Туше
Овчарка была на привязи. Расцветал подсолнухом воскресный день, разворачиваясь к весеннему высокому солнцу, погода стояла хорошая, по дачному поселку гуляли дети. Алексей со вздохом подумал, что Сережке с Ксюшей хорошо было бы сейчас за городом. А вместо того, чтобы везти семью на дачу, он мотается по чужим поселкам и пытается понять, что случилось вчера между двумя и пятью часами дня. Потому что в тот день, когда Петра Андреевича Волового будут хоронить, решил дать Анастасии Вячеславовне полный отчет, почему погиб ее муж. Она должна знать.
Отставник, живущий в маленьком ухоженном домике, копался на своем небольшом участке. Алексей увидел его за забором и окликнул:
– Эй! Товарищ! Проехать можно?
Мужчина разогнулся. Потом пошел к воротам, прихватив по пути тряпку и вытирая руки. Визиту он ничуть не удивился. Усмехнулся:
– Опять к нам, значит. А ворота-то не заперты. Проезжайте.
«Пассат» въехал на территорию и остановился. Алексей высунулся в окно:
– Куда тут у вас можно?
– Так вы ко мне?
– Ну да.
– А я думал… Девка его приехала.
– Какая девка? – спросил Барышев.
– Белкинская. С родителями. На машине. Марки «мерседес». Минут десять назад.
– А при чем здесь родители? – удивился Алексей.
– Выходит, разводят их. Вещи собирают. Поссорить, значит, хотят.
– Так артист в тюрьме!
– А кто знал?
– Вы им сказали, что его ночью забрали?
– Сами скажите. Я только глянул, кто приехал, к кому приехал. Вопросов они не задавали. А я в советчики не нанимался. Сюда проезжайте, к калитке. Участок у меня небольшой. Нечего его колесами утюжить.
Алексей повернул налево и, проехав метров пять, затормозил. Они с Барышевым вылезли из машины, тот стал потягиваться, разминать могучие плечи. Отставник смотрел на гостей с усмешкой.
– Режиссера, значит, убили. Ну-ну…
– Что, в «Новостях» сообщение было?
– Сказали. В криминальной хронике. Мол, ждите подробностей. А подробности сами ко мне пожаловали.
– А где тут у вас можно присесть? – спросил Серега.
– Не насиделись в машине? Что ж. Это можно. В беседку проходите.
В дом он их не позвал. Но овчарку, которая при виде гостей залаяла, отвел в сени и запер дверь. В глубине сада, среди старых плодовых деревьев, спряталась беседка. Не стандартная, какие вдоль обочины стоят: заказывайте, привезем! Самоделка. Но с любовью сработана. По всему участочку ровные грядки, на иных уже и зелень полезла. Везде видна заботливая хозяйская рука. Крепкий мужик.
– Один живете? – поинтересовался Алексей.
– Хозяйки у меня нет, – сказал отставник таким тоном, что развивать тему значило с ним рассориться.
Мужчины прошли в беседку, уселись на лавочки.
– Квасу могу предложить, – сказал хозяин. – Квас хлебный, с изюмом.
– Спасибо, но потом, – вежливо отказался Алексей. – Как ваше имя-отчество?
– Иннокентий Павлович.
– Скажите, Иннокентий Павлович, а вы Рощина знали?
– Нас друг другу не представляли.
– Но видели?
– Разумеется. Он приезжал к Белкину и вместе с Белкиным.
– И как он вам?
– Мне с ним детей не крестить, – пожал плечами отставник.
– И все же? Как человек?
– Как человек и я не подарок. Живу тут один, как бирюк. Дружбы ни с кем не вожу, по гостям не хожу и к себе не зову. Люди скажут: со странностями. А Рощин… Рощин был человек злой. И отчаянный.
– Почему вы думаете, что злой?
Алексей по-прежнему задавал вопросы, а Барышев молчал, слушал.
– Лицо у него такое. Худое, кожей обтянуто. Как у больного. А по слухам – здоров. Спортсмен хороший. Значит, что-то его изнутри жгло. Покоя не давало. Артист был в полном у него подчинении.
– А откуда у Белкина эта дача? – задал свой главный вопрос Алексей.
Иннокентий Павлович тяжело вздохнул. Потом задумался.
– История эта давняя, – сказал, наконец, он. – Раньше это был поселок, где жили одни военные. Дачные участки давали от министерства. Это сейчас в свободной продаже. И новые русские сюда набежали. Место уж больно хорошее. Так вот, отец ее был генералом…
– Отец… кого?
– Марины. Фамилию называть не буду. Фамилия известная, и человек был хороший. Уча сток этот он мне выхлопотал. Тогда с этим было не просто, но Иваныч помог. Светлая ему память…
Он помолчал. Алексей не торопил. Расскажет. За живое задело.
– Отец ее был генералом, а она, значит, генеральская дочь. Единственный ребенок в семье. Балованная, понятно. Мать ее была со странностями. Женщина красивая, но…Тосковала отчего-то. Домработницу держали, шофера. Словом, было все. Я их жизни не знаю, знаю только дачную. А здесь все было чинно, пристойно. Привезут – увезут. Я думаю, избаловали Маринку. Как принцесса росла! Ни в чем нужды не было. Подросла, стала сюда с компанией приезжать. Шумно у них было. Очень уж шумно. А дальше пошло-поехало. В институт устроили – бросила. Учиться не хочу. Работать не хочу. Иваныч приходил, жаловался. Упустили девку. А он все по горячим точкам. Генеральша, понятно, ждет. Переживает. А дочка знай себе откаблучивает. Пьянки, мужики…
– И что, мать не могла с ней справиться? – угрюмо спросил Барышев.
– Справишься, как же! С детства одно «хочу». Они пытались ее лечить. К психиатрам водили. Вроде бы помогло. Стыдно сказать: кодировали! От алкоголизма. Врача хорошего нашли. Сказала, что будет в институте восстанавливаться. И тут беда. Иваныч разбился на вертолете. Летели с проверкой, и чего уж там случилось, никто не знает. Жена не пережила. Дочь столько хлопот доставляла, сердце за нее болело, а тут с мужем беда. На похоронах с вдовой случился инфаркт. Обширный. Не спасли. И Маринка осталась одна… – Он вздохнул и покачал головой.
– И тут появился Белкин, – подсказал Алексей.
– Артист давно появился. Еще когда она студенткой хороводилась со всякой швалью. Да попользоваться было нечем. Все в руках у отца. Иваныч Белкина столько раз из дома вышвыривал. Пьяного. А тут наследство! Дача эта, шикарная квартира и кое-какое имущество. У генеральши на пальце кольцо было. Дорогое кольцо. Перстень. Я потом видал его на руке у артиста. Правда, недолго. В общем, окрутил он Маринку. Ох, и пара была! Доложу я вам! Друг друга стоили! Он выпить не дурак, и она без тормозов. На дачу приедут – дым коромыслом! И ругались… Ругались страшно!
– Из-за чего? – спросил Алексей.
– Ревновала. А ведь хорош шельмец! Как бабу ее понять можно. Посмотришь на Валерика, так просто картинка! Когда трезвый. Пьяный – свинья свиньей. Маринка враз забыла, что мы с ее отцом вместе служили. Даже «здрасьте» порой от нее не услышишь, когда мимо проходит. Но, правду сказать, трезвой я ее видел редко. А имущество они потихоньку стали спускать.
– Откуда знаете?
– Народ говорил. Люди-то все видят. Понятно, прислугу они отпустили. Жили плохо. Очень плохо жили. – Иннокентий Павлович еще раз вздохнул.
– Как она умерла? – тихо спросил Алексей.
– Умерла? Говорят, несчастный случай. Было это лет шесть назад. Я тогда еще служил. Постоянно здесь не жил, так что знаю с чужих слов. Да толком никто ничего и не знает. Народу в поселке было много, да все по домам, потому что дождь. С утра зарядил. Вот и попрятались. Чего нам друг за другом следить? Говорят, выпили они крепко и поругались. Для них это было обычное дело. Маринка пошла в ванную, да там и упала. Ударилась об угол виском и умерла. Шкафчик у них там стоял, для банно-прачечных принадлежностей. Милиция приезжала. Соседей опрашивали, свидетелей. Режиссера этого.
– Рощина? – встрепенулся Алексей. – А он был здесь, когда это случилось?
– Говорят, был. Он же и подтвердил: ушла в ванную и там упала. Вот вам и вердикт – несчастный случай.
– А могли они сговориться? Белкин с Рощиным?
– Кто знает, – пожал плечами Иннокентий Павлович. – Кому нужны проблемы? Милиции? Тем более все знали – Маринка пила. Крепко пила. Говорят, экспертиза подтвердила наличие большой дозы алкоголя в крови. В том, что пьяный человек пошел в ванную и там ему стало плохо, нет ничего странного. Давление у нее скакало. Потеряла сознание, упала, при падении раскроила череп. Словом, состряпали отказ в возбуждении уголовного дела. А Белкин получил эту дачу в наследство.
– А также квартиру и имущество.
– Ну, бог шельму метит, – усмехнулся Иннокентий Павлович. – Квартиру-то он спустил. Или разменял. Третья жена хорошо его пощипала. Та еще попалась стерва! Я ее видел. Глаза злющие. Ребенка родила да в суд на мужа подала. Мол, гуляет, изменяет. А я тут бедная, несчастная, всеми брошенная. Дачу, правда, Белкин отстоял. Ох, сколько же у него проблем с бабами! А Маринку жалко. Хотя и непутевая была.
– Да-а-а… – протянул Алексей. И подмигнул Сереге: – Вот тебе и роковая тайна!
– Это еще доказать надо, – засопел Барышев.
– Марго говорила о второй жене Рощина. К той, мол, милиция приезжала. А зачем приезжала? – глянул он на друга, словно ответ был спрятан у Сереги в кармане.
– Неужели же Рощин ее по голове стукнул? Эту Марину? – высказался Барышев. – А что? На него похоже!
– А мотив? Скажите, Иннокентий Павлович, какие отношения были у Марины с Рощиным?
– Отношения? – удивился тот. – Да никаких! В гости к ним приезжал. И все.
– А теперь, значит, на этой даче Манины родители орудуют, – задумчиво сказал Алексей. И Барышеву: – Ну что, Серега, заглянем?
Тот кивнул:
– Надо бы посмотреть.
– Спасибо вам, Иннокентий Павлович, за содержательную беседу, – церемонно сказал Алексей, поднимаясь с лавки.
– А кто ж режиссера-то убил, сыщики? – спросил тот, прищурившись.
– Да по всему выходит Белкин.
– Белки-ин… С трудом верится. Ладно, пойдемте, я вас провожу.
…К даче, ныне принадлежащей Валерию Белкину, они пошли пешком. Держа ориентир на черный «мерседес», стоящий у ворот. Ворота были распахнуты. Подойдя поближе, мужчины услышали громкие рыдания. Рыдала Маня. Левая передняя дверца черного «мерседеса» была широко открыта, за рулем сидел тучный мужчина мрачного вида. Мужчина заметно нервничал. На крыльце стояла рыдающая Маня и высокая женщина лет сорока, очень на нее похожая. Женщина уговаривала:
– Манечка, девочка, ну поедем уже. Поедем.
– Я его дожду-у-усь, – всхлипывала Маня. – Где он, мама? Ну где?
– В тюрьме, – громко и отчетливо сказал Алексей.
Тучный мужчина стал вылезать из «мерседеса». Лицо его все мрачнело и мрачнело.
– Кто вы такие? – нелюбезно спросил он.
– Старший лейтенант Барышев. Оперуполномоченный.
– Начальник службы безопасности Алексей Алексеевич Леонидов.
– Дочь сказала мне, что Валерика подозревают в убийстве. Я не поверил.
– Напрасно. Мария! – крикнул Алексей. – Спускайтесь, он сегодня не вернется! А ваш попугай погибнет от жажды.
– Кешка спился, – мрачно сказал мужчина. – Что теперь с ним делать, ума не приложу! Маня! Я долго буду ждать?!
– Я его люблю-у-у… – рыдала Маня. – Я замуж за него хочу-у-у…
– Господи! Не выйдешь же ты замуж за уголовника! – всплеснула руками высокая женщина.
– Выйду, выйду, выйду!
– Жена декабриста, – вздохнул Алексей. – Времена меняются, но в жизни всегда есть место подвигу. Маня, он не за свободу.
Не за отмену рабства. Он человека убил. Спускайтесь.
– А… кого он убил? – с опаской спросил тучный мужчина.
– Евгения Рощина. Режиссера. Предположительно, – добавил Алексей.
– Боже мой! – ахнула женщина. – Какой скандал! И подхватив одной рукой объемную сумку, другой вцепилась в дочь и потащила ее с крыльца. Маня упиралась.
– Софья, ты поведешь «тойоту». Машину надо забрать, – велел мужчина. – А Маньку давай сюда, ко мне.
– Папа… Ну папа же!
– Дура! – рявкнул мужчина. И пожаловался: – Растишь их, растишь. Ни в чем не отказываешь. Репетиторов нанимаешь. Квартиры покупаешь. А получается вот что.
– Она вырастет, – утешил его Алексей. – Это переходный возраст.
– Дурь у нее переходная, – буркнул мужчина. – Манька! В машину садись!
– Скажите… – трагическим шепотом Маня обратилась к приехавшим мужчинам, – а я могу прийти к нему в тюрьму?
– Можете, – весело ответил Алексей. – Можете даже сесть рядом. Он в «обезьяннике».
– В… как?
– Езжайте домой, – вздохнув, посоветовал Барышев. И покачал головой: – Ведь вы же его вчера ненавидели.
– Это было вчера. А ночью я думала…
– Понимаю, – кивнул Алексей. – Нахлынули воспоминания. Мария, Белкин здорово попал. И не надо его жалеть.
Маню удалось-таки запихнуть в машину.
Мрачный мужчина, не прощаясь, захлопнул дверцу, и «мерседес» рванулся прочь. Следом поехала «тойота». Ворота пришлось запирать Барышеву.
– Вот как бывает, Леха, – сказал он, гремя засовом. – История повторяется, но в виде фарса. Не дай бог, с Маниными родителями что-нибудь случилось бы. Этот Белкин – ловкий парень.
– Или его вдохновитель Евгений Рощин. Надо ехать к его второй жене.
– Надо ехать к нашим женам. Хватит на сегодня.
– Думаешь? – с сомнением спросил Алексей. – У меня по плану тренер по фехтованию.
– С тренером поговорить успеешь. Сам сказал, он всегда дома. Сколько ему лет?
– Восемьдесят.
– Восемьдесят! – присвистнул Серега. – А он не того? Не маразматик? Всяко бывает.
– Марго говорит, в здравом уме и твердой памяти. Ну, все?
– Все. Поехали.
Барышев последний раз посмотрел на добротный кирпичный дом:
– Что теперь с ним будет? Вот так. Одни наживают, другие спускают. Если бы быть уверенным в том, что все твое достанется твоим детям…
Своих жен и детей они нашли возле каруселей. Из стоящего рядом шатра доносился рев моторов, аттракцион был заявлен как «Гонки по вертикали», а на площадке, где стояли карусели, гремела музыка. Какофония звуков будоражила души. Вкупе с весной она рождала ощущение праздника. Старшая Ксюша оседлала серую в яблоках лошадку. Младшая Вика рыдала и просилась туда же.
– Ты упадешь, – уговаривала дочку Анечка Барышева. – Давай я тебя на паровозике покатаю. На ручках.
В ответ Вика ревела.
– Почему плачет моя дочь? – улыбаясь, спросил подошедший Серега.
Анечка переглянулась с Сашей:
– Сашенька, лица этих мужчин не кажутся тебе знакомыми?
– Да, что-то отдаленно напоминают, – откликнулась та.
– Хватит тебе, – вздохнул Леонидов. – Мы вернулись. Ксюша, деточка, иди к папе.
Та уже слезла с серой лошадки, но теперь нацелилась на пони. Живого, не игрушечного.
– Кататься! – сказала девочка.
Саша рассмеялась:
– Я же говорю! Ребенок тебя забыл!
– Ну, пони я не конкурент. Ксюшенька, иди к дяде Сереже, он тебя покатает, – посоветовал папа.
Серега тут же протянул к девочке могучие руки:
– Ксюша, пойдем домой.
Увидев это, Вика тут же начала ревновать.
– А-а-а… – зарыдала она и кинулась к папе.
– Хватай обеих девок и тащи к дому. Пива холодного хочу, – сказал Алексей лучшему другу.
– А нас кто-нибудь спросил? – переглянулись женщины.
– Барышев, времени на уговоры нет. Действуй, – подмигнул Алексей.
Серега подхватил на одну руку Ксюшу, на другую Вику и широко зашагал по тропинке. Дети от восторга визжали. Вне всякого сомнения, Серега Барышев был лучше, чем пони. Алексей же взял под одну белу ручку свою жену, под другую жену лучшего друга и церемонно повел их следом.
– Миль пардон, милые дамы.
– Чего-чего?
– Был такой режиссер Евгений Рощин. Он в совершенстве владел французским языком и дуэльной шпагой. Дамы были от него в восторге. В семнадцать лет он стал чемпионом. Выиграл первенство города по фехтованию. И соблазнил прекраснейшую из женщин, просто королеву! Королеву Марго. И считал, что равных ему нет. И в любви, и в бою. Но вот однажды…
– Леша, ты нам зубы заговариваешь? – подозрительно спросила Саша.
– Именно. Травлю байки. Зарабатываю ужин.
Ужин он заработал. Но, уже сидя за столом, вдруг спохватился. И хлопнул себя по лбу:
– Серега! А ключи?
– Какие ключи?
Леонидов махнул рукой и кинулся к телефону. Набрав номер, затаил дыхание. К счастью, трубку скоро сняли.
– Да? – раздался в ней низкий женский голос.
– Маргарита Генриховна, это Леонидов беспокоит. Я совсем упустил из виду… Не помешал вам?
– Нет. Говорите.
– Вы не знаете, где лежали ключи от машины Самарина? Те самые, что он оставил Евгению Рощину на хранение?
– Конечно, знаю. В Кубке.
– То есть… В том самом?
– Ну конечно! Ключ висит на брелке. На нем изображена эмблема «ауди». Пять колец.
– Я понял. Большое вам спасибо.
– Не за что…
Когда он вернулся в комнату, Барышев с удивлением спросил:
– Что случилось?
– Ты не помнишь, при обыске квартиры Рощина нашли ключи?
– Там много чего нашли.
– А на какой машине он ездил?
– На «ауди».
– Тогда понятно. Не придали значения. В Кубке должны лежать ключи. Разумеется, если они там и были, все подумали, что это ключи от машины Евгения Рощина. Но это были ключи от машины Самарина. От «форда».
– И что?
– А то. Надо проверить, есть ли они там.
– Думаешь, если их там нет, то кто-то воспользовался машиной Самарина? Так?
– Именно. Завтра утром ты поедешь к следователю и выяснишь это. Нам надо войти в квартиру Евгения Рощина и проверить, что лежит в Кубке. И лежит ли что-нибудь вообще. Я же поеду к тренеру. К Аркадию Ивановичу. Мы встретимся с тобой в полдень. Думаю, что успею. Старики встают рано. Встретимся у ЗАГСа. И поедем к Рощину.
– Чего? Где встретимся?
– У ЗАГСа. Разве ты забыл?
– Мужчины, вы что, собрались с нами разводиться? – переглянулись Аня с Сашей.
– Ни в коем случае! – замахал руками Алексей. – Лучше вас никого нет! Серега, ты все понял?
– Нет. Ничего не понял.
– Но сделать то, что я прошу, сможешь?
– Сделать смогу, – сердито сказал Барышев.
– Это главное.
Когда дети улеглись спать, Алексей включил ночник и взял «Трех мушкетеров». Покосился на жену Александру, которая к тому моменту уже сладко заснула. Узнает, вот будет смеху! Она же преподаватель литературы! На старости лет муж взялся за «Трех мушкетеров», все ее проповеди псу под хвост. Книгу эту он тайком стащил у сына Сережки.
Читал, представляя Портоса с лицом Петра Волового и Рощина в роли д’Артаньяна. Самарин, конечно, не Атос, да и Белкин далеко не святой, чтобы метить в кардиналы. Но что-то в этом есть.
Вот так все начиналось. С дружбы. А потом пошел дележ. Когда время идет, а жизнь твоя не устраивается так, как ты того хочешь, наступает момент решительных действий. И время предавать лучших друзей. Девиз «один за всех» меняется на «каждый за себя». Дюма тоже это понял. Потому что двадцать лет спустя его герои встали по разные стороны баррикады. Так кто с кем объединился? Рощин с Белкиным, Самарин с Воловым?
Надо понять.
Во сне он видел Евгения Рощина со шпагой в руке. Рощин оседал на ковер, рубашка его была в крови, а лицо удивленное. Мол, от тебя я этого никак не ожидал!
Так неужели все-таки Белкин?