-то ожило внутри механизма, как по вечерам оживала теплостанция за льняными занавесками, – что-то завертелось, застучало, забормотало.

Дисплей загорелся и выдал три прямоугольника: «Журнал», «Отладка», «Соединение».

«Бум, бум», – сказало сердце. Неужели Жук ждал здесь все эти десятилетия, как насекомое, дремавшее на солнце?

Питер нажал «Соединение».

Мир остался прежним. Изменились лишь надписи и цвета: теперь на дисплее была серая кнопка «Начать» и две зелёные – «Проверить запутанность» и «Открыть чат».

Он выбрал «Открыть чат», и экран взорвался.

«Тут кто-нибудь есть? Пожалуйста, ответьте. Тут кто-нибудь есть? Пожалуйста, ответьте. Тут кто-нибудь есть? Пожалуйста, ответьте…»

Когда потрясение схлынуло, Питер понял, что это писали не несколько человек наперебой – скорее всего, он смотрел на сообщения от одного человека, снова и снова пытавшегося установить контакт.

Внизу экрана горела виртуальная клавиатура.

Единственным, что пришло ему в голову, были слова, которые он видел перед собой.

«Тут кто-нибудь есть?» – написал он.

И Жук тут же ответил:

«Пожалуйста, откройте.

Меня зовут Марк.

Да, я здесь.

Пожалуйста, откройте портал».

«Открыть его – как?..»

«Одну секунду», – написал Питер и поморщился от такой банальности.

Он нажал «Назад». Кнопка «Начать» оставалась недоступной, словно покрытый пылью прямоугольник, и он выбрал «Проверить запутанность».

«Ошибка ЭР/ЭПР», – ответил экран.

Он понятия не имел, что такое ЭР или ЭПР. Ещё несколько щелчков, и он перешёл в раздел «Отладка».

«Ошибка ЭР/ЭПР».

– Да не знаю я, что это такое! – Питер хлопнул по опорной ноге рядом с ним.

Жук не ответил.

Он ещё понажимал кнопки, бесцельно переходя туда-сюда, и вернулся в чат.

«Какая-то ошибка, ЭПР. Вы знаете, что это такое?»

Курсор подмигнул ему с пустой строчки.

За окном взошли луны-близнецы, позёмка облаков проплыла над ними, растворяясь в мерцании пояса Андромеды.

Молчание, молчание, а затем экран снова ожил:

«Пожалуйста, пожалуйста, сделайте что-нибудь.

Мы здесь долго не протянем».

Пауза, а затем:

«Попробуйте нажать «Отладку».

Пожалуйста».

«Я уже пробовал».

Курсор моргнул.

«Я всего лишь смотритель музея, – написал Питер. – Мне очень жаль».

Молчание.

«Назад». «Проверить запутанность». «Назад». «Отладка». «Назад».

– Как, чёрт возьми, мне тебя запустить?

Ему нужны были инструкции. Он оставил свой пост у Жука и побрёл по залу, переходя от одного экспоната к другому: водонагреватель, защитный костюм, пивная бутылка – бесполезные, мёртвые вещи.

Перед кабинетом старшей смотрительницы Питер заколебался; затем решил, что это не важно, ведь он уже вломился в камеру-одиночку Жука – и толкнул плечом дверь.

На столе стоял чёрно-белый даггеротип, изображавший миссис Хенстридж с сыном, Янником. Оба счастливо улыбались.

– Простите, – сказал Питер.

Один за другим он открывал и опустошал ящики. Перебрал старые счета, рекламные листовки, письмо от восхищённого посетителя. Прошёлся по книжным полкам. Пролистал каждую книгу.

Он не нашёл ничего, даже отдалённо напоминающего руководство.

Тот парень, Марк, написал «мы» – «мы здесь долго не продержимся». Он представил себе два силуэта, один, поменьше, доверчиво прижимался к большому.

Питер вернулся к разбитой витрине экспоната и несколькими нажатиями вернулся в чат.

«С вами кто-то есть?» – написал он.

Казалось, что прошла целая минута.

«Я с дочерью.

Ей шесть.

Селина».

Он впился ногтями в ладони. «Должен же быть какой-нибудь способ. Кто вообще разрабатывал этот интерфейс?» Возможно, он должен был разобрать устройство, надеть защитные перчатки, извлечь и заменить ядро – если оно вообще было. «Жук – имбецил, – подумал он, – бог-идиот, окаменевшее насекомое, которому снится другой мир».

«Я не могу его открыть. Мне очень жаль», – написал он.

Внутри Питера что-то закипело, и он несколько раз вогнал кулак в хромированную обшивку. Размытая лунным светом, кровь превратилась в маслянистые царапины, невыразительные, безликие.

«Пожалуйста, попытайтесь снова запустить «Отладку», – возникло на консоли.

«Марк, я не знаю, как открыть портал. Думаю, устройство на нашей стороне сломано. Мне очень жаль».

«Как вас зовут?»

«Питер».

«Питер, вы можете позвать на помощь?»

«Нет». – «Накрой экспонат, запри двери, иди домой». – «Марк, трудно объяснить, но я не могу никого позвать».

«Что на них надето?» – подумал он. На Марке и Селине. Лохмотья, как в детских книжках, поверх ручьёв пота, разъедающих лица, или защитные костюмы вроде тех, что стоят в музее?

«Земля – какая она?» – написал он.

Ответ пришёл не сразу.

«Красно-жёлтая. Она красно-жёлтая и горячая.

Мои сородичи прячутся в обломках МКС.

Идиот, какой же я идиот, они говорили мне не уходить, но я ушёл.

Я сделал невозможное, чтобы добраться сюда.

Почему всё так закончилось?»

«Что мне написать? Я должен что-то написать». Питер напечатал первое, что пришло ему в голову:

«Через два часа наступит рассвет».

«Через два часа радиация затопит это здание. Я уже вижу солнце через щели в стене».

«Я останусь с вами».

Пауза.

«А ваш мир – какой он?»

Питер рассмеялся. На его щеках появились влажные полосы, но он смеялся.

«Тоже красно-жёлтый. Смотреть тут особо не на что».

«У меня к вам просьба».

«Всё, что угодно».

«Вы можете сказать Селине что-нибудь другое?

Она не очень хорошо печатает, но умеет читать.

Я просто хочу, чтобы она представила себе что-нибудь прекрасное».

«Дженис, – подумал Питер. – Дженис».

«Привет, я Селина, – возникло на консоли. – Как дела?»

То, что бурлило у него в груди, где-то слева – он больше не знал, как это назвать, – сломалось, и он ощутил боль в кончиках пальцев.

«Привет, Селина, – написал он и провёл тыльной стороной ладони по глазам. – Твой папа попросил рассказать тебе о мире».

Он зажмурил глаза – они всё равно были бесполезны, слёзы затуманивали всё – и стал печатать вслепую:

«Мир – это место, где цветёт сирень…»

Витрины с экспонатами, погружённые в тень, отражали пустоту. Защитный костюм, водонагреватель, Жук, натюрморт в чёрно-белых тонах.

«Закрыть чат?» – спросила консоль.

Питер помедлил, словно оттягивая и не нажимая на «Да», он мог продлить две другие жизни. Он совсем не знал, что такое сирень; не знал, как она выглядит и какого она цвета. Он не мог описать её Селине, не мог дать ей даже такую малость.

«Диалог записан в архив», – выскочило на дисплее.

Справа мигал прямоугольник. Он был крошечным, незаметным, похожим просто на красивую иконку. Питер только сейчас её заметил.

«Архив».

Он нажал на неё.

Первой в списке стояла сегодняшняя дата – «22 апреля 2091. 104 сообщения».

«Июнь 2085, 10 сообщений».

«Ноябрь 2081, 7 сообщений».

«Март 2079, 10 сообщений».

Всего в списке было двадцать четыре записи.

«Тут кто-нибудь есть? Пожалуйста, ответьте. Тут кто-нибудь есть? Пожалуйста, ответьте. Тут кто-нибудь есть?..»

Питер подумал о столице, о том, как он мог стать химиком-технологом, как он и Дженис могли покинуть терраформирующие поля. Водонагреватель, костюм, Жук. Жук, водонагреватель, костюм. Двадцать четыре попытки связи, двадцать четыре взрослых и, кто знает, сколько детей? Все фитили погасли, задутые радиацией, равнодушием, бдительностью отцов города.

Шатаясь, он вошёл в кабинет старшей смотрительницы. Миссис Хенстридж смотрела на него с чёрно-белого даггеротипа и улыбалась – такой он её никогда не знал.

– Простите за то, что случится дальше, – сказал он.

Питер достал из верхнего ящика стола старую, изысканно украшенную ручку.

В серых рассветных лучах Нью-Лондон казался тенью, рисунком на кальке. Два фонарных столба перед музеем торчали, как обожжённые пальцы. Питер приклеил записи диалогов из архива на оба.

Ещё два столба дальше по улице. Ещё один на перекрёстке, который вёл к теплостанции.

Он налепил последний лист на предвыборный транспарант перед городской ратушей, под красные и зелёные полосы, прямо на гранитные скулы.

Дома он опустился на крыльцо. Питер слышал, что раньше на Старой Земле существовала высшая мера наказания – но, конечно же, новый мир, с его-то населением, не мог себе такого позволить. Они отправят его на пылевые поля, как и говорила миссис Хенстридж. Питер ощутил, как по нему разливается тёмное, горькое чувство, но виной тому было не его новое будущее.

Он склонил голову набок, как птица, и прислушался к себе.

Он с удивлением понял, что это – чувство вины. У тех двоих, в здании Врат, ничего не было. У него были выгоревшие жёлтые окна за льняными занавесками, дымка на закате. Уже что-то. У него была книжка о сирени. У него была Дженис.

Почему он не читал ей каждый раз, когда она просила?

И в этот момент она выскользнула из двери, тонкая, как утренняя дымка, и села рядом с ним.

– Ты разве не должна быть в постели, сестрёнка? – спросил Питер, глядя на теплостанцию, похожую на медведя, спящего под угасающей мишурой пояса Андромеды.

Она не ответила, а просто положила голову ему на плечо.

– Всё хорошо, Дженис. Всё будет хорошо.

В конце концов, у них был целый мир – и, закрыв глаза, он начал читать по памяти:

– «Мир – это место, где цветёт сирень и воздух дышит весной, когда майская звенит капель…»

В рассказе используется изменённая версия стихотворения Хелен Сентмайер «Город в прерии».