Эверил Уоррелл
Миссис Эверил Уоррелл Мерфи (1893–1969) получила образование в Университете Джорджа Вашингтона в Вашингтоне. Ее первая публикация состоялась в феврале 1916 года в журнале «Оверленд мансли». В отличие от большинства своих современников, писавших для палп-изданий, Уоррелл — автор совсем небольшого числа произведений: между 1926 и 1954 годами на журнальных страницах (главным образом в «Странных историях») было напечатано около двадцати ее рассказов. Среди мистических произведений Уоррелл, появившихся в «Странных историях» и затем неоднократно включавшихся в различные антологии, — рассказы «Извне» (апрель 1928 года), «Простейший закон» (июль 1928 года), «Не зови их по имени» (март 1954 года) и повесть «Жила-была маленькая девочка» (январь 1953 года). Она также написала для «Странных историй» повесть «Норна», которая была опубликована в феврале 1936 года под псевдонимом Лирев Моне.
Публикуемый в настоящем томе «Канал» — самый известный рассказ Уоррелл, впервые напечатанный в «Странных историях» в декабре 1927 года и впоследствии не раз включавшийся в жанровые антологии. Он также послужил сюжетной основой одного из эпизодов телесериала Рода Серлинга «Ночная галерея»; поставленный Леонардом Нимоем эпизод под названием «Смерть на барже», с участием Лесли Энн Уоррен и Лу Антонио, был впервые показан в эфире канала Эн-би-си 4 марта 1973 года.
Канал (© Перевод С. Теремязевой.)
Мимо спящего города, петляя, река течет, рядом тихо, как зверь, канал ползет.
Нет, я не собирался говорить стихами, хотя, согласитесь, в этой картине есть какое-то поэтическое очарование — тягостное и мрачное, как стихи По. Я испытал его на себе, ибо слишком часто бродил по заросшим травой тропинкам там, где черные деревья, жалкие лачуги и далекие фабричные трубы отражались в грязном, лениво движущемся потоке, больше напоминавшем стоячую лужу.
Я всегда любил ночные прогулки. Современная жизнь сделала нас скептиками, презирающими древние врожденные страхи, которые преследовали человечество на протяжении многих поколений. Нас спасает то, что мы не склонны бродить в одиночку. Мы выходим на ночные прогулки, однако наши цели находятся на ярко освещенных улицах или там, куда люди отправляются с компанией. Собираясь в далекое путешествие, мы ищем себе спутников. Мало кто из моих знакомых — и даже из всех жителей города — отважился бы один гулять ночью по тем тропинкам, и вовсе не из-за страха, а потому что так никто не делает.
Опасно быть не таким, как все. Опасно сворачивать с наезженного тракта. Эти опасности, подстерегавшие человечество на заре его существования и дальше, на протяжении столетий, имели реальную основу.
Месяц назад меня здесь никто не знал. Я только что вступил во взрослую жизнь — три месяца назад, весной, закончил колледж. Я был одинок и в ближайшее время не собирался заводить друзей, ибо всегда отличался склонностью к уединению.
Как-то раз я получил приглашение провести выходные в летнем лагере, где отдыхал мой коллега — мы работали с ним в одной фирме. Лагерь располагался на берегу широкой реки, прямо напротив города и канала, на высоком и крутом откосе, поросшем густым лесом. У самой воды, словно цветы, пестрели разноцветные палатки. По ночам, когда лагерь скрывался во тьме, вдоль берега виднелась лишь вереница искрящихся огоньков и крошечных фонариков, да над спокойной водой тихо звенела музыка. Тот берег никак не подходил для человека эксцентричного и любящего одиночество, но ближний берег — он наверняка оскорблял бы взоры обитателей лагеря, не будь река столь широка, — привлек меня сразу, как только я его увидел.
Проплыв на катере вдоль берега, мы повернули назад и пошли против течения. Я оглянулся, чтобы еще раз увидеть то, что оставалось за кормой: вонючая стоячая лужа, называемая каналом, скопление низких домиков, пустынная и узкая полоска земли между каналом и рекой, темные редкие деревья. Я решил, что непременно вернусь и исследую это место.
В те выходные я чуть не умер от скуки, зато вечер понедельника вознаградил меня сполна — мой первый вечер после возвращения в город, одинокий и свободный. Покончив с делами в офисе, я в полном одиночестве пообедал. Затем ушел к себе в комнату и проспал с семи до полуночи. Проснулся я, уже предвкушая исследование того восхитительно уединенного места, которое обнаружил. Я оделся, тихо выскользнул из дома, сел в машину, завел двигатель и покатил по освещенным улицам.
Я оставил машину на грязной мостовой, сбегавшей прямо к чернильно-черным водам канала, пересек узкий мостик и вышел туда, куда так стремился. Через несколько минут я стоял на старом бечевнике, где всего год назад мулы тянули суда вверх и вниз по реке. Я бодро шагал по берегу, и строй жалких лачуг, где жили жалкие люди, двигался рядом со мной, пока не отстал.
Мостик находился в северной части города, а канал проходил вдоль его западной границы. Десять минут ходьбы — и река вместе с убогими хижинами осталась позади, пустынная полоска суши стала шире и покрылась растительностью. Высокие деревья на противоположном берегу канала, подражая лачугам, строем сопровождали меня. Со стороны города послышался слабый звон колокола. Полночь.
Я остановился, наслаждаясь тишиной и покоем. Наконец-то я получил именно то, чего хотел. Я посмотрел на небо: по нему медленно ползли тяжелые облака, подсвеченные снизу тусклыми огнями города, отчего казалось, что они сияют сами по себе. Земля у меня под ногами, напротив, была совершенно черной. Я почти инстинктивно выбирал путь вдоль канала, едва различая в темноте более черную, чем сама ночь, воду и медленно ступая по утоптанной тропинке.
Но когда я вновь остановился и замер, возведя глаза к небу, а в моей голове начали возникать самые невероятные видения и образы, ощущение счастья и блаженства внезапно улетучилось, уступив место какому-то другому чувству. Страх был мне неведом — меня всегда притягивали такие места, пугавшие обычных людей. Однако теперь по моей спине побежали мурашки; наверное, то же самое испытывали наши предки, когда у них на загривке вставала дыбом шерсть. Я понял, что за мной следят, и боялся шевельнуться. Я застыл как вкопанный, глядя в небо. Затем сделал усилие и заставил себя встряхнуться.
Медленно, медленно, стараясь не спугнуть невидимого наблюдателя, я опустил голову и взглянул вперед — на верхушки деревьев, тихо покачивающиеся от порывов прохладного ночного ветерка, на черную массу деревьев и противоположный берег, где поблескивала поверхность канала с отражениями облаков. Привыкнув к темноте, я разглядел смутные очертания старой лодки или баржи, наполовину ушедшей в воду. Но что это? Мне кажется или на самом деле на крыше каюты видна облаченная в белые одежды фигура? Бледное правильное лицо… мерцающие глаза, как будто озаряющие лицо светом… Неужели я все это вижу сквозь тьму?
Да, сомнений быть не может, я видел эти глаза. Они блестели, как блестят в темноте глаза животных — фосфорическим блеском, к тому же красным! Впрочем, я слышал, что у некоторых людей в темноте глаза тоже светятся красным.
Но как здесь мог оказаться человек, к тому же девушка? В том, что это девушка, я был почему-то уверен. Такое личико могло быть только у девушки. Я видел его все яснее, поскольку привык к темноте и мог различать очертания предметов; возможно, этому помогло красное свечение глаз незнакомки.
Стараясь не нарушать тишину ночи, я тихо позвал:
— Эй, привет! Вы кто? Вы заблудились или упали с лодки? Вам нужна помощь?
Сначала ответа не было. Я слышал, как у моих ног тихо плещет вода. Налетел порыв ветра, и волны сильнее забили о берег. Весь день стояла жара, я вспотел и теперь трясся от холода.
— Не уходите. Можете со мной поговорить, если хотите. Я одна, но не заблудилась. Я… живу здесь. — Девушка ответила шепотом, но я услышал ее совершенно отчетливо.
Она жила здесь — в старой заброшенной лодке, наполовину затопленной в стоячей воде!
— Вы одна?
— Нет. Я живу с отцом, но он глухой и спит очень крепко.
Ветер ли стал холоднее, словно налетел с какого-то неведомого ледяного моря, или меня насторожил ее тон? И почему меня так влечет к ней? Внезапно мне захотелось прижать ее к себе, заглянуть ей в лицо, утонуть в этих глазах, мерцающих во мраке ночи. Мне захотелось… да, захотелось заключить ее в объятия и целовать ее губы…
Я сделал шаг к воде.
— Можно к вам? — спросил я. — Сейчас тепло, и я не боюсь промокнуть. Знаю, уже поздно, но мне бы хотелось посидеть с вами и поболтать — всего несколько минут, а потом я вернусь в город. Вам не скучно жить в таком месте?
Это вызвало ее решительный и необъяснимый протест. Девушка выкрикнула звенящим голосом:
— Нет! Нет, ни за что! Вам сюда нельзя!
— Может быть, завтра? Я могу прийти днем. Мы посидели бы у вас на лодке, или вы перебрались бы ко мне, на берег.
— Днем — нет! Никогда!
И вновь от изумления я лишился дара речи.
Судя по ее тону, она запрещала мне приближаться не из-за неподходящего времени. Без сомнений, любая здравомыслящая девушка назначает свидание днем, а незнакомка особо подчеркнула, что «днем — никогда», словно встреча с ней возможна лишь ночью.
На меня по-прежнему действовало какое-то колдовское очарование, словно в воздухе витал дурман, затуманивающий сознание и путающий мысли. Я проговорил:
— Почему «днем — никогда»? Вы хотите сказать, что я могу приходить сюда по ночам, но сейчас мне нельзя перебраться к вам? Почему? Вы боитесь за мою одежду, а сами не хотите перебросить доску и добраться до берега, чтобы немного посидеть со мной? Я приду еще раз, если мы с вами сможем спокойно разговаривать, а не кричать через воду. А если я приеду днем и представлюсь вашему отцу, что в этом плохого? Вдруг мы подружимся?
— По ночам отец спит, а днем сплю я. Поэтому я не могу встретиться с вами и познакомить вас с отцом. Если вы придете к нам днем, то, конечно, сами встретитесь с ним — и очень об этом пожалеете. А я в это время буду спать. Теперь вы понимаете, что я никогда не смогу представить вас отцу?
— Вижу, вы спите очень крепко, как и ваш отец.
В моем голосе слышалась досада.
— Да, у нас крепкий сон.
— И вы всегда спите по очереди?
— Всегда. Мы охраняем друг друга. Один из нас постоянно охраняет другого. С нами обошлись жестоко… в вашем городе. С тех пор мы живем здесь. И мы всегда начеку.
Обида улеглась, и мое сердце вновь потянулось к ней. Во мраке ночи она казалась такой бледной, такой беззащитной. Глаза окончательно привыкли к темноте, и я разглядел облик моей новой знакомой — если можно было считать знакомством разговор через черную гладь канала.
Печаль, царившая вокруг, и полное одиночество девушки усиливали мое сочувствие к ней. Но было и кое-что еще. В воздухе ощущалось нечто странное, на что я не сразу обратил внимание: меня пронизывал странный леденящий холод, не похожий на обычную ночную прохладу. Темнота давила на меня, лишая возможности дышать полной грудью, и ночь казалась на редкость душной. В воздухе вдруг прокатилась волна мертвящего холода — пронеслась и исчезла, не изменив температуры, как рябь, пробегающая по воде и исчезающая, не замутив поверхности.
Но и это еще не все. Я чувствовал неприятный запах — дух тлена и сырости, напоминающий о смерти и разложении. Даже мне, знатоку всего мерзкого и гадкого, приходилось делать над собой усилие, чтобы вытерпеть этот запах. Каково же этим людям, вынужденным постоянно вдыхать такие миазмы? Нет, лучше об этом не думать. Впрочем, девушка и ее отец наверняка давно привыкли к запаху. Несомненно, он исходил от застоявшейся воды канала и гниющей деревянной лодки, на которой нашли приют эти несчастные.
Приглядевшись, я увидел, что девушка болезненно худа, хотя ее лицо казалось весьма привлекательным. Платье болталось на ней, как на вешалке, однако она вовсе не походила на пугало. Я был уверен, что ее бледное овальное личико понравилось бы мне еще больше, если бы я взглянул на него поближе. Значит, я просто обязан был подружиться с членами этой странной команды, несущей вахту на полузатопленной лодке.
— Не лучшее вы выбрали место, — после паузы сказал я. — Даже не имея денег, можно найти что-то поуютнее. Но мне кажется, я могу вам помочь. Уверен в этом. Если вас унижали из-за нищеты, то я… я, конечно, небогат, но все же могу вас выручить. Позвольте одолжить вам немного денег или подыскать работу. Хотите?
Ее глаза, пристально наблюдавшие за мной, мерцали во тьме, как два маленьких озера, в которых отражается безоблачное небо. Сжавшись в комок, девушка сидела на крыше каюты. Внезапно она вскочила на ноги — одним резким, быстрым и гибким движением — и, прежде чем ответить, несколько раз прошлась взад и вперед.
— Так вы думаете, что поможете мне, если усадите за письменный стол и запрете в четырех стенах, если я потеряю свободу делать то, что мне хочется, и поступать по-своему? Ни за что! Лучше я буду жить в этой старой лодке или в одинокой могиле под звездами!
Мы явно были похожи, я и это странное существо, чье лицо я так старался разглядеть в темноте. Я сам ответил бы примерно так же, поскольку чувствовал то же самое, хотя ни разу не выражал свои мысли столь категорично. Моя размеренная, расписанная по часам жизнь — как она была скучна! Настоящая жизнь начиналась лишь по ночам, когда я выбирался из дому. Да, девушка права! Человек должен жить так, как ему нравится.
— Вы не представляете, как я вас понимаю, — ответил я. — И мне бы хотелось вновь с вами встретиться. Честное слово, я могу вам помочь. Отныне можете располагать мной. Прикажите — я все исполню. Клянусь!
— Клянетесь? Всерьез клянетесь?
В восторге от того, с каким пылом она восприняла мои слова, я торжественно воздел руку к темным небесам.
— Клянусь. Отныне и навсегда, клянусь.
— Тогда слушай. Сегодня тебе нельзя перебраться ко мне, и я тоже не сойду на берег. Я не хочу, чтобы ты поднимался к нам на лодку — ни сегодня, ни когда-либо. Тем более днем. Но не печалься. Я сама приду к тебе. Нет, не сегодня и не завтра — когда-нибудь. Может быть, не очень скоро. Я сойду на берег, когда вода в канале перестанет течь.
Должно быть, я невольным жестом выразил нетерпение или отчаяние. Ее слова означали «никогда». Разве может вода в канале перестать течь? Наверное, девушка угадала мои мысли. Она произнесла:
— Ты не понял. Я говорю серьезно: обещаю, мы с тобой встретимся здесь, на берегу. Вода бежит все медленнее и медленнее. Выше по течению канал уже пересох. Здесь, между шлюзами, вода еще просачивается и движется, хоть и медленно. Но наступит ночь, когда течение остановится, — и я приду к тебе. А когда мы встретимся, я попрошу тебя об одной услуге.
Вот такие обещания я получил в ту ночь. Девушка вновь уселась на крыше каюты, сжалась в комок и недвижным взором уставилась на меня. То есть мне казалось, что она смотрит на меня, но в следующее мгновение я в этом сомневался. И все же я чувствовал ее немигающий взгляд. Холодный ветер, про который я забыл во время нашего разговора, налетел вновь, зловонный запах тлена и гнили усилился.
Я вернулся домой перед самым рассветом, тихо поднялся по лестнице и проскользнул в свою комнату.
На следующий день я падал с ног от усталости. Шли дни, а я чувствовал себя все хуже — ведь человек не может обходиться без сна. Как безумный, бродил я по старому бечевнику и ждал, ночь за ночью, стоя напротив полузатонувшей лодки. Иногда я видел свою ночную даму, иногда — нет. Она почти не разговаривала со мной; время от времени она садилась на крышу каюты и позволяла любоваться собой до зари или до того момента, когда меня охватывал внезапный страх и я убегал домой, в свою комнату, там валился на постель и засыпал. Мне снились страшные сны, и я ворочался на постели до тех пор, пока мне на лоб не падали первые лучи солнца. Тогда я вскакивал, наспех одевался и мчался на работу.
Однажды я спросил ее, почему она поставила столь странное условие: вода в канале должна остановиться, чтобы она пришла ко мне. (Как жадно я всматривался в эту воду! Как часто бегал на берег лишь затем, чтобы в очередной раз увидеть грязный поток, в котором медленно плыли пузыри, пучки соломы, ветки и разный мусор!) Однако мои расспросы вызывали у нее лишь раздражение, и я перестал их задавать. Девушка решила покапризничать, пусть так. Мое дело — ждать.
Через неделю я снова задал ей вопрос, уже на другую тему. После чего усмирил свое любопытство.
— Никогда не спрашивай меня о том, чего не знаешь, иначе ты меня больше не увидишь!
Я всего лишь спросил, за что ее с отцом преследовали в нашем городе, что вынудило их искать убежища на старой лодке и где они жили раньше.
Чтобы не потерять ее доверие, я поспешил переменить тему. Но пока подыскивал слова, услышал ее тихий голос:
— Ужасно, ужасно! Эти домишки под мостом и вдоль канала, неужели они лучше моей лодки? Я задыхалась, я не могла там жить! У меня не было свободы, а теперь я свободна. Скоро я забуду все, чего не забыла до сих пор. Этот визг, крики и проклятия! Представь себе, что сидишь в одной из тех лачуг и дрожишь от страха за собственную жизнь!
Я не нашел слов для ответа. Удивительно, что она вообще снизошла до воспоминаний. Я понял одно: до того, как поселиться на старой гниющей лодке, она жила в одной из тех ужасных развалюх на берегу. Каждая из них выглядела как место преступления.
Покидая ее в ту ночь, я чувствовал себя готовым на все.
Однако на следующий день мне в голову закралась тревожная мысль. Я жил, как во сне, и впервые задумался о том, куда эта дорога может завести меня. Я вообразил, что в старых домиках вдоль канала таится ужас и девушка сбежала оттуда. Мне очень нравилась зловещая атмосфера тайны, окружавшая объект моих весьма необычных ухаживаний, но не слишком ли разыгралось мое воображение?
К этому времени у меня начались серьезные проблемы. Не то чтобы у меня появились враги, но за моей спиной начали шушукаться коллеги. Поразмыслив, я пришел к выводу, что еще немного — и меня объявят сумасшедшим, хотя пока еще со мной держались в высшей степени вежливо, стараясь лишний раз не беспокоить, что устраивало меня на все сто. Мучительно проживая очередной тягучий серый день, изнывая от бессонницы, чувствуя на себе косые взгляды коллег, я мечтал об одном: чтобы скорее наступила ночь.
Однажды я подошел к тому человеку, который приглашал меня в летний лагерь.
— Ты когда-нибудь обращал внимание на домики, что стоят вдоль канала со стороны города? — спросил я его.
Он бросил на меня странный взгляд. Видимо, понял, что я впервые хочу поговорить о чем-то очень важном.
— Странные у тебя вкусы, Мортон, — после недолгого молчания сказал он. — Я слышал, ты любишь бродить в уединенных местах. Советую тебе, держись подальше от этих домиков. Там сплошная грязь, и слухи о них ходят самые неприятные. Если будешь около них прогуливаться, можешь попасть в историю. Там произошло несколько убийств, а рядом обнаружили наркопритон. Скажи на милость, зачем они тебе понадобились?
— Они мне не нужны, — ответил я. — Просто мне интересно на них посмотреть, не заходя внутрь. По правде говоря, я слышал одну историю. Неважно, где. Ты говоришь, там кого-то убили? Так вот, я слышал, что в одной из лачуг жили отец и дочь, а потом что-то случилось, и все на них ополчились, а они сбежали из города. Ты что-нибудь об этом знаешь?
Барретт посмотрел на меня так, словно эта жуткая тема заставила его похолодеть от страха.
— Постой, я что-то припоминаю, — сказал он. — Об этом писали газеты. В поселке пропала маленькая девочка; все решили, что она погибла, и обвинили в ее смерти отца и дочь. Говорили, что они… боже, не хочу об этом вспоминать. Кошмар какой-то. Ребенка вскоре нашли — вернее, нашли то, что от него осталось. Тело было изуродовано до неузнаваемости, и все решили, что это сделано специально, чтобы скрыть причину смерти. На горле девочки зияла страшная рана, а умерла она от потери крови. Тело нашли… знаешь, где? В комнате той девицы. Правда, старик с дочерью успели сбежать до приезда полиции. Полицейские прочесали все окрестности, но беглецов не нашли. Неужели ты ничего не знал? Об этом писали все газеты.
Теперь я вспомнил ту историю. И вновь в мою душу закрались страшные сомнения. Так кем же — или чем — была девушка, похитившая мое сердце?
Измученный усталостью, преследуемый страшным наваждением, мой разум отказывался воспринимать реальность. Я чувствовал себя как лунатик, когда инстинкт предупреждает его об опасности, не давая подходить к самому краю крыши.
В голове возникали страшные картины. Я читал, что существуют женщины-убийцы, постоянно испытывающие жажду крови, а еще есть привидения или призраки. Имя им легион, о них можно прочитать во множестве старинных книг о нечистой силе, и их жажда крови не исчезает и после смерти. Вампиры, вот как их называют. Днем они мертвы, а ночью превращаются в злых духов, бродят в собственном обличье, в виде летучих мышей или зверей и убивают тела и души своих жертв. Тот, кто умирает от «поцелуя» вампира, сам становится вампиром. Я не раз читал о таких вещах.
Я перебирал в памяти все, что знал о живых мертвецах, и вот что вспомнил: одну преграду они не в силах преодолеть, и эта преграда — текущая вода.
В ту ночь я, как обычно, отправился на берег канала, полностью сознавая свое жалкое положение. Не осталось сомнений — я стал жертвой колдовства более сильного, чем моя слабая воля. Я вышел на берег в тот момент, когда часы на городской башне начали отбивать полночь. Луны не было, небо затянули тучи. Где-то на горизонте вспыхивали зарницы, словно за гранью мира горели невидимые огни. В их зловещих отблесках я увидел кое-что новое: между старой лодкой и берегом темнело что-то длинное и тонкое — узкая доска! В тот момент я понял, что затеял игру с силами зла и они не собираются меня отпускать. Нет, они вцепились мне в горло мертвой хваткой. Зачем я пришел сюда? Почему? Не потому ли, что наложенные на меня чары обладают большим могуществом, чем то, другое, чистое и высокое, что зовется любовью?
Сзади хрустнула ветка, и что-то коснулось моей руки.
И тут началось то, что снилось мне в страшных снах. Даже не поворачивая головы, я знал, что прекрасное бледное лицо со сверкающими дивными глазами приблизилось к моему лицу. Она была совсем рядом, стоит только протянуть руку — и можно коснуться ее гибкого стана, который я так давно мечтал заключить в объятия. Наверное, мне полагалось испытывать блаженство, ведь исполнились мои желания, но я чувствовал лишь невероятную, гнетущую духоту и отвратительную вонь, наполнившую неподвижный воздух. Тело обдавали порывы ледяного ветра, всегда налетавшего в этом месте, заставляя меня дрожать от холода. Но это был не ветер, потому что листья на деревьях не шевелились, словно давно увяли.
Медленно, с усилием, я повернул голову.
Две руки обхватили меня за шею. Бледное лицо придвинулось совсем близко, так что теплое дыхание овевало мою щеку.
И вдруг мое сердце затрепетало, и все хорошее, что еще оставалось в моей испорченной натуре, всколыхнулось в едином протесте. Мне хотелось приникнуть губами к этому красному рту, раскрывшемуся передо мной, как темный цветок; я жаждал его — и вместе с тем испытывал непреодолимый ужас. Вырвавшись из объятий девушки, я крепко сжал тонкие руки, только что обнимавшие меня за шею.
Я стоял на тропе, лицом к городу. Жаркую духоту летней ночи нарушил глухой раскат грома. Вспышка молнии разорвала небо пополам, осветив всю вселенную. Тучи стремительно неслись, гонимые воздушными потоками в верхних слоях атмосферы, и приобретали уродливые, фантастические формы, а воздух над самой землей был недвижим. В отдалении, возле канала, зловещие отблески молний как будто специально зависали над рядами отмеченных проклятием убийства жалких лачуг, где бродил призрак мертвого ребенка.
Не сводя глаз с этих домиков, я отстранился от бледного лица с горящими глазами, с трудом высвободился из цепких объятий. Прошло долгое мгновение. Зарево погасло, и мир погрузился во тьму. Но на мое лицо падали отблески гораздо более страшного огня — огня горящих глаз, неотрывно смотревших на меня, пока я машинально вглядывался в темнеющий вдали ряд лачуг.
Эта девушка, эта женщина откликнулась на мои неразумные просьбы и пришла ко мне, но она не любила меня. Она не любила меня — но это еще не все. Она увидела, что я смотрю туда, где осталось ее ужасное прошлое, и — я был в этом уверен — поняла, о чем я думаю. Она поняла, почему я испытывал ужас при виде тех домиков, и поняла, что тот же ужас внушает мне сама. За это она меня возненавидела лютой ненавистью, на какую не способно ни одно живое существо.
Какой человек мог вместить в себя ту ненависть, которую я, дрожа с ног до головы, видел в ее взгляде? Там пылал огонь, напоминающий не сияние женских глаз, а адское пламя.
В тот же миг все мое спокойствие улетучилось. Я осознал, что попал в кошмарную ситуацию, откуда не было выхода. Все это происходило на самом деле, я не мог проснуться и стряхнуть с себя страшные видения. Сейчас, записывая эти строки, я вновь испытываю ту же панику. Она возрастает, так что скоро мне придется отложить ручку. Если бы не твердая решимость исполнить свой долг, я бы уже выскочил на улицу и с дикими воплями бежал куда глаза глядят, пока меня не поймают и не посадят в комнату с крепкими решетками на окнах. Возможно, там я бы почувствовал себя в безопасности…
Я до сих пор вздрагиваю от ужаса, стоит мне вспомнить тот взгляд, полный ненависти, и горящие красным огнем глаза. Я хотел бежать, но две тонкие руки удержали меня, крепко схватив за руку. Я избежал смертельного поцелуя, но не смог отказаться от обещания, которое я дал.
— Ты обещал, ты поклялся, — прошептала она мне в самое ухо. — И сегодня ты сдержишь клятву.
Моя клятва… да, я должен ее сдержать. Ведь я воздел руку к темным небесам и поклялся, что исполню любое ее желание. Я поклялся по собственной воле, без принуждения.
Нужно спасаться.
— Позволь, я помогу тебе вернуться на лодку, — забормотал я. — Ты не испытываешь ко мне никаких чувств, и я тоже, как ты сама убедилась, тебя не люблю. Я пойду в город, а ты возвращайся к отцу и забудь человека, нарушившего твой покой.
Смех, прервавший мои слова, я не забуду никогда.
— Ах вот как, ты меня больше не любишь! А я тебя ненавижу! Ты думаешь, я мучилась столько месяцев ради того, чтобы сейчас вернуться назад? Я спала, когда в канал пустили воду, и не смогла отсюда выбраться, потому что такие, как мы, не могут преодолевать водные потоки. А теперь, когда мы с отцом наконец-то можем освободиться, ты предлагаешь мне вернуться на старую лодку? Да как ты смеешь! Я так долго ждала этой ночи! Мне было так одиноко, так хотелось есть… Но ничего — теперь мне принадлежит весь мир! И это благодаря тебе!
Я спросил, чего она от меня хочет, хотя уже понял, что ей нужно. Она хотела перебраться на тот берег реки, где находились летние лагеря. Воспользовавшись моим ужасом на грани безумия, она сломила мою волю и заставила меня подчиниться. Я должен взять ее на руки и перенести по длинному мосту на ту сторону реки, где в этот час не было ни одной лодки.
В ту ночь мой обратный путь был долгим, очень долгим. Она шла позади меня, а я смотрел вперед и больше никуда. Только проходя мимо лачуг, я увидел их отражение в воде канала и невольно содрогнулся. Я вспомнил об убийстве ребенка, в котором обвиняли эту женщину, и о том, что она может прочитать мои мысли.
Помню, как мы подошли к длинному и широкому мосту, переброшенному через реку. В это время началась буря, и на нас обрушились потоки воды. Помню, как я шагал по мосту и отчаянно пытался удержаться на ногах, словно речь шла о моей жизни, а кошмарное создание, которое я нес на руках, прижималось ко мне и склоняло голову мне на плечо. Это существо с бледным лицом внушало мне такой смертельный ужас, что я перестал видеть в нем женщину.
Гроза еще бушевала, когда мы сошли с моста на другом берегу реки. Она одним гибким движением высвободилась из моих объятий. И вновь я шел за ней помимо собственной воли, а деревья стегали меня ветвями, и при вспышках молний, озарявших небо, я видел бледную изнанку листьев.
Мы все шли и шли; ветер отрывал от деревьев большие ветки, с шумом падавшие на землю, но каким-то чудом — вернее, к несчастью — ни одна из веток нас не задела, и мы не погибли под поваленным деревом. Река разбушевалась не на шутку; дождь мощными струями хлестал пенистые волны, придавая им фантастические очертания. Тучи были похожи на демонов, стремительно пролетающих по небу.
Мы крадучись пробирались мимо палаток. Одни были темными, в других за брезентовыми стенами мерцал тусклый свет фонаря.
Моя спутница остановилась возле одной из палаток, небрежным жестом приказав мне удалиться. Я видел ее темный силуэт у входа, затем ее тень увеличилась и стала расплывчатой, когда она вошла внутрь. Я слышал, как она произнесла своим тихим и жутким голосом, очаровавшим меня с нашей первой встречи:
— Простите, я заблудилась. Позвольте немного посидеть у вас, я очень устала и замерзла.
Я знал, кого перенес на руках через реку. Знал, что сейчас произойдет. Сейчас она его поцелует — и…
Меня она не удостоила поцелуем вампира. Я был лишь инструментом, позволившим ей попасть в мир живых людей. Теперь я мог идти на все четыре стороны. Сегодня, в этой палатке, она наконец-то утолит свой голод. Я понял это по ее тону.
Из палатки доносились приглушенные голоса; о чем они говорили, я не слышал, хотя мог догадаться. Что мне было делать? Поднять тревогу? Ворваться в палатку и крикнуть мужчине, собравшемуся провести ночь с красивой женщиной, что она вампир? Если меня запрут в сумасшедшем доме, я не спасу мир от зла, которое сам выпустил на свободу.
Опустив голову, я побрел к воде. Дождь стихал, ветер тоже. Где-то неподалеку вздыхали камыши. Волны успокоились и тихо плескались о камни. В тучах показались просветы; я стоял, погрузившись в глубокое раздумье. Из-за пелены тумана выглянула тусклая луна.
Внезапно я понял, что надо делать. Сейчас, когда я записываю свои последние слова, я знаю, что именно этого я и хочу. Если любовь и ненависть сродни друг другу, то же самое можно сказать об очаровании и ужасе. Когда моя чудовищная возлюбленная забралась в палатку к другому мужчине, я осознал, несмотря на ужас и отвращение, что не смогу без нее жить.
Она не подарила мне поцелуй вампира. Но я его получу и избавлю людей от проклятия. Я заслужил это — отдав свою душу. Я знаю, какое исступление и восторг умеют вызывать в нас силы зла, и позабочусь о том, чтобы этого не узнал больше никто.
Все-таки удивительно устроена наша жизнь — после счастливого детства и беззаботной юности мы вступаем в пору бесконечных тревог и испытаний. У меня был молодой дядя, обожавший истории о рыцарях так же, как я любил разные ужасы. Когда я был еще мальчишкой, он выстругал, мне деревянный меч. Отправляясь волонтером на войну в одну из так называемых «независимых стран», он заострил у меча лезвие. Дядя погиб в первом же бою, далеко от родной земли. С тех пор меч висел у меня в комнате, и я никогда не брал его в руки.
Начался рассвет, тусклый, размытый дождем. Я не видел, куда они пошли, но знал: любовник понесет ее назад через мост, перекинутый над бушующей водой. И поскольку она то, что она есть, она непременно вернется на старую лодку. И будет спать там до следующей ночи.
Тогда я приду к ней. Я возьму с собой острый деревянный меч и спрячу его за спиной.
«Я пришел, чтобы остаться с тобой навеки, — скажу я. — Мне не нужны другие женщины, я вижу только твое лицо, бледное и прекрасное. Ради твоего поцелуя я отвергну небеса, я отправлюсь в ад и буду счастлив. Поцелуй меня».
А потом я достану деревянный меч, поскольку дерево смертельно для вампиров во все века. Я взмахну деревянным мечом — и…
