Глава II
Государев двор, или дворец. Внешний вид и внутреннее убранство
Внешний вид дворца и наружные украшения зданий.– Резное деревянное дело: древнерусская и немецкая фигурная резьба, вошедшая в употребление при Алексее Михайловиче.– Общий обзор внутреннего убранства комнат, или хоромного наряда.– Комнатная живопись, стенное и подволочное письмо.– Царские места, или престолы, троны.– Меблировка царских палат и хором.– Частный обзор некоторых комнат.– Передняя, Комната, Крестовая, Опочивальная, Мыленка.
Внешний вид дворца в конце XVII ст. представлял чрезвычайно пеструю массу зданий самой разнообразной величины, разбросанных без всякой симметрии, единственно для удобства, так что в строгом смысле дворец не имел фасада. Здания теснились друг возле друга, возвышались одно над другим и еще более усиливали общую пестроту своими разнообразными крышами, двускатными, епанечными124, в виде шатров, скирдов, бочек, с прорезными золочеными греблями и золочеными маковицами наверху, с узорочными трубами, искусно сложенными из поливных изразцов. В иных местах возвышались башни и башенки с орлами, единорогами и львами вместо флюгеров. По свидетельству итальянца Барберини (1565), кровли и купола на царском дворце были покрыты золотом.
Кровля Каменного терема была вызолочена, как можно заключить из того, что в начале XVIII ст. верхний покой Теремного дворца, древний Чердак, или собственно Терем, назывался Золотым Теремком. Некоторые из дворцовых зданий покрывались по тесу белым железом с опайкой английским оловом; но гораздо чаще, особенно на деревянных хоромах, были кровли гонтовые, крытые по-чешуйному\ их красили обыкновенно зеленой краской.
Нигде, однако ж, не проявлялась до такой степени вычурная пестрота и узорочность, как во внешних архитектурных украшениях и разного рода орнаментах, располагавшихся обычно по карнизам, или подзорам, зданий в виде поясов, по углам в виде лопаток или пилястр и колонок; также у окон и дверей в виде сандриков, наличников, колонн, полуколонн, капителей, шпренгелей, гзымзов, дорожников и т. п., узорочно вырезанных из дерева в деревянных и из белого камня в каменных зданиях. В резьбе этих орнаментов между листьями, травами, цветами и различными узорами не последнее место занимали эмблематичные птицы и звери: орел, лев, единорог и даже мифологические – гриф, птица Сирин и т. п.
В древнее время резное дело по рисунку и по исполнению отличалось той же простотой, какую и теперь мы видим в украшениях крестьянских изб. Само собой разумеется, что в украшениях княжеских и боярских хором резное дело выказывало больше затейливости и замысла, больше тщательности и чистоты в работе; но характер художества в своих приемах оставался тот же. Резное дело с тем же своеобразным народным характером сохранилось до второй половины XVII ст., когда при царе Алексее на смену старине к нам была принесена фигурная немецкая резьба с готической обработкой. Такой резьбой была украшена новая Столовая царя, построенная по вымыслу немецкого инженера-архитектора Декенпина в 1660 г. Затем, в 1668 г., в том же стиле украшены хоромы Коломенского дворца и Столовая царевича Алексея Алексеевича125 во дворце Кремлевском резчиками, большей частью поляками или белорусами, вызванными или вывезенными из покоренных перед этим временем белорусских и литовских городов Полоцка, Витебска и Вильны.
С новым мастерством принесено было и много новых снастей, или инструментов, до того времени мало известных русским мастерам. До сих пор эти инструменты сохраняют печать своего немецкого происхождения в своих немецких названиях: гзымзумбь, шерхебль, шархенбь, нашлихтебль, как именовали их в то время. Еще больше таких же немецких, а отчасти и польских имен появилось вместе с самими инструментами. Многие слова русский ремесленник даже и не выговаривал правильно и не нашел собственного, всегда точного и меткого, имени подобным заморским струментам и снастям, а также и резным фигурам,– так они были новы и чужды по сравнению с его знаниями. С того времени в разных украшениях хором, внутри и снаружи, как и в украшениях разной мебели, появились карнизы, гзымзы или кзымзы, шпленгери, также шпренгери (щиток), каракштыны, или кракштыны (кронштейны), фрамуги (кружало), каптели (капители), базы (подушки), заслупы (род столбов), скрынки (киотцы), скрыдла (фигура вроде крыла), штапсалькелен или штапзгалкелен с лескою, штапгалнке с лескою, штапганен с лескою, цыроты, цыротные травы, фруфты, флемованные дорожники и т. п. Такими-то словами стали и русские мастера обозначать разные части новой фигурной резьбы. Вдобавок стали резать резьбу по печатным немецким мастерским лицевым книгам, т. е. по рисункам. В 1667 г. две таких книги, келейные, принадлежащие патриарху Никону, по которым он украшал храмы Воскресенского монастыря, были взяты из монастыря во дворец.
С давних времен до XVI и XVII ст. все такие рези, т. е. наличные и внутренние резные украшения каменных и деревянных хором, расписывались яркими красками и по местам густо покрывались сусальным золотом и частично серебром. Снаружи так украшались по преимуществу жилые и приемные покои, столовые. Мы упомянули уже о кремлевских столовых царя Алексея и его сына и о Коломенском дворце, которые и снаружи были роскошно украшены резьбою, живописью и позолотой, а в Коломенском даже и резные ворота были вызолочены. Такими же украшениями пестрели и жилые деревянные покои Кремлевского дворца. Так как во всех почти хоромах окна украшались резными наличниками и наверху резным шпренгелем (щитком), то эти части по преимуществу и расписывались красками или, в особенных случаях, золотились и серебрились. Не упоминаем об оконных вставнях, которые также всегда расписывались красками и золотились. На них изображали цветы, травы, также птиц и зверей. Обычно их расцвечивали аспидом126, т. е. под мрамор. Само собой разумеется, что в том же стиле украшались и наличные стены каменных зданий. Иногда подзоры каменных зданий составлялись из цветных кахелей, испещренных красками. Таковы, например, карнизы, или подзоры, двух верхних этажей Каменного терема и церкви Спаса за Золотой решеткой, составленные из ценинных (синих) изразцов с цветными травами.
Нужно упомянуть также, что на всех воротах дворца, снаружи и со внутренней стороны, т. е. со двора, стояли иконы, писанные на деках. Так, на Колымажных воротах с одной стороны стоял образ Воскресения, а с другой – Пресвятые Богородицы Смоленской. На Сретенских воротах, которые вели под Сретенским собором на Запасный двор, находился образ Сретения. В Коломенском на шести воротах государева двора поставлены были иконы: Вознесения Христова, Богородицы Смоленской, Богородицы Казанской, Спаса Нерукотворенного, Иоанна Предтечи, Московских Чудотворцев. Это было общим обычаем в то время. И не только во дворце, но и в домах частных людей, от боярина до простолюдина, всегда на воротах были иконы или кресты; русский человек не входил во двор и не выходил со двора без молитвы и без крестного знамения.
Войдем теперь во внутренность хором. Все, что служило украшением внутри хором или составляло их необходимую отделку, называлось вообще нарядом. Наряжать хоромы – значило, собственно, убирать. До сих пор в Вологодской стороне нарядить избу – значит отделать ее начисто внутри, т. е. отесать стены, сделать лавки, полати и проч. То же самое первоначально означал и хоромный наряд в царском дворце. Мы уже говорили, что внутри хором стены и потолки обшивались большей частью красным тесом, тщательно выстроганным. В брусяных хоромах точно так же гладко выскабливались стенные и потолочные брусья. Но это был наряд обычный, простой, собственно плотничий, который при этом, в царском и вообще богатом быту, почти всегда покрывался еще другим нарядом, шатерным, состоявшим из уборки комнат сукнами и другими тканями. Этот простой плотничий наряд получал особую красоту, когда комнаты убирали столярной резьбой. С особенной заботливостью украшались подволоки, или потолки, которых само название показывает, что они и в обычном плотничьем наряде устраивались или собирались иным способом, независимо от наката, и служили как бы одеждой потолка, ибо подволока означала вообще одежду. Такие подволоки по большей части и украшались резьбой из дерева и составлялись из отдельных штук, щитов, или рам. Упоминаются даже вислые подволоки, что могло обозначать какой-либо особый род украшений с частями, висевшими под потолком.
Образцы резьбы по дереву. XVII—XVIII вв.
Вместе с деревянной резьбой подволоки убирались чаще всего слюдой с резными украшениями из жести, олова и белого железа. Подобные слюдяные подволоки были устроены в хоромах царицы Марии Ильиничны в 1651 г, в доме князя В. В. Голицына. Иногда подволоки делались даже из серебра. Так, в 1616 г. в Серебряной палате была сделана в хоромы царя Михаила Фед. серебряная литая вислая подволока, которую устраивал «сторож от Золотого дела из Немецкие Полаты» Михаила Андреев Сусальник. Нет сомнения, что она состояла из различных отдельных фигур, собранных по известному рисунку. Само собой разумеется, что и деревянные резные подволоки всегда также золотились и расписывались красками. Притом украшениям подволоки всегда соответствовали украшения окон и дверей комнаты, которые тоже покрывались резьбою по наличникам и по причелинам или подзорам, т. е. в верхних частях, где утверждались также и особые подзорные щитки или доски, подзорины, впоследствии, с половины XVII ст., получившие немецкое имя шпренгелей. Во всех таких украшениях очень много употреблялось так называемых дорожников, резных длинных брусков или планок, вроде багетов, из которых устраивались по приличным местам рамы, коймы и другие подобные разделы украшений. Резьба производилась по большей части из липы.
Коломенский дворец
Пол, или, по-древнему мост, обычно настилали досками. Но в жилых помещениях полы мостили дубовым кирпичом, квадратными дубовыми брусками, от 6 до 8 вершков ширины и от 2 до 3 вершков толщины. Иногда такие бруски делались косяками, почему и пол именовался косящатым. Это был род паркета, который, однако ж, не натирали воском, а расписывали, иногда красками, например зеленой и черной, в шахматном порядке, и притом аспидом, или под мрамор. В 1680 г. такой пол был устроен в Верховой церкви Иоанна Белоградского. Иногда расписывали серым аспидом или покрывали только левкасом127. Дубовые кирпичи настилались на сухом песке со смолой или на извести. Делались также гончарные полы, из цветных изразцов. В Ответной Посольской палате (1722) был пол гончарный каменный набиран узорами.
Ф. Солнцев. Царские двери
С самого древнего времени и до начала XVIII века обычной мебелью в царских хоромах были лавки, которые устраивались подле стен, сплошь вокруг всей комнаты или палаты, даже иногда около печей. Они делались из толстых и широких (в три четверти аршина) досок и утверждались на столбиках, или подставках, называвшихся также стамиками; с краев лавки отделывались тесом, что называлось опушкою. Под лавками иногда делали рундуки с затворками, род небольших шкафов. Такие рундуки под лавками устроены были в 1683 г. в Передней комнате царя Петра Алексеевича. Лавка, находившаяся у входных дверей комнаты, в заднем углу, называлась коником, может быть, потому, что ею оканчивалась линия лавок, что она служила концом комнатных или избных лавок. Под ней, как в самом удобном месте, почти всегда устраивался рундук, ларь, служивший для поклажи разных вещей из хоромного убора. Коники находились, например, в Теремной Золотой, или в Государевой Комнате, также в хоромах цариц Евдокии Федоровны (1696) и Марфы Матвеевны (1698). Лавки подле окон назывались красными, у стены переднего угла – передними.
Ф. Солнцев. Старинные деревянные резные царские двери
В окна вставлялись рамы, или оконничные станки, обитые полстями и сукном. В них укреплялись петлями и крючками оконницы, соответствовавшие нашим рамам. Они были подъемные и отворные, а в волоковых окнах задвижные и отворные. До Петра Великого, даже в царском дворце, стекла не были в большом употреблении; их вполне заменяла слюда, известная с глубокой древности. Слюдяные оконницы устраивались из белого или красного железа, в сетку, основанием которой служили четыре железные прута, составлявшие собственно рамку.
А. Рябушкин. Сидение царя Михаила Федоровича с боярами в его государевой комнате. 1893 г.
Сетка делалась в виде образцов, т. е. четырехугольников и треугольников или клипов и в виде репьев, кругов, кубов, косяков, в которых укреплялась слюда и от которых оконницы назывались обращатыми, клинчатыми, репейчатыми, кругчатыми, косящатыми. Такое устройство оконниц было необходимо потому, что слои, или листы слюды, большею частью были невелики, и притом неправильной формы, которая всегда и условливала узор оконной сети. Большие листы слюды помещались всегда в виде круга в средине окна, а около располагались боковые образцы разной формы, также углы и пахлинки или мелкие вырезки. Для укрепления слюды употреблялись, кроме того, оловянные денежки, небольшие бляшки, кружки, репейки, зубчики и орлики, которые почти всегда золотились, а иногда оставлялись белыми. Под орлики подкладывались атласные или тафтяные цветки. В XVII ст. слюду в окнах стали украшать живописью.
Так, в 1676 г. живописцу Ивану Салтанову велено было написать в хоромы царевича Петра Алексеевича оконницу по слюде «в кругу орла, по углам травы; а написать так, чтобы из хором всквозе видно было, а с надворья в хоромы, чтоб не видно было». В 1692 г. велено прописать окончины в хоромы царевича Алексея Петровича, чтоб через них не видеть. Различные изображения людей, зверей и птиц, написанные красками, можно также видеть и на слюдяных оконницах, оставшихся от переславского дворца Петра Великого и сохраняющихся доныне под Переславлем вместе с Петровским ботиком.
Гораздо меньше использовались стекольчатые оконницы, которые делались почти так же, как и слюдяные, т. е. из железных прутовых рамок и свинцового переплета, в который закреплялись стекла при помощи замазки, состоящей из мела и медвежьего сала с деревянным маслом. Впрочем, в боярском быту в конце XVII ст. употреблялись в стекольчатых оконницах и цветные стекла, например у кн. В. В. Голицына. Но в его же доме некоторые комнаты были со слюдяными оконницами. Нет сомнения, что в Новгороде с давнего времени были известны не только простые стекольчатые оконницы, но и цветные стекла.
В 1556 г. царь Иван Васильевич посылал в Новгород за покупкой «стекол оконничных розных цветов» своего оконничника Ивана Москвитина и велел купить их сколько можно и прислать на Москву тотчас. Однако мы не имеем сведений о том, что такие стекла были в употреблении при постройке дворцовых зданий даже и в XVII ст. Изредка встречаются сведения о простых стеклах. О цветных стеклах находим упоминание, что в 1633 г. в Крестовую писаную палатку патриарха Филарета Никитича были куплены у немчина Давыда Микулаева «оконницы стекольчатые нарядные с травами и со птицами».
Само собою разумеется, что одни описанные нами оконницы не могли хорошо защищать от холода; поэтому, соответственно теперешним зимним рамам, употреблялись в то время так называемые вставни, или ставни, особые станки, глухие или со слюдяными оконницами, старательно обиваемые тоже полстьми и сукном. Кроме того, на ночь и, может быть, в сильные морозы окна закрывались изнутри втулками – щитами величиной во все окно, вроде вставней, также обитыми войлоком и сукном. Такие втулки употреблялись вместо затворов, или притворов, снаружи, или ставней, по-теперешнему, и в окно вставлялись или просто, т. е. втулялись, или же иногда навешивались на петлях и затворялись. В царском быту затворы наружные употреблялись мало и, разумеется, только в нижних ярусах хором. В каменных зданиях наружные затворы всегда делались железные.
Все составляющие у окон: подставки, петли, растворные и закладные крюки, кольца с защелчками и без защелчков, кольца с топорками, крючки отпорные и запорные, завертки барашками, засовы, наугольники; и у дверей: жиковины, т. е. большие петли, на которых навешивались двери, плащи, скобы ухватные, цепи, задвижки, крюки закладные, замки, погоны и т. п., даже гвозди, которыми прибивали сукно, и пр.,– были луженные английским оловом, иногда серебрёные, как, например, в хоромах царицы Натальи Кирилловны, а иногда золоченые, как, например, в деревянных хоромах Лжедмитрия или в хоромах царя Михаила. Некоторые вещи из этих приборов поступали к нам из Польши и от немцев, отчего и назывались польскими и немецкими и служили образцом для русских слесарей, которые делали, например, петли, скобы, жиковины, с польского переводу, т. е. по образцу польских.
Дверь в храме Св. Владимира в Садах
Нам остается упомянуть еще о печах. Во всех жилых хоромах печи были изразцовые, или образчатые, ценинные из синих изразцов и муравленые или зеленые, из зеленых. В XVII ст. упоминаются также печи польские зеленые. Печи ставились четырехугольные и круглые, сырчатые, из кирпича-сырца особой формы,– на ножках, с колонками, с карнизами и городками наверху; поэтому и форма образцов была разнообразна. Они были плоские и круглые; по месту, которое они занимали в кладке, их называли подзорными, свесами, уступами, валиками, наугольниками, свислыми, перемычками, городками, исподниками, ногами и пр. На образцах изображались травы, цветы, люди, животные и разные узоры. Швы между образцов прописывались суриком или покрывались красками под узор изразцов. Так, в 1690 г. «в деревянных двух комнатах царицы Прасковьи Федоровны две печи ценинные велено расписать меж образцов, по цветам красками, которыми прилично, против тех печных образцов; в кубах и в травах, меж споев, такими ж краски приправить: а испод под теми печами выкрасить суриком, против прежнего, заново». Бывало также, что печи расписывались одной какой-либо краской; в 1684 г. в хоромах царицы Прасковьи и царевны Софьи четыре печи расписаны зеленой краской, а в 1686 г. у царицы Марфы Матвеевны в новопостроенных каменных комнатах три печки – суриком. Иногда печи украшались металлическими решетками. Во дворце Самозванца, красивом и даже великолепном, по свидетельству его современников, печи были зеленые с серебряными решетками.
В царских покоях. Из альбома Мейерберга
Верхние этажи деревянных хором по большей части нагревались проводными трубами из печей нижних ярусов. Трубы эти были также изразцовые с душниками. На крышах они выводились в виде коронок, шатриков, узорочно складенных из тех же изразцов, и покрывались медными сетками «для птичьих гнезд, от галок и от сору». Все большие царские палаты, Грановитая, две Золотые, Столовая и Набережная, точно так же нагревались проводными трубами из печей, устроенных под ними в подклетах. Однако впоследствии мы находим в этих палатах большие изразцовые печи.
Несмотря, однако ж, на чистую, гладкую отделку влас внутри хором, стены, потолки, лавки и полы почти никогда не оставались голыми. Их наряжали обыкновенно сукнами. Для стен и потолков сукно так же использовалось, как теперь обои. Кроме того, сукном же настилали полы, обивали или только опушали двери, обивали или обшивали окна, оконницы, ставни, втулки; его клали под дверной и оконный прибор: под крюки, жиковины, под скобы, под плащи и цепи, а также под красное гвоздье в украшении лавок. Сукно в такой наряд наиболее употреблялось красное – багрец, червленое, червчатое и т. п., редко зеленое, а в печальных случаях, во время траура,– черное, иногда гвоздичное, вишневое, коричневое и других темных цветов. Под сукно на полах и стенах, а также при обивке дверей, окон, вставней и втулок клали обыкновенно серые или белые полсти, войлоки, иногда простое сермяжное сукно или ровный холст. Стены и потолки наряжали сукном большей частью обыкновенным способом, во все полотнище, т. е. вгладь. Но нередко употреблялся и другой наряд, в шахмат, т. е. клетками в три четверти шириною, иногда в два цвета, например, клетка красного сукна, а другая голубого и т. п., также в клин, т. е. клиньями (ромбами), и также в два цвета, например, клин из сукна багрецу (красного) и клин из зеленого кармазину. Точно так же наряжали сукном и каменные палаты, если они не были украшены живописью; и не только стены и пол, но даже и своды.
Иногда стены и потолок по полстям обивали зеленым атласом: таким атласом обиты были комнаты царицы Натальи Кирилловны и царевича Алексея Петровича в 1691 г., поэтому они и назывались атласными комнатами. В XVII ст. в Москве известны были и златотканые обои, какими, например, была обита одна из внутренних комнат на Посольском дворе, стоявшем на Ильинке, в Китай-городе. На этих обоях была изображена история Самсона. Со времен царя Алексея Михайловича, стены, и особенно двери, стали обивать золочеными басменными кожами, на которых были вытиснены разные травы, цветы и животные, птицы, звери. Кожи эти искусно сшивались и для сохранности прикрывались олифой, заменявшей лак. Такими кожами были обиты двери Государевой Комнаты и третьей в Теремах (в 1666 г.); в 1673 г. верхняя избушка, что над Крестовою, у царицы Натальи Кирилловны, и серебрёными кожами комната царевича Петра; в 1681 г. золотными кожами – комнаты и сени в новых деревянных хоромах царя Федора Алексеевича, построенных в это время подле Теремов и Воскресенской церкви; и Столовая в селе Алексеевском; в 1687 г.– комната царицы Натальи Кирилловны, в 1688 г.– комната царевны Натальи Алексеевны, в 1692 и 1693 гг.– комнаты царевича Алексея Петровича, в 1694 г.– комнаты цариц Евдокии и Прасковьи Федоровн и царевен Марьи и Анны Ивановн и пр. В Оружейной палате, в числе мастерских разных снастей, в 1687 г. сохранялась «доска медная, что печатают кожи золотые, весу в ней 6 пуд 10 гривенок128». Это свидетельствует, что подобные кожи, кроме привозных заграничных, печатались и дома, в Москве, мастерами Оружейной палаты. Путешественник в Московию барон Мейерберг сказывает, что в Москве (1661) и у частных лиц, у немногих, стены были обиты золоченой и расписанной кожей бельгийской работы.
Ниже мы увидим, что в конце XVII ст. для обоев употреблялись также холсты и полотна, которыми оклеивали стены и потолки, и расписывали, большей частью травами, узорами, иногда писали аспидом разных цветов, т. е. под мрамор, и, наконец, просто грунтовали какою-нибудь одноцветной краской.
В богатом боярском быту в это время употреблялись, кроме того, и шпалеры – заграничные тканые обои. В доме кн. В. В. Голицына в 1688 г. столовая палата его сына Алексея была обита такими шпалерами не только по стенам, но и в подволоке. В феврале 1690 г. эти шпалеры были сняты, описаны, оценены и отданы на Гостиный двор в продажу. Другие комнаты голицынского дома, как и во дворце, были обиты сукнами, также золочеными кожами или расписанным полотном.
Лавки и коники, сиденья и спинки, обивали также полстьми и войлоками, а по ним сукном красным или зеленым и галуном шелковым с серебром и золотом. Но чаще их накрывали суконными разных цветов полавочниками, у которых середина была одного цвета, например, красного или какого-то другого, а каймы, спускавшиеся обыкновенно с краев лавки,– другого, например, голубого, зеленого, желтого и проч. Сами полавочники и каймы иногда украшались вшивными травами, узорами, репьями разных цветов и изображениями животных, например, львов, птиц. Шили также полавочники клинчатые, т. е. клиньями из сукна двух или нескольких цветов, например, из красного и зеленого, вперемежку: клин красный и клин зеленый, и т. п.
Нередко шили полавочники и из бархата. В 1667 г. в комнату царевича Алексея Алексеевича скроены полавочники на три лавки: «средина – бархат двоеличной по рудо-желтой земле, по нем травы шелк голуб»; на четвертую лавку: «средина – бархат шахматный двоеличный, шелк голуб да рудо-желт; опушка – бархат двоеличный, шелк червчат да зелен; подкладка – красные киндяки129».
Иногда на лавках, особенно в каменных комнатах, которые большей частью украшались живописью, клали тафтяные бумажники, т. е. матрацы из хлопчатой бумаги, выстеганные в шахмат; вместо бумажников употреблялись также сафьянные тюшаки, или тюфяки. Иногда лавки просто обивали красным сафьяном по полстям и войлокам.
Двери и, в деревянных хоромах, окна, красные и волоковые, также почти всегда обивались сукном, и особенно червчатым. Двери и окна завешивались тафтяными, камчатными или суконными и стамедными завесами130, которые задергивались на проволоке при помощи колец. Так как царские жилые комнаты были необширны, то и завесы в них располагались нередко не над каждым окном отдельно, а по всей стене, где были окна, которые, таким образом, задергивались одним сплошным завесом. Иногда оконные завесы, особенно зимой, были стеганные на хлопчатой бумаге, которыми завешивали окна, без сомнения, для того, чтобы лучше защититься от внешнего холодного воздуха, особенно во время ветреной погоды. Завесы, особенно оконные, почти всегда украшались подзором из шелкового галуна, тканного с золотом или с серебром, а также из золотного плетеного кружева, расшитого по атласу, или другой шелковой материи. Оконницы, или окончины, украшались также, особенно в комнатах цариц, шелковыми подзорами (драпри). Кроме того, завесы, преимущественно суконные, протягивались иногда поперек комнаты, заменяя перегородку или ширмы. Такие завесы употреблялись большей частью в проходных комнатах, особенно в сенях, отделяя наружные входы от дверей во внутренние покои.
В каменных зданиях на окнах постилали суконные наокошечники так, как в лавках полавочники.
В важных случаях, во время посольских приемов или в торжественные дни и царские праздники, весь хоромный наряд получал совершенно иной вид. Тогда, вместо сукон, которыми убирались комнаты в обыкновенное время, стены наряжали богатыми шелковыми и золотными материями, бархатами, аксамитами131, золотными атласами и т. п., а полы – персидскими и индийскими коврами. Так, в Золотой палате при Лжедмитрии, когда он давал аудиенцию воеводе Сандомирскому, пол и лавки покрыты были персидскими коврами. Столовая Лжедмитрия была обита персидскою голубою тканью: занавесы у окон и дверей были парчовые. Его постельные комнаты были наряжены богато вышитою золотом материей и одна парчой, а комната Марины, его супруги,– гладким красным бархатом.
Не менее великолепен этот наряд был и прежде, в XVI столетии, а равно и в последующее время, при царях Михаиле, Алексее, Федоре и в правление Софьи, у которой комната в 1684 г. была обита богатейшими коврами. В таких случаях вместо полавочников на лавки клали золотные подушки.
Кроме торжественных приемов и праздничных дней, богатый хоромный наряд употреблялся и в других случаях, особенно важных в семейной жизни государя. Так, во время родов царицы с большим великолепием убиралась ее Крестовая комната, в которой обыкновенно происходили роды.
Но, несмотря на все великолепие и азиатский блеск такой уборки комнат, гораздо замечательнее другой вид древних хоромных украшений – комнатная живопись, стенное и подволочное письмо, служившее самым великолепнейшим и, с половины XVII ст. довольно обычным украшением царских приемных палат и постельных хором. В XVI веке оно было известно под именем бытейского письма. Это название уже достаточно объясняет, какие именно предметы изображались на стенах и плафонах царских палат.
Прием иноземных послов московским государем
Характер, или, лучше сказать, содержание, подобных комнатных украшений большей частью определяется господствующим характером общественного развития. Так, любимым и почти исключительным предметом комнатной живописи XVIII ст., принесенной к нам вместе с западным образованием и принадлежавшей к самым насущным потребностям тогдашнего образованного русского общества, была эмблема, аллегория, для выражения которой служили готовые образы и формы классической мифологии. Плафоны и стены во дворцах и палатах вельмож покрывались в это время мифологическими изображениями, где языческие божества, полуобнаженные, представленные со всей свободой древнего искусства, должны были олицетворять заветные мысли и думы современников. Не было памятника, не было даже торжества, триумфального въезда, иллюминации или фейерверка, которые не облекались бы в аллегорические образы, столько любимые тогдашним обществом. Таков был вкус, характеризовавший эпоху.
Совершенно иное встречаем мы в жизни наших допетровских предков. По характеру своего образования – религиозного, богословского – русский человек любил олицетворенные притчи и церковные бытия, изображениями которых и украшал свои хоромы. Древняя комнатная живопись (т. е. иконопись) носила в себе тот же характер, имела ту же цель, как и церковная стенопись, от которой она почти ничем и не отличалась.
М. Клодт. Марина Мнишек с отцом под стражей. 1883 г.
В XVI веке царские палаты во время их реставрации после опустошительного пожара Москвы в 1547 г. были украшены новым стенным бытейским письмом под непосредственным наблюдением знаменитого благовещенского попа Сильвестра, который едва ли не в первый раз решился изобразить на стенах царских палат содержание некоторых церковных догматов приточне, в лицах, само собою разумеется, с ведома и, быть может, по указанию самого митрополита Макария.
Эта весьма замечательная символическая стенопись, несколько раз обновляемая, сохранялась, с некоторыми добавлениями и изменениями, до конца XVII ст. и при Алексее Михайловиче была описана в 1672 г. иконописцем Симоном Ушаковым с означением всех изображений и подписей, какие были на стенах и сводах палаты.
Из последовательного распределения этих картин по сводам палаты понятно, что здесь излагалась повесть о нравственных достоинствах молодого царя, которым был сам царь Иван Васильевич в первые годы своего самостоятельного царствования, в счастливые лета его молодости (1547—1560). Здесь, конечно, изображены только идеалы этого замечательнейшего юноши, которым, однако, он в это время служил всей юношеской горячностью.
В стенописи иносказательно была представлена только что совершившаяся (1552—1554) история покорения татарских царств, Казанского и Астраханского, и вообще победы над супостатами-татарами. Если вверху, в сводах, или в небе, сеней, частью открыто, частью иносказательно, были изображены идеалы царского достоинства и царской чести, т. е. идеалы нравственных и государственных обязанностей царя, то здесь на стенах представлялись уже исполненные царские дела и славные царские деяния, и славнейшее из славных дел новорожденного Московского государства – покорение и беспощадное истребление Татарского царства.
Таким образом молодой царь (ему в эти годы было 20 лет с небольшим) разнообразными картинами в своей Золотой палате идеально изобразил золотое время своего царствования.
Другие картины, уже из русской истории, украшавшие стены палаты, служили выражением тех же идей и представляли историю крещения Руси при св. Владимире132 и историю принятия Владимиром Мономахом царского венца и регалий для изъяснения современного события о венчании царским венцом молодого московского царя.
Стенопись Золотой палаты, составленная и написанная в 1552 г. при царе Иване Васильевиче Грозном, после его смерти в некоторых немногих частностях была изменена соответственно требованиям нового царствования; но в целом она сохраняла весь характер помыслов и идеалов своего строителя и запечатлевала недавние события его личных и государственных подвигов.
Грановитая палата, еще в конце XVI века называвшаяся Подписною, украшена была собственно бытейским, историческим письмом, о котором упоминает в своих записках Маскевич в начале XVII ст. и которое, судя по его описанию, без изменений было возобновлено при царе Алексее Михайловиче весною 1688 г. и потом в 1672 г., также весьма подробно описано иконописцем Симоном Ушаковым. Маскевич в своем дневнике говорит, что на стенах этой палаты находились изображения всех великих князей и царей Московских, писанные по золоту, а потолок искусно украшен был картинами из Ветхого Завета. Украшение палаты стенным письмом принадлежит царствованию Федора Ивановича и исполнено, по всему вероятию, по замыслу Годунова.
В сенях палаты на самом видном месте была написана притча царя Константина, видение о Кресте. Это изображение находилось на короткой стене, прямо против входных больших дверей с Красного крыльца.
Вся историческая стенопись сеней обнаруживала помыслы о всемогуществе Божием в победах над врагами царя православного, в назидание приходившим послам и иноземцам, особенно иноверным. «Видение царя Константина, как явися Крест» было написано в 1678 г. вновь именно «для встречи и выезду» польских послов.
По всей стене, в два яруса вверху под сводами, и ниже, посреди стены, в 11 отдельных картинах была изображена в подробности история Иосифа, которая разъясняла сокровенную мысль правителя государства Бориса Годунова о своем собственном положении у царского престола, так сходном с положением Иосифа у царя Фараона.
На той же стене начинался другой отдел стенописи, изображавший в лицах русскую историю от Августа-кесаря, как тогда толковали происхождение русских князей и царей.
Как в Золотой палате царь Иван Васильевич многими притчами изобразил события и царские отношения своего времени, так и в Грановитой палате правитель государства Годунов подобными же притчами изобразил свои личные отношения и к царю, и к боярской среде, напоминая и всему православному народу в притче, помещенной на столпе палаты к заднему ее углу, где обыкновенно собирались всякие нижние чины, приглашаемые во дворец,– в притче о Зинове-царе, как он был милостив и как его милостивая рука (щедрая милостыня) спасла его от мести за совершенное им злодеяние, потому что образ самой Владычицы Богородицы чудом выговорил, что не должно злое сотворить, мстить за совершенный грех милостивым.
Подобно Грановитой, Меньшая, или Царицына Золотая, палата украшена была также бытейским, или историческим, письмом, которое изображает обретение Животворящего Креста царицею Еленою, крещение княгини Ольги, легенду о царице Динаре, дочери иверского царя Александра, победившей персов, и пр. Изображение деяний св. жен, царицы Елены и великой княгини Ольги и благочестивой царицы Иверской, согласовалось с назначением самой палаты, которая, в торжественных случаях, служила приемной цариц.
В Столовой избе, которая была деревянная, брусяная, живописью украшалась одна только подволока, или потолок, плафон, как и в прочих царских деревянных хоромах. Неизвестно, что было изображено в плафоне Столовой избы царя Михаила Федоровича, украшенной в 1621 г. травником (иконописцем, писавшим узоры и травы) Лукой Трофимовым. В Столовой, построенной царем Алексеем в 1662 г., в подволоке написано было звездотечное небесное движение, двенадцать месяцев и беги небесные, вероятно, также по вымыслу инженера и полковника Густава Декенпина, который строил эту Столовую избу. Плафон начерчен был иноземным художником и не мог принадлежать художеству русских иконописцев и знаменщиков, т. е. рисовальщиков, которые не только не знали астрономии, но и считали ее наукою неправедной. Несмотря на это, как предмет, по справедливости заслуживавший удивления и возбуждавший любопытство наших предков, звездотечное небесное движение царской Столовой палаты пользовалось в то время особенным уважением и несколько раз служило образцом при украшении других комнат (преимущественно также столовых на постельной половине дворца).
Так, в 1683 г. оно было написано в столовой нижней комнате царевны Софьи Алексеевны, на деревянной подволоке, по грунтованному холсту, живописцами Салтановым и Безминым, а в 1688 г.– в деревянной передней царевны Татьяны Михайловны и в верхней каменной комнате царевны Марьи Алексеевны. Кроме того, столовые избы загородных царских хором, в Коломенском и в Алексеевском, и столовая в новых хоромах царевича Ивана Алексеевича, в 1681 г, также были украшены этими изображениями «небесных бегов». Но несравненно большее значение получает для нас этот плафон в том отношении, что он служил, может быть, руководством в первоначальном обучении Петра Великого. Так, в 1679 г. живописного дела мастер Карп Иванов Золотарев писал на александрийском большом листе (бумаги), золотом и красками, «двенадцать месяцев и беги небесные, против того, как в Столовой в подволоках написано». «Тот лист принял в хоромы к государю царевичу и великому князю Петру Алексеевичу боярин Родион Матвеевич Стрешнев». Известие драгоценное, особенно если вспомним, какие скудные сведения имеем мы о детских летах великого преобразователя.
Такое же устройство подволок мы находим и в боярском быту, который в богатой и знатной среде вообще мало отставал от порядков быта царского. В каменных хоромах кн. В. В. Голицына (1689) в большой Столовой палате в подволоке точно так же были изображены небесные беги. В Крестовой палате в подволоке находился деревянный большой резной репей с лучами, по местам вызолоченный и расцвеченный красками, а около репья в лучах 12 месяцев, резных же. В спальне в подволоке тоже были написаны по полотну 12 месяцев с планеты.
Мы описали живописные украшения четырех приемных палат. Не останавливаясь на других предметах палатного наряда, о котором будем говорить впоследствии, перейдем теперь к обозрению живописи в постельных царских хоромах.
Венчание на царство Владимира Мономаха.
Роспись Грановитой палаты Московского Кремля
В деревянных постельных хоромах украшались живописью больше всего плафоны, потолки. Первое известие об этом относится к началу XVII ст. В 1615 г. подволоки были расписаны в новых хоромах царя Михаила Федоровича иконниками седельными писцами Ивашкою и Андрюшкою Моисеевыми. В 1621 г. точно так же были украшены, и притом первыми иконописцами того времени, Прокофьем Чириным, Назарьем Савиным, Ив. Паисеиным и Осипом Поспеловым, царская Постельная комната и Столовая изба, о которой мы упоминали выше. Это, однако ж, нельзя относить к нововведению, внесенному в царский дворец царем Михаилом. Шестнадцатилетний государь, при тех обстоятельствах, которые сопровождали его вступление на царство, едва ли мог думать о каких-либо нововведениях и украшал свои хоромы, без всякого сомнения, по образцам, существовавшим прежде.
Подволоки деревянных хором, украшаемые живописью, составлялись обыкновенно из нескольких штук, или клееных щитов, прикрепляемых к потолку комнаты. На этих-то штуках иконописцы и писали священные притчи и другие изображения, а иногда просто расписывали их по золоту травным (узорным) письмом. Точно так, например, были украшены в 1670 г. потолочные доски в хоромах царя Алексея Михайловича. Иногда подволочные штуки были собственно картины, писанные на полотне. В 1674 г. такими картинами были покрыты потолки в новых хоромах царя Алексея. Картины эти написаны были первыми живописцами царского двора, Иваном Салтановым, Иваном Безминым и Дорофеем Ермолаевым. В одной комнате, на двадцати четырех штуках, они представляли притчи Ионы Пророка, в другой, на восемнадцати штуках, притчу Моисея Пророка, и, наконец, в третьей, на двадцати штуках, притчи об Есфири. Поля картин украшены были цветами, каймами и кистями, написанными по золоту цветными красками. В потолке для их помещения были устроены деревянные резные золоченые рамы. В1680 г. в новые деревянные государевы хоромы были написаны на полотнах к подволокам и к стенам разные всякие царственные притчи, Деисисы и апостольские проповеди. В 1685 г. живописец Петр Энглес писал «проспективные розные притчи» на подволоку в хоромы царевны Софьи.
В. Шварц. Наречение царской невесты
Стены в деревянных хоромах, как мы говорили, большей частью обивали сукном или золотными материями и коврами, но иногда их также украшали живописью, для чего оклеивали холстом или обивали полотном, грунтовали и потом расписывали. Так, в 1678—1679 гг. живописцы писали к государю в новые деревянные хоромы, в семь комнат, подволоки и к стенам разные притчи на полотнах золотом и серебром. Тогда же у царевен меньших в новой деревянной Крестовой писали разные притчи по полотну на подволоке и на всех стенах, и вообще во всех хоромах царевен, в это время, писаны были «разные всякие евангельские притчи вновь из дарственных книг».
В 1681 г. живописцы Иван Мировский и Иван Салтанов писали по полотнам в новых деревянных хоромах царевен меньших и царицы Агафии Семеновны притчи евангельские и апостольские, а в 1685 г. подобною же живописью были украшены деревянные комнаты царицы Натальи Кирилловны и царевны Натальи Алексеевны. В 1688 г. на стенах передней деревянной комнаты царевны Татьяны Михайловны царские живописцы изобразили притчу о Мелхиседеке, а в иных местах написали ленчафты, т. е. ландшафты, также цветные и розметные травы.
Впрочем, стены деревянных хором по холстам и полотнам расписывали иногда одними только травами или узорами, также аспидом разных цветов: серым, красным, зеленым. Писать аспидом, аспидить, также черепашить и мраморить, значило, на языке живописцев того времени, писать под мрамор, под черепаху, красками одноцветною или в несколько цветов. Зеленый аспид имел вид малахита. Аспидом назывался по преимуществу темноцветный мрамор. Иногда стены клейстеровали мукою и клеем и по этому грунту насыпали стеклярусом или просто грунтовали какой-либо одной краской.
Должно упомянуть также, что в иных случаях стены в деревянных хоромах обивали также и «фряжскими листами», т. е. гравюрами, о которых будем говорить ниже.
О стенном письме государева Каменного терема (нынешнего Теремного дворца), к сожалению, все сведения ограничиваются только тем, что оно почти ежегодно обновлялось и несколько раз переписывалось вновь. В 1644 г. одна палата этих хором, известная впоследствии под именем Комнаты, называлась уже Золотой,– следовательно, была расписана золотом и различными изображениями.
При царе Алексее Михайловиче украшение этих хором стенным и травным письмом и частое возобновление этого письма производилось большей частью под надзором иконописца Симона Ушакова.
Гораздо более подробностей сохранилось о стенописи в каменных хоромах царевен, построенных в 1685 г. До нас дошло весьма любопытное описание этой стенописи со всеми подробностями, которое дает довольно полное понятие о жилище царевен, этом святилище женского одиночества, куда, кроме людей близких и необходимых, не проникал ничей глаз, где, по словам Котошихина, благочестивые царевны жили,
«яко пустынницы, мало зряху людей и их люди.: но всегда в молитве и в посте пребываху и лица свои слезами омываху...»
Само собою разумеется, что живопись в комнатах царевен запечатлена была тем же господствующим религиозным характером; почти все изображения, за исключением некоторых царских и великокняжеских персон, были взяты из истории Нового Завета и некоторые – из жизни Пресвятой Девы; но особенно почитаемы были Господни Страсти – один из самых уважаемых предметов живописи в конце XVII ст. Самое размещение этих священных изображений не делалось без мысли и особого благочестивого намерения. Нередко они соответствовали даже месту, где были написаны. Так, в Крестовой царевны Софьи Алексеевны, на стене у входа в ее спальню, которая носила общее для того времени название чулана, изображено было моление царя Давида, «став на одре своем, глагола: Господи, слезами моими постелю мою окочу».
Следует упомянуть еще, что, кроме царских жилых хором, живописью украшались и некоторые из хранилищ царской казны, особенно Оружейная, или Оружничья, палата в Кремле и Оружничья изба в загородных дворцах. В ней хранились дорогие вооружения и весь царский доспех со множеством разных других редкостных предметов. Вместе с тем она, как приказ, заведовала всею художественной частью в уборке дворца и церквей. Таким образом, соответственно ее значению, главные ее палаты украшались всегда так же, как государевы хоромы. Точно так же украшалась и царская Аптека. В служебных или хозяйственных отделениях дворца украшались живописью комнаты, в которых заседали начальные люди, т. е. присутственные палаты.
Терема от церкви Спаса-на-Бору
В летних загородных дворцах некоторые комнаты, особенно парадные, также украшались живописью, о чем отчасти мы уже упоминали. Общий характер комнатной стенописи соответствовал вкусу того времени и отличался блеском золота, яркостью красок и вычурностью в побочных украшениях. Нетленные венцы у святых ликов покрывались обычно сплошь золотом; ризы Спасителя и Богородицы и порфиры, и шубки царских персон расписывались по золоту яркими травами. С большим великолепием украшались царские порфиры и шубки; на них изображали красками по золоту разные аксамиты или аксамитные травы разными образцы, с круживы на обнизь, с каменьи и с запаны. Одним из употребительных побочных украшений были золоченые каймы, располагаемые во всех покоях под сводами и потолками вокруг стен, также в разделении сводов и потом около окон в виде наличников.
Все изображения священных событий, все «притчи» списывались большей частью с гравированных рисунков, из разных духовных книг, и не только славянских, но даже латинских и немецких. Без сомнения, для этой цели в Оружейную палату, которая заведовала всеми живописными и иконописными работами по дворцу, куплена в 1676 г. у живописца Ивана Безмина за пять рублей книга Библия, письменная в лицах, на латинском языке, переплетенная в белую кожу. Что же касается до характера этой живописи, то она со второй половины XVII ст. совершенно отличалась от иконописи и потому, даже и в то время, называлась собственно живописью.
Прежде нежели перейдем к обозрению мебели в древних царских хоромах, мы должны упомянуть о тронах, царских престолах, или царских местах, находившихся во всех больших приемных палатах и в передних комнатах постельного отделения дворца. Обыкновение устраивать такие места в царских и великокняжеских хоромах относится к отдаленной древности. Летописец половины XII века указывает на такое место на сенях, т. е. в хоромах, великого князя Владимира Галичского, по смерти которого сын его, Ярослав, «сидя на отни месте, в черни мятли и в клобуце, тако же и вси мужи его», т. е. в трауре, принимал Изяславова посла, Петра Бориславича. В «Слове о полку Игореве» несколько раз упоминается «отний злат стол», который также может быть принят за отнее место, хотя большею частью он и означает там вообще княжение, княжескую власть. Таким образом, отнее место, златокованый отний стол были необходимою принадлежностью княжеского сана и стояли на княжеских сенях, в гридницах и в теремах. Еще более значения отнее место приобрело во дворце московских великих князей как самодержцев всея Руси. Здесь, без сомнения, оно и устраивалось с большим великолепием, особенно с XVI века, когда Московский двор и в украшениях, и в обрядах стал подражать Византийскому.
Полное понятие о древних царских престолах дает деревянное царское место, сооруженное царем Иваном Васильевичем Грозным в 1551 г, в то время, когда он беспокоился о присвоении и закреплении за собой царского сана со всеми его атрибутами. Это место устроено в виде шатровой сени на четырех столбах, как вообще устраивалась в старину сень, или кровля, над престолами в церквах, даже над теремами и над рундуками крылец. Это был самый обыкновенный архитектурный тип узорочной кровли, очень любимый в то время. В соответствии с особым назначением этой сени, она поставлена на четырех символических животных, которые должны были изображать таинственный смысл как самого трона, так и особенно смысл царского достоинства и сана. Один зверь – лев, имевший два имени: лютой и скимент; другой зверь – уена133, по Азбуковнику – медведица, рысь; два остальные названы оскроганами.
Прототипом для московских тронов, без всякого сомнения, как и везде, служил знаменитый трон Соломона, библейское описание которого было очень распространено посредством хронографов. Соломон, как самый блистательный царь библейской древности, как строитель храма и собственных дворцов несказанного и недомыслимого великолепия и богатства, всегда был идеалом царей, подражавших ему, в зависимости от средств, если не в мудрости, то в формах обстановки царского сана, в украшении своих златых чертогов и палат и особенно царских мест – престолов.
«И сотвори царь престол от костей слоновых велий, и позлати его златом искушенным. Шесть степеней престолу, и образы тельцов престолу созади134– и верх престола кругл бе созади его, ируце сюду и сюду на престоле седалища, и два льва стояща при руках. И двуна.десять львы стояще ту на шести степенех сюду и сюду: не бяше тако во всяком царстве»135.
По этому образцу еще с большими затеями устроено было царское место в Константинопольском дворце. Там около трона были размещены золотые львы и другие звери, механика которых была так устроена, что львы рыкали, а лежавшие у трона звери поднимались на ноги, как только кто приближался к престолу во время торжественных приемов. Страха и величия для простых глаз было несказанно много. В то же время золотые птицы, сидевшие на украшениях трона и на особых деревьях, около него поставленных, пели чудные песни. Эффект поразительный для толпы, не видавшей ничего подобного, особенно в то время. Устройство таких чудес наши хронографы, составленные по византийским же летописям, приписывают императору Феофилу.
Мы увидим, что и в московских дворцах стояли подобные же престолы и, в подражание византийскому дворцу, были даже сделаны рыкающие львы.
В больших приемных палатах московского дворца, кроме обычных лавок, стояли в передних, или красных, углах царские места, или троны, богато украшенные золотом, серебром, драгоценными камнями и золотыми тканями. Любопытное описание царского места в Золотой палате, устроенного, может быть, при царе Иване Васильевиче или при сыне его, Федоре, находим у Георга Паэрле, который, описывая представление Лжедимитрию воеводы Сандомирского, говорит, что Лжедмитрий сидел «на высоких креслах из чистого серебра с позолотою, под балдахином; двуглавый орел с распущенными крыльями, вылитый из чистого золота, украшал сей балдахин; под оным внутри было Распятие, также золотое, с огромным восточным топазом, а над креслами находилась икона Богоматери, осыпанная драгоценными каменьями. Все украшения трона были из литого золота; к нему вели три ступени; вокруг его лежали четыре льва серебряные, до половины вызолоченные, а по обеим сторонам, на высоких серебряных ножках, стояли два грифона, из коих один держал государственное яблоко, а другой – обнаженный меч...»136. Этот же самый трон в дневнике Марины Мнишек описывается несколько иначе:
«Весь трон был из чистого золота, вышиною в три локтя, под балдахином из четырех щитов, крестообразно составленных, с круглым шаром, на коем стоял орел великой цены. От щитов над колоннами висели две кисти из жемчугу и драгоценных каменьев, в числе коих находился топаз величиною более грецкого ореха. Колонны утверждались на двух лежащих серебряных львах, величиною с волка. На двух золотых подсвечниках стояли грифы, касаясь колонн. К трону вели три ступени, покрытые золотою парчою»137.
В Московскую Разруху 1611 г. все царские места, вероятно, были разобраны, может быть, по назначению Боярской думы, которая, по свидетельству Маскевича и современных актов, уплачивала жалованье польским войскам разными вещами из царской казны; драгоценности, снятые с тронов, также могли пойти на удовлетворение польских полков. По крайней мере, царь Михаил Федорович, при своем вступлении на престол, застал московский дворец в совершенном запустении, не только без царских тронов, но даже без окончин, полов и лавок. В 1619 г., при поставлении Филарета Никитича на патриаршество, государь принимал его в Золотой палате, сидя в малом царском месте, может быть, в креслах, под балдахином из шелковой золотой материи 138. В 1621 г., в апреле, в Грановитой палате было обито большое государево место. Это был обыкновенный деревянный балдахин, под которым ставились кресла. Лет через десять с небольшим, в 1635—1636 гг., в Золотой и в Грановитой были устроены серебряные троны, из которых трон Золотой палаты описан Олеарием. Верх (балдахин) этого трона был в виде башенки и поддерживался четырьмя серебряными вызолоченными столбиками в 3 дюйма толщиною. Вышина верха была в 3 локтя; по углам его стояли серебряные орлы с распростертыми крыльями.
Царские места устраивались большею частью в виде сени с легким шатровым верхом, который делался иногда коруною и украшался в средине и по углам небольшими башенками, или шатриками, с орлами наверху. Сень поддерживалась четырьмя колонками с узорочными капителями, на которых помещались также орлы с распростертыми крыльями. Седалище состояло из доски, на которую полагали золотную или бархатную подушку, изголовейцо. Подручки, или ручки, у седалища делались в виде львиных или орлиных голов. К седалищу вели три ступени.
На Казенном дворе в 1679 г. сохранялось ««государево место, у которого с правой и левой сторон было прибито по две доски серебряные резные, по них золоченые травы, а на досках – орлы двоеглавые с корунами. Кругом досок у места под столбиками и по перететивью прибито семь труб серебряных, по них резаны травки. Верхнее перететивье деревянное обито кружевом кованым, а на нем доска деревянная сделана коруною, обито серебром золоченым басемным; на ней два орла двоеглавых серебряных с корунами; а промеж их, на доске ж, наверху яблочко серебряно золочено стоянцом, на нем ставится орел. Изнутри место обито атласом турским по серебряной земле, по нем травы золоты и шелки разных цветов; сзади снаружья обито атласом золотным по червчатой139 земле; подножье обито бархатом червчатым с серебряным голуном».
Кроме серебра и золоченья, троны украшались иногда и драгоценными камнями. По свидетельству Лизека, золотой трон в Столовой палате «был осыпан драгоценными камнями и имел небольшие колонны. Некоторые из них были ордена коринфского, другие ионического, тосканского, дорического, большая часть смешанных»140.
Ф. Солнцев.
Кресло царя Михаила Федоровича
В 1687 г. для царей Ивана и Петра, в Каменном тереме, в Передней (ныне Гостиной) устроены были деревянные резные места, верх которых, украшенный гзымзом и четырьмя шпренгелями с орлами, поддерживался витыми столбами с капителями. По сторонам сделаны были, кроме того, два кронштейна и два скрыдла (резные штуки в виде крыл). Вся эта резьба была густо позолочена; места поставлены были на рундуке о двух ступенях. Внутри они обиты были (в 1694 г.) бархатом осинового цвета, а подушки и приступные колодки – таким же атласом. У цариц в их Золотой палате стояло также место, на которое они садились во время приемов духовенства, бояр и боярынь, в праздники или семейные торжества. Кроме того, места устраивались и в постельных хоромах цариц, именно в Передней, где также происходили иногда приемы. Так, в Переднюю царицы Натальи Кирилловны, в 1685 г, было сделано место большое «с рукоятьми и с уступы». Подобные же места строились и для царевичей в их постельных покоях.
Внутри царских мест, как мы уже видели, вверху над седалищем ставились всегда иконы в богатейших окладах, блиставших золотом и драгоценными каменьями.
В заключение этого обзора царских престольных мест должно упомянуть, что при царе Алексее в Коломенском дворце подле царского места поставлены были львы, которые, как живые, рыкали, двигали глазами и зияли устами. Туловища их были медные, оклеенные барановыми кожами под львиную стать. Механика, приводившая в движение их пасти и глаза и издававшая львово рыкание, помещалась в особом чулане, в котором устроен был механизм с мехами и с пружинами. Эти львы были построены в 1673 г. часовым мастером Оружейной палаты Петром Высотцким. При царе Федоре они были исправлены, в 1681 г., в одно время со всеми возобновлениями и перестройками, какие сделал царь в Коломенском дворце. В начале XVIII ст. львы, уже поломанные, хранились в подклетной кладовой дворца.
Таким образом, царский московский дворец в XVII ст. уподоблялся во многом своим древнейшим идеалам – дворцам библейским и особенно Константинопольскому, как более близкому по времени и по обычаям. Его великолепие изумляло современников, и многие из них, пораженные блеском золота и красок, богатством, торжественностью, несказанным сиянием и блистанием всего окружавшего, иногда видели даже больше, чем было на самом деле. Если так изумлял царский чертог людей заезжих, бывалых и, может быть, многое уже видавших в других странах, то для простых туземных глаз он в действительности был чудом, о котором «ни в сказке сказать, ни пером написать».
Мебель в царских хоромах была немногочисленна и не отличалась большим разнообразием. Прежде мы говорили, что вокруг комнат по стенам были лавки, вполне заменявшие стулья. В передних, или красных, углах, под образами, которые составляли необходимейшее украшение каждой комнаты, стояли столы простые дубовые, иногда на точеных ногах, или липовые крашеные. Передний угол был первым, почетным, местом в комнате, точно так, как в современном быту, в наших гостиных, диван с неизбежным круглым столом; поэтому значение лавки и стола в переднем углу древних хором было совершенно одинаково со значением дивана и стола в наших гостиных. В обыкновенное время столы покрывались червчатым, алым или зеленым сукном, а в торжественные дни – золотными коврами и аксамитными, алтабасными или бархатными подскатертниками. Иногда они обивались сукном или атласом.
Ф. Солнцев. Серебряный трон Иоанна и Петра Алексеевичей
С половины XVII ст. входят в большое употребление столы «немецкие и польские», на львиных и простых кривых, отводных ногах, украшенных резьбою, а иногда решетчатых, также резных и прорезных подстольях. С этого же времени столы, особенно в постельных комнатах, большей частью расписывали разными красками по золоту и по серебру или покрывали одной черной краской и полировали. Столовые доски почти всегда делались с прорезными подвесами или подзорами и украшались живописью.
Ф. Солнцев. Середина серебряного трона Иоанна и Петра Алексеевичей
В 1675 г. в хоромах царя Алексея Михайловича находился
«стол, писан по золоту розными краски травы; в середине – круг, в кругу орел двоеглавой с короною; по сторонам круга писано золотом по столу по птице Сирину141; каймы писаны по золоту ж розными краски: в узлах – травы, подстолье писано по разным краскам золотом травы».
Длиною этот стол был 2 аршина 12 вершков, шириною аршин142. В мае 1675 г. живописец Иван Салтанов писал царевичу Федору Алексеевичу
«столовую доску, а на ней притчу: когда царь Костянтин был не во благочестии, и взят был в плен Персы, и приведен был в капище на жертву, и свободися своими рабы воина.ми».
В 1676 г. он же, Салтанов, написал в хоромы царя Федора Алексеевича на столовой доске притчи царя Соломона. Каймы у этой доски были резные, покрытые золотом и серебром. В 1684 г. в хоромы царевны Татьяны Михайловны сделано четыре стола; подстолья резные на точеных ногах. На досках было написано красками и золотом, в средине двуглавые орлы, по сторонам их в клеймах аллегорические изображения весны, лета, осени и зимы143, по каймам, также в клеймах – разные птицы. В 1685 г. в хоромах царицы Прасковьи Федоровны сделан круглый липовый стол, семигранный, с выдвижными ящиками и расписан цветными красками. В Коломенском дворце, в четвертой государевой комнате, стоял стол, весь золоченный, на доске которого между стекольчатых мишеней были написаны: Вера, Надежда, Любовь.
Столовые доски иногда бывали каменные, аспидные, т. е. мраморные. В 1667 г. в подарок государю расписан точеный стол с раковинной доской, т. е. украшенной перламутром. Впрочем, такие столы употреблялись только в важных случаях, например, при посольских приемах и в другие торжественные дни. Столы вообще делались круглые, овальные, восьмигранные, четырехугольные, нередко с выдвижными ящиками. Иногда столы устраивались и на колесах.
После столов и лавок довольно видное место занимали в тогдашней мебели скамьи – широкие и толстые доски, утвержденные на четырех ногах, соединенных проножками, или же на глухих ногах из цельной доски. Иногда скамьи устраивались с переметом, т. е. спинкою глухою или решетчатою, которая переметывалась на вертлюгах на обе стороны, почему такие скамьи и назывались переметными или опрометными. Скамьи были также малые передаточные и большие спальные, заменявшие кровать, на которых отдыхали иногда после обеда, для чего на одном конце их устраивался взголовашек, подголовашек, приголовашек – нечто вроде пульпета, служившего также ларцом. Скамьи покрывались такими же полавочниками, как и лавки, а иногда золотными бархатами и коврами; они обивались также красным сукном, на хлопчатой бумаге, с шелковою или золотною бахромою и галуном.
В древнейшее время, кроме скамей, употреблялся еще столец – собственно стул в его древнем значении, табурет, т. е. небольшая скамья с квадратным или круглым седалищем.
Стулья и кресла теперешнего устройства, до Петра Великого, были еще, так сказать, гостями в царских хоромах, употреблялись редко, потому что их вполне заменяли скамьи и лавки. Кресла, сверх того, считались мебелью почетною и в некоторых случаях заменяли царские места, или троны. Во дворце кресла подавали одному только государю и лицам царского семейства, а из посторонних – одному только патриарху, когда он посещал государя. Для этого в царской казне, в Шатерной палате, сохранялись особые кресла, которые так и назывались патриаршими. Послам иностранных держав подавали иногда скамью, что, однако ж, считалось большою почестью. До конца XVII ст. кресла назывались стулом; следовательно, при незначительном употреблении стульев, они строго не различались и в названиях. Форма древних стульев и кресел была очень проста. Кресла состояли из четырех стоячих столбиков, двух передних, поменьше, и двух задних, между которыми утверждалась спинка, или верхняя доска, иначе щит, почти всегда украшенный коруною или орлом, а столбики яблоками. Столбики связывались перететивьями верхними, где был щит, и нижними, где живет (т. е. где кладется) подушка. От задних к передним столбикам, по сторонам, протягивались ручные помочи, или подручки. Внизу столбики связывались также перететивьями, которые называли подножками. Внизу же спереди кресел устраивалось подножье, или приступка. Нижние части столбиков составляли ножки кресла, которые делались в виде яблок, также в виде звериных, львиных лап. Стул от кресел отличался тем только, что не имел ручных помочей, или подручек. Обиваемые атласом, бархатом и золотными тканями, кресла и стулья украшались, сверх того, искусною резьбою, которая расписывалась красками, серебрилась и золотилась.
Трон царя Алексея Михайловича
В 1625 г. царю Михаилу Федоровичу были устроены кресла из липового дерева резные иконниками и резцами (резчиками), Андреем Андреевым и Петром Алексеевым, а также знаменщиком (рисовальщиком) Петром Ремезовым, который вырезал к креслам на верх щит и на щит орел и львы звери. Нередко кресла делались без подушек; в таком случае на седалища клали зголовья бархатные, атласные и парчовые; это были, так сказать, подвижные подушки, которые могли употребляться при нескольких креслах, в зависимости от необходимости. Застенки, или спинки, и подручки при обивке подкладывали хлопчатою бумагою. Так же обивались и стулья. Когда садились в кресла, то к ним всегда приставляли приступы, или колодочки приступные, род скамеек, обитые сукном или бархатом с галуном. Иногда комнатные кресла делались на колесах медных или железных луженых (в 3 вершка в диаметре).
Кроме комнатных, были кресла или стулы выходные, которые употреблялись только в царских выходах, на посольских приемах и вообще в торжественных случаях, после чего сохранялись обычно в Шатерной казне, в Мастерской палате или на Казенном дворе, с другими драгоценностями. Выходные кресла и стулы богато украшались не только золотными материями, но даже кованым золотом, серебром и драгоценными каменьями. В числе их был и костяной стул, приписываемый вел кн. Ивану Васильевичу, с вырезанными изображениями событий из истории царя Давида и некоторых предметов из древней классической мифологии.
Трон Иоанна III из слоновой кости
В последних годах XVII ст. некоторые комнаты дворца были уже меблированы, или, по старому выражению, «наряжены», по-европейски. Обычные лавки были заменены стульями; на стенах висели зеркала. Для наряда новой комнаты, построенной в 1692 г. на Куретных воротах, на Светлишной палате, были употреблены: стол – доска каменная в рамах деревянных, длиною полтора аршина; подстолье резное, прописано серебром, золотом и красками. Шаф дубовый, большой, с лица и со сторон оклеен синослоем, резной; двенадцать стулов бархатных красных и алых, в том числе два персидских полосатые, все без подушек, обиты медными гвоздями. Четыре зеркала в рамах из черного гебанового немецкого дерева. Стулья, точно так же, как и кресла, расписывались красками по золоту и серебру. Кроме разных шелковых материй, для обивки стульев употреблялись также золотные колеи.
Зеркала в древнее время употреблялись только как принадлежность туалета; поэтому они были невелики и даже редко висели на стенах, а большей частью сохранялись в особых влагалищах, или чехлах, или же в особых готовальнях, т. е. футлярах, вместе с гребешками и другими подобными предметами. Значение комнатной мебели зеркала получили едва ли не со второй половины XVII ст.; но и в это время они составляли убранство одних только внутренних постельных хором и не имели еще места в парадных приемных комнатах,– надо думать, потому, что царственный и притом благочестиво-назидательный и строгий характер всего убранства этих последних комнат не допускал размещения, среди благоговейно чтимых предметов и священных изображений стенописи, таких вещей, которые относились к суетности человеческой и вообще представляли собой обыкновенные житейские, мирские, или светские, затеи. По крайней мере, зеркало долго еще оставалось предметом, мало соотносимым с общими в то время понятиями о приличии и красоте в убранстве парадных комнат. Оно и в постельных хоромах всегда задергивалось тафтяными или другими шелковыми завесами или же было с затворами по-киотному,– так что представляло не предмет роскошного убранства, а предмет необходимости и житейской потребности, подобно тому как теперь находятся зеркала в алтарях церквей.
Стенные комнатные зеркала устраивались, как мы заметили, или по-киотному, со створками, или вставлялись в рамы и станки деревянные, украшенные резьбой, раскрашенные цветными красками, вызолоченные или высеребренные, в зависимости от вкуса хозяина. Некоторые станки и рамы украшались инкрустацией из меди, олова, перламутра, кости и янтаря. Впрочем, гораздо чаще рамы оклеивали бархатом червчатым, вишневым, черным, также кожею басменною, т. е. тисненною золотыми или серебряными травами и разводами. В конце XVII ст. зеркальные рамки и станки стали делать из черного «гебонового» дерева. Более роскошные зеркала привозились из-за границы в дар от послов и торговых людей. На Казенном дворе в 1640 г. хранилось присланное государю голстенским князем «зеркало хрустальное большое, края оправлены серебром, каймы серебряны золочены; на полях на серебре люди и личины и травы разные; на заде доска деревянная белая».
Через немецких торговых людей всегда можно было получать очень хорошие зеркала и всякие другие предметы мебели и комнатного убранства. Когда в 1662 г. понадобилось послать дары кызылбашскому шаху, то у немцев между прочим было взято
«зеркало большое, а к нему сделан станок резной, в местах по правую сторону два мужичка, по левую сторону то ж, писаны живописным письмом, резные и позолочены накрасно подзуб; посторонь травы прорезные ж золочены; в исподи станка травы прорезные золоченые ж, в средине зеркало хрустальное. На верху того станка корона прорезная золоченая, в середине той короны зеркало большое хрустальное круглое. (Другое) зеркало большое, станок индийских черепах».
В конце XVII ст. в царской казне, в Оружейной палате, хранились между прочим: зеркало стенное с затворами, сделано по-киотному; в средине на затворах, больших и малых 23 стекла; меж всех стекол обито оловом белым; на затворах сверху и позади обито жестью красною и слюдою и репьями оловянными. Зеркало стенное покрыто было кожею серебрёною, и слюдою, по местам попорчено; круг стекла – дорожник черный воловатый. Станок зеркальный деревянный, покрыт кожею черною, печатано золотом; внутри один затвор оклеен атласом красным; посередь затвора обложено кружевом золотным; а по краям и по углам оклеено галуном, шелк зелен с золотом.
В комнатах зеркала помещались в простенках, между окон, или на глухих стенах, в зависимости от удобства, и всегда, как мы говорили, задергивались завесами на кольцах, тафтяными, атласными или бархатными, обшитыми сверху подзором, снизу бахромою, а по сторонам – кружевцом, также из шелка или из золотного и серебряного плетенья.
В постельных хоромах, стены которых не были украшены живописью, ее заменяли картины, парсуны, или персоны, т. е. портреты и фряжские листы, эстампы, в рамах без стекол и за стеклами. Содержание картин подчинено было тому же господствующему церковно-назидательному характеру живописи, о котором мы говорили при обозрении комнатных украшений. Предметы для изображений брались преимущественно из царственных книг библейской истории и носили общее название притчей. Несмотря на то, картины довольно резко отличались от икон, потому что написаны были в живописном стиле иностранными художниками, жившими в Москве по приглашению царей. Со времени царя Михаила Федоровича иностранные живописцы постоянно, один за другим, приезжали в Москву служить своим мастерством при царском дворце, который они украшали и картинами, и стенописью.
Терема. Опочивальня царя Алексея Михайловича
Служба всех художников не ограничивалась только работами для дворца; они обязывались также выучить живописи русских учеников. Некоторые выполнили это с большим успехом, и их ученики сделались впоследствии известными мастерами. В конце XVII ст. из русских учеников образовалось нечто вроде школы, которая живописный западный стиль внесла даже в саму иконопись и церковную стенопись.
Персоны, или портреты, украшали стены также в одних только постельных хоромах. Само собою разумеется, что в царском дворце занимали свое место только портреты особ царского семейства или высших духовных властей и некоторых иноземных государей. Многие портреты были писаны с натуры, или, как говорили тогда, с живства.
Что же касается до фряжских листов, то здесь должно разуметь эстампы, гравированные на меди и на дереве. В царском быту они появляются еще в начале XVII ст. под общим названием потешных немецких печатных листов. Подобными фряжскими и немецкими листами с XVII ст. торговали в Москве в Овощном ряду. Во дворец их покупали для государевых детей, вместе с игрушками. Малолетние царевичи и царевны забавлялись этими листами, вместе с тем получали из них сведения о некоторых предметах естественной истории, географии, всеобщей истории и пр. Самое название этих листов «немецкими» и «фряжскими» указывает на их происхождение: они вывозились к нам с Запада. В числе их, может быть, встречались гравюры известных художников. Впоследствии и у нас стали печатать эти листы на дереве, на лубу (луб – доска особой пилки), отчего, как можно объяснить и как вообще объясняют, они и получили название лубочных картинок. Но вероятно также, что листы могли получить свое прозвание от разрисовки и раскраски лубяных коробей, какие в XVI и XVII ст. были в большом употреблении.
Судя по сохранившимся памятникам (подобные коробьи находятся в Историческом музее), нельзя не видеть, что лубочные картинки, и именно деревянной печати, носят полнейшее сходство с упомянутыми писаными коробьями, так что лубочный рисунок и его раскраска могли послужить образцом и для его воспроизведения печатным делом. Кроме того, есть известие, что еще в XV ст. на лубу писали, чертили чертежи, планы,– следовательно, луб употреблялся вообще для рисования вместо бумаги, которая тогда была для простых людей очень дорога. Известно также, что для письма употреблялась и береста. Таким образом, лубочная картинка могла существовать и до изобретения печатного дела. По свидетельству Кильбургера145 (1674), в московской и киевской типографиях, кроме церковных книг, печаталось также много образов и эстампов на дереве146.
Кровать патриарха Филарета
В царских хоромах фряжские листы обычно прибивались к стенам лужеными гвоздиками по деревянному дорожнику, который служил таким образом вместо рамки. Гравюры со священными изображениями вставлялись чаще всего в рамки.
Мы должны упомянуть еще о чертежах, или живописных географических картах, которые висели на стенах в государевой Комнате. Чаще всего такие чертежи писаны были, как говорится, с высоты птичьего полета, с изображением самих зданий, храмов, башен, жителей гор, лесов и пр.
Картины, эстампы, географические чертежи и другие подобные предметы не составляли принадлежности только одного дворца, но бывали, хотя и редко, и в боярских домах, например, в доме знаменитого Матвеева, по своему уму и образованию едва ли не первого боярина того времени, и не менее знаменитого кн. В. В. Голицына. Кроме некоторых других лиц, их современников, мы можем назвать также Никиту Ивановича Романова, царского родственника, который жил раньше и нисколько не уступал им в стремлении к образованию, любил музыку, даже носил немецкое платье, по крайней мере, выезжал в нем на охоту. Вообще, в XVII ст. боярский быт стал во многом изменяться по сравнению с прежним.
Расписной короб с изображением птицы Сирин. XVII в.
Мы видели, что еще в первой половине XV века в московском дворце стояли башенные часы. По всей вероятности, к тому же времени нужно отнести и употребление комнатных часов, столовых и стенных, или гирных, указных, а также и воротных или зепных, т. е. карманных, которые носили на цепочках на вороту, в зепи или кармане. Тогда все такие часы были большой редкостью в Москве и привозились иностранцами, продававшими их, вероятно, по очень дорогой цене. Когда Москва в XVI веке завязала частые посольские отношения с западными государствами, то в числе даров, подносимых государю, не последнее место занимали и часы, более или менее хитрого и затейного устройства. Само собою разумеется, что дар тем и славен был, что был дорог материально или же чуден хитростью искусства и работы. В XVI ст., без сомнения, по редкости, часы подносились наравне с золотом и серебром и с другими диковинами разного рода, например, попугаями, обезьянами и т. п. Так, в 1557 г. шведские послы поднесли царю Ивану Васильевичу «кубок золочен, с покрышкою, поставной, а наверху, в покрышке, часы»147.
В 1594 г. цесарев посол Варкач поднес царю Федору Ивановичу от цесаря «часы меденые золочены с планитами и с святцы»; и от себя «часы медены золочены с планитами»148. В 1597 г. послы императора Рудольфа поднесли государю от императора часы «с перечасьем, с людьми и с трубы, и с накры149 и с варганы150; а как перечасье и часы забьют, и в те поры в трубы и в накры и в варганы заиграют люди, как живые люди»151.
Таким образом, в московском дворце даже и затейливые часы не были особенной редкостью. Их выставляли напоказ обыкновенно во время посольских и других приемов. Так, в 1588 г., при кызылбашских послах во время стола в Грановитой палате в другом окне, по правую сторону от трона, стояли часы «боевые золочены, немецкое дело, походные, на слонех»152. При Годунове в Грановитой палате висело паникадило в виде короны с боевыми часами.
Само собою разумеется, что всякого рода замысловатые и особенно богатые часы приходили к нам от немцев и покупались чрез посредство немецких торговых людей.
Большим охотником до часов был также боярин Матвеев. Адольф Лизек, описывая комнаты боярина, в которых он принимал для совещания цесарского посла Боттония, говорит, что в приемной зале потолок был разрисован:
«На стенах висели изображения святых немецкой живописи, но всего любопытнее были разные часы с различным исчислением времени. Так, одни показывали часы астрономического дня, начиная с полудня (какие употребляются и в Германии); на других означались часы от заката Солнца, по счету богемскому и итальянскому; иные показывали от восхода Солнца, по счислению вавилонскому; другие по иудейскому, иные, наконец, начинали день с полуночи, как принято Латинскою церковию».
Собственно русские часы при указании времени, как мы уже говорили, делили сутки на две части: на часы дня с восхода Солнца, и на часы ночи с солнечного заката. Во дворце и в домах бояр комнатные часы устраивались таким же образом.
Часовых дел мастера нередко изготавливали и органы. В московском дворце органы существовали уже с XV в. Нет сомнения, что в потешном обиходе они с другими подобными инструментами составляли впоследствии необходимую статью дворцовых увеселений. В XVI ст. вместе с органами привезены были во дворец и клавикорды, или цимбалы. В начале XVII ст. ««органы» и ««цимбалы» упоминаются уже как самые обычные предметы дворцовых потех. Органное мастерство до того утвердилось при царском дворце, что в 1663 г. царь Алексей
«указал сделать в запас для посылкив Персидскую землю арганыбольшие самые, как не мочно тех больши быть, а сделати б на двенадцать голосов. А что к тому делу каких запасов надобно, и то давать из Оружейныя Полаты».
Для поклажи и сохранения вещей в комнатах ставились казенки, поставцы, шафы, скрыни, шкатуни, сундуки, ларцы, ящики, коробьи, подголовки; у стен приделывались вислые полки, а в печурах, какие бывали обыкновенно в каменных хоромах, устраивались также шафы, или полки с дверцами, как и теперь делается в монастырских кельях.
Казенка, род шкафа, клеенная из липовых досок, приделывалась к стене наглухо и назначалась для хранения казны, т. е. разных предметов дорогого убора или посуды и вообще драгоценных вещей.
Поставцы были собственно большие ящики с полками без дверец, вышиною в аршин и соразмерной ширины. Они большей частью навешивались к стенам в удобном месте на железных петлях и задергивались завесами суконными или шелковыми. В них, по подобию шкафов, устраивались также выдвижные ящики. Бывали поставцы с уступом, разделявшим их на две части: верхнюю поменьше, которая составляла уступ, и нижнюю пошире, которая служила основанием поставца. Устраивались поставцы по-налойному, вышиною не больше аршина, потому что ставились на лавки и употреблялись, вероятно, для чтения и письма или, может быть, заместо налоев во время молитв. Когда поставцы приделывались внизу к стене наглухо, то назывались рундуками, какие нередко делались под лавками и особенно в конике. В третьей комнате Каменного терема в 1661 г. стоял рундук, обитый снаружи золотыми кожами, у которого двери изнутри были оклеены червчатым бархатом, а полки червчатыми дорогами (полосатою бумажною матерниею).
Шафы устраивались с дверцами и с уступами, причем нижний уступ заключал в себе выдвижные ящики, а верхний был створчатый с полками. Они ставились на точеных ножках и сверху украшались гзымзом или шпренгелем с дорожниками. Такие шафы назывались также и поставцами. Комоды назывались скрынями и тоже шафами.
Иллюстрация к «Книге любви знак в честен брак» Кариона Истомина, преподнесенной Петру I и Евдокии Лопухиной по случаю их бркосочетания. 1689 г.
Поставцы, или шафы, в которых хранились книги, назывались книгохранительницами. Туалетные вещи и разные драгоценности сохранялись в шкатунах, ларцах, скрынках, подголовках и т. п. О подголовках Меховский пишет, что они были в большом употреблении у новгородских богатых купцов, которые прятали в них серебро, золото и все драгоценные вещи и ставили эти сундуки, черепаховидной формы, вблизи стола, вероятно, в переднем углу под иконами. Кильбургер говорит, что погребцы и пульпеты (укладки) или подголовки делались в Холмогорской стороне, которая вообще славилась сундучным производством. По его словам, подголовки устраивали, однако ж, так, что писать на них было нельзя, потому что сверху их обивали железными лужеными полосами; но зато они были очень удобны для зимней езды: их ставили в санях под головы. В хоромах на лавках их также ставили под головы, под подушку, когда ложились отдыхать, отчего и назывались подголовками.
А. Васнецов. Книжные лавки на Спасском мосту в XVII в. 1902 г.
Вся такая мебель большей частью делалась из простого дерева, преимущественно из липы, украшалась резьбой и потом обивалась красным сукном, как, например, был обит шаф в третьей комнате в Верху у царя Алексея, а чаще всего раскрашивалась красками, цветным или зеленым аспидом, т. е. под малахит и мрамор, а иногда по золоту и серебру расписывалась травами и узорами или же просто чернилась в глянс, т. е. полировалась. На поставцах, книгохранительницах и шафах с лица писали также цветки и фрукты. Вообще, мебель отличалась тою же яркой пестротой в украшениях, какой блистал и сам дворец, снаружи и внутри; одно соответствовало другому и вполне обличало вычурный вкус того времени, который признавал красоту в одной только совокупности золота, ярких красок и хитрых узоров.
Вечером большие приемные палаты освещались паникадилами и стенными подсвечниками, или шенданами, которые помещались в простенках, между окон. Паникадила висели в Грановитой, в Средней Золотой, в Царицыной Золотой, в Столовой, в Передней и в других палатах и комнатах. Одно из таких паникадил, висевшее при царе Федоре Ивановиче в Царицыной Золотой палате, описано архиепископом Елассонским Арсением, который был принят в этой палате супругой Федора, Ириной.
«В палате царицы Ирины,– говорит он,– висел превосходной работы лев, державший в лапах змею, а к змее привешено было множество прекрасных канделябров, сплетенных наподобие корзин».
При Годунове (1602), когда он давал обед датскому принцу Иоанну, жениху царевны Ксении, Грановитая палата была украшена превосходной работы паникадилом, в котором находились часы с боем.
Подсвечники, или шенданы, серебряные, столовые и стенные, употреблялись только в парадных случаях. Все они были превосходной заграничной работы и поступали в царскую казну в дар от иноземных государей и послов. Большей частью они представляли разные мифологические и аллегорические фигуры. В обыкновенных, будничных случаях постельные хоромы, равно как сени и переходы, освещались сделанными из слюды, весьма узорочными фонарями, которые оправлялись белым железом, золотились и расписывались красками. По ночам горели ночники медные, стоявшие для безопасности в медных коробьях, род подносов или сковород.
Количество восковых свечей, какое выходило каждый день на освещение отдельных хором дворца, было довольно значительно, судя по уютности комнат. В 1684 г. в хоромы царицы Натальи Кирилловны и царевны Натальи Алексеевны да в Стряпущую и в Казенную избы в подклеты постельницам и комнатным бабам и в фонари выходило свеч вощаных по два налепа153 больших, по 5 витыьх больших, по 8 витых меньших, по 35 образных, по 30 четьих да по 50 свеч сальных, на сутки.
Скажем здесь, кстати, несколько слов о курениях, какие употреблялись в то время в приемных палатах и в жилых хоромах. Обыкновенное курение составляло ячное пиво, которое употребляли в топку для духу, особенно в мыленках, а также в мастерских палатах, где хранилась одежда и разный убор платейной и постельный. Иногда в топке употребляли росной ладан. Вероятно, тем же способом, т. е. когда топили, использовали и разные другие, не слишком дорогие и более обычные, курения. В особенном употреблении была также гуляфная водка, розовая вода. Впрочем, в царских покоях курили разными составными ароматами из водок и трав, которые заготовлялись в Аптекарской палате. Кроме того, в Аптеке довольно часто прописывались разные другие благовонные составы для куренья и разная смесь из редких ароматов, из которых некоторые клали в платья в Мастерской палате, чтобы придать им хороший запах.
Между прочим, Essentia ambrae была самым отличным благоуханием для тогдашнего времени во всеобщем употреблении. Она состояла из полфунта водки апоплектики, полфунта эликсира Vitae Mathioli и золотника ambrae gryseae. Изготовлялись также благовонные свечи. Ароматическими составами курили в жаровнях и жаровенках, серебряных и медных. Употреблялись также большие жаровни столовые, вроде чаш или в виде каких-либо затейливых фигур, например гор с замками.
С. Иванов. Земский собор
По поводу чистоты и опрятности в комнатах упомянем, что, кроме повседневной уборки и по случаю празднеств и царских тезоименитств, раз в год, а именно перед Святой154, производилась уборка и чистка повсеместная. Тогда во всех хоромных церквах, во всех комнатах, каморках и чуланах мыли полы, стены, потолки, промывали живопись, очищали золоченье, резьбу и все другие подобные украшения, закоптевшие или запылившиеся от времени; выбивали пыль из суконных и других комнатных нарядов. При этом производились и необходимые починки и возобновления попорченных и худых мест. С особенной тщательностью к этому времени очищались образа. Их мыли греческим мылом посредством греческих же губок.
Живопись в комнатах подправлялась, а если была уже сильно попорчена, то переписывалась вновь. За внешнею чистотою и опрятностью наружных мест во дворце строго наблюдала Истопничья палата. Крыльца, лестницы, рундуки, площадки, переходы, дворики открытые и находившиеся в сенях, каждый день начисто выметались и подсыпались просеянным желтым или красным, а также белым воробьевским, привозимым с Воробьевых гор, песком, который сыпали в подсев, через решета, для того чтоб ложился ровно и чисто.
После этого общего обзора древнего хоромного наряда и убранства представим, в дополнение, частный обзор некоторых комнат, наиболее значительных в домашней жизни того времени. Приемною комнатою была Передняя, поэтому главный предмет ее убранства, который обращал на себя внимание, было царское место, стоявшее в переднем углу, или же большое кресло, соответствовавшее по своему значению упомянутому месту. Затем никакой другой мебели, кроме обычных лавок у стен, в Передней не было. Гостей приглашали садиться на эти лавки по старшинству, более почетных – ближе к креслам или к месту. Особенно важным гостям, например знатному духовенству, подавали также особое кресло. Гораздо проще устраивались места в Передних цариц и царевичей. О местах в комнатах царевен не упоминается; вероятно, для них ставились только кресла. Места устраивались на рундуках, на особых помостах, которые перед полом возвышались на одну, на две, а иногда и на три ступени.
Ф. Солнцев. Царское место царя Федора Алексеевича
Н. Самокиш. Стоянец к царскому трону с державой и скипетром
Комната, в собственном значении, была кабинетом или вообще таким помещением, в котором оставались большую часть дня. Поэтому она больше может ознакомить нас со вкусами и потребностями повседневной жизни в царских хоромах. Меблировка ее заключалась в обычных лавках с коником, т. е. такой же лавкой, устроенной ларем или шкафом для поклажи разных домашних вещей. В переднем углу под образами всегда стояло кресло, как особое отдельное от других место сидения, собственно для хозяина хором, был ли то сам государь или царевич, государыня или царевна. В своих хоромах каждый был государем в смысле отдельного, независимого хозяина, каждый жил среди отдельного почета и чествования, какими окружали его особу приближенные и дворовые. Если пред лицом государя, когда он даже и слова разговорные говорил, т. е. вел обыкновенный разговор, никто не счел садиться и, чтоб отдохнуть и посидеть, выходил в другую комнату, но нет ни малейшего сомнения, что то же самое строго наблюдалось не только в хоромах государыни, но и в хоромах царевичей и царевен, как бы они малы ни были. Может быть, одни дядьки да мамы пользовались правом сидеть подле или поодаль своих питомцев на лавках. Когда приходил значительный гость, которого следовало также сажать особо, не на лавке, то в комнату вносилось другое кресло и ставилось по приличию, где указывала честь пришедшего гостя.
В переднем же углу перед креслами стоял стол, на котором, разумеется, можно было встретить разные предметы дневных занятий или даже и забав, смотря по времени дня и по требованию обычных установлений жизни. Книга церковных поучений или церковно-исторических сказаний, житий и т. п. сменялась иногда шахматной доской или, особенно на женской половине, какими-либо предметами мастерства и работ, которые нужно было осмотреть, обсудить, рассказать и приказать, чего хочется и что нужно делать, а нередко и предметами собственного рукоделья.
Кто особенно прилежал книжному учению, у того на комнатном столе чаще встречались книги, чем другие предметы, у того и в комнате стояла особая книгохранительница с запасом избранных или наиболее необходимых, так сказать, настольных книг, для душевного спасения. Впрочем, книгохранительницы, хотя и не всегда обширные, находились у каждого хозяина отдельных дворцовых хором, т. е. у каждого члена царской семьи.
Чернильница царя Михаила Федоровича
У государя в комнате, где он принимал обыкновенно доклады, равно и в комнатах взрослых царевичей, стол покрывался красным сукном и убирался разными предметами, необходимыми для письменных занятий. На нем стояли часы, лежали книги, какие требовались к делу, у государя, например, Книга Уложенная, Уложение, в которое при докладах приходилось, может быть, не раз заглядывать; лежали разные бумаги, в тетрадях и в столбцах, или свитках. Чистая бумага также большей частью резалась на столбцы, которые по написании подклеивались один под другой, для чего на столе находилась и клеельница с клеем. Письменный прибор заключался в чернильнице с песочницей и с трубкою, где перья мочить. Перья государь употреблял обыкновенно лебяжьи. Знатные люди в то время редко писали гусиными. Кроме того, были перья с карандашами и с грифелями для записок в книжках левкасных, пергаментных и каменных, или на грифельных досках.
Укажем несколько предметов, которые составляли принадлежность письменного стола в царском быту. В числе царских вещей, описанных в 1611 г. по случаю их продажи в уплату жалованья находившимся тогда в Москве польским ротам, между прочим была «чернильница серебряная, в ней свистелка серебряная с зуботычками да с уховерткою». Свистелка нужна была для призыва слуг и заменяла в то время теперешний колокольчик. Зуботычка есть собственно зубочистка, предмет, вместе с уховерткою, необходимый в повседневной жизни. У царя Михаила Федоровича находились «книжка каменная в серебре», которую в феврале 1676 г. царь Федор Алексеевич взял к себе в хоромы. «Ящичек серебрян четвероуголен, плоск, на подножках, резной; в нем чернильница, песочница серебряны. Монастырем (готовальня) в хрустальном кожухе, а в нем ножик, ноженки, свайка, копейцо, зубочистка»; «готовальня немецкая полукругла, поволочена сафьяном червчатым с золотом. В ней: зеркало, пять бритв, двои ножницы, три зубочистки, уховертка, щипец, мусат155, рылец156, пила, свайка, топорик жильной, две склянки хрустальные долги с водки, двои ножницы свечные – все сверху обняты серебром, у готовальни замочек медной». Весьма богато украшена была каменная книжка царевича Ивана Михайловича. Она была оправлена золотом и осыпана дорогими каменьями, яхонтами, изумрудами, алмазами. Верхняя ее доска была украшена запоною с литым двоеглавым орлом, а нижняя литым же изображением человека на коне с палашом, под конем змея крылата. На золотой цепочке висела золотая спица, или перо, род рейсфедера.
Н. Самокиш. Трон царя Бориса Годунова
Цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович употребляли и очки. У царя Михаила Федоровича (1636) находим ««двои очки в серебряных футлярах»; на одном была надпись: ««очки князь Олексея Васильевича Приимково-Ростовского». Одними очками государь пожаловал духовника своего, протопопа Никиту, а другие взял к себе в хоромы. У царя Алексея Михайловича были очки большого стекла, в золотой оправе, в серебряном, местами позолоченном, футляре (1676). Упомянем и о многочисленных часах воротных или зепных, карманных, принадлежавших царю Михаилу Федоровичу.
У стен комнаты, там, где не было лавок, или же на самых лавках, в удобных местах, стояли поставцы, шафы, с полками или выдвижными ящиками, в которых сохранялись бумаги, письма, книги и разные вещи из комнатного обихода, из дорогой посуды и из дорогих нарядов. В поставцах же и шафах, на полках, а также в комнате на лавках стояли ларцы, шкатуны, подголовки, т. е. ларцы пульпетом с драгоценными уборами и разною ларечною кузнию: крестами, кольцами, перстнями, серьгами, булавками, запонами, пуговицами, ожерельями, запястьями и т. п. В иных хранились золотые, золотая иноземная монета, поступавшая в царские ларцы большею частью в числе даров, подносимых в известные празднества. Посуда, особенно замысловатой формы и работы, ставилась также на вислых полках, которые прикреплялись у стен в пригожих местах.
Посуда золотая, а большей частью серебряная, составляла, после икон, едва ли не первую статью комнатного убранства, заменяя для того времени произведения изящных искусств: статуи, вазы, бронзы, которыми убирали комнаты в XVIII ст. и убирают теперь. Притом такая посуда составляла богатство, которое при всяком удобном случае и выставлялось напоказ. Общее богатство царского дворца, заключавшееся в такой посуде, хранилось в особом помещении, на Казенном дворе, откуда в торжественных случаях и происходила уборка столовых поставцов в приемных палатах, в Грановитой, в Золотой и т. д. Но сверх того у каждого члена царской семьи была своя отдельная, собственная судовая казна, которая и составляла убранство комнатных поставцов. Затем у каждого хозяина были свои расхожие суды, хранимые в тех же поставцах.
Особенно затейливые поставцы собирались у малолетних царевен и царевичей. Само собою разумеется, что большая часть этого серебра имела в детском быту значение игрушек. Но и взрослые очень любили такую посуду, которая представляла изображения птиц, зверей, людей и т. п. В общей государевой казне на Казенном дворе хранилось много таких судов, а именно горы (замки), корабли, птицы: журавль, орел, сова, петух, лебедь, страус; звери: барсы, львы, олень, зубр, верблюд, единорог и т. п., занимавшие очень видное место в уборке поставцов и всегда обращавшие внимание приезжих гостей-иностранцев. Нужно, однако ж, заметить, что и в особых хозяйствах Царского двора большая часть посуды в обыкновенное время хранилась также в особой казенке – и выставлялась в комнатные поставцы только в важных случаях, во время столов и приема гостей.
Кроме посуды в поставцах, шафах или на вислых полках, можно было встретить немало и разных вещиц-безделушек, которые служили для забавы или составляли своего рода редкость и украшение так называемых горок.
Охота к редкостям и драгоценностям, к разным узорочным, хитрым изделиям и курьезным вещицам была распространена не только во дворце, но и вообще между знатными и богатыми людьми того века. Она являлась как потребность к изящному, которое, по вкусам и образованности века, заключалось преимущественно в узорочной пестроте или курьезности, редкости и диковинности изделия или какой-либо вещицы. Само собою разумеется, что в числе разных диковинок могли попадаться и действительно изящные для того времени предметы, но сущность дела и весь интерес оставался все-таки за диковинностью вещи или особенной хитростью ее устройства и мастерства.
Так, в 1614 г. царю Михаилу Федоровичу несколько подобных вещей было куплено у московского гостя Михаила Смывалова, а именно:
«...брусок скляной, во что смотрятся; трубочка, что дальнее, а в нее смотря, видится близко; очки хрустальные: с одной стороны гранены, а с другую гладки, что, в них смотря, много кажется; бочечка костяная точеная, в ней лунное течение да часы солнечные; склышечка деревянная кругла, в ней под стеклом мужик с женкою; ящик, в нем под стеклом жена со младенцем; ящик, в нем под стеклом жена со младенцем, на осляти; ящик., в нем под стеклом человек наг, за ним лев; ящик, в нем под стеклом три жены со младенцем». Видимо, что царь Михаил Федорович очень любил подобные диковинки, и потому в его казне немало хранилось таких же вещей.
У царя Алексея Михайловича, в числе особенных редкостей, находился сосуд каменный (сосуд из нефрита от болезней), оправлен золотом, цена 6000 руб. (цена неимоверная по тому времени). Через четыре дня после кончины царя Алексея Михайловича этот сосуд был взят в хоромы его сына, царя Федора Алексеевича.
Серебряная кружка, украшенная эмалью, и кубок-раковина царя Алексея Михайловича
Нам должно еще упомянуть о комнатных птицах, в числе которых первое место принадлежало попугаю.
С этой птицей Московский двор познакомился, может, в первый раз, еще в 1490 г, когда посол римского короля Максимилиана Юрьи Делатор, представляясь вел. кн. Софье Фоминичне в ее Повалуше Средней, подал ей от короля птицу папагал да сукно серо157. С тех пор ««папагал» стал называться попугаем и сделался постоянным обитателем царских хором, потому что, время от времени и, вероятно, по желанию государей, этих птиц привозили иноземные послы и заезжие купцы. Впоследствии попугаев можно было покупать и в Охотном ряду вместе с другими заморскими птицами, например канарейками, которые также были любимы в царских хоромах за их звонкие голоса. Из-за границы торговые люди привозили иногда ученых канареек. Царевичу Алексею Алексеевичу поднесли однажды «птицу канарейку, которая на руке поет». Попугаи и канарейки принадлежали по преимуществу к комнатным птицам и потому находились в каждом жилом отделении дворца. Клетки для попугаев и канареек делались обыкновенно из медной или железной проволоки с обшивкою белым железом, а для попугаев нередко и из одного железа Кормили канареек обыкновенным канареечным желтым семенем, а попугаев какими-то лепешками, нарочно изготовленными.
Попугай, без сомнения, доставлял большое потешенье старинным людям. Так, в 1622 г., в апреле, дьяк Булгак Милованов поплатился своею шапкою, которую у него испортила в государевых хоромах птица попугай. Государь пожаловал ему новую.
Ф. Солнцев. Гербовая тарелка царя Алексея Михайловича
В хоромах царицы Марьи Ильиничны находилось пять попугаев, которых во время моровой язвы в 1655 г., когда весь двор выехал из Москвы, кормил и хранил карлик Ивашка. Кормил он их миндальными орехами и калачами. Из других птиц в хоромах висели в клетках соловьи, снегири, щеглы, ракетки, перепелки. Для разных птиц иногда делалась одна клетка В 1671 г., в июне, сделана в Преображенские хоромы царевичу Федору клетка птицам о четырех житьях (ярусах) из проволоки, длиною аршин два вершка. Деревянные клетки расписывались красками и золотились.
К. Лебедев. Свадьба
В 1686 г. кто-то поднес государям птицу Гамаюн. Торговые люди Охотного ряду, призванные на Казенный двор, чтоб объявить ей цену, глядя на птицу Гамаюн, сказали, что де у них в ряду такой птицы не бывало, и цены они ей не знают. Неизвестно, сколько времени жила во дворце эта невиданная птица, которую книжники причисляли к райским.
Кроме птиц, в царских хоромах живали четвероногие. В 1628 г. жил у царицы Евдокии Лукьяновны158 горностай, которому 20 июня куплена «меденая чепочка». У нее же в хоромах жила белка, для которой купили также чепочку да медный колокольчик в том же году, января 6-го.
Крестовая, или Моленная, где совершались утренние и вечерние молитвы, а иногда и церковные службы, часы, вечерни, всенощные, была, как домашняя церковь, вся убрана иконами и святынею, разными предметами поклонения и моления. Одна стена ее сплошь была занята иконостасом в несколько ярусов, в котором иконы ставились по подобию церковных иконостасов, начиная с Деисиса, или икон Спасителя, Богородицы и Иоанна Крестителя, составлявших, так сказать, основу домашних иконостасов. Нижний пояс занят был иконами местными159, на поклоне, в числе которых, кроме Спасовой и Богородичной, ставились иконы, особенно почему-либо чтимые, как-то: иконы тезоименитых ангелов, иконы, благословенные от родителей и сродников, благословенные кресты, панагии и ковчежцы со св. мощами, списки икон, прославленных чудотворениями, исцелениями; иконы святых, преимущественно чтимых, как особых помощников, молителей и заступников. Вообще иконостас Крестовой комнаты был хранилищем домашней святыни, которая служила изобразителем внутренней благочестивой истории каждого липа, составлявшего в своей Крестовой иконостас – собственное моление160. Все более или менее важные события и случаи жизни сопровождались благословением или молением и призыванием Божьего милосердия и святых заступников и покровителей, чьи иконописные лики благоговейно и вносились в хранилище домашнего моления. Местные иконы, кроме окладов золотых или серебряных с каменьями, украшались различными привесами, т. е. крестами, серьгами, перстнями, золотыми монетами и т. п.
Н. Самокиш. Трон царя Михаила Федоровича
Икона Богородицы сверх того почти всегда украшалась убрусцом, род лентия161, полагавшегося на венец икон, и ряснами жемчужными. Внизу икон, особенно в праздники, подвешивались застенки или шелковые, шитые золотом, низанные жемчугом, убранные дробницами, т. е. мелкими серебряными или золотыми иконами, или какими другими изображениями.
Царский наперсный крест
Само наименование Крестовой комнаты указывает, что прежде всего в ней главнейшим предметом поклонения и моления были кресты, т. е. святыня. В собственном смысле домашняя, комнатная, так сказать, обиходная, которая собиралась и накоплялась у каждого домохозяина сама собою, начиная с креста-тельника, получаемого при крещении, и оканчивая крестами благословенными, получаемыми от разных лиц по случаю того же крещения в благословение от восприемников, от родителей и родственников и при других житейских случаях. Таким образом, еще у младенца уже накоплялась немаля крестовая святыня, впоследствии очень для него дорогая, именно по памяти о родительском благословении или о благословении особо чтимого святителя и других почитаемых лиц. Вот почему эта святыня становилась для каждого как бы кровным, родным моленным сокровищем, перед которым всегда и исполнялась домашняя молитва.
Кроме икон и крестов, в Крестовой сохранялись и разные другие священные предметы, приносимые из местных монастырей или от паломников в Святую землю от приезжего иноземного, особенно греческого, духовенства.
От святых мест сохранялись: змирно, ливан, меры Гроба Господня, свечи воску ярого, иногда выкрашенные зеленою краской и перевитые сусальным золотом, которые зажжены были от Огня Небесного (в Иерусалиме, в день Пасхи), погашены вскоре, дабы хранить их как святыню. Из местных монастырей и некоторых храмов приносилась во дворец так называемая праздничная святыня, т. е. святая вода в вощанках (сосудах из воска), и иконы праздника, т. е. во имя тех святых, в честь которых учреждены были монастыри или выстроены храмы, отправлявшие свои годовые праздники, а также и освященные чудотворные монастырские меды.
Ф. Солнцев. Лицевая сторона оклада Евангелия царицы Натальи Кирилловны
В 1642 г. у царицы Евдокии Лукьяновны в хоромах в трех склянках хранилась святая вода и чудотворный мед. В праздничные дни эта святыня благоговейно употреблялась на здравие телу и на спасение душе. Это были предметы самые обычные, которые можно было встретить в каждой Крестовой царских хором. Но время от времени крестовая и образовая царская казна обогащались и другими разнообразными памятниками святых мест, которые присылали или подносили государю и всем членам его семейства греческие архиереи, архимандриты, игумены, попы и монахи, приезжавшие в Москву за милостынею.
Иконы и различные святыни, приносимые время от времени государю и членам его семьи, из Крестовых передавались на Казенной двор в Образную палату, где обычно сохранялась излишняя в комнатах святыня и разная церковная утварь. Богатство Образной палаты в этом отношении увеличивалось с каждым годом, ибо одни уже приносы и подношения, например икон праздничных из монастырей и от духовных властей, как благословение, увеличивали это богатство не десятками, а сотнями икон. В конце царствования Алексея Михайловича в Образной палате хранилось таких подносных икон более 8200 в серебряных чеканных или басемных162 окладах, или без окладов, писанных на золоте или на красках.
Там же хранилось множество образов, оставшихся от прежнего времени как наследие, большей частью в золотых и серебряных чеканных окладах, с каменьями; а также комнатные золотые кресты и панагии, складни, малые резные иконы на камени и на кости, и крабицы, ковчежцы, коробочки, ставики163 со святыми мощами и т. п. Сверх того сохранялось более 600 старых и ветхих икон. В числе святыни наследственной находился золотой крест Петра-чудотворца (моск, митр.), который всегда бывал на государе, когда он погружался в Иордан 1 августа.
На других стенах Крестовой, над окнами и над дверьми, ставились иконы в малых иконостасцах, или киотах. Пред иконами, по обычаю, теплились неугасимые лампады, а при совершении молитв и служб горели восковые свечи в больших и малых образных подсвечниках, или шенданах, медных, литых, ввертных, которые ввертывались в иконостасе пред каждою иконою. В обыкновенное время свечи горели простые, а по праздникам, особенно на Святой,– фигурные зеленые и красные, составляемые из окрашенного воска или расписанные красками, обыкновенно киноварью и суриком, также густо вызолоченные или высеребренные.
Пред иконостасом стояли книжные налои для чтения, глухие или разгибные, украшенные резьбою, золоченьем и расписанные красками, глухие со скобками по бокам для подъему. В Крестовой царя Алексея Михайловича (1676) стоял налой книжный резной из кости с вызолоченными и высеребренными железными скобами и пробоями, украшенными репьями. При молебных поклонах употреблялись также поклонные скамейки или поклонные колодочки, обитые красным сукном с позументом или червчатым кызылбашским бархатом. На эти скамейки и колодочки клались земные поклоны.
В Крестовой, в числе разных богомольных предметов, не последнее место занимали четки и лестовицы, лесенки, «по которым кладутся поклоны». Лестовицы, или лествицы, бывали обыкновенно ременные, а иногда костяные, набранные по атласу. В 1680 г.
«Спаса Нового монастыря иеродиакон Макарий делал и набирал на атлас темно-лимоновой кости белые рыбьи великому государю лествицы».
Четки бывали также ременные или снизывались из зерен деревянных, костяных, янтарных, каменных и т. п., на шелковых снурках или поцепках, с пронизками, промежками, прокладинами или прокладками из других мелких зерен, и с кистями. Иногда они набирались также на атласе или бархате. Изделием деревянных и костяных четок занимались дворцовые токари и делали их большею частью из кости рыбья зуба, моржовых клыков. Четки ременные и из рыбьего зуба, особенно знамениты были соловецкие и кирилловские, также троицкие, и некоторых других монастырей. Много четок шелковых и деревянных привозили также в Москву и греческие старцы, отчего четки назывались греческими.
Более богатые четки из разных камней привозились из-за границы. Барберини (1565), записывая, что нужно привезти в Москву для продажи, говорит между прочим «В Венеции и в Милане есть разного сорта хрустальные четки, и с золотом и без золота, а также и из разных каменьев, и разного цвета и вида; всего этого нужно для Москвы».
Наподобие таких четок делались четки и из рыбьей кости и раскрашивались под цвет каменьев. В 1680 г. в хоромы государю велено было сделать «десетеры четки из рыбьей кости и выкрасить их в разных красках против образца сердоликов и набрать их на отласех розными цветами».
В казне царя Михаила, в 1634 г., хранились:
«четки яшма зелена, сверху ла.л, кисть шелк червчат с золотом. Четки камень агат, ворворки164, низаны жемчугом с канителью, кисть шелк червчат с золотом. Четки королек бел., прокладки яшма зелена, на верху арамот обнят золотом волоченым, ворворка низана жемчугом, кисть шелк червчат с золотом. Четки сличные, кисть шелк лазорев с золотом (взяты к государю в хоромы). Четки рыбей зуб, резные, на верху узол кафимской, ворворка золото пряденое, кисть шелк червчат с золотом. Четки рыбей зуб, ворворки, низаны жемчугом, кисть шелк лазорев с золотом. Четки яшм.а зелена, прокладки хрустальные, на верху узолки золотные кафимские (государю челом ударил окольничий князь Алексей Михайлович Львов, взяты к государю в хоромы). Четки ентарные счетом 65, что государю челом ударил окольничий князь А. М. Львов. Тридцатеры четки монастырские рыбей зуб».
В казне цариц хранились «четки серебряны с арамоты, ворворка низана, кисть золота».
Когда оканчивались молитвы или служба, то иконы, особенно местные, задергивались тафтяными завесами на колечках, для сохранения от пыли и всякие ради чистоты и вообще из благочестивого приличия или благочиния, не дозволявшего в жилой комнате в обыкновенное время, ввиду житейских дел, оставлять молебную святыню открытой.
При Крестовых состояли на царском жалованье крестовые попы и крестовые дьяки, которые были обязаны в хоромах и в верховых церквах, переменяючись понедельно или беспременно, читать, псалмы говорить, конархать и на крылосе петь, что называлось вообще служить у крестов. Кроме годовых денежных окладов, они получали праздничное, т. е. меру какой-либо материи на кафтан. Они пользовались также некоторыми другими выгодами, какие доставляло им их приближение к государеву дворцу. По праздникам, например, их посылали к духовным властям со звом к царскому столу, за что они получали зватое, известную сумму денег или подарок, смотря по значению и достоинству приглашаемой власти.
Если в приемных комнатах останавливали особенное внимание богато убранные царские места (троны), составлявшие главнейший и самый видный предмет комнатного наряда и убранства, а в крестовых такое же значение имел иконостас,– то в Спальной, или собственно Постельной комнате, первым предметом ее убранства была постеля, т. е. кровать со всем постельным убором.
Г. Седов. Царь Иван Грозный любуется на Василису Мелентьеву. 1875 г.
Кровать древнего устройства соответствовала прямому значению этого слова и была в настоящем смысле кровом, вроде сени и шатра. Обычно кровати устраивались из четырех столбиков стоячих, аршина в три вышиною, которые назывались сохами, подобно тому как сохами же назывались в устройстве шатров и палаток столбики, поддерживавшие шатровые полотна. Небо шилось из камки, а с верхних брусьев, составлявших небо, спускались обыкновенно завесы, также камчатные с бахромою. Кроме завесов, в головах и в ногах кровати, у ее спинок привешивались золотные застенки, род драпировки. Так была устроена кровать царя Михаила Федоровича, в 1629 г., у которой все дерево украшено было резьбою и золочением; камчатные завесы и небо обшиты были золотным плетеным кружевом, застенки богато вышиты золотом и серебром с шелки и украшены золотыми кистями; на них шиты были травы и люди и звери.
Когда, с половины XVII века, во дворце появилась немецкая фигурная резьба, кровати, как и вся царская мебель, получили еще более роскошный вид. Их стали украшать коронами, венчавшими небо, или подволоку, гзымзами (карнизами) и шпренгелями, украшавшими ту же подволоку; яблоками, на верхних столбиках, и пуклями (род шара) на ногах. Вся резьба, по обыкновению, золотилась, серебрилась и расписывалась красками.
Кроме золочения и раскраски, кровати украшались иногда живописью. Так, у кровати Алексея Петровича в возглавии и на подволоке было изображено «Видение Креста и победа на Максентия». В подволоках иногда утверждалось даже зеркало, как было, например, у одной из кроватей, принадлежавших князю Вас. Вас. Голицыну.
Особенно богатую кровать царь Алексей Михайлович в 1662 г. отправил в дар персидскому шаху. Кровать куплена у немца Ив. Фан сведена еще в 1659 г. за 2800 руб. Очевидно, что это была самая богатая и дорогая кровать в Москве в XVII ст., которая потому и назначена в дар персидскому шаху. Если так богато устраивалась собственно кровать, то не с меньшим богатством убиралась и сама постель, особенно в праздничных парадных случаях.
Обыкновенная или, так сказать, подневная, односпальная постель убиралась проще. Такая постель находилась в третьей государеве комнате.
Само собою разумеется, что постели парадные, которые выставлялись по случаю семейных празднеств, свадеб, родин, крестин и т. п., убирались гораздо богаче. Они до этих случаев сохранялись обыкновенно в казне государевой или царицыной Мастерской палаты. Парадные постели для сохранности и с кроватью покрывались чехлами или же покрывальными сукнами, обыкновенно же их сохраняли в коробьях постельных, или больших сундуках. Особые простые и парадные постели цариц, как равно царевен и царевичей, убирались подобным же образом.
Необходимо заметить, что постели и все предметы их убранства переходили, как большая часть платья, наследственно к детям и внукам, и поэтому сберегались иногда несколько десятков лет, хотя в подновленном и измененном виде, соответственно новым вкусам и потребностям.
Итак, почти все убранство Постельной комнаты, или Спальной, заключалось главным образом в постели и, разумеется, в разных других предметах постельного обихода, о которых также необходимо сказать несколько слов. Прежде всего следует заметить, что в Спальной того времени мы не встречаем такого количества икон, какое очень часто можно встретить в теперешних спальнях, когда эти комнаты получили уже отчасти и значение Крестовых, совсем упраздненных у большинства даже зажиточных людей. В старину Постельная комната украшалась только поклонным крестом и иконой, стоявшими, по обычаю, в переднем углу, и крестом или небольшою иконой, которую ставили над входными дверьми. Так как утренняя и вечерняя молитвы совершались, по обыкновению, в Крестовой, то в Постельной и не требовалось целого иконостаса. Поклонный крест предпочитался, как сокрушитель всякой нечистой и вражьей силы, столь опасной во время ночного «пребывания», как «бич Божий, бьющий беса», что нередко обозначалось и в монограммах на этом кресте.
В Постельной комнате хранилось необходимое белье и разные мелкие принадлежности мужского или женского убора. Белье в царском быту сохранялось всегда очень бережливо, к чему побуждали распространенные, можно сказать, всеобщие и глубокие верования в порчу, в колдовство и во всякое ведовство, от которого необходимо было уберегать себя самыми строгими мерами. Если случалось заметить что-либо чрезвычайное в порядке или относительно чистоты белья, то панический страх овладевал всеми, кто только был прикосновенен к этой статье царского обихода. Между тем это чрезвычайное представляло почти всегда самые обыкновенные вещи, делавшиеся, разумеется, очень чрезвычайными по суеверному настрою века. Так, в 1630 г. царь Михаил указал отдать свои большие парадные постели в царицыну Мастерскую палату. Когда стали их принимать, то было «осмотрено у одеяла, у большаго на гриве (род каймы) на правой стороне близко угла в двух местах проторчи (дирки) невелики, одна проторчь зашита, а другая не зашита». «Того ж часу начальник Царицыной Мастерской Полаты Фед. Степ. Стрешнев да постельничий государя Степ. Лукьян. Хрущов извещали о том государю, и государь того одеяла в царицынах хоромах осматривал». Не знаем последствий этого дела, но обыкновенно бывало так, что поднимали поголовный розыск на всех, кто сколько-нибудь касался делу.
В. Поленов. Теремный дворец. Выход из покоев на Золотое крыльцо
Допрашивали тех, кто шил, например, одеяло, кто сохранял его, кто убирал им постель и т. д. Приведем еще случай, хотя тоже, к сожалению, неполный, ибо конец дела вовсе утрачен.
Белье, или так называемая белая казна,– сорочки простые и нарядные, порты, поясы верхние и нижние, простыни, полотенца, утиральники, ширинки и т. п.,– сохранялись всегда в кипарисных сундуках за собственной печатью государя или царицы; печать для вскрытия сундука отдавалась самому доверенному лицу, но обыкновенно в такой сундук ходила сама государыня. Сам сундук всегда покрывался суконным чехлом. Упомянем, кстати, что поношенное белье обыкновенно раздавалось в тюрьмы тюремным сидельцам. Так, в 1630 г. развезены по тюрьмам простыни в двух коробах.
Весьма любопытные подробности об изготовлении царского белья и вообще о расходовании царской белой казны находим в сохранившихся записях о расходе полотей «на Государевы дела» за 1583—1587 гг. Здесь между прочим встречаем некоторые приснопамятные дворцовые обычаи, по которым 1. Каждый год в годовщины памяти по отце Грозного, великом князе Василии Ивановиче, декабря 4-го, по самом Грозном-царе Иване Васильевиче, марта19-го, и по его сыне, царевиче Иване Ивановиче, 21 ноября, раздавались из дворца нищим старцам сшитые дворцовыми швеями полотняные рубашки и ширинки (платки), сто рубашек и ширинок по Василии Ив., двести по царе Иване Вас. и двести по царевиче Иване Ив. 2. Каждый год в день Семика, когда, по обычаю, совершалось общее погребение «странных», в Убогих Дом, где находилась общая могила, посылались из дворца сшитые полотняные покровы к погребению умерших. В XVII ст. на это дело выдавались целые полотна.
В Спальной же, а может быть, и в других комнатах, находившихся подле и соответствовавших теперешней Уборной, в сундучках, скрынях, ящиках, ларцах или шкатунах хранились также и все уборные принадлежности. Так как стенные зеркала, особенно до половины XVII ст., не были еще в большом употреблении, то при убиранье большею частию употреблялись зеркала малые ручные, хранившиеся в особых ларцах с гребнями. Круглые или четырехугольные, эти зеркала вставлялись в рамки, или обода, деревянные золоченые или обтянутые бархатом червчатым, вишневым, также камкою жарких цветов, на хлопчатой бумаге или басменною золоченою и серебреною с красками кожею. Нередко их ставили в серебряную или золотую оправу. Устраивали их также в виде складней с затворками. Этого требовал даже обычай, признававший открытое зеркало чем-то греховным, и потому уборные зеркала, как и стенные, обыкновенно бывали закрытыми.
Особенно богаты были по украшениям зеркала турецкие, которые подносились царицам в дар от приезжих с Востока иноземцев, послов и купцов. Они были круглые, семигранные, также четырехугольные створчатые, иногда, особенно круглые с рукоятями, в золотом станке, осыпанном дорогими каменьями, алмазами, яхонтами, изумрудами, бирюзою и др. До сих пор мы говорили о зеркалах хрустальных, к числу которых можно отнести и брусики хрустальные вместо зеркала, устраиваемые, вероятно, на какой-либо черной подкладке и заменявшие таким образом собственно зеркальные стекла. По свидетельству Барберини, еще в половине XVI ст. в Москве продавались превосходные хрустальные зеркала, но в небольшом количестве. Кроме того, бывали зеркала булатные, или укладные. У царя Федора Алексеевича находим булатное, или железное укладное, зеркало, в посеребренных рамах, которое в 1676 г. велено было вычистить и в лицо поставить, т. е. отшлифовать, для чего употреблено английское олово, камень кровавик и смола.
При уборном зеркале хранились гребни и гребенки, которые вырезались из слоновой кости или из кипариса. Кипарисные гребни продавались в торговых рядах. В 1624 г. к государю в хоромы было куплено шесть «гребенен кипарисных». Работой отличных костяных гребней славилась издревле Холмогорская сторона, откуда призывали мастеров и в царский дворец. Здесь они едва успевали удовлетворять почти ежедневной потребности в этих предметах, так что из дворца посылались иногда в Холмогоры особые заказы. Гребни и гребенки делались однозубчатые и двоезубчатые, т. е. с редкими и частыми зубьями, причем у гребней зубья располагались или только на одну сторону, или на обе стороны, на одну частые, на другую редкие. Гребни бывали круглые или четырехугольные, иногда складные. Как гребни, так и гребенки редко бывали гладкие; большей частью их украшали резьбой – или только по поверхности, или сквозной, тогда они назывались прорезными. На гребенках по концам вырезали птичьи или змеиные головки, или простые рожки. На гребнях вырезали или прорезали в травах птиц, зверей, клейма, личины и т. п. изображения. Величина тех и других, в зависимости от необходимости, была различна. Из дорогих гребней упоминается у царя Михаила Федоровича
«гребень роговой, сверху обложен яшмой, а в яшме врезано золото, а в золоте камышки, яхонты да изумруды. Государю челом ударил турецкий посол Том Катакузин в 1630 году. Цена 10 рублей».
Вместе с холмогорцами в Оружейной палате работали и польские или белорусские мастера, а именно из Витебска. Работы всех упомянутых мастеров заключались в изготовлении в разные комнаты дворца гребней и гребенок, уховерток, четок, ароматников, черенков для ножей и вилок, также шахматов, тавлей165, саков (шашек), бирок и т. п. Многие изделия они резали и точили из слоновой кости, другие, различную посуду – кубки, братины, чарки, фрески, роги, пороховницы и т. п.,– из рыбьей кости, т. е. из моржовых клыков, из которой, как и из слоновой, делали даже и паникадила.
К. Маковский. Под венец. 1884 г.
При гребнях употреблялись иногда и щети166, щетки.
Зеркала, гребни и гребенки были необходимыми не только при уборе женском, но также и при мужском. К ним должно присовокупить еще мыло, которое в царском быту составлялось обыкновенно из разных душистых веществ. Кроме домашних составных мыл, употреблялись и привозные покупные, например, мыло индийское, халяпское, греческое, и из русских костромское, нижегородское, простое.
Другие предметы уборного столика у государя хранились в готовальнях, монастырьках, описание которых мы поместили выше, также в связках, или же в особых ящиках.
Ф. Солнцев. Опахало царицы Натальи Кирилловны
Женские уборные принадлежности большей частью сохранялись также в ларцах, ящиках и шкатунах. В числе их находились: белильница, румянница, клеельница, суремница, ароматница, разные бочечки, тазики, чашечки с необходимыми по потребностям века снадобьями для украшения лица, волос и других частей тела. Белила и румяна употреблялись большей частью привозные, немецкие. Впрочем, известен был и румянец русский, кисейный, выделываемый на кисее из сандала. Он же назывался платенъш. Покупали также румянец ступочный, или ступичной (бакан167 турецкий), лековой (леко – игральная кость, брусок, кубик), вероятно, иностранного привоза. Белильницы и румянницы были небольшие коробочки, обшитые золотом и серебром, также унизанные жемчугом, иногда серебряные, украшенные финифтью и каменьями. Такие же коробочки служили для клеельницы и суремницы, хранивших снадобья для подклейки и черненья бровей и вообще волос. При суремницах употреблялись спицы. Разные ароматы и бальзамы, собственно духи и помады, изготовлялись в царской Аптеке и сберегались в ароматницах или ароматниках (флаконах) золотых, серебряных и костяных.
Кроме того, встречаем особые ящики, погребцы и шкатуны с разными скляничными сосудами и с фарфурными скляницами, наполненными разными водками, т. е. духами.
К уборным предметам мы отнесем и опахало; оно делалось из перьев, или же было сгибное из атласа, харатии (пергамента) и других подобных предметов; у царицы Евдокии Лукьяновны между прочим были опахала: «опахало перье павино, в середке у опахала дерево, писано золотом, а в дереве зеркало; пониже зеркала обогнуто участком золотным; черен у опахала дерево черно, по концам кость рыбий зуб с щедрою» (1630). У царевны Ирины были «два опахала невелики, перье струцово, черены меденые, поверх черенов по закрепкам навожено финифты. Опахало, перье струцово, с зеркалом, черен деревянный с костьми» (1629). В 1686 г. сделано царевнам четыре опахала атласных. Богато украшенные золотом и каменьями, опахала привозимы были царицам в дар с Востока. Должно заметить, что опахала были в употреблении и на мужской половине царского дворца. У царя Михаила было опахало деревянное,
«писано золотом да красками розными; нагалище у опахала сукно червчато багрец (1629); опахальцо турское круглое, перье бело, червчато, черно; о середке зеркальцо; черен дерево индейское. Опахальцо турское кругло, перье бело, червчато; черен серебрен, золочен, лопастка с финифты. Опахало харатейное сгибное, писано красками в дереве» (1634).
Подобные атласные опахала царю подносили обыкновенно к празднику Пасхи как свое изделие мастера Оружейной палаты.
Не должно забыть также, что в спальнях ставились, смотря по надобности, будильники, или часы с будильником.
Из опочивальней ближе всего перейти в мыленку, которую в наше время заменила ванна. Мыленка в древних царских хоромах помещалась или в подклетах или в одном ярусе с жилыми комнатами, отделяясь от них небольшим переходом и даже одними только сенями. В мыленку также вели особые сени, называвшиеся мовными, мыленными, передмыленьем (то же, что теперешний предбанник или сторожка во всенародных банях), где обыкновенно раздевались. В этих сенях у стен были лавки и стоял стол, накрытый обычно красным сукном, на котором клали мовную стряпню, т. е. мовное платье, в том числе колпак и разные другие вещи, которые надобились во время мытья, например, простыня, опахала тафтяные или бумажные, которыми обмахивались, когда, после паренья, становилось очень жарко.
Внутреннее устройство мыленки было таково: в углу стояла большая изразчатая печь с каменкою, или каменицею, наполненной ««полевым круглым серым каменьем», крупным, который назывался спарником, и мелким, который назывался конопляным. Камень раскалывался посредством топки внизу каменки. И каменка, и эта топка закрывались железными заслонами. От печи по стене, до другого угла, устраивался полок с несколькими широкими ступенями для входа, как и в теперешних банях, далее по стенам до самой двери тянулись обычные лавки. Мыленка освещалась двумя или тремя красными окнами со слюдяными оконницами, а место на полке – волоковыми. Обыкновенный наряд мыленки был такой же, как и других комнат. Двери и окна со вставнями и втулками обивались красным сукном по полстям, или войлоку, с употреблением по надобности красного сафьяна и зеленых ремней для обивки двери. Оконный и дверной прибор был железный луженый. Окна завешивали суконными или тафтяными завесами. В переднем углу мыленки всегда стояла икона и поклонный крест. Так, в 1692 г., в мыленку царевен меньше выменен был образ Богородицы и медный крест – поклонный.
Когда мыльня топилась, т. е. готовилась для мытья, то посреди нее ставили две липовые площадки (род чанов или кадей ушата в четыре), из которых в одной держали горячую, в другой – холодную воду. Воду носили в липовых изварах (род небольших ушатцев, или бадей), в ведрах и в шайках, наливали медными лужеными ковшами и кунганами, щелок держали в медных же луженых тазах. Квас, которым обливались, когда начинали париться, держали в туезах – больших берестяных бураках. Иногда квасом же поддавали пару, т. е. лили его в каменку на раскаленный камень спорник. Нередко для того же употреблялось и ячное пиво. Мылись большей частью на свежем душистом сене, которое покрывали, для удобства, полотном и даже набивали им подушку и тюфяки. Кроме того, на лавках, на полках и в других местах мыленки клались пучки душистых, полезных для здоровья трав и цветов, а на полу разбрасывался мелко нарубленный кустарник – можжевельник, что все вместе издавало весьма приятный запах. Веники составляли также одну из самых необходимых вещей в мыленках: поэтому на всех крестьян подмосковных волостей положен был оброк вениками. Для отдыха после мытья и парки в мыленке стояли скамьи с подголовками, а на лавках клались иногда мовные постели. В ночное время мыленка и мовные сени освещались слюдяными фонарями. Для стока из мыленки ненужной воды проводились желоба, а если мыльня находилась в верхнем этаже хором, то пол в ней и по стенам до лавок выстилали свинцовыми досками, которые по швам спаивались.