Одни считают, что эпоха викингов началась 8 июня 793 года с нападения на Линдисфарн. Другие считают, что она завершилась 25 сентября 1066 года битвой при Стэмфорд-Бридже в Йоркшире, когда в горло короля Норвегии Харальда Сурового, ведущего своих людей в атаку, вонзилась стрела английского лучника.

На самом деле все, как обычно, было совсем не так просто.

Даже на старой родине викингов дальнейший путь объединенных государств, во главе которых стояли волей Божьей христианские короли, был вовсе не гладким. Норвегия и Дания сохраняли относительную политическую целостность, но в Средние века их еще долго сотрясали гражданские войны, на самом деле не слишком отличавшиеся от междоусобиц эпохи викингов. Разница состояла в том, что теперь династические фракции боролись за короны целых стран, а не за клочки земли и власть в небольших уделах. Заграничные набеги продолжались, но уже как элемент международной политики, а не как проявление пиратских амбиций; в некотором смысле эти последние умерли вместе со Свеном Вилобородым, который так недолго наслаждался своим успешным завоеванием Англии в 1014 году. Впрочем, стоит заметить, что для тех, кого грабили викинги, разница в любом случае была невелика.

Как ни парадоксально, средневековые скандинавские короли тоже совершали набеги, но уже в новом контексте – в контексте Крестовых походов. В конце XI века и далее они вели священную войну, не отходя далеко от дома, против балтийских племен, еще сопротивлявшихся христианству, а также, разумеется, непосредственно в Святой земле. Всего через поколение после Стэмфорд-Бриджа норвежский король Сигурд повел свой флот вдоль побережья Франкии в Средиземное море, грабя на своем пути всех подряд, как это делали его предки-викинги. Прибыв в конечном итоге в Палестину, он оказал королю Иерусалима неоценимую помощь в захвате города Сидона. Затем Сигурд повернул домой и по пути остановился в Константинополе, где его радушно встретил император Алексей I Комнин, которому он передал свои корабли. В обмен Сигурду предоставили наземный транспорт для возвращения в Скандинавию, но многие из его людей в истинно варяжских традициях решили остаться наемниками в Византийской империи.

На своих заморских территориях норвежская корона сохраняла не слишком прочный контроль над Гебридами до 1260-х годов, но в то же время фактически приняла под свое управление Исландию, положив конец существованию многовековой общинной республики. Оркнейские и Шетландские острова, прибежище гордых и независимых пиратов-рыбаков, оставались неоспоримо скандинавскими до их аннексии Шотландией в XV веке.

В отличие от Норвегии и Дании Швеции потребовались столетия, чтобы наконец обрести целостность и в политическом, и (до определенной степени) в религиозном отношении. У Олафа Шётконунга, Короля налогов, имелась небольшая база власти в Сигтуне, но это было далеко не все королевство. Глубоко укорененная племенная вражда между народами свеев и гетов по-прежнему раскалывала всю страну от центральных равнин до озерных земель. Церковь была сильна в южных землях, остававшихся под властью датского престола до XVII века. Но в долине озера Меларен дело обстояло иначе: старые верования жили рядом с новыми до XII века, а за закрытыми дверями, вероятно, и гораздо дольше. Адам Бременский создал свое подозрительно живое и подробное описание храма в Уппсале и языческих празднеств, столь непристойных, что он не мог заставить себя поведать о них, всего за 29 лет до падения Иерусалима во время Первого крестового похода.

Судьба – в очень скандинавском смысле этого слова – диаспоры викингов снова оказалась другой. Социальные, политические, экономические и идеологические силы, запустившие трансформацию Скандинавии в VIII–XI веках, как и следовало ожидать, слабели и сходили со сцены в разное время и с разной скоростью в разных регионах. Рассматривать этот процесс можно с разных точек зрения.

Одна из них – археологическая, отягощенная определенными трудностями там, где речь идет о связи социальных изменений и материальной культуры. О том, как опасно опираться в этом вопросе (например, при попытке идентифицировать ожерелье) на простейшие уравнения, заговорили много лет назад, когда типы бусин, всегда прочно ассоциировавшиеся с поселениями эпохи викингов, начали находить в Дании при раскопках мест, датируемых на 50 лет раньше традиционного «начала» периода. Значило ли это, что эпоха викингов началась раньше, чем мы думали? Это спровоцировало научные дебаты о кризисе периода Великого переселения народов, его долгосрочных последствиях и фундаментальных переменах середины VIII века и привело к новому восприятию и пониманию истории, учитывающему не только такие события, как сожжение монастыря в Линдисфарне, но и более тонкие нюансы.

То же касается развития материальной культуры в позднюю эпоху викингов и после нее, со всем из этого вытекающим. Например, в Центральной Швеции рунические камни классического типа поздней эпохи викингов долго продолжали ставить и в XII веке. На Готланде украшения, которые носили в эпоху викингов, явно были в моде в XIII веке. В Шотландии и на островах переход к средневековой экономике следует отнести скорее к концу XIII века – главной причиной послужили серьезные изменения в рыболовном промысле и решительный сдвиг в сторону глубоководного лова. В Дублине и других ирландских городах-государствах сто лет спустя по-прежнему пользовались широкой популярностью декоративные орнаменты XI века, особенно извивающиеся звери и переплетающиеся узоры (художественные стили Рингерике и Урнес). Кроме того, существовали гибридные идентичности. Как определить, когда викинги на Сене начали становиться норманнами? Судя по тому, как они обозначали свою идентичность, это произошло примерно через 10 лет после передачи Ролло первых земель в 911 году. На территории Киевской Руси материальная преемственность узнаваемых скандинавских элементов прослеживается по крайней мере до XIII века.

Разгадка кроется в иллюзии, возникающей при слиянии материальных артефактов с понятием идентичности. Конечно, вещи могут обозначать статус, происхождение и подданство, предпочтения и так далее, но вместе с тем они могут таить в себе двусмысленность, выражать иронию и даже насмешку над тем, что они якобы утверждают. Сравнивать мечи викингов со средневековыми мечами имеет смысл лишь до определенного момента, далее следует обратиться к более широким социальным процессам.

Среди бывших колоний викингов только Нормандия сохранила свои изначальные границы и даже сейчас по ощущениям сильно отличается от остальной Франции – отождествление со своими скандинавскими корнями в этой провинции иногда приобретает политическую окраску. Герцогство продолжало существовать и в Средние века, чему естественным образом способствовал тот факт, что его правитель занимал трон Англии. На Британских островах Йоркшир и север столетиями сохраняли глубинный скандинавский характер, яростное стремление к независимости – наследие того времени, когда Эйрик Кровавая Секира оборонялся от южных англичан; не случайно почти весь север поддержал вторжение Харальда Сурового в 1066 году. В слегка разбавленной форме то же самое можно наблюдать и на землях бывшего Данелага. Культурное и языковое наследие Великой армии переселенцев не исчезло полностью – оно смешалось с развивающейся английской идентичностью (отчасти порожденной необходимостью дать отпор викингам) и создало новые поселения, новые торговые связи и новую жизнь. В Ирландии скандинавские береговые анклавы стали основой средневекового урбанистического развития на фоне постепенной интеграции экономики и политики страны. Однако дихотомия города и деревни сохранялась до Нового времени.

Во всех этих местах викинги сегодня продолжают существовать как туристическая достопримечательность, герои тематических экскурсий по «тропам наследия» и опыта «погружения в эпоху». Зная, как память была важна для скандинавов эпохи викингов, можно предположить, что это пришлось бы им по нраву.

Мир русов пошел другим, отдельным от Скандинавии путем, но тем не менее оставался полностью интегрированным в европейскую политику. Восток никогда не был изолированным и обособленным. Продолжался расцвет Киева, и его князья стали силой, с которой приходилось считаться. Северный аналог и временами соперник Киева со временем даже удостоился собственного аристократического титула – этот город называли Господин Великий Новгород. Привезенные оттуда меха согревали английских монархов в тюдоровские и елизаветинские времена. Викингские корни речных voyageurs, странствующих торговцев, никогда не были полностью забыты, и эта связь время от времени оживала в политических, культурных и прочих альянсах.

Именно в Северной Атлантике скандинавская культура просуществовала дольше всего, и авторы книг о викингах долгие годы иллюстрировали свои тезисы, приводя в пример исландские поселения и материальную культуру, однозначно относящиеся к Средним векам. (И я тоже немного погрешил этим там, где речь шла о контактах скандинавов в арктических широтах у берегов Канады.)

Эти сообщества вовсе не были статичными. Социальными нормами заведовала церковь, хотя они с необходимостью приспосабливались к уникальным особенностям региона. Связи исландской политики с политикой Норвегии становились все более тесными. Кроме того, эпоха авторов саг – не последним среди которых был Снорри Стурлусон – была временем интенсивной борьбы за власть между ведущими семьями страны. Археологи могут рассказать о том, как менялись сельская архитектура и жизнь на земле под влиянием новых социальных условий в Исландии и постепенного общего похолодания климата, однако в этих местах действительно прослеживается реальная преемственность с эпохой викингов. Не случайно средневековый мир саг и древнее прошлое викингов кажутся в текстах такими похожими. И сегодня Исландию, пожалуй, можно назвать тем регионом диаспоры, где наиболее сознательно и одобрительно сохраняют связь с прошлым.

Скандинавское заселение Гренландии продолжалось недолго, но его окончание растянулось во времени и до сих пор в некотором смысле остается загадкой для исследователей. Активизация торговли слоновой костью, поступающей из Индии и Африки, в XIII веке снизила спрос на моржовый клык, престижный экспортный товар колонии; кроме того, европейские купцы в целом предпочитали вести дела в более доступных местах ближе к дому. Это был серьезный экономический удар для региона, где даже в лучшие времена людям с трудом удавалось сводить концы с концами. Кораблей из Исландии и Норвегии с каждым годом становилось все меньше. Тем не менее поселенцы держались за свои усадьбы до XIV века, хотя их численность медленно сокращалась. Большую часть этого времени они по-прежнему не отставали от европейской моды и были в курсе политических тенденций – ежегодно прибывающие торговые суда привозили с собой массу новостей и сплетен. Гренландия была отдаленной, но все же не совсем глухой провинцией. Несколько рунических надписей рассказывают о дальних охотничьих и исследовательских походах к скованному льдами северу страны, через арктическую Канаду вплоть до острова Элсмир. Так или иначе, неуклонное ухудшение климата в Средние века привело к тому, что сельское хозяйство перестало быть надежным источником средств к существованию как раз в то время, когда скандинавы зависели от него больше, чем когда-либо. Высказывались также недоказанные предположения о конфликте с группами жителей Туле, приходившими в Гренландию с севера. Время шло, люди уезжали или умирали, оставленные усадьбы приходили в упадок.

Судьба скандинавского Винланда была связана с судьбой родины его исследователей, но у этой истории есть собственный краткий эпилог. В 1121 году епископ Гренландии «уехал искать Винланд» и безвозвратно исчез. В 1347 году до Исландии добралось побитое бурями судно, сбившееся с курса на пути домой в Гренландию; его команда заготавливала лес на побережье Лабрадора – для скандинавов Маркланда. Очевидно, память о далеком западе еще была жива в Северной Атлантике, если в XIV веке можно было без особого интереса отметить, что люди рубили там деревья. Но после этого записи надолго умолкают, и это молчание нарушают только норвежские исследователи, более пятисот лет спустя обнаружившие поселение Л’Анс-о-Медоуз.

Последнее сообщение из колонии в Гренландии довольно странное. В церкви Хвалси недалеко от современного Какортока 16 сентября 1408 года поженились Сигрид Бьорнсдоттир и Торстейн Олафссон, капитан корабля, прибывшего из Исландии. Мы знаем об этом, потому что законность их брака была поставлена под сомнение, когда пара вернулась в дом Торстейна. Очевидно, никто в Исландии не думал, что в Гренландии еще остались священники, способные исполнять свои обязанности. Это скептическое замечание – последнее связанное со скандинавской колонизацией, начавшейся в эпоху викингов. Но с этим последним кораблем связана еще одна история о жестоком ведьмовском процессе, усугубленном ревностью и порочной микрополитикой небольшого сообщества, где соседские распри нередко выходят из-под контроля. Застава на западе переживала крайний упадок, и ее окончательное оставление было лишь делом времени.

Церковь в Хвалси сегодня удивительно хорошо сохранилась. Она стоит на берегу, окруженная руинами усадеб первых поселенцев, и перед ней простирается бесконечная водная гладь. Ровно через шестьсот лет после свадьбы, в сентябре 2008 года, я посетил это место с группой ученых, чтобы отметить далекую годовщину. Примечательный и трогательный отголосок того времени – вместе с нами к церкви приехал потомок той пары. Серые облака низко висели над головой, фьорд усеивали глыбы льда, а по дороге туда рядом с нашей лодкой к поверхности воды поднялся кит. Это было неприветливое и одинокое место – разрушенная церковь без крыши под темнеющим небом.

Рис. 24. Самый конец. На берегу фьорда в Хвалси близ современного Какортока на юге Гренландии стоит разрушенная церковь, где 16 сентября 1408 года сочетались законным браком Сигрид Бьорнсдоттир и Торстейн Олафссон. Сообщение об их свадьбе – последнее связанное со скандинавской колонизацией, начавшейся в эпоху викингов. Фотографию сделал Нил Прайс в день шестисотлетнего юбилея упомянутой свадьбы

Во втором и третьем разделах этой книги, где речь шла о феномене викингов, новых землях и новых нациях, раннесредневековые скандинавы в целом представлялись такими, какими их принято считать: путешественниками в поисках прибыли, добычи, славы или нового дома. Их мир был огромен.

Человек, родившийся в шведском Уппланде, мог пройти по улицам Круглого города в Багдаде, сердце исламского мира. Более того, он мог вернуться домой, рассказать об этом родным и друзьям и показать им купленную там восхитительно гладкую, струящуюся ткань ярких цветов. Что еще удивительнее, родные и друзья вполне могли сказать, что этот шелк не идет ни в какое сравнение с теми прекрасными тканями, которые кузен Эйрик выторговал в прошлом году в заливе южного моря – они сменили множество рук и прошли долгий путь из невероятно далеких восточных земель, где у людей (так говорят) глаза не такие, как у нас.

Человек, родившийся в Дании, мог отправиться в поход с викингами по рекам Франкии и сражаться на Сене под горящими стенами Парижа, а потом отплыть из лагеря на Луаре и попасть в Мидгардское море. Он мог миновать огромную скалу у входа и совершать набеги всю дорогу до Александрии (почему бы и нет?) и обратно. Представьте, какие истории могли рассказывать в тавернах Европы об ослепительной Кордовской мечети и о каменных богах со звериными головами из дельты Нила.

Одна представительница поздней эпохи викингов может служить наглядным подтверждением сказанного выше, и мы уже встречали эту женщину. Вскоре после 1000 года Гудрид Торбьярнардоттир обошла берега Хеллуланда и Маркланда, после чего высадилась в Винланде со своим мужем Торфинном Карлсефни и их командой. Вероятно, они были не первыми скандинавскими путешественниками в этих местах и, вероятно, они пошли по пути, проторенному до них другими. Гудрид была беременна и в Винланде родила первого европейского ребенка на территории Северной Америки (и как уместно для будущей истории, что его назвали Снорри). До этого она прошла долгий путь: из исландской норвежской семьи в Гренландию и от старых верований к новой вере. Она познакомилась с представителями коренных народов, а позже, совершив паломничество в Рим, почти наверняка встречала папу. Она ела дикий виноград в Винланде и пробовала средиземноморские вина под итальянским солнцем. К преклонным годам, став христианской монахиней в Исландии, Гудрид, вероятно, была самой много путешествовавшей женщиной на планете.

Все это знакомые фигуры мира викингов или, точнее, диаспоры викингов, слегка расцвеченные археологическими подробностями, но тем не менее хорошо нам известные. Но мы не должны забывать о первом разделе книги, где мы увидели, кем они были на самом деле. Путешественник, побывавший в Багдаде, был благодарен своей hamingja, духу удачи, которая оказалась достаточно сильной, чтобы благополучно довести его домой. Грабитель в Андалусии приносил кровавые жертвы богам молнии и войны и верил, что valkyrjur всегда рядом, наблюдают и ждут. Даже Гудрид хорошо знала, какие песни должна спеть колдунья völva, чтобы на ее зов явились потусторонние существа, прежде чем отвернулась от них и узрела Белого Христа. Ее потомки стали епископами. Возможно, она все же была довольна тем, что ее hugr в конце концов нашла свой настоящий дом.

Сегодня образ мыслей викингов бесконечно далек от нас, но иногда он становится почти осязаемым. Когда мы идем ночью через лес, или смотрим, как луна поднимается над черной лавовой пустошью, или вдруг замечаем подводный источник в зловеще безмятежных водах озера, мы можем на несколько мгновений прикоснуться к нему и понять, что за ним стояло.

За рамками стереотипов эпоха викингов (не только в Скандинавии) была временем чудовищного насилия и институционализированного патриархального угнетения. Мужчины и женщины, а также люди, относившие себя к удивительно широкому спектру различных гендерных идентичностей, жили в этих рамках и по этим правилам, выстраивая, сохраняя и поддерживая их и в то же время разрушая их, сопротивляясь и ниспровергая, создавая заново.

Вместе с тем эпоха викингов была временем огромных общественных изменений, живого культурного многообразия и значительной терпимости к радикальным идеям и иностранным верованиям. Это был период расцвета искусства и расширяющих кругозор путешествий и встреч с другими культурами. Если сегодняшним людям и стоит вынести что-нибудь из встречи с эпохой викингов, то именно это. Мы не должны игнорировать и замалчивать жестокую реальность, скрывающуюся за стереотипами, – грабежи и резню во время набегов, рабство, мизогинию, – но в викингах было намного, намного больше. Они изменили свой мир, но они, в свою очередь, позволили миру изменить себя; они по-настоящему связали себя с другими народами, странами и культурами.

Больше всего они ценили не только военные подвиги и славу, но также – о чем прямо говорится в стихах – мудрость, проницательность и щедрость. И особенно – утонченность и живость ума, упорное нежелание сдаваться.

Что ж, это не самый худший способ запомниться потомкам.