А как хотелось домой…

8 июля.

Юго-западный ветер сменился на северо-западный. Но относит нас на восток. Теперь большой чистой воды нет. На воде – льдины разных размеров. Стали приходить в себя. Застрелили двух нерп. Видели медведя, но в плавучих льдах он для нас был не доступен. Без собак на такого сильного хищника охотиться опаснее. В свое время мы пожалели медведицу, а вот она нас не пожалела. Поэтому сейчас мы находимся в открытом море.

15 июля.

Погода стоит тихая, теплая и солнечная. Наше припайное поле уже взламывало несколько раз. Сейчас мы находимся на огромной льдине размером полтора на один километр, которую полем уже не назовешь. Сегодня я гулял по своей льдине, обошел ее вдоль и поперек. Поблизости от нас находится небольшое озерко опресненной воды. Здесь мы впервые обмылись почти за три месяца нашего странствия, с мылом и мочалкой. Вода, конечно, холодная, но терпели, делали пробежки и быстро обсыхали на солнце. Вокруг необозримый простор – льды и вода. О своем местоположении не имеем представления, дрейфуем на восток или северо-восток. Все-таки не теряем надежды встретить какое-нибудь судно.

Курс шхуны – на костер-сигнал:

Хороший у трагедии финал!

17 июля.

Сегодня максимальная температура воздуха плюс 20,5 градусов. За последние дни добыли четыре нерпы. Но едим нерпячье мясо сравнительно мало, так оно надоело. А другой пищи нет. Так получается, что мы находимся в полуголодном состоянии. Нашу льдину снова разодрало на две части. Сокращается наш ледяной островок. Перейти на более крупную льдину пока нет возможности, да и нет желания. Далеко на юге видна земля, крупный остров. Скорее всего, это остров Айон. Остров большой, но не гористый, плоский, низинный. Заметили его вчера. Сейчас он как бы уходит на юго-запад.

19 июля.

С утра надвинулся плотный туман. Три месяца, как мы во льдах. И не знаем, что дальше будет с нами. Немного успокаивает то, что мы плаваем где-то сравнительно недалеко от берега (в сотне или чуть больше км). Такой вывод делаем, ориентируясь по острову Айон. Сейчас началась навигация, и есть возможность встретиться с пароходом.

21 июля.

Туман продолжается. Настроение неважное.

22 июля.

Туман рассеялся. Дует крепкий северо-восточный ветер. По морю гуляют льды. К вечеру ветер усилился, заштормило.

23 июля.

Море успокоилось. Небо облачное, без солнца.

24 июля.

В юго-восточной стороне, где было больше открытой воды, мы заметили небольшое судно. До него не больше 3-4 км. Полупросохшие нерпичьи шкуры мы обильно облили керосином. Получился большой, с густым черным дымом, костер. И нас заметили. Спустя полчаса к нам подошла небольшая деревянная охотничья шхуна «Нерпа». Здесь нам повезло. Нас взяли на борт вместе с собачкой и убитыми нерпами. Расспросили: откуда мы и как оказались в открытом море. Мы достаточно подробно рассказали о своей горемычной судьбе. Ребята стали наперебой предлагать нам свои услуги. В первую очередь нас накормили, затем ножницами с наших лиц убрали буйную растительность и побрили. О нас сообщили нашему руководству по рации на мыс Шмидта. Вскоре пришло указание за подписью Зябкина, чтобы шхуна срочно отправлялась к полярной станции Ванкарем, где будет находиться пароход «Анадырь», и предать нас капитану парохода. На этом, пожалуй, можно закончить описание нашей ледовой эпопеи.

Август 1952 года.

Нахожусь на полярной станции «Остров Колючин». Попытаюсь кратко описать, как я сюда попал. Благополучно доставили нас на пароход «Анадырь», обслуживающий большую часть полярных станций восточного сектора Арктики. Спустя несколько дней пароход уже стоял на якоре у мыса Шмидта. Кроме капитана Якова Михайловича Карташова на пароходе находился в качестве пассажира еще один начальник – майор из особого отдела, «особист», которого, как мне кажется, побаивался даже капитан. Нас разместили по разным каютам. По дороге к мысу Шмидта майор-особист пригласил нас в свою каюту. Он долго расспрашивал нас о наших злоключениях, особенно как мы проводили время на станции острова Генриетты. В конце беседы особист сказал нам: «Забудьте, что вы были на острове Генриетты. Об этом никому ни слова. Считайте это государственной тайной. Также считайте, что это время вы провели на полярной станции «Остров Четырехстолбовой». Подписки с вас брать я не буду. Надеюсь на ваше благоразумие». Во время беседы в каюте находился армейский капитан от военкомата. Признаться, после такого напутствия особиста мы были несколько обескуражены. Ведь мы считали себя в какой-то степени чуть ли не героями, а тут – держи язык за зубами. Значит, так надо.

Как только «Анадырь» встал на якорь, к нему подошел небольшой катер, на борту которого находилось Шмидтовское начальство от управления Полярных станций Главсевморпути. Я стоял у поручней, когда люди с катера поднялись на палубу. Двое из них на несколько секунд задержались на противоположной стороне палубы, разглядывая меня, затем подошли ко мне.

– Товарищ, вы не с Генриетты будете? – спросил один из них, кто был моложе и повыше ростом.

– С Генриетты. Я Кузнецов.

Вот и хорошо. Вы старший тройки. А я Зябкин, начальник Шмидтовского арктического района, рядом – товарищ Хворастанский, наш парторг. – Мы поздоровались за руку.

А где ваши товарищи? – спросил парторг. Я назвал номер каюты.

Хорошо, я пойду побеседую с ними, – и парторг оставил нас.

Мы немного помолчали, присматриваясь друг к другу. По виду Зябкин мало походил на солидного начальника. Одет был в телогрейку нараспашку, на ногах кирзовые сапоги, на голове изрядно поношенная кепка. Ему было лет под сорок, но он уже успел обрасти небольшим брюшком.

Почему вы решили самостоятельно покинуть станцию острова Генриетта? Вы же очень рисковали, подвергались смертельной опасности, – наконец заговорил Зябкин.

Мы полностью не были уверены, что вы знаете о нашем местопребывании. Это, во-первых. А во-вторых, где гарантия, что вы могли бы вызволить нас в этом году? – отвечал я.

Я удивлен вашим словам, товарищ Кузнецов, – сказал Зябкин. – В прошлом году летом к вам дважды посылали самолет. Сбросили вам почту, инструктаж. И в этом году накануне Первомая посылали самолет и также сбросили вам почту, инструкции. А в августе запланировали послать к вам ледокол, снять вас с острова. А вы такое говорите…

Тут я рассказал Зябкину, как в прошлом году нашу станцию дважды посетили самолеты, как была сброшена почта, которая не попала к нам в руки. А по поводу последнего самолета и почты, увы, нас в это время уже не было на острове.

Мне показалось, мои слова смутили собеседника.

– Вот как… Выходит, вы не имели от нас никакой информации. Теперь я начинаю понимать вас, ваше положение, – тихо и участливо произнес Зябкин. – И пилоты тоже хороши, шалопаи. Не сделали контрольный облет. Надо было убедиться, что почта попала по назначению. Все спешат, спешат. Ну, ладно, Кузнецов, теперь все позади. Хорошо, что хорошо кончается. Теперь ледокол отпадает. А он больших денег стоит. Мы «Красин» думали за вами послать. Это, считай, около тысячи километров пришлось бы сквозь льды пробиваться к вам ледоколу. Далеко… – Зябкин покачал головой.

Мы помолчали. Затем Зябкин попросил меня коротко, немногословно рассказать о нашей ледовой эпопее. Я постарался выполнить его просьбу и уложился за четверть часа. Зябкин слушал меня внимательно, не перебивая, не задавая вопросов. После моего рассказа Зябкин пожал мне руку и сказал, что в исключительно тяжелых, экстремальных условиях мы не сломались, вели себя мужественно и достойно и что он от руководства Управления Полярных станций и от себя лично устно выражает нам благодарность. И дал понять, почему нельзя по-другому отметить благодарность. Я вспомнил беседу с майором – особистом.

Зябкин заспешил к капитану. На прощание сказал, что завтра в это же время он приедет на пароход и чтобы я его ждал. У него есть ко мне разговор. На следующий день в это время я слонялся по палубе в ожидании Зябкина. Неожиданно около меня появился военкоматовский капитан. Он сказал мне, что у меня есть возможность получить офицерское звание. Я ответил, что соответственно специальности я должен иметь офицерское звание, но я не аттестован. Ребята, окончившие Ленинградское Арктическое училище, имеющие такую же специальность, как, например, Виктор Пысин, аттестованные, и при выпуске из училища им присваивается воинское звание лейтенанта. Но при ЛАУ есть военная кафедра, и учатся там ребята четыре года.

– Это все поправимо, – вкрадчиво сказал капитан, с неопределенной улыбочкой. – Вам только следует написать заявленьице на прием в краткосрочную спецшколу или спецучилище. Всего-то шесть месяцев учебы, тогда вас аттестуют. Получите не лейтенанта, а старшего лейтенанта. Заявление я вам продиктую. Пойдемте ко мне в каюту.

Я решительно отказался принять такое предложение, но капитан не унимался:

– И стоит ли прозябать на какой-то полярной станции. Морозы, льды, снега и пурга несусветные. Что это за жизнь? И работа ваша – разве это мужская работа? То ли дело быть офицером! Подумайте об этом…

– Дайте же ему опомниться после такого потрясения! Вы же знаете, какой он стресс перенес за последний год, – послышался сердитый голос Зябкина. Армейский капитан только кивнул в сторону незаметно подошедшего Зябкина и молча быстро удалился.

– Вот тип навязался на нашу голову, – недовольно сказал Зябкин. – Обещает горы золотые. И некоторые товарищи, твоего примерно возраста, клюют на его приманку, лезут в омут головой. Ты правильно сделал, что отказался. А некоторым офицерские погоны захотелось надеть. Не надо забывать, что сейчас идет война в Корее.

Я спросил Зябкина, кто эти ребята, возможно, есть и мои знакомые. Зябкин назвал пять или шесть фамилий. Среди которых были Юрий Серов и Юрий Бухтинков, мои однокурсники и одногодки.

– Военкомат особенно гоняется за радистами, – продолжал Зябкин. – Наши радиооператоры берут на ключ, как минимум, 150 знаков в минуту, а армейские едва дотягивают до 120.

– Я не понимаю, почему им нужно добровольно написать заявление. Военкомат может просто забрить в армию, не спрашивая нашего согласия, – сказал я.

– Нет, Саша, тут дело другое, – засмеялся Зябкин (впервые назвал меня по имени). – Военкомату нужно именно добровольное твое согласие. Тем более из нашей системы. Ну, хватит об этом. Перейдем к делу.

Тут мой собеседник умолк на время, затем заговорил как-то душевно, доверчиво:

Саша, теперь я тебе делаю предложение. Ты, конечно, можешь отказаться, но я рассчитываю на положительный ответ. Хочу предложить тебе должность старшего гидрометеоролога на полярной станции «Остров Колючин». Сейчас там только два метеоролога – супруги Балкины. Коллектив там здоровый, дружный и начальник станции прекрасный человек.

Ну, как я помню, на эту станцию был направлен мой однокурсник Равиль Маматов, – сказал я.

Правильно. Он замутил коллектив, пошли склоки. Бывший начальник станции Ставров, в общем-то неплохой человек, не смог вовремя остановить склочника, и Константин Александрович из-за Маматова раньше времени покинул станцию по состоянию здоровья. А Маматова месяц назад пришлось уволить из нашей системы. Так как ты смотришь на мое предложение, Саша?

Я какое-то время молчал. С одной стороны – я изрядно устал, и мне очень хотелось попасть на Большую землю, в свое родное Сельвачево. С другой стороны – сам начальник Арктического района делал мне лестное предложение, подкупал его доверительный тон. Я согласился. Зябкин засмеялся, дружелюбно похлопал меня по плечу и сказал, что другого ответа он и не ожидал.

– Когда я попаду на остров Колючин? – спросил я.

Через два дня будешь на рабочем месте. Недалеко работает гидрографическое судно «Геолог». Сегодня дам команду, и завтра утром «Геолог» прибудет сюда и отвезет тебя к месту назначения. И еще. В ваших Трудовых книжках не будет острова Генриетты. Запомни: последнее место твоей работы – полярная станция «Остров Четырехстолбовой», с которой тебя переводим с повышением на полярную станцию «Остров Колючин». О Генриетте забудь. Ты же был у особиста?

Я все понял, – сказал я. – А что будет с моими товарищами?

– Твои товарищи поедут домой. Им нужен отдых. Тот молодой, сильно ослабевший парень, с потухшим взором, я думаю, больше не вернется в Арктику, а другой – якут – обязательно приедет на зимовку. Сказал, что в следующий раз с женой приедет. Такие нам здесь нужны.

Тут Зябкин как-то критически оглядел меня и сказал шутливо:

Тебе бы тоже не мешало жирком обрасти. Больно уж тощим выглядишь.

Это поправимо. На колючинских харчах быстро поправлюсь, – в тон ответил я ему. Мы простились. После напутственных слов Зябкин поднялся на спардек, видимо, к капитану. Потом я уже его не видел.

На другой день утром к «Анадырю» подошел «Геолог», который и доставил меня на полярную станцию «Остров Колючин». Но прежде чем поставить точку в своей ледовой истории, хотелось бы немного остановиться на начальнике Шмидтовского арктического района как человеке – личности. У меня с ним было всего две встречи, и сейчас я вспоминаю все его слова при нашем разговоре. Конечно, Зябкин для меня значительный начальник. Но с первых же минут нашего знакомства он так сумел себя показать, что невольно расположил к себе незнакомого для себя человека, в данном случае своего подчиненного, вызвал к себе положительную реакцию. Он вел со мной непринужденный разговор как бы на равных и к концу нашей первой встречи как-то незаметно перешел на ты. Я почувствовал, что он ко мне присматривается. На другой день при встрече он неожиданно предложил мне должность старшего гидрометеоролога на этой станции. Предложение было сделано в доверительной форме. Начальник меня не принуждал, не приказывал, а дал возможность сделать выбор. Своим доброжелательным расположением ко мне, в непринужденной беседе он подготовил меня принять его предложение. А как хотелось домой, и такая возможность у меня была!

Зябкин не прост, но и не хитер. Он мудрый начальник. Этого человека я буду помнить, пока буду жив.