Глава 13. Анх-Джесер

Повинуясь воле кормчего и умелых гребцов, ладья рассекала расплавленное золото вод, уходила вверх по течению. Торговое судно покинуло порт с первыми лучами, унося свой тайный драгоценный груз. Решение было принято, и все слова были сказаны прежде, осы́пались бессильно, бессмысленно.

Под удивлёнными взглядами рыбаков, собиравших улов, он бежал вдоль берега, пока хватало дыхания – спотыкался, увязал в топкой почве заводей, спугивая стаи речных птиц. Бежал до самой излучины, не глядя под ноги, удерживая взглядом ладью так долго, как только мог, – словно это могло принести ей удачу, уберечь.

В какой-то момент ноги подогнулись, и он уже не поднялся – слепо вглядывался в ослепительный горизонт, дыша хрипло, отрывисто, исступлённо повторяя обрывочные слова благословений. Внутри было пусто, больно, словно кто-то рассёк грудь, вынул сердце. Нечего будет взвешивать в Зале Двух Истин… От этой мысли стало смешно.

Над Великой Рекой кружила одинокая птица. Сокол, божественный покровитель семьи Владык. Хороший знак? Благословение её решения?

Он опустил голову, посмотрел на свои руки сквозь мутную воду. Пальцы, впившиеся в ил, казались чужими. Тускло блеснуло кольцо, напоминая о том, что осталось. Так невыносимо… Пойти в бой под знамёнами царицы-освободительницы, найти смерть не пустую, для общей цели – даже этого было не дано. Как не дано было отправиться в Нижнюю Землю, быть рядом с ней в каком угодно качестве, только бы уберечь.

Он подавил трусливый порыв сорвать перстень, бросить подальше в реку, глубоко похоронить свой гнев, муку, с которой теперь придётся жить. Не этого ждала она, нет. И не труса, не предателя она когда-то выбрала сердцем.

Только бы Боги дали сил вынести, сохранить… не тронуться умом, пока дело толком не закончено и даже едва начато… А может статься, что им всё же будет подарена новая встреча. Пусть хотя бы издалека. Пусть мучительно будет увидеть её рядом с другим – рядом с врагом, который однажды…

– Ты заблудился, господин? – окликнул его кто-то.

В паре шагов от него по колено в грязной воде стоял мальчишка – видимо, из рыбаков – и протягивал руку.

Он чуть улыбнулся ребёнку, покачал головой.

– Нет, я… кажется… как раз вспомнил, куда должен идти.

Медленно он поднялся, расправил плечи. Он верил – его царевна окажется сильнее, хитрее. Она сделает всё, как задумала, и всё ей будет по силам. А силы эти она черпала в нём, в уверенности, что будет кому сохранить память и истину. Он должен подпитывать эту уверенность, защитить её так, как мог.

– А выглядишь совсем худо. Болеешь, да? – Мальчишка окинул его неодобрительным взглядом и хмыкнул. – Ты б помылся хоть.

Он хрипло рассмеялся, утёр лицо ладонью, размазывая по щеке остатки речного ила. Мальчик прищурился и вдруг просиял:

– Погоди, я тебя вспомнил, господин. Ты же тот жрец, который по деду молитву читал!

– Ну…

– Да, точно ты! Нам нечем было отплатить, а ты не отказался, провёл ритуал! Мать тебе потом рыбу велела отнести, а ты всё равно не взял… У тебя беда какая приключилась? Пойдём, пойдём! – Юный рыбак уже вцепился ему в руку, потащил куда-то.

Шаг, другой, и вязкая топь заводи под ногами сменилась твёрдой землёй. Мальчишка продолжал тараторить:

– Сегодня хороший улов. Поешь с нами! Вместе же всегда всё легче, да?

Хороший знак. Поистине, Боги выражали своё благословение в самых разных проявлениях.

В день, когда новость из Хут-Уарет достигла дворца, он не хотел покидать свою мастерскую. Не хотел слушать ядовитые шепотки вельмож, ругань солдат, обвинения. Ему ещё предстояло столько работы! Но Владычица пожелала видеть его. Должно быть, в этот день ей тоже нужна была поддержка, нужен был рядом кто-то, кто знал правду.

Он держался в стороне от остальных – тень у трона Яххотеп. Благо и к нему с беседами не лезли – слава о нём шла как о человеке нелюдимом и даже опасном. Мало ли, какие тайные поручения доверяла ему царица? Жаль, не приказала укоротить языки тем, кто теперь порочил любимое имя. Они опасались говорить громко, но он слышал.

– Сетовское семя, поганое… Колдунья, под стать Апопи…

– Кто же мог знать, что такая уродится у великих Владык…

– Проклятие Обеих Земель. Змея…

– Всех нас погубит теперь…

Владычица держалась, как всегда, невозмутимо, величественно – ни взглядом, ни жестом не показала, как взволновали её эти новости. А уж повелитель хека-хасут постарался, чтобы вся Та-Кемет узнала о новой царице – о той, кого он счёл достойной своего трона.

Значит, ей всё удалось… Сумела убедить, завоевать доверие. Дала передышку своему измождённому бесконечными стычками народу.

Она снилась ему накануне, словно предупреждала о чём-то, просила молчать. Конечно же, он будет молчать, пусть хотелось выть раненым зверем. Украдкой он наблюдал за Яххотеп. Владычица Тетишери не пришла на это собрание – нашла дела поважнее, чем слушать клевету. А царица Яххотеп сдержанно кивала, находила слова успокоения для своих взволнованных военачальников, для скупо цедящих яд чиновников. Каких сил стоило ей быть здесь сегодня, принимать их ненависть, презрение, обращённое к царевне? Они были в отчаянии, но в его глазах это их не оправдывало. Как легко они поверили, отвернулись от неё!..

И этого она тоже ждала. На это тоже надеялась, когда только начала плести свой замысел…

– Мы вынуждены сделать вид, что принимаем условия, – бесстрастно произнесла Яххотеп. – Наше войско пока не готово к открытому противостоянию, и вам это хорошо известно.

– Но как же твоя дочь, Владычица?

– Ты повелишь склониться перед ней и перед врагом?

– Она по-прежнему наследница твоя и Владыки Таа Секененра, да хранят его Боги?

– Какова твоя воля?

Он видел, как потемнели глаза Яххотеп, видел, как едва уловимо её изящная рука сжала подлокотник трона. Зал гудел на разные голоса, и десятки взглядов были обращены к ней. И он тоже ждал её слов – ждал, как приговора… потому что знал то единственное, что она скажет сегодня.

Царица поднялась с трона, и в наступившей тишине глухо звякнули кинжалы на её поясе. С оружием она не расставалась, задав новые правила при дворе. Она уже не была только матерью народа Обеих Земель – она была защитницей, освободительницей, с чьим именем на устах умирали лучшие из воинов Та-Кемет.

– Мы не склонимся ни перед Апопи, ни перед Сетовой жрицей, чьим именем он лишает наш народ мужества. – Голос Яххотеп был холоднее ночной пустыни. – Это имя впредь не будет воплощено ни словом, ни знаком, не будет стоять подле славных имён наших предков. У меня нет и не было дочери. Запомните этот день. И, когда придёт время, я снова поведу вас в бой, и пусть сомнения не коснутся сердца ни одного из вас. Такова моя воля.

Слова Владычицы были острее её клинков. Он стиснул зубы, глухой к крикам ликования, наполнившим зал. Почти физически он чувствовал отчаяние, исходившее от царицы тёмными волнами, – отражение его собственного. Но она выстояла и эту битву, как смогла выстоять все предыдущие, как сможет и все последующие.

Позже Яххотеп призвала его к себе. Даже наедине она не обнажала свою боль, изнеможение этого дня, как не обнажала своё горе после смерти Владыки. Царица стояла у окна вполоборота, хрупкая, невысокая, таящая в себе удивительную волю. Ночные тени и отблески светильников скрадывали её черты, и так легко было обмануться. Его царевна и впрямь была очень похожа на мать – этого было не скрыть ни за какими запретами.

Яххотеп отослала служанок и стражей, жестом велела ему приблизиться, а когда он преклонил колено – стиснула вдруг его плечо сильно, до боли.

– Ты многое обещал ей, но сегодня дай слово мне, – тихо, жёстко заговорила царица. – Дай слово, что будешь помнить мою Таа Нефертари. Это приказ.

Как будто ему нужен был приказ…

– Всегда, – просто ответил он, встречая взгляд Владычицы.

– Твоё дело?

– Пока далеко до завершения.

– Мне нужно, чтобы ты отправился в Нижнюю Землю. Чтобы передал ей моё послание.

Сердце пропустило пару ударов. Увидеть её, приблизиться…

– Выдашь себя – и всё погибло, – продолжала царица. – Она погибла. Но больше мне некому доверить это. Она одна там… и она пойдёт до конца. Я должна дать ей знать, что на самом деле мы никогда не отказывались от неё… иначе как ей выстоять?.. Когда наш народ возненавидит её…

Яххотеп смотрела в самую душу, пристально, тяжело. Он не отвёл взгляд.

– Ей повезло, что у неё есть ты, – вдруг проговорила царица. – Верный. В самую тёмную ночь только этот свет спасает. Хотела бы я, чтоб всё для вас было иначе… Но эта война не пощадит никого из нас. Мы можем лишь постараться сделать так, чтобы ни одна из жертв не была напрасной.

Эти слова он вспоминал ещё не раз после…

Лунная ладья царственно плыла над некрополем среди ярких самоцветов звёзд. Ветер шуршал песком, гуляя среди величественных погребений, безмолвных памятников великих древних. Вдалеке возвышался, прорезая тело Нут светлыми ступенями, Дом Вечности Владыки Нетчерихета. Отсюда до него, казалось, было рукой подать.

Они сидели в тени камней, плечом к плечу, любуясь безмятежной ночью. Нефертари опустила руку, переплетя пальцы с его. Её дыхание, её прикосновения были живыми, настоящими – такими как он помнил. Всё, что было отнято когда-то, возвращалось к нему теперь в этих снах, в неизменном ощущении её родного присутствия. Её Ка обрело покой здесь, в некрополе древних Владык Та-Кемет. Он чувствовал её, пока проводил бесконечные дни, месяцы, совершенствуя её тайный Дом Вечности. А ночами она приходила так явно и ощутимо, что хрупкая граница видений и яви размыкалась. Она была жива, его царевна… пусть жива уже в совсем ином качестве. И здесь, рядом с ней, он был молод и силён, как когда-то – когда всё время ещё принадлежало им, а долгая война была ещё так далека от завершения.

В словах не было нужды – Таа Нефертари знала всё, что происходило с ним. Она сама указала это место, грань зримого мира, разрушенную древнюю гробницу, в которой он воплотил свой замысел. И она знала, что даже теперь, когда дело всей его жизни было закончено, он не уйдёт отсюда, предпочтя уединение славе. Пока жив, он будет чествовать её память ритуалами у её гробницы, с благословения Владычицы Яххотеп и Владыки Яхмоса, воцарившегося в Обеих Землях, возвращающего народ Та-Кемет к процветанию. Они хранили тайну и знали, какой ценой победа обошлась всем им. Но если имена Таа Секененра и Камоса будут сохранены для вечности и для потомков, то имя Таа Нефертари хранил только он. И всё же, насколько было ему позволено, он оставил память о ней в своём творении – в гробнице, в которой он был и зодчим и начальником работ. Теперь он мог доживать свои дни в покое, чтобы однажды воссоединиться с ней в Полях Иалу…

Нефертари сжала его руку крепче, чуть подалась вперёд, словно прислушиваясь, и вдруг тряхнула его за плечи, воскликнула:

– Проснись. Проснись!

Знакомый голос прозвучал близко, над самым ухом – он подскочил от неожиданности, инстинктивно нащупал под циновкой кинжал. Было тихо и темно, даже собаки не взлаивали.

Он тряхнул головой, прогоняя остатки сна. Хотелось остаться там, рядом с ней, но что-то нарушило безмятежность ночи. И внутри было тревожно, неправильно. Она приходила во сне – это всегда было для него благословением, утешением. Но проснулся он от её приказа, почти крика. Что-то было не так…

Он поднялся. Ногу прошило болью – старая травма давала о себе знать всё чаще. Кость когда-то срослась не совсем правильно, а теперь и годы понемногу брали своё. Приглушённо выругавшись, он быстро оделся, нацепил пояс, пристегнув кинжал. Подумав, подхватил стоявшее в углу копьё – не так уж часто оно пригождалось в последнее время, разве что для охоты.

Выйдя за порог, он кликнул верного пса, но тот почему-то не отозвался. Странно, всегда ведь прибегал.

Ночь была тихой, но сейчас эта тишина казалась зыбкой, ненастоящей. Всё так же шуршал песком ветер, и серебряная лодка скользила по тёмно-фиолетовым самоцветным водам. И возвышался вдалеке Дом Вечности. Знакомая картина успокаивала.

Его жилище, лежавшее далеко в стороне от восстановленного после войны города, было уединённым. Некоторое время назад здесь ещё жили те немногие мастера, которых Владыка отрядил ему в помощь, но, когда строительство гробницы было закончено, все разъехались. Владыка предлагал ему вернуться – во дворце Уасет он всегда будет желанным гостем. Но кому, как не ему, было приносить подношения, совершать необходимые обряды? Вместе с ней охранять подступы к Месту Силы, которое она так хотела защитить при жизни… Жаль только, сил в руках становилось с каждым годом всё меньше, и не было уже прежней ясности взора…

Он прислушался, крепче сжал копьё. Показалось или в самом деле он услышал чьи-то шаги? Пёс так и не отзывался.

Во дворе за домом никого не было, но тревога внутри нарастала. Тихо ступая между мастабами, он двинулся к потайному месту. На тропе, которую знал только он и рабочие, трудившиеся в гробнице, он обнаружил следы крови. А потом нашёл труп своего пса, ещё тёплый… Опустившись на одно колено, он погладил рыжеватую шерсть старого друга, осмотрел колотую рану. Острая печаль быстро сменилась яростью. Пёс словно и не сопротивлялся. Словно знал своего убийцу.

Сжав копьё крепче, он устремился к гробнице. Гнев придавал сил – он бежал так быстро, словно и не было старых ран. Впереди раздавались приглушённые голоса.

Тёмная тень преградила ему дорогу. В неверном лунном свете он узнал это лицо, и всё же не удержался от удивлённого возгласа.

– Амени?

Художник, работавший под его началом в гробнице, поднял руку с открытой ладонью. Вот только в другой руке он сжимал короткий меч.

– Уходи, – тихо проговорил он. – Я скажу, что не видел тебя. Запрись у себя, пережди.

– Ты привёл сюда чужаков. Ты дал слово хранить тайну этого места, как и все мы!

– Не глупи, – прошипел Амени. – Я не хочу убивать тебя. Тебе с нами не справиться.

Быстрым неуловимым движением он ударил художника в грудь древком копья – с такой силой, что тот отлетел на пару шагов, выронил меч.

– Коли её гнева не боишься, бойся моего.

Амени вскинул руки, защищая голову, испуганно глядя на него. В последний момент он удержал себя, не убил человека, убившего его пса.

– Кого ты привёл сюда? – прошипел он. – Осквернителей гробниц? Как ты посмел?

– Тебя считают предателем. Одержимым. Рабом умершей колдуньи, – забормотал художник. – Я проболтался, что знаю тебя, что ты не…

– Глупец.

– Осторожно!

Возглас запоздал. Он успел уклониться от атаки, но второй удар чем-то тяжёлым пришёлся на плечо. Хрустнула кость. Перехватив копьё, он ударил почти вслепую, с разворота. Наконечник нашёл податливую плоть.

Выдернув копьё, он хрипло выкрикнул заклинание, призывая божеств, стражей некрополей. И прежде всего – Упуата, Открывающего пути. Собачьего бога, жрецом которого он был.

Нападавших было четверо. В одиночку не отбиться. Но он должен был защитить…

Ночь оживала зловещими тенями. Эхо среди камней отозвалось далёкому лаю псов, и чужие голоса ответили из песков. Амени вскрикнул, побежал прочь по тропе. Четверо его товарищей оказались смелее, хоть и медлили пока приближаться.

– Мёртвые видят всё, – тихо предупредил он, обводя их взглядом. – Здесь вы не найдёте наживу. Только смерть и забвение.

Кто-то нервно рассмеялся. Двое испуганно переглянулись. Тот, кто стоял ближе – видимо, предводитель, – крепко выругался.

– Если размозжить колдуну голову – то можно не бояться проклятий.

Они бросились почти одновременно. Он успел метнуть кинжал. Крутанулся на месте, отбил удар топора, толкнул одного древком в рёбра, сбил с ног второго. Чья-то тяжёлая булава настигла его – хрустнули рёбра, и нога всё же сдала, подогнулась. Припав на одно колено, он успел заслониться, принять удар на копьё, и древко треснуло, разрубленное. Последнее, что ему удалось сделать, – вонзить наконечник в ногу человека с топором. А потом удары обрушились на него, и в какой-то миг он провалился куда-то в темноту, уже ничего не чувствуя.

Он пришёл в себя от боли и нехватки воздуха – грудь раскололо, как хрупкий кувшин. Кто-то встряхнул его, окончательно приводя в чувство. Перед глазами плыло.

– Где вход, колдун? Мы потеряли вход!

Он тихо рассмеялся.

– Вы уже не уйдёте отсюда… как и я…

Ночь содрогнулась от их криков. Ожившие тени ночи терзали их. Упуат всё же отозвался ему, дал немного времени…

Он едва сумел подняться, удерживаясь за каменный уступ, равнодушно глянул на осквернителей, отбивавшихся от тёмных теней-псов. Только бы успеть…

Знакомая тропа словно сама ложилась под ноги, и чужая воля мягко подгоняла его, торопила к укрытию. Он знал, что заклинания не хватит надолго, что по его следу придут. Почему она вела его в свою последнюю обитель? Может, потому что больше было некуда идти…

Старое святилище маскировало потайной вход в туннели. Спотыкаясь, он спустился в скрытые переходы, вслепую прошёл по пути, который знал даже лучше, чем своё жилище, и бессильно опустился у дверей.

Печати были сорваны. Двери – распахнуты. Кто-то успел сюда раньше, чем он.

В умирающем теле уже не было сил. Он попытался приподняться, опираясь на руки… За спиной он слышал приближающиеся голоса. Нужно было засыпать проход, но тело не слушалось… Боги, неужели он так и не исполнит свой долг до конца!..

Знакомая лёгкая рука коснулась его плеча. Вскинув голову, он встретился взглядом с той, что уже не ходила тропами живых. Её мягкий голос он скорее ощутил, чем услышал.

– Ты сделал всё, что мог… Войди. Дай себе отдых… Мы будем вместе…

Её светлый силуэт истаял. Полыхнуло жаром. Показалось или он в самом деле увидел двухвостого пламенного пса, устремившегося в тёмный коридор? Чей это был дикий крик – разве такой могла исторгнуть человеческая гортань?..

Несколько шагов от входа до погребения показались длиннее, чем весь его путь сюда. Обессиленный, он обнял её саркофаг, коснулся губами высеченного в дереве лица. Кольцо тускло блеснуло в полумраке, и он чуть улыбнулся, вспоминая…

Истошные крики смолкли. Как во сне, он слышал её шаги. Она вошла жарким порывом ветра, обжигающим дыханием пустыни, и двери захлопнулись с тихим скрежетом. В темноте гробницы своим меркнущим взором он едва различал её зыбкий светящийся силуэт.

Боли не было, когда дыхание пустыни иссушило плоть на его костях, сохраняя его умирающее тело для вечности. Его имя было музыкой в её устах, сладостным зовом из-за грани.

– Анх-Джесер…