Книга: Домашняя жизнь русских царей
Назад: Глава II Государев двор, или дворец. Внешний вид и внутреннее убранство
Дальше: Том II
Глава III
Значение и честь государева двора
Значение и честь государева двора.– Приезд ко дворцу. Кто пользовался свободным входом.– Запрещение входить во дворец меньшим чинам.– Запрещение входить вооруженным и больным.– Нарушение чести государева двора непристойным словом.– Значение царских палат для разных придворных обрядов, торжественных приемов и собраний, и для домашней жизни государя; значение Грановитой, Средней Золотой, Царицыной Золотой, Столовой, Панихидной, Ответной, Государевой Комнаты, или Верхней Золотой, и Передней– Значение крылец.– Постельное крыльцо как площадь или сборное место дворянства и вообще служилых людей.– Дела о нарушении чести государева двора как характеристика царедворческих нравов в XVII ст.
В древнейшее время великокняжеские дворцы, без сомнения, не имели еще того значения, какое в XVI и XVII ст. принадлежало дворцу московских государей. Народ чествовал княжеское жилище как место, где производился общественный суд, где жил начальник дружины, «страж Русской земли», главный вождь ее в битвах с врагами. Большого значения в древности княжий двор еще не имел, потому что первоначально и само значение великого князя, как мы говорили, определялось больше кормлением, полюдьем, т. е. правом на известные земские доходы, чем политической силой и властью как самодержца земли.
Последнее значение получили уже московские князья. В Москве княжеский дворец из простой вотчиннической усадьбы постепенно становится освященным и недоступным жилищем великого государя. Особенно в XVI ст., когда учение о царском сане и высоте царского достоинства распространилось и утвердилось не только практически, но даже и путем ученых справок и литературных толкований и разъяснений; в это время на все, окружающее государеву особу, легла печать недосягаемого величия и благоговейного освящения. Русь переставила свои обычаи, как говорили в то время люди, испытывавшие на себе влияние этого переворота в поступках и значении московских государей.
Под влиянием византийских идей и обычаев, живым представителем которых была Софья Палеолог и окружавшие ее греки, московский государь не только вполне сознал свое царственное значение, приняв титул царя всея Руси, но и облек это значение в соответственные царские формы... Новое устройство двора, установление новых придворных обычаев и торжественных чинов, или обрядов, по подобию обычаев и обрядов Византийского двора, навсегда определили высокий сан самодержца и отдалили его на неизмеримое расстояние от подданного. Все это, однако ж, не появилось вдруг, а водворялось постепенно, с жизненной последовательностью. Так, если верить свидетельству Контарини, который приезжал в Москву к великому князю Ивану Васильевичу в 1473 г., т. е. спустя только год после приезда к нам Софьи Палеолог, придворные церемонии еще носили на себе характер первобытной простоты, напоминавшей древние княжеские отношения. При великом князе Иване Васильевиче подобные церемонии и все придворные обряды еще не облекались в те пышные формы, какие они получили впоследствии; что вообще пышная, великолепная обстановка царского сана входила постепенно и водворилась окончательно только при его внуке, за которым даже официально, соборной грамотой, был утвержден и царский сан168.
Народ, уверовавший в высокое призвание царя, благоговейно чтил и все знаки его величия. Сам государев дворец охранялся особенным почетом, который, по установившимся понятиям, воздавали царскому местопребыванию. Нарушение этого почета, нарушение чести государева двора преследовалось законом: в Уложении царя Алексея Михайловича есть целая глава «О Государеве Дворе, чтоб на Государеве Дворе ни от кого никакого бесчинства и брани не было».
По обычаям старого времени, нельзя было близко подъезжать не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу. Одни только высшие сановники, бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались правом сходить с лошадей на расстоянии нескольких саженей от дворца. По словам Котошихина, приезжая во дворец на лошадях верхом или в каретах и в санях, они слезали с лошадей и выходили из экипажей, «не доезжая двора и не близко крыльца». К самому крыльцу, а тем более на царский двор, они не смели ездить. Чины младших разрядов – стольники меньших родов, стряпчие, дворяне, жильцы, дьяки и подьячие – сходили с лошадей далеко царского дворца, обычно на площади, между Ивановскою колокольнею и Чудовым монастырем, и оттуда уже шли во дворец пешком, несмотря на то, какая была погода. Из низших чиновников не все пользовались правом въезжать на лошадях даже в Кремль. Царским указом 1654 г. в Кремль въезжать дозволено было только старым первостатейным подьячим, и то не более трех человек из каждого приказа; остальные, хотя бы также первостатейные, не пользовались этим дозволением. Но и тем, которые въезжали в Кремль, назначено было останавливаться почти у самых ворот и отсюда ходить пешком. Все другие приказные и вообще служилые и неслужилые люди младших чинов входили в Кремль пешком. Таким образом, сам подъезд ко двору соразмерялся честью, или чином, каждого приезжавшего лица. Одни, самые чиновные, могли подъезжать «неблизко крыльца»; другие, вовсе не чиновные, не осмеливались въезжать даже в Кремль.
Иноземные послы и вообще знатные иностранцы, как государевы гости, выходили из экипажей, подобно боярам, на расстоянии нескольких саженей от крыльца, шагов за тридцать или за сорок, и очень редко у большого помоста, или рундука, устроенного перед лестницей.
Само собой разумеется, что это был особый этикет, принадлежавший к древним обычаям169 и сохранившийся не только во дворце, но и в народе, особенно в высших его разрядах. Точно так же невежливо было младшему чиновнику или простолюдину въехать во двор боярина, а тем более прямо подъехать к его крыльцу. Боярин, въехавший таким образом на царский двор, заключался в тюрьму и лишался даже чести, т. е. боярского сана. Боярский холоп, проведший через царский двор лошадь боярина, хотя бы даже и по незнанию, наказывался кнутом.
Иностранцы объясняли этот древний и почти всенародный обычай гордой недоступностью, с которой бояре, и вообще высшие, вели себя в отношении к народу.
Не должно забывать, что и гостю воздавались подобные же равнозначные почести. И если не всякий гость мог подъехать прямо к крыльцу боярина, то иного гостя боярин сам выходил встречать, и не только на крыльцо, но даже на середину двора, а иной раз и за ворота. Само собой разумеется, что такой обоюдный почет и хозяину дома, и гостю соразмерялся всегда со степенью уважения, которое хотели оказать человеку170. В царском быту, как увидим ниже, этикет встреч был также очень определенно размерен и положения его ни в каком случае не могли быть нарушаемы.
Итак, мы видели, что особенный почет, воздаваемый царскому величеству, требовал, чтоб ко дворцу подходили пешком, оставляя лошадей и экипажи на определенном расстоянии. Притом простой и малочиновный русский человек еще издали, завидя дворец, благоговейно снимал свою шапку, «воздаючи честь» местопребыванию государя. Без шапки он и подходил ко дворцу, и проходил мимо него. Правом свободного входа во дворец пользовались только одни служилые и дворовые, т. е. придворные чины; но и для тех, в зависимости от значимости каждого, существовали известные границы. Не во всякое отделение дворца могли свободно входить все приезжавшие на государев двор. Бояре, окольничие, думные и ближние люди пользовались в этом отношении большими преимуществами: они могли прямо входить даже в Верх, т. е. в покоевые, или жилые, хоромы государя. Здесь, по обыкновению, они собирались всякий день в Передней и ожидали царского выхода из внутренних комнат. Ближние бояре, «уждав время», входили даже в Комнату, или кабинет царский. Для прочих же чиновников Государев Верх был совершенно недоступен.
Стольники, стряпчие, дворяне, стрелецкие полковники и головы, дьяки и иные служилые чины собирались обычно на Постельном крыльце, которое было единственным местом во дворце, куда они могли приходить во всякое время с полной свободой. Отсюда, «в зимнее время, или в которое время кто похочет», им дозволялось входить в некоторые палаты, прилегавшие к Постельному крыльцу, но и в этом случае для каждого чина назначена была особая палата. По указу 1681 г. стольникам и стряпчим назначено было входить «в полату, что у переградной стены, вшед с Постельного Крыльца в новые сени налево, а слыть той полате Переднею; дворянам и жильцам приходить в Старую Золотую Полату; стольникам-генералам и стольникам-полковникам приходить в полату, что подле Передней; городовым дворянам в полату, что наперед того перед Золотою Полатою были сени»171. Следовательно, все эти чины в другие отделения дворца не допускались. Особенно строго запрещалось им ходить за каменную переграду, которая отделяла Постельное крыльцо от площадки, где была лестница в государевы покои, или нынешний Теремный дворец. Вверху она запиралась медной золоченой решеткой, а внизу ограждалась от других отделений дворца «каменною переградою», за которую и запрещено было «отнюдь никому не ходить», за исключением одних только судей, «которые сидят по Приказам» и которые хотя и допускались за эту переграду, но в Верх без приказа входить не смели и ожидали приказаний у лестницы. Дьяки и подьячие, приходя во дворец с докладами, дожидались начальников на Постельном крыльце или в сенях перед Грановитой палатой. Другие младшие чиновники не смели входить даже и на Постельное крыльцо. Вообще дозволение входить в ту или другую палату и тем приближаться на градус к царской светлости утверждалось особым пожалованьем, о котором просители били государю челом.
К В. Лебедев.
Выезд царя Алексея Михайловича на соколиную охоту из Спасских ворот Кремля.
Внизу: слова царя Алексея Михайловича из охотничьего устава «Книга, глаголема Урядник Сокольничья Пути». 1898 г.
Внутренние отделения дворца, т. е. Постельные хоромы царицы и государевых детей, были совершенно недоступны для всех, и дворовых и служилых чинов, за исключением только боярынь и других знатных женщин, пользовавшихся правом приезда к царице. В эти отделения не осмеливались входить без особого приглашения даже и ближние бояре. Для священников и вообще церковников, которые служили в верховых церквах, открывался вход в эти церкви только в известное время, и притом по определенным местам и переходам. Это распространилось даже и на крестовых попов, которые совершали службы в самых покоях государыни. Они должны были входить во дворец тогда только, «как их спросят». В сами покои царицыной половины не смели входить даже и те из придворных чинов и служителей, которые, по своим должностям, должны были являться туда, например с докладом о кушанье или с самым кушаньем. Дальше сеней они не осмеливались входить и здесь передавали доклады верховым боярыням и другим придворным женщинам; точно так же и кушанье вносили в сени или в специально для того назначенные комнаты, в которых и сдавали боярыням на кормовой поставец.
М. Клодт. Терем царевен. 1878 г.
В 1684 г., вероятно, по случаю стрелецких смут, волновавших тогда Москву и обесчестивших перед тем временем даже царское жилище буйным обыском, сказан был царский указ, заключавший 12 статей, с расписанием, кому именно на какие подъезды и по каким лестницам и переходам дозволялся вход в разные отделения дворца. Боярам, окольничим, думным людям и комнатным стольникам и указано было в Верх всходить Постельным крыльцом и дворцовою лестницею, у приказа Большого дворца, у Колымажных ворот; а те, которые приезжали к Куретным воротам, от Троицких кремлевских ворот, должны были всходить каменною лестницею, что от Хлебенного дворца к Сушилам; и ходить им велено в Верх мимо Оружейного приказа и церкви Рождества Богородицы, а также каменною Рождественскою лестницею, что против Кормового дворца. На Светлишную лестницу,– у Куретных же ворот, которая вела к хоромам царевен и на внутренний Постельный двор, к царским Мастерским палатам, запрещено было ходить даже боярам, окольничим, думным и ближним людям, т. е. всем первостепенным сановникам.
Если случалось, что кто-нибудь забредет нечаянно и по незнанию на царский двор, и особенно во внутренние постельные отделения, того хватали, допрашивали, а в сомнительных обстоятельствах даже подвергали пытке.
Люди, не принадлежавшие к дворовому и служилому сословию, приходя ко дворцу по какому-либо делу, оставались обычно на нижних рундуках, или площадках, у лестниц. Все челобитчики, приходившие с просьбами на государево имя, стояли на площади перед Красным крыльцом и дожидались выхода думных дьяков, которые принимали здесь челобитные и относили в Думу к боярам. Лжедмитрий, как известно, в каждую среду и субботу сам принимал челобитные от жалобщиков на Красном крыльце172. Само собой разумеется, что тот, кто беспрепятственно мог входить на царский двор, подавал челобитную или самому государю, на выходе, или думному дьяку в Расправной палате, которая составляла высшую судебную инстанцию и помещалась с 1670 г. в Средней Золотой палате.
Нельзя также было явиться во дворец с каким бы то ни было оружием, даже с тем, которое, по обычаю того времени, всегда носили при себе и которое составляло, таким образом, необходимую принадлежность древнего костюма, например поясные ножи, имевшие значение кинжалов. В этом случае уже не было исключений ни для кого; ни для бояр, ни даже для государевых родственников. Иностранные послы и их свита, входя в приемную залу, также должны были снимать с себя оружие, несмотря на то что это почти всегда делалось против их желания. По западным понятиям, снять шпагу считалось бесчестием, и послы, как благородные кавалеры, вступались за свою честь и вели нередко бесполезные споры с боярами. В 1661 г., во время приема шведских послов, маршалу посольства, несмотря ни на какие просьбы и убеждения, не позволили войти в Приемную палату даже с серебряным жезлом. Вообще строго воспрещено было входить с оружием даже и на царский двор. Если бы кому случилось, с простоты, без всякого умысла, пройти через царский двор с ружьем, с саблею, с пистолетами или с другим каким оружием, такой человек, если это открывалось, тотчас подвергался неминуемой пытке и допросам: с каким умыслом он шел? и, само собою разумеется, он погибал или от самых пыток, или в тюрьме, потому что подобные случаи и дела никогда не оканчивались добром173.
Весьма строго запрещено было приходить во Дворец, особенно на Постельное крыльцо, больным или из домов, в которых были больные. В 1680 г., июня 8-го, по этому случаю последовал строжайший царский указ, сказанный стольникам, стряпчим, дворянам и жильцам, которые, если у кого из них или в их домах были «боли огневою или лихорадкою и оспою или иными какими тяжкими болезнями», должны были давать знать о том в Разряд и на Постельное крыльцо не ходить, и в походы и на выходах нигде не являться. В противном случае, тем, кто нарушит это повеление,– за такую их бесстрашную дерзость и за неостерегательство его государева здоровья, по сыску, быть в великой опале, а иным и в наказанье и в разоренье, без всякого милосердия и пощады. В те времена довольно часто случались повальные болезни, чего особенно и страшился двор государев, заботливо охраняя себя в сомнительных случаях.
Ради сохранения чести государева двора преследовалось также и всякое непристойное слово, произносимое в царском дворце.
Впрочем, постоянная, бдительная стража днем и ночью охраняла царский дворец и предупреждала всякий неприличный поступок вблизи царского величества. Стража эта состояла, внутри дворца, из стольников, стряпчих и жильцов и из низших придворных служителей: столовых истопников, столовых сторожей и боярских детей царицына чину, дежуривших днем и ночью у дверей лестниц и по крыльцам и сеням. Кроме того, по всем дворцовым воротам и в других дворцовых местах, «у казны», находились постоянные стрелецкие караулы. На этих караулах стрельцов на стороже бывало по пятисот человек, под начальством головы, или полковника, и десяти капитанов.
Главный их караул, в числе 200, а иногда 300 человек, находился у Красного крыльца под Грановитою палатою, в подклетах; другая часть, в 200 человек,– у Красных, или Колымажных, ворот. Из того же караула у Куретных ворот стояли 10 человек, на Казенном дворе 5 человек, на Денежном дворе 5 человек.По кремлевским воротам стрелецкий караул располагался следующим образом: у Спасских ворот стояло 30 человек, у Никольских 20 человек, у Тайницких 10 человек, у Предтеченских, или Боровицких, 10 человек, у Троицких 10 человек, в Отводной башне, у тех же ворот, 5 человек.
Когда заимствованные от Византии или установленные в подражание ей придворные обряды, церемонии и обычаи были полностью усвоены Московским двором, а старые обычаи и порядки, шедшие от отцов, облеклись в более пышные царственные формы, и все это сделалось существенным, самым необходимым выражением царского сана и достоинства, естественно, что некоторые отделения государева двора получили с того времени особое значение, соответствующее торжествам и церемониям, для которых они предназначались.
В отношении торжественных действий и обрядов, происходивших в больших государевых палатах, первое место с конца XVI ст. принадлежало Грановитой, как самой большой и наиболее украшенной, в которой царь являлся в полном блеске древнего великолепия, столько изумлявшего иностранцев. В ней давались торжественные посольские аудиенции и государевы большие церемониальные столы: при венчании на царство, при объявлении царевичей наследниками престола, при поставлении патриархов, митрополитов и архиепископов, брачные, родинные, крестинные, праздничные и посольские. В ней происходили также великие Земские соборы и вообще совершались все важнейшие торжества того времени.
А. Литовченко. Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею. 1875 г.
Для того чтобы видеть все эти церемонии царице и детям государя, в Грановитой палате была устроена смотрильная палатка, тайник. Он находится вверху, над Святыми сенями, у западной стены палаты, и смотрильным окном выходил прямо напротив того места, где искони стоит государев трон. В старину тайник этот убран был следующим образом: стены, потолок, лавки, двери и в окнах все было обито полстьми и потом красным английским и гамбургским сукном; над двумя окнами с южной стороны висели такие же суконные завесы на кольцах; пол устлан был войлоком и полстьми; прибор у дверей был луженый. В большом окне, обращенном в палату к царскому месту, была вставлена смотрильная решетка, обитая красною тафтою на хлопчатой бумаге; решетка задергивалась завесом с кольцами на медной проволоке. В переднем углу тайника стоял образ Евфимия Суздальского. Из этого-то тайника, сквозь смотрильную решетку, царица, малолетние царевичи, старшие и младшие царевны и другие родственницы государыни смотрели на великолепные церемонии, происходившие в палате. Особенно часто они присутствовали, скрытые таким образом, при посольских аудиенциях.
Средняя Золотая до конца XVI ст. имела то же значение, что и Грановитая, но с этого времени она становится обычной приемной залой, в которой с меньшей пышностью и торжественностью представлялись государю патриарх, духовные власти, бояре и прочие сановники, иноземные послы, посланники и гонцы. Кроме того, в ней, как и в Грановитой, происходили Земские соборы и давались иногда именинные и праздничные столы.
А. Васнецов. Старая Москва
В День Рождества Христова, перед обедней, государь принимал здесь патриарха с духовными властями, соборный причт и певчих, приходивших славить Христа. В 1670 г., по случаю переделки кремлевского здания приказов, которые были выведены в Китай и Белый город, в этой палате назначено присутствие бояр и думных людей для слушания и вершения расправных и спорных дел, отчего палата, приняв значение высшей инстанции, получила название Золотой Расправной, которое и сохраняла до 1694 г., когда новым указом это присутствие перенесено в Переднюю палату Теремного дворца и когда в Золотой стали принимать только челобитные средних чинов людей. Заседания Думы бывали здесь не только утром, но и вечером, особенно в зимнее время. Для доклада дел каждому ведомству назначены были особые дни. Само собой разумеется, что с того времени, как Золотая палата получила такое чисто судебное, административное значение, прекратились царские выходы в нее, а следовательно, и все торжества и церемониалы, которые происходили в ней прежде.
Меньшая Золотая была парадной приемной залой царицы, отчего часто она и называлась Царицыной. В ней по преимуществу происходили торжества семейные, родинные и крестинные столы для боярынь, как дворовых, т. е. собственно придворных, так и для приезжих, имевших только право и обязанность приезжать во дворец; прием патриарха с духовными властями, бояр и выборных всякого чина людей, приходивших с дарами поздравлять государя по случаю рождения и крещения его детей. На Светлое Воскресенье, после заутрени, государь, сопутствуемый патриархом, духовными властями и светскими чинами, приходил в эту палату христосоваться с царицею, которую окружали в это время верховые и приезжие боярыни. В День Рождества Христова здесь царица принимала духовенство, приходившее славить Христа, и приезжих боярынь, которые, вместе с верховыми, поздравляли ее с праздником и подносили каждая по тридцати перепечь, или сдобных круглых и высоких хлебов.
Столовая изба, или палата, по своему значению, была меньшей парадной залой, назначенной преимущественно для государевых чиновных столов; но в ней происходили также и приемы духовенства, бояр и других лиц, особенно же иностранных посланников и гонцов. Иногда государь жаловал здесь бояр, окольничих, думных людей и других чиновников именинными пирогами. В Сочельник, накануне Рождества и Богоявления, государь слушал в Столовой церковные службы, царские часы, вечерню и всенощное. Кроме того, в Столовой проходили большие Земские соборы по важным государственным вопросам. В 1634 г. здесь происходил собор о новом денежном сборе со всего государства на жалованье ратным людям, а в 1642 г.– известный собор по вопросу о принятии под защиту России Азова.
В Панихидной, или Сборной, палате в дни поминовения царей и особ государева семейства давались панихидные столы, древние покормы патриарху, духовным властям и соборянам, что называлось также большими сборами, т. е. собранием вообще духовенства, и особенно соборных причтов. Необходимо напомнить, что за этими поместными столами для духовенства государь, по обычаю, вероятно, очень древнему, стоял перед владыкой (митрополитом, а впоследствии перед патриархом) и из собственных рук его угощал.
В Ответной, или Посольской, палате происходили переговоры бояр с иноземными послами, что вообще называлось ответом. Выражение «быть в ответе» значило вести переговоры, давать царские ответы, или решения посольских дел. В Ответной палате, как и в Грановитой, был устроен тайник, тайное окошко, из которого государь слушал иногда посольские совещания. Из Постельных хором весьма важное значение в царском быту имели Передняя и Комната Теремного дворца, который со второй половины XVII ст. сделался постоянным жилищем царей.
Все бояре, окольничие, думные и ближние люди были обязаны каждый день являться во дворец рано утром и после обеда. Собирались они обыкновенно в Передней, где и дожидались царского выхода. Только самые близкие бояре, выждав время, могли входить в Комнату, или, собственно, кабинет государя. При выходе бояре и прочие чины кланялись государю большим обычаем, т. е. в землю, что называлось «бить челом». Государь выходил, по обыкновению, в тафье или шапке, которой никогда не снимал «против их боярского поклонения». После приема бояр государь выходил, большею частью к обедне, в сопровождении всех съехавшихся сановников. После обедни в Передней, а иногда в самой Комнате начиналось сидение с бояры, заседание Царской палаты, или Думы, которую составляли без исключения все бояре и окольничие и некоторые из младших чинов, известные под именем думных людей. Заседания почти всегда происходили в присутствии государя, что видно из указов конца XVII ст. Государь здесь давал суд и расправу, слушал судные дела и челобитные, которые читали пред ним обычно думные дьяки.
В Теремных покоях, а именно в Государевой Комнате, или в Верхней Золотой, как ее иногда обозначали, в отличие от других Золотых палат, происходил в 1660 г., февраля 16-го, знаменитый собор о поступках патриарха Никона. Государь в тот день приказал быть в Верхних каменных хоромах, в Верхней Золотой палате, своим государевым богомольцам, митрополитам, архиепископам, епископам, архимандритам, игуменам, протопопам и боярам, окольничим и думным людям. Палата была убрана аксамитами и бархатами золотными и узорчатыми разных цветов и постлана коврами.
В 1682 г., января 12-го, в Теремных покоях происходил собор об отставке и искоренении местничества. После единогласного утверждения:
«Да погибнет в огне Богом ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и к тому да не воспомянется вовеки!» —
все разрядные и случные книги, все просьбы о случаях и записки о местах преданы были огню в Передних сенях в печи, в присутствии боярина и думного дьяка со стороны гражданской власти и всех митрополитов и архиепископов от власти духовной, которые стояли при этом торжественном сожжении до конца.
В тот же замечательный год, 27 апреля, в день смерти царя Федора Алексеевича, в Теремных покоях совершилось избрание на царство десятилетнего царевича Петра, мимо старшего брата его, Ивана. После совещаний патриарх Иоаким, в сопровождении архиереев, бояр, окольничих, думных и ближних людей, вышел на Золотое крыльцо и, в краткой речи объяснив собравшимся здесь выборным, что наследниками царства остались братья покойного государя, царевичи Иван и Петр, предложил вопрос: кому из них быть преемником царского скипетра и престола? Выборные, а потом бояре и прочие чины единодушно избрали царем Петра и здесь же присягнули ему в присутствии его матери-царицы Натальи Кирилловны.
Вот официальное значение Теремных покоев. Нужно упомянуть еще, что с 1694 г. Передняя палата заменила Золотую Расправную, как высшее судилище со значением Сената, где разрешались все спорные апелляционные дела и челобитные, подаваемые на государево имя. По этому случаю и в самих приговорах делалась следующая отметка:
«По указу Великих Государей,, в их Великих Государей Передней Полате, то дело бояре слушав, приговорили».
Случалось, впрочем, весьма редко, что в Передней государь принимал запросто иноземных послов. Это была необычайная и величайшая честь, которой удостаивались немногие. В 1662 г, 14 апреля, здесь были приняты цесарские послы, которые получили эту высокую честь вместо посольского стола, даваемого обыкновенно иноземным послам после аудиенции. Такой же почести был удостоен в 1664 г., 22 апреля, английский посол Чарлус Говорт. В 1667 г., декабря 4-го, в Передней же были приняты польские послы Станислав Беневский и Киприян Брестовский.
Посольский приказ
Значение Передней и Комнаты в домашнем быту государя также весьма достопамятно. В Передней государь слушал иногда церковные службы, часы, вечерню, всенощную; на Святой христосовался с боярами, т. е. жаловал их к руке. В Передней, или на Золотом крыльце, в дни своих именин, также на именины царицы и детей, после обедни, государь из собственных рук раздавал боярам и всем дворовым и служилым чинам водку и именинные пироги или калачи. В Передней государь также давал праздничные столы, а в Комнате кушал, иногда запросто, без чинов, с некоторыми из бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков, которые приглашались по особому благоволению государя и сидели за столом всегда уже без мест. Записки времен царя Алексея Михайловича сохранили любопытные известия о других, более замечательных столах, которые иногда давались в этих покоях, именно о кормах на нищую братию и на полоняников. Такие столы давались очень часто по поводу важных семейных событий, например, по случаю рождения детей и особенно во дни поминовения усопших, в третины, девятины, полусорочины и сорочины. Когда нищей братии собиралось много, то кормление происходило нередко в Царицыной Золотой палате, особенно если поминки справлялись по царице.
Крестный ход в Москве в XVII в.
Необыкновенно оживлялись Теремные покои пред заутренею Светлого Воскресения, когда бояре, окольничие, думные и ближние люди, все служилые и дворовые чины, в богатейших золотных кафтанах174, собирались сюда к обряду царского лицезрения и к царскому выходу к заутрене. Высшие сановники, пользовавшиеся свободным входом в государевы покои, собирались в Комнате и в Передней; другие наполняли сени, стояли по Золотому крыльцу и на Каменном дворе пред Теремами; а низшие и небогатые чиновники, не имевшие золотных кафтанов, ожидали царского выхода на Постельном и на Красном крыльцах. Когда таким образом дворец наполнялся чиновным народом, государь выходил из внутренних покоев в Комнату, слушал здесь «полунощницу», по совершении которой садился в кресла и принимал бояр и прочих сановников, входивших в Комнату, чтоб «видеть его великого государя пресветлые очи» и ударить челом. Те из дворян и дьяков, которым, по особой милости, дозволялось видеть царские очи в Комнате, входили туда, по распоряжению стольника из ближних людей, который в то время стоял у крюка и впускал их по списку, по два человека. Ударив челом, они возвращались на свои прежние места. Таким же образом дворяне и дьяки другой степени, а также и стрелецкие головы впускались в Переднюю при выходе туда государя. Все эти лица, которых государь жаловал, повелевал свои государские очи видеть в Комнате и в Передней, вносились в особые списки и по спискам допускались к царскому лицезрению. Остальные дворяне, дьяки, подьячие и прочие младшие и небогатые чиновники видали государские очи в сенях и на дворцовых крыльцах в то время, как государь проходил в собор. Ударив, по обычаю, челом, они шли пред государем, по три в ряд, до Успенского собора, где и становились по обе стороны пути, и потом, когда государь, сопровождаемый высшими чинами, торжественно проходил в собор, они также следовали за ним, по два в ряд. В течение Светлой недели государь принимал в Теремных покоях поздравление от всех чинов, до чернослободских старост и выборных. Людей младших чинов он жаловал к руке большей частью на Переднем крыльце.
Нам остается упомянуть еще о значении Красного крыльца, которое было главным парадным входом во дворец. На него, как мы уже знаем, вели три лестницы – Благовещенская, Средняя и Золотая, или Красная, что у Грановитой палаты. На Красном крыльце, во время посольских и других важных приемов, происходила церемония встреч, значение которых указано нами выше. По этому случаю все крыльцо наполнялось дворовыми и служилыми людьми младших разрядов, которые стояли здесь по обе стороны пути в богатейших одеждах, выдаваемых на это время из царской казны. Обычно по лестнице и по крыльцу стояли подьячие и боярские дети в цветном и золотном платье, а в сенях и у дверей Приемной палаты – жильцы в бархатных и объяринных175 терликах176 и в золотных шапках, с протазанами и алебардами в руках.
Особенно пышные встречи устраивались только иноземным послам и вообще знатным иностранцам, как собственно гостям «почести ради». Число встреч было неодинаково: именитому послу и лицу царского происхождения давалось три встречи. Первая, меньшая, у лестницы на подъездном помосте, или рундуке; вторая, средняя, на крыльце, против средней лестницы, а иногда в сенях Приемной палаты, и, наконец, третья, большая, у самых дверей палаты. Другим, менее значительным лицам, делалось только две встречи: меньшая на крыльце и большая в сенях, а иным, как, например, иноземным посланникам, гонцам, купцам и т. д., была одна только встреча – в сенях у порога или «недошед порога с сажень». Таким образом, одной из почетнейших встреч для гостя была и меньшая, у лестницы. Встречниками назначались в обыкновенных встречах стольники с дьяками, а в более почетных – боярин или окольничий со стольником и думным дьяком. Само разделение встреч на меньшую, среднюю и большую соотносилось с родовой честью встречников: в меньших встречах родовая честь была помоложе, а в больших – более древняя. Особенно дорогих гостей встречали с еще большими церемониями. В 1644 г. во время приема датского королевича Волдемара, жениха царевны Ирины, кроме обычных трех встреч, его встретил среди Грановитой палаты царевич Алексей Михайлович в сопровождении бояр и в предшествии окольничих и стольников, а потом сам государь Михаил Федорович встретил королевича у ступени трона.
Для встреч и вообще для входа во дворец посторонним лицам, кроме государя, назначены были только две лестницы: Благовещенская и Средняя. При посольских приемах послы христианских государств входили во дворец по Благовещенской лестнице, а послы и гонцы персидские, турецкие, татарские и вообще иноверцы – по Средней, потому что значение Благовещенской лестницы, как соборной паперти, не позволяло входить по ней лицам, не исповедовавшим христианской веры. По Золотой, или Красной, лестнице совершались большие царские выходы в день венчания на царство и во время бракосочетания. В другое время эта лестница, кажется, была всегда заперта, потому что обыкновенные выходы государя делались чаще по Благовещенской паперти, служившей также обычным входом во дворец как для бояр, так и для всех других чинов. Для того же была предназначена и Средняя лестница, по которой, кроме того, совершались печальные процессии выноса тела покойных государей к погребению в Архангельский собор.
Лестницы Красного крыльца запирались на ночь решетками, и на крыльце всегда стоял стрелецкий караул. Напомним еще, что у этого крыльца, на площади, думные дьяки принимали от народа челобитные, по которым здесь же зачитывали приговоры и решения, вероятно, у Средней лестницы.
Заметим также, что на крыльцах иногда делались приемы гонцам и посланцам. В 1657 г. царь Алексей Михайлович принимал на Красном крыльце малороссийского посланца от гетмана Хмельницкого Павла Тетерю. Отпускная аудиенция дана была ему так же на крыльце, но только уже на Переднем, т. е. в государевых покоевых хоромах, или нынешних теремах, что было почетнее.
В заключение мы должны упомянуть, что в XVII ст. во дворце, а именно на стрелецком карауле Красного крыльца, велись каждый день особые записки о состоянии погоды и о дворцовом карауле; а при этом отмечались и все царские выходы и загородные походы, также посольские приемы и разные другие случаи.
Мы упоминали, что Постельное крыльцо, находившееся посреди дворцовых зданий, между Приемными большими палатами и жилыми Теремными покоями государя, составляло довольно большую площадь и служило всегда сборным местом для младшего дворянства и приказных людей, имевших необходимость быть за чем-либо во дворце. Здесь с утра до вечера толпились стольники, стряпчие, жильцы, дворяне московские и городовые, дьяки, подьячие разных приказов, некоторые по службе, дожидаясь начальных людей или решения дел, другие просто из любопытства, потому что на Постельном крыльце можно было узнать все важные новости. Там, кроме повседневных дел о тяжбах, исках и т. п., объявлялись царские указы, касавшиеся всего дворянского сословия, например, указы о войне и мире, о сборе войска,
о военных походах или о роспуске служилых людей по домам и вообще обо всех административных и законодательных мерах, предпринимаемых правительством как относительно служилого сословия, так и вообще по делам всей земли. В Верху у государя происходило сидение бояр, заседание царской Думы, откуда исходили все подобные меры и распоряжения и, разумеется, прежде всего узнавались на Постельном крыльце, от тех же бояр в частном порядке, или же от дьяков, сказывавших указы публично.
Таким образом, Постельное крыльцо было придворной площадью, или, как именовали его впоследствии, Боярской площадкой, публичным местом царедворцев, т. е. собственно дворян, а также и начальных людей военных и гражданских. В этом смысле некоторые из царедворцев, а именно стольники младших разрядов, именовались площадными, в отличие от стольников комнатных, находившихся в приближении у государя и имевших право входить в его комнаты. Слова «площадь», «площадной» заключали в себе понятия общего, публичного, всенародного и также – обыкновенного, рядового. Были, как известно, подьячие площадные и избы площадные, где эти подьячие писали купчие, закладные и разные другие акты.
Необходимо напомнить, что старое наше служилое сословие – боярство и дворянство – было исполнено непомерной щекотливости в отношении своей чести; не той, однако ж, чести, которая служит выражением сознания в себе человеческого достоинства; тогдашняя честь заключалась в отечестве, т. е. в значении рода, к которому лицо принадлежало, собственно в почете, каким пользовался этот род и каким по нисходящему порядку должен был пользоваться всякий родич. Само собою разумеется, что власть с течением времени все больше и больше усиливала такие понятия о чести, строго охраняя законодательством честь высших сановников и вообще своих слуг, следовательно, всех служилых людей земли. В ее интересах было поддерживать и соблюдать известное почетное значение лиц и целых родов, которые помогали ей в приобретении, в устройстве и охране земли, потому что эти лица и роды представляли ту же власть, были ее органами. Таким образом, понятия о честности известного рода или известного лица ограничивались только представлениями о служебном почете, о мере жалованья, т. е. расположения государя и близости к его особе. Только этим путем мог возвышаться человек и за ним весь его род. Разумеется, в обществе, пропитанном родовым началом, по которому старое почиталось неизмеримо выше всего молодого, старая, т.е. заслуженная целыми поколениями, честь всегда почиталась больше молодой, хотя бы и более достойной.
Законодательство XVII ст. очень способствовало развитию в тогдашнем обществе непомерной щекотливости, а главным образом – непомерного сутяжничества по делам о нарушении чести или о бесчестье одним только словом; ибо за доказанное бесчестье доправлялась всегда денежная пеня обесчещенному лицу, соответственно его чести, или тому служебному разряду, к которому принадлежал обесчещенный. Известно, что в X главе Уложения весьма подробно и с большой точностью оценена на деньги честь каждого лица. Этого было достаточно, чтоб возбудить беспрестанные жалобы, иски, мелочные щепетильные придирки к словам с целью получить вознаграждение за сделанное бесчестье. С того времени, а особенно в конце XVII ст., некоторые приказы были завалены делами подобного рода, весьма хорошо кормившими и судей, и подьячих. Чаще всего, разумеется, бесчестье заключалось в словах непристойных, а иногда просто шутливых и самых обыкновенных, к которым придирался обиженный как к слову бесчестному.
Н. Дмитриев-Оренбургский. Народ выкрикивает в цари Михаила Федоровича в Кремле 21 февраля 1613 г.
Поводом к произнесению непристойных, бесчестных слов служили обыкновенно ссоры и брани, которые, при простоте и грубости тогдашних нравов, возникали непрестанно. Житейские отношения были слишком непосредственны и прямы; прямы и по чистосердечию, и по грубости и дикости нравов; поэтому оскорбленный человек почти никогда не таил своего неудовольствия, тотчас высказывал его по первому впечатлению и вымазывал с бранью, весьма часто в непригожих и непристойных словах. Притом тогдашние постановления вовсе не определяли, какое именно слово должно считаться бесчестным и непригожим, а это давало возможность всякое грубо сказанное или шутливое слово считать бесчестным. Достаточно было самого простого живого и самого обыкновенного выражения, чтоб его причли к бесчестью и тотчас же начали иск. По старинной пословице, здесь всякое лыко шло в строку. Даже простая описка, недопись или прописка в чине, имени, отечестве или фамилии, например «о» вместо «а» или «а» вместо «о» и т. д., считались немаловажным бесчестьем и давали повод начать иск.
Чтобы остановить и ограничить подобные иски, государь по этому случаю указал и бояре приговорили:
«Будет кто в челобитье своем напишет в чьем имени или в прозвище, не зная правописания, вместо о – а, или вместо а – о, или вместо ь – ъ, или вместо ять – е, или вместо и – i, или вместо о – у, или вместо у – о, и иные в письмах наречия, подобные тем, природе тех городов, где кто родился и, по обыкностям своим, говорить и писать извык; того в бесчестье не ставить и судов в том не давать и не разыскивать; а кто, то браня, назовет князем без имени, и за то править бесчестье».
Это постановление касалось только высших чинов, включительно до жилецкого. Остальных, начиная с городовых дворян до крестьян, подвергали тюремному заключению на неделю или, если кто не хотел в тюрьму, взыскивали бесчестье деньгами, не разбирая дела, умышленно или неумышленно сделана описка или недопись177. Большая беда бывала тому, например, кто напишет отечество, кому не следует, без вича, или кого в брани назовет князе без имени, т. е., например, вместо «князь Иван» скажет просто «князь». Подобные случаи преследовались строго и самим правительством.
Возбуждаемые действиями и распоряжениями и, так сказать, поддержкой самого правительства, жалобы о бесчестье оскорбительными словами дошли наконец до таких странных, нелепых и смешных вещей, что Петр указом 1700 г., мая 4-го, вынужден был запретить подобные иски. К бесчестью причисляли, например, следующие выражения и слова, которые были выписаны из челобитных в Судном московском приказе:
«вольно тебе лаять; шпынок турецкой, из-под бочки тебя тащили; не Воротынской-де ты лаешь, ребенок; сынчишко боярский, мартынушка-мартышка; черти тебе сказывают; трус, отец твой лаптем шти хлебал, отец твой лапотник; сулил сыромятную кожу и яловичьи сапоги; разоренье-де мне от тебя, мучил– де ты меня».
Почти в то же время бывший воевода Алымов подал государю челобитную, где он изъяснял, что истец его, Григорий Батурин, в Приказной избе, на допросе по делу, сказал ему, Алымову, что он смотрит на него зверообразно. «И тем он меня, холопа твоего, обесчестил»,– прибавляет Алымов и ссылается на Уложение, прося взыскать с Батурина за бесчестье. Вместо этого Петр, за такое недельное челобитье, велел взыскать с самого челобитчика 10 рублей и раздать деньги на милостыню в богадельни, нищим178.
А. Рябушкин. Красная палата
Множество жалоб о бесчестье возникало тоже по поводу ссор и брани на Постельном крыльце. При всегдашнем многолюдстве на этом крыльце, без сомнения, нельзя было миновать неприязненных, враждебных столкновений; нередко обоюдное неудовольствие, начатое дома или в другом месте, начатое тяжбой по какому-нибудь делу, высказывалось здесь при встрече соперников. А так как ссора и брань во дворце, кроме бесчестья лицу, нарушала честь государева двора, за что взыскивалось еще строже, то ссорящиеся не упускали случая, ища защиты, а более в отмщенье, тотчас же пожаловаться на противника и выставить его особенно сильно именно в этом отношении.
Все дела о нарушении чести государева дворца непристойными словами и дерзкими поступками разбирались домашним судом государя, т. е. царским постельничим или стряпчим с ключом, который делал обыск, или сыск, допрашивал свидетелей происшествия, потом из допросов составлял записку, приводил указ или статью из Уложения и докладывал государю. Решение с изложением дела сказывалось обвиненному при всех, по известной форме.
В Троицын день 1642 г. (мая 29-го) побранились на Постельном крыльце стольники Григорий Облязов с Борисом Плещеевым из-за своего крепостного человека, которого они один у другого забирали. Облязов при этом наговорил Плещееву разных оскорблений, обесчестив даже и его сестер-девок. Тогда мать Плещеева, вдова, со всеми детьми подала государю челобитную, по которой и назначен был сыск; но доклад почему-то отлагался. Между тем вдова не уставала подавать челобитные и в течение одного месяца подала их шесть, в которых называла Облязова оглашенником и просила смиловаться, защитить ее. Несмотря на челобитные и просьбы со стороны вдовы Плещеевой, дело тянулось и не докладывалось государю более года, может быть, по проискам Облязова, подкупившего царского стряпчего Оничкова. Но, видно, Плещеевы нашли случай добиться справедливости. Государь слушал это дело и указал:
«Григорья Дмитреева, сына Облязова, за вдовино Аннино Васильевы, жены
Плещеева, с тремя дочерьми с девками, за их бесчестье, бить батоги нещадно, чтобы иным вперед воровать было неповадно».
По государеву указу и по докладной выписке «перед стряпчим с ключом перед Иваном Михайловичем Оничковым Григорей Облязов за свое воровство, а за вдовино Аннино Васильевы, жены Плещеева, с детьми бесчестье, в подкледке бит батоги, в одной рубашке, нещадно».
27 апреля 1645 г. царский казначей, лицо по тому времени довольно значительное, Богдан Минич Дубровский поссорился в государевой Передней избе с дворянином Васильем Колтовским, который перед тем подал было на него государю в Комнату челобитье о несправедливом решении его спорного дела. Но челобитной при докладе не явилось. Колтовской спрашивал думного дьяка и подьячих, и потом, когда, по окончании докладов, казначей Дубровский вышел из царской Комнаты в Переднюю, Колтовской заметил ему, что странно, как его челобитная пропала и не оказалась при докладах. В ссоре сказаны были с обеих сторон обидные слова, и Дубровский в тот же день принес государю жалобу о бесчестье. Государь велел стряпчему с ключом Ивану Михайловичу Оничкову сделать сыск и о нем доложить. Узнав о жалобе Дубровского, Колтовской через два дня подал свою челобитную о бесчестье и также с росписью свидетелей. Чем дело кончилось, неизвестно.
Расходившихся и разобиженных царедворцев ничто не могло унять, когда они считались и бранились между собою. Мало останавливала их статья Уложения, сулившая тюрьму и денежную бесчестную пеню, статья, которая, со своей стороны, служит самым ярким и убедительным свидетельством, что царский дворец очень часто оглашался неистовою бранью от своих же ближайших слуг, что закон явился как неизбежная мера против буйных нравов царедворцев. То же свидетельствуют и указы последующего времени. В 1683 г., января 4-го, объявлено общее подтверждение, чтобы стольники, стряпчие, дворяне, жильцы, всякий в свое дневанье, сидели в указных палатах смирно и меж себя бесчинства и шума никакого и брани не чинили, а кто будет бесчинствовать и шуметь и браниться, тех велено присылать в Разряд. Даже большие, приближенные люди нисколько не отличались в своих поступках от младших, площадных людей. Их точно так же не останавливала ни близость царских покоев, где они, впрочем, постоянно и находились, ни близость особы государя. Часто в его присутствии начиналась брань. Так, в 1652 г., ноября 22-го, сидел государь с бояры в Думе: боярин и оружейничий Гаврила Пушкин и брат его, окольничий Степан Пушкин, бранились, в его присутствии, с боярином князем Юрьем и окольничим князем Дмитрием Долгорукими за то, что им, Пушкиным, меньше их, Долгоруких, быть не можно; за что, разумеется, и посланы были в тюрьму.
В. Шварц. Сцена из домашнего быта русских царей. 1865 г.
Сила местнических счетов была так велика, что нередко и страх государевой опалы ничего не мог сделать против подобных споров и протестов. Здесь, по крайней мере, буйный протест оправдывался официальным значением местнических счетов, так что протестовавший иногда оставался правым. Но, привыкшие стойко и всегда грубо считаться о местах, искать своего права, бояре с тем же буйством вели себя и в случае простых личных оскорблений, которые они всегда умели связать с оскорблением всему роду, и грубое слово, сказанное лицу, распространяли на бесчестье отцов и дедов, братьев и племянников. Впрочем, необходимо заметить, что и противники в своих ругательствах пользовались всяким случаем, чтоб припомнить и как можно сильнее задеть какие-либо родовые старые грешки, бесчестившие весь род поголовно. Так, в 1691 г. брань возникла между двумя самыми знатными и значительными лицами, между знаменитым впоследствии князем Яковом Долгоруким и князем Борисом Алексеевичем Голицыным, дядькой Петра, любимым и влиятельным человеком. Желябужский179 рассказывает в своих «Записках»:
«Побранился князь Яков Федорович Долгорукой в Верху с боярином князем Борисом Алексеевичем Голицыным, называл он, князь Яков, его, князя Бориса Алексеевича, изменничьим правнуком, что при Розстриге прадед его, князя Бориса Алексеевича, в Яузских воротех был проповедником. И за те слова указано ему, князю Якову Долгорукому, боярину князю Борису Алексеевичу Голицыну и отцу его, боярину князю Алексею Андреевичу Голицыну, и братьям его всем (заплатить за бесчестье); а за бесчестье полатное, что он, князь Яков, говорил в государевой Полате при боярах, послан он, князь Яков, был в тюрьму, и не довели его, князя Якова, до тюрьмы, воротили от Спасских Ворот».
Но Долгорукие, как ими объяснено, не могли уплатить такой суммы, и по Уложению их следовало бить кнутом, чего вначале, может быть, и хотел их соперник, кн. Голицын. Дело, однако, тянулось и окончилось со стороны Голицыных отказом от взыскания по случаю смерти Голицына-отца.
Если такие знатные и почтенные особы позволяли себе бесчинствовать в царских палатах, то меньшим людям нельзя и в грех ставить их частые побранки на Постельном крыльце, где всегда собиралось много молодежи и где, следовательно, по многолюдству и по незрелости лет, ссоры были делом самым обыкновенным. Еще меньше должны мы требовать от низших служителей дворца, разных истопников, сторожей и т. д., людей простых, не знатных и не богатых, между которыми, разумеется, происходили еще большие бесчинства. Где им было учиться вежеству и тихим нравам, когда со стороны царедворцев они никогда и ничего подобного не видали. Вот черта царедворческих отношений к этим меньшим дворовым людям:
«Жалоба, государь, мне на стольника на Романа Федорова, сына Бабарыкина; в нынешнем, государь, во 157-м году, июня в 15 день в твоем государеве походе в селе Покровском, на твоем государеве дворе, стоял я, холоп твой, на крыльце; а тот Роман тут же на крыльцо пришел и учал меня, холопа твоего, он, Роман, посылать по квас на Сытной дворец; и я, холоп твой, его не послушал, по квас не пошел, потому что я, холоп твой, в Передней дневал; и он, Роман, за то меня, холопа твоего, спихнул с лестницы и убил меня до полусмерти; и лежал я, холоп твой, на земле, обмертвев, многое время; и оттерли меня, холопа твоего, товарищи мои льдом; и от тех побой ныне я, холоп твой, стал увечен. Милосердый государь! пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, про тот мой бой сыскать и про увечье, и по сыску свой государев указ учинить; а безчестьишку, государь, моему и увечью, что ты, государь, укажешь. Царь государь, смилуйся, пожалуй! – Роспись, которые видели, как истопника Дему Клементьева с лестницы убил Роман Федоров, сын Бабарыкин: князь Иван Борисович Репнин, князь Афонасей Борисович Репнин, Федор Лодыженской, Юрья Левонтьев, Иван Соковнин, Яков Жуков, Абрам Свиязев, Борис Змеев, государев крестовой поп Василей Климентов».
В 1649 г. постельный истопник Демка Клементьев бил челом государю:
«И постельничий Михайло Алексеевич Ртищев, слушав сей челобитной и росписи стольников и стряпчих про Демкин бой, по государеву крестному целованью, в объезде в селе Покровском на крыльце допрашивал. И постельничему Михайлу Алексеевичу Ртищеву стольники и стряпчие и голова стрелецкой сказали, по государеву крестному целованью: князь Иван Репнин, Юрья Левонтьев, Яков Жуков, Абрам Свиязев, Борис Змеев, крестовой священник Василий Климентов, сказали по священству: в нынешнем-де, во 157-м году, июня в 15 день, в объезде в селе Покровском видели-де они постельного истопника Демку Клементьева на нижнем крыльце, что и лежит ушибен, а кто его с крыльца пихнул, того они не видали; а от людей слышали, что пихнул его с крыльца стольник Роман Бабарыкин, да в речех прибавил Яков Жуков: видел-де он, как истопник Демка Клементьев с лестницы летел и Юрья Левонтьева в голову зашиб.– Князь Афонасей Репнин, Федор Соковнин, Михайло Еропкин сказали, по государеву крестному целованью: Роман Бабарыкин постельного истопника Демку Клементьева с крыльца пихнул. Да в речех своих прибавил князь Афонасей Репнин: посылал-де его Роман не ведомо пошто и он-де его не послушал, и за то де его Роман с крыльца спихнул. Федор Лодыженской сказал, по государеву крестному целованью, что в то время он, Федор, на крыльце не был и от людей про Демку, как его Роман с крыльца спихнул, не слыхал. – Голова стрелецкой Михайло Зыбин сказал, по государеву крестному целованью: видел-де он, что истопник Демка с лестницы кубарем летел; а кто его пихнул, того-де он не видал; от Юрья Левонтьева слышал, что говорил Юрья Роману Бабарыкину: для чего-де ты истопника на меня пихаешь?»
Московит в военном наряде.
С редкой немецкой гравюры XVI в. Собрание П. Я. Дашкова
Для характеристики подобных же поступков и нравов между дворовыми людьми приведем несколько случаев. В 1652 г. бил челом государю, а постельничему Федору Михайловичу Ртищеву подал челобитную постельной сторож Куземка Еремеев, а в челобитной пишет: «В нынешнем, государь, во 160-м году, генваря с 31-го числа, ввечеру, часу в пятом ночи, сошелся со мною в жилецком подклете постельной истопник Яков Быков и бранил меня всякою позорною бранью и ушиб меня кулаком и вышиб левой мне глаз и тем меня изувечил. Милосердый государь! пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, про тое мою брань и про бой сыскать теми людьми, кои тут были, и по сыску свой царский указ учинить. Царь государь, смилуйся!
И постельничий Федор Михайлович Ртищев его, Куземку, допрашивал, кто в ту пору был, как его Яков Быков в жилецком подклете бил? И Куземко сказал: были-де в ту пору в жилецком подклете: постельной истопник Архип Соколов да сторожи Гриша Клементьев да Петрушка Нефедов. И постельничий Федор Михайлович Ртищев постельных истопника и сторожей допрашивал, и постельной истопник Архип Соколов сказал, по государеву крестному целованью: видел-де он то, как Яков Быков сторожа Куземку в глаз зашиб; а за что-де у них стало, и он-де того не ведает. Гришка Клементьев да Петрушка Нефедов сказали, по государеву крестному целованью: пришли, де они в жилецкой подклет, и Куземка-де пьет вино из кубышки; а Яков-де Быков прошал у него вина; и Куземка-де ему вина пить не дал, а говорил ему: я-де государево жалованье сам пью, и Яков-де его за то ударил кулаком и вышиб у него глаз».
В 1666 г., июня в 20-й день, била челом государю золотного дела мастерица Федосья Кашинцова словесно, государыни царицы Марии Ильиничны чину на сына боярского, на Федоса Новашина, о безчестьи, что называл-де ее, Федосью, безпелюхою; а кто про то слышал и тем людем имена подала роспись в Верху окольничему Василью Михайловичу Еропкину да диаком Ивану Взимкову да Ивану Яковлеву. «Шлюсь, государь, на детей боярских, на Уласа Пестова, да на Федора, да на Дмитрия Кривцовых, да на подклюшника на Василья Горюшкина, как меня при них безпелюхою называл сын боярской Федос Новашин, и они то слышали; в том, государь, на них и шлюсь».
И против той ее росписи сыскивано: 20 июня 1666 г. против словесного челобитья золотного дела мастерицы Федосьи Кашинцовы Кормового дворца подклюшник Василий Иванов, сын Горюшкин, сказал: тому-де дни с три шел он, Василий, после кушенья на Светличное крыльцо, и мастерица-де Федосья сыну боярскому Федосу Новашину говорила, что подговорил он у ней жонку и чтоб, сыскав, ей отдал. И Федос мастерице говорил: я твоей жонки не подговаривал и называл ее, Федосью, небылицею и безпелюхою, ты-де на меня затеваешь напрасно. А Федосья ему, Федосу, против слов его говорила: ты уличен, подговорных людей лицом отдашь.
В тот же день государыни царицы чину дети боярские Федор да Дмитрий Гавриловы, дети Кривцовы, по евангельской заповеди Господнии, сказали: тому де назад пятой день, в субботу, стояли они с матерью своей на Светличном крыльце до столового кушенья, и в те-де поры золотного дела мастерица Федосья Кашинцова считалась с сыном боярским с Федосом Новашиным и говорила ему, Федосу, ты-де у меня жонку подговорил. И Федос Федосье, против тех ее речей, говорил: я у тебя жонки не подговаривал, а тех слов от Федоса, что он ее, Федосью, называл безпелюхою, не слыхали, а называл ли он ее такими словами, до нас или после нас, того мы не ведаем.
Застенок
В тот же день того ж чину сын боярский Влас Пестов, по евангельской заповеди Господнии, сказал: дневал он на Светличном крыльце в субботу, и пришел на крыльцо сын боярский Федос Новашин к жене, и в то ж время вышла на крыльцо мастерица Федосья Кашинцова и начала говорить Федосу: ты у меня жонку подговорил; и Федос ей говорил: я у тебя жонки никакой не подговаривал; и Федосья ему, Федосу, говорила: ты ведомой подговорщик, лицом ты жонку да девку отдал Варваре Бахтеяровой; и Федос против тех ее слов назвал ее, Федосью, безпелюхою.
В 1670 г. бил челом государю постельной сторож Кондрашка Захарьев: «Жалоба, государь, мне на истопника Костянтина Чулкова; в нынешнем, государь, во 178-м году, генваря в 27-й день, на твоем государеве дворе, против Постельного крыльца, ухватя меня, холопа твоего, он, Костянтин, поперег, переломил у меня ногу, левую ногу берцо, надвое; и ныне я оттого увечен. Милосердый государь! пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, о том свой государев указ учинить. Царь государь, смилуйся! Помета: 178-го, генваря в 31-й день, сыскать ссылочными людьми».
Городские сторожа в Москве в XVII в. С гравюры Панова
В 1693 г., августа 3-го, бил челом государям Мастерской палаты государынь цариц и царевен подьячий Василий Клушин. «Сего-де числа был он в Мастерской Полате, сидел за столом, где они, подьячие, садятся, и в то-де число пришод в Мастерскую Полату закройщик Яков Матвеев и сидел за поставцом, где делают платье. И, издеваясь, говорил ему, Василью: добр да подьячей, да язык высуня, пишет; если б де я, шод, и сзади его ударил, и язык-де бы ему пришиб. И иные многие издевочные слова ему говорил. Да в тех же де речах молвил ему, Василью: не поможет-де тебе и царевна, что я над тобою сделаю. А которая именем, того не молвил. И про иных, его братью, подьячих, говорил, безчестя его, Василья, и иных его братью подьячих: что будто и в холопи к нему иной подьячей бьет челом. И он-де, Василий, ему, Якову, запрещал и унимал, чтоб он неприличных слов не говорил, и его, Василья, и иных его братью подьячих не безчестил. А слышали-де те его слова портные мастера Андрей Якимов, Андрей Моисеев, Афонасий Селуянов; чеботники Селиверст Филиппов, Андрей Иванов. И чтоб великие государи пожаловали его, велели про те его, Яковлевы, слова розыскать и свой государев указ учинить. И против того его словесного челобитья в Мастерской Полате закройщик Яков Матвеев допрашивая, а в допросе сказал: подьячей-де Василий Клушин говорил ему, Якову, что будто он, Яков, неподелом на них, подьячих, находит, и называл его чортом и бранил матерны. И он-де, Яков, против его, Васильевых, слов, что добр-де подьячей, да язык высуня, пишет: и если б де он шол и сзади его ударил и язык бы де пришиб – говорил. А что: не поможет-де тебе и царевна, что я над тобою сделаю, – таких слов он, Яков, ему, Василью, не говаривал. А про подьячего ж де, что в холопи к нему бьет челом он, Яков, говорил же. А опричь-де тех слов, он, Яков, ему, Василью, не говорил, и в том-де он, Яков, шлется на тех людей, которые в словесном его, Васильеве, челобитье написаны. А затеял-де Василий на него, Якова, что будто говорил он, Яков, про царевну; за то: будучи он, Яков, в походе в селе Коломенском, говорил им, подьячим Ивану Протопопову и ему, Василью, чтоб они людей своих и иных лишних людей в Мастерскую Полату не пускали, для того что он, Яков, застал их в Полате и из Полаты высылал вон; и в том-де он, Яков, шлется на мастеровых людей, которые в то время были».
Весьма любопытное уголовное дело возникло в 1649 г. по случаю не только оскорбительной лично, но и очень важной клеветы на сокольничего Богдана Матвеевича Хитрово, впоследствии самого приближенного к государю лица, получавшего звание боярина, оружейничего и дворецкого и со славою управлявшего дворцовым ведомством и при царе Алексее Михайловиче, и при его сыне, Федоре Алексеевиче. Надо упомянуть, что дело возникло спустя только год после известного Московского мятежа в июне 1648 г. Окольничий Хитрово обвинялся именно как один из подстрекателей мятежа. Обвинение было страшное, и потому Хитрово поспешил подать государю следующую челобитную:
«Царю государю и в. к. Алексею Михайловичу всея Русии, бьет челом холоп твой, Богдашко Хитрово. В нынешнем, государь, во 157 году, июля в 11-й день, как ты, государь, был у панахиды у Архангела Михаила, и в то, государь, время лаел и безчестил, и позорил и дураками называл племянников моих, Ивана, Богданова сына, да Ивана Савостьянова, сына Хитрово, Ефрем Юрьев, сын Бахметев. Да в то же, государь, время он же, Ефрем Бахметев, у Архангела Михаила и на Постельном крыльце меня, холопа твоего, лаел и безчестил и называл меня гилшиком и заводчиком и сказывал, что будто я, холоп твой, будучи на твоей государеве службе, на Азовской степи, на Синбирском, завод заводил в убойстве боярина Бориса Ивановича Морозова; и будто писал я холоп твой грамотки к боярину князю Алексею Никитичу Трубецкому и к дядьям своим о заводе дурном и о убойстве боярина Бориса Ивановича. И я, холоп твой, такого заводу дурного не заваживал и боярину князю Алексею Никитичу и к дядьям своим в таком деле грамоток не присылывал; а дядей, государь, у меня, холопа твоего, кроме постельничего Михайла Алексеевича Ртищева, никого нет; а прежде, государь, сего родители наши служили вам, великим государем, и в измене, и в гильшиках, и в заводчиках нигде не бывали; а отец, государь, его, Ефремов Юшка Бахметев, вам, государем, изменял и с Польскими и с Литовскими людьми под Москву приходил; а в то, государь, время дядя мой родной, постельничий Михайло Алексеевич Ртищев, вам, великим государям, служил и в тюрьме сидел, а в измене и в гильшиках нигде не бывал. Да он же, государь, Ефрем Бахметев, при многих людях мне, холопу твоему, грозил, что мне быть разорену и сослану. Милосердый государь (т.), пожалуй меня, холопа своего; вели, государь, про то дело сыскать стольники и стряпчими и дворяны Московскими и жильцы и всяких чинов людьми, которые в то время тут были, как он меня, холопа твоего, у Архангела в церкви и на Постельном крыльце лаел и безчестил и гильшиком называл и разореньем и ссылкою грозил, своему государеву боярину, кому ты, государь, укажешь; и по сыску, государь, на такого изменничья (сына) вели мне, холопу своему, дать оборон по своему государеву милостивому разсмотрению, чтоб впредь таким изменничьим детям неповадно воровать и нашу братью безчестить и гильшиком называть. Царь государь,
И государь, слушав челобитные окольничего Богдана Матвеевича Хитрово, указал про то сыскать и стольников и стряпчих и дворян московских и жильцов расспросить боярину Илье Даниловичу Милославскому да думному дьяку Семену Заборовскому. И того ж дни стольник Иван Богданов, сын Хитрово, боярину Илье Даниловичу Милославскому да думному дьяку, стольникам и стряпчим и дворянам Московским и жильцам подал имяны за своею рукою таковы: имена, при ком говорил Ефрем Юрьев, сын Бахметев, у церкви Архангела Михаила и на Постельном крыльце про окольничего про Богдана Матвеевича Хитрово: князь Данил Мышетцкой, Кузьма Трусов, Василий Панин, Иван Лихарев, Григорий Вердеревский, князь Семен Волховский, Федор Сомов, Петр Вердеревский, князь Федор Юсупов, Артемий Камынин, Еремей Пашков, Петр Лодыженский, Матвей Шишкин, Иван Рышкеев, Семен Лаврентьев, сын Совин, Матвей Исленьев, Петр да Любим Бахметевы, Микита Тургенев. Помета: «157 июля 12 день, подал Иван Хитрой».
И по государеву указу боярин И. Д. Милославский да думный дьяк стольников, и стряпчих, и дворян московских, и жильцов расспрашивали всех порознь по государеву крестному целованью.
И июля ж, в 18-й день, государь, выслушав сыскные речи, указал Ефрема Бахметева против сыскных речей расспросить. И по государеву указу боярин Илья Данилович Милославский да думный дьяк Семен Заборовский Ефрема Бахметева расспрашивали.
1 августа 1649 г. «сего дела государь слушав, указал и бояра приговорили: бить Ефрема Бахметева кнутом на козле за боярское безчестье и за окольничево, что он боярина и окольничево обе(сче)стил своими безумными словами».
В то же время последовала справка о присланных в Москву арзамасцах и об отписке Богдана Хитрово, ничего заговорного не открывшая, а потому в исполнение упомянутого приговора было повелено: «Сказати Ефрему Бахметеву: Ефрем Бахметев! Государь царь повелел тебе сказать: в нынешнем, во 157 году, июля в 11-й день, бранился ты в соборной церкви у Архангела Михаила окольничего Богдана Матвеевича Хитрово с племянники, с Иваном, Богдановым сыном, да с Иваном Савостьяновым, сыном Хитрово и говорил, что в прошлом году, как было на Москве смятенье, окольничей Богдан Матвеевич Хитрово, присылал к Москве из Синбирскаго Арзамасцов, детей боярских, гиль заводить и писал к боярину ко князю Алексею Никитичу Трубецкому, как бы убить боярина Бориса Ивановича Морозова; да ты ж, Ефрем, окольничего Богдана Матвеевича называл неслугою; а у разспросу ты в том во всем запирался. И по государеву указу про то дело сыскивано стольники, и стряпчими, и дворяны, и в сыску стольники, и стряпчие, и дворяны, и жильцы сказали, что ты окольничего Богдана Матвеевича Хитрово неслугою называл и такие речи говорил, что в прошлом году, в мирской мятеж, окольничий Богдан Матвеевич присылал к Москве из Синбирского детей боярских и писал к боярину ко князю Алексею Никитичу Трубецкому, как бы убить боярина Бориса Ивановича, и ты, Ефрем, такие слова говорил воровством, затеяв на окольничего на Богдана Матвеевича, и теми словами боярина князя Алексея Никитича Трубецкого и окольничего Богдана Матвеевича Хитрово обезчестил. И государь указал за то твое воровство и за бесчестье боярина князя Алексея Никитича Трубецкого и окольничего Богдана Матвеевича Хитрово, указал тебя на козле бить кнутом».
Стрельцы
И августа, в 21-й день, Ефрему Бахметеву наказанье учинено перед Розрядом, бит на козле кнутом».
Мы передавали приведенные случаи нарушения чести государева двора подлинными словами документов с сохранением некоторых форм и обрядностей розыска, а потому и с неизбежными повторениями, чтобы в полноте и с точною достоверностью ознакомить читателя с теми делами и теми вопросами, какими очень часто занимался и сам государь, а особенно его постельничий, обязанный в подробности разобрать каждое дело, найти правого и виноватого и доложить обо всем государю.
Это домашнее, патриархальное разбирательство царедворческих ссор и побранок дает самое ближайшее понятие о вотчинническом характере отношений государя к своим дворовым и служит наиболее прямым подтверждением тому, что мы говорили вообще по поводу этих отношений в первой главе.
Кроме того, приведенные подробности имеют для исследователя особую цену в том смысле, что дают возможность вслушаться в склад живой разговорной старинной речи, раскрывают склад понятий и нравов тогдашнего общества, вводят нас именно в те мелочные житейские отношения, которые всегда останутся самыми оживляющими чертами при изучении и изображении старинной жизни, старинных людей, их типов и характеров.
