Фредерик Итатиус Коулс (1900–1948) — британский писатель, член Королевского литературного общества и почетный член Литературно-художественного института Франции, наградившего его в 1936 году серебряной медалью.

При жизни автора были опубликованы два сборника его рассказов о сверхъестественном: «Ужас Эбботс Грейндж» (Лондон: Фредерик Маллер, 1936), куда вошел «Безголовый прокаженный» — первый опубликованный им рассказ, и «Вой ветра в ночи» (Лондон: Фредерик Маллер, 1938).

Произведения Коулса, несмотря на обилие восхищенных отзывов, принято считать подражанием другим представителям «страшного» жанра, в первую очередь М. Р. Джеймсу.

Столь же очевидно влияние на Коулса киноверсии стокеровского «Дракулы» (1931) — самый известный его рассказ «Вампир из Кальденштайна» воспроизводит знаменитую реплику, произнесенную в фильме Белой Лугоши: «Я не пью… вина».

Третий сборник рассказов писателя, «Страх шествует в ночи», не был опубликован при его жизни, однако стараниями издателя и исследователя литературы ужасов Хью Лама все же увидел свет в 1993 году. В этом же сборнике был впервые напечатан и помещенный ниже рассказ «Княгиня тьмы».

Весной 1938 года я отправился в Будапешт с одним деликатным поручением. Дело в том, что в последнее время дипломатические круги как минимум пяти европейских стран находились в полном замешательстве из-за некоей княгини Бешшеньи — эту даму после нескольких якобы случайных появлений в венгерской столице заподозрили в международном шпионаже. Впервые она привлекла к себе внимание в 1925 году, когда внезапно приехала в Будапешт и столь же внезапно покинула его через два месяца, бросив своих безутешных поклонников. Примерно через год ее вновь увидели в свете, после чего княгиня стала время от времени наезжать в столицу, проводя в ней от полутора до трех месяцев.

О княгине Бешшеньи поползли самые ужасные слухи. Говорили, что ее отъезды странным образом совпадали с таинственной смертью мужчин, которые, по слухам, были ее любовниками. Нашлись и такие, кто уверенно заявлял, что у печально известного коммунистического деятеля Белы Куна есть одна близкая знакомая, удивительно похожая на княгиню Бешшеньи, и она лично инспирирует кровавые вакханалии правящего режима. Впрочем, это заявление сочли пустой болтовней — кто поверит в историю о гордой аристократке, связавшейся с отъявленным негодяем, на время захватившим бразды правления венгерским правительством?

Никто не мог припомнить, чтобы хоть раз встречался с княгиней ранее 1925 года. О ней было известно только то, что принадлежит она к древнему венгерскому роду и, по-видимому, обладает несметным богатством. Ее притязания на поместье на границе с Трансильванией не вызвали никаких вопросов, поскольку на карте Венгрии всегда существовало и существует до сих пор место под названием Бешшеньи. История о шпионаже также не выдерживала критики, ибо, как выяснилось, Будапешт был единственным городом, куда приезжала таинственная княгиня. И все же в некоторых кругах информацию о шпионаже восприняли всерьез, в результате чего мне и пришлось отправиться в Венгрию. Моя задача была предельно проста: познакомиться с княгиней и по возможности выяснить ее прошлое.

В те годы — я имею в виду период между двумя мировыми войнами — Будапешт был популярным курортом и излюбленным местом для мошенников всех мастей. Чудный город любви и романтики; до сих пор я грустно вздыхаю, вспоминая мерцание огоньков по берегам Дуная, залитую огнями огромную статую святого Геллерта и вечную цыганскую музыку, звенящую в ночи.

Одним из наших агентов был Иштван Зичи, с которым я подружился во время своих неоднократных поездок в Венгрию. Этот приятный молодой человек имел титул графа и вращался в высшем свете. Радушно встретив меня на вокзале Нюгати, он весело болтал о разных пустяках, пока мы ехали до отеля «Дунапалота», где для меня был заказан номер. Когда мы вошли в номер, я рассказал Иштвану о цели своего приезда. Он, к моему удивлению, сразу стал серьезным и несколько встревожился.

— Не нравится мне это, друг мой, — сказал он. — Княгиня действительно необычная женщина, однако принимать ее за шпионку — это, знаешь ли, смешно. По-моему, она воплощенное зло и поклоняется дьяволу. — Он быстро перекрестился и, заметив мою невольную улыбку, продолжал: — Ах, ты смеешься и думаешь, что Иштван поддался суевериям? Но я венгр и знаю, как сильны у нас старинные поверья. Что нам известно о княгине Бешшеньи? Дама приезжает в Будапешт, проводит там несколько месяцев и возвращается в свой замок, расположенный неподалеку от Арада. Там никто никогда не бывал, и я слышал, что замок давно превратился в руины. Как только княгиня покидает столицу, странным образом умирает какой-нибудь молодой человек, кому она соизволила подарить свою любовь. Подожди, ты сам ее увидишь. Мурашки по коже побегут, помяни мое слово.

— Однако меня уверяли, — возразил я, — что княгиня обворожительна.

— Конечно, она красавица, — ответил Иштван. — Но мне такая красота не по вкусу. Змея тоже красива — для того, кто любит змей. И вот еще что: где ее родственники? Княгиня часто рассказывает о своем отце, однако тот ни разу не приезжал в Будапешт. Более того, ни один человек его никогда не видел.

— Сам знаешь, порой родственники могут стать досадной помехой, — смеясь, ответил я. — Возможно, дама предпочитает их скрывать.

— Похоже, дама предпочитает скрывать и многое другое, — заметил Иштван. — Хорошо, мой друг, я тебе помогу. Откровенно говоря, работа у тебя незавидная. Завтра вечером тебе устроят встречу с княгиней, а выводы делай сам. Одно тебе скажу: если она и шпионка, то шпионит она в пользу джентльмена, с рогами на голове.

На следующий вечер в «Астории» меня представили княгине. Иштван тщательно продумал мою легенду, и я превратился в богатого английского аристократа, посетившего Венгрию на пути в Константинополь.

Трудно описать княгиню и первое впечатление о ней. Это была стройная женщина среднего роста с темно-рыжими волосами и пронзительными зелеными глазами. Я бы дал ей лет тридцать; ее бледное лицо и белые руки казались совершенно бескровными, а губы, напротив, были неестественного ярко-красного цвета. Она протянула мне для поцелуя ледяную руку и улыбнулась, обнажив острые, словно клыки, зубы. На протяжении вечера я присматривался к ней и чувствовал смутное беспокойство. Оживленно болтая и весело смеясь, она походила на обычную молодую женщину, но, когда замолкала, напоминала древнюю старуху. Ни единая морщинка не портила ее прелестное личико, но по временам это лицо превращалось в застывшую маску, вырезанную из слоновой кости много веков назад. Глаза княгини, в лучах света сверкавшие изумрудами, в тени становились почти черными.

Она оживленно обсуждала всевозможные темы — от политической обстановки в мире до пьесы, идущей в Национальном театре. За вечер княгиня съела лишь пару персиков и выпила немного минеральной воды. Как выяснилось впоследствии, это была ее обычная пища; никто никогда не видел, чтобы она ела что-то более существенное. Я заметил, что главный скрипач цыганского оркестра очень старался держаться от нее подальше; когда же спустился в зал, чтобы поиграть гостям, то обходил наш столик, а если и приближался к нам, то держался за спиной княгини. В какой-то момент она резко обернулась и что-то ему сказала — и я увидел, как в глазах цыгана мелькнул страх.

Потом я еще несколько раз встречался с княгиней, и она неизменно радовалась моему обществу. Через неделю мы стали с ней довольно близкими друзьями; честно говоря, я находил ее весьма привлекательной, хотя иногда, сам не знаю почему, испытывал необъяснимый страх. Однажды мы танцевали в «Хунгарии»; когда вечер подошел к концу, княгиня попросила меня вызвать такси и отвезти ее домой — она снимала квартиру в одном из старинных дворцов Буды. Мы проезжали по цепному мосту Сечени, когда на крутом повороте машину сильно качнуло и княгиня невольно прижалась ко мне. Я обнял ее за плечи; она подняла голову и заглянула мне в глаза. В ее взгляде читался такой явный и страстный призыв, что я не выдержал, наклонился и крепко поцеловал ее в красные губы. Она приоткрыла рот, и тут я почувствовал, как ее острые зубы чуть прикусили мою нижнюю губу. Все это длилось не более секунды, и в следующее мгновение княгиня быстро отодвинулась, издав долгий вздох удовлетворения. Затем тихо рассмеялась. В ее смехе не было и тени веселья; я с неприязнью подумал, что княгиня злорадствует, достигнув некоей цели. Это впечатление только усилилось, когда при расставании она тихо сказала:

— Теперь ты мой навсегда. Сегодня ты увидишь меня во сне.

В ту ночь я действительно увидел ее во сне, и должен признаться, что не хотел бы пережить такое еще раз. Как обычно, перед сном я немного почитал, потом выключил свет и приготовился уснуть. Наверное, я уже начал засыпать, поскольку то, что последовало далее, могло произойти только во сне, хотя и казалось мне явью. Внезапно в окно моей спальни скользнул зеленый луч света, и по нему в комнату тихо вплыла княгиня Бешшеньи. На ней было длинное белое одеяние, ее глаза сверкали, как холодные изумруды, а изо рта торчали неестественно длинные зубы. Я лежал, не в силах шевельнуться, и чувствовал, что эти зубы сейчас сомкнутся на моем горле. Вот она подходит ближе… из ее рта стекает тягучая слюна. Она откидывает одеяло, склоняется надо мной и одним движением, как змея, впивается мне в шею. Но тут раздался глухой стук, словно костью ударили по металлу, и я понял, что зубы вампирши наткнулись на серебряное распятие, которое я всегда носил на шее. С горестным воплем, полным муки и ярости, она отшатнулась, и ее бледное лицо стало меняться самым ужасным образом. Щеки ввалились, глаза превратились в пустые глазницы, на месте рта зияла черная дыра — передо мной стоял не человек, а иссохший труп… Я проснулся в холодном поту и огляделся по сторонам. Окно спальни было распахнуто, ночной ветер колыхал занавески. Больше в ту ночь я не смог уснуть.

На следующий вечер мы с Иштваном отправились на гала-концерт в оперный театр. Княгиня была уже там в сопровождении нескольких поклонников из немецкого посольства. В антракте мы отправились к ней в ложу, чтобы засвидетельствовать почтение. Я сразу увидел тонкий белый шрам, пересекавший ее рот судя по всему, ожог, оставленный раскаленным металлическим стержнем. Заметив мой взгляд, княгиня делано засмеялась и пробормотала что-то про небрежное обращение с горящей сигаретой.

В следующий раз уж встретились примерно через неделю — случайно пересеклись в «Аллаткерте», Будапештском зоологическом саду. Из-за ненастной погоды в парке было безлюдно; я наткнулся на княгиню около вольера с сибирскими волками. Перебравшись через ограждение, она подошла вплотную к клетке и ласкала зверей, просунув руку сквозь прутья. Я с удивлением увидел, что громадные свирепые звери вели себя как домашние собаки — они ластились к княгине и лизали ей руку.

— Осторожнее! — воскликнул я, подойдя ближе. — Не стоит дразнить их таким лакомым кусочком.

— Они мне ничего не сделают, — ответила княгиня. — Я привыкла к волкам и знаю, когда они опасны.

Отступив от клетки, она подошла ко мне. Мы немного постояли, наблюдая за животными, после чего я пригласил ее перекусить со мной в ресторане. Она извинилась и ответила, что никогда не ест между обедом и ужином, но с удовольствием просто посидит со мной и посмотрит, как я буду пить кофе. Мы зашли в полупустое кафе, сели за столик у стены и завели беседу. Внезапно княгиня спросила:

— Скажите, вы католик?

Я ответил утвердительно. Она продолжала:

— В таком случае у вас наверняка есть какой-нибудь крестик или ладанка, чтобы подарить мне на память? Завтра я уезжаю. Возможно, мы с вами больше не увидимся.

— У меня есть крестик, — ответил я. — Но, видите ли, он мне дорог как память, мне не хотелось бы его отдавать. Пойдем лучше в город, и в честь нашей дружбы я куплю вам какой-нибудь милый сувенир.

— Нет! — довольно резко воскликнула она. — Мне нужна ваша личная вещь, что-то такое, что вы всегда носите с собой. Я успела к вам привязаться, и мне хотелось бы сохранить воспоминания об этих счастливых днях.

Увидев лихорадочный блеск в ее зеленых глазах, я понял, что ей нужен именно мой крест, и ничто другое. Вместе с тем я понимал, что этот крестик — мое единственное оружие, что без него я окажусь во власти неведомых сил. Я очень осторожно переменил тему, и мы принялись весело болтать о разных пустяках. Затем я проводил княгиню к выходу из зоосада, где она остановила такси и протянула мне руку на прощание. Когда я прижался губами к ее холодным пальцам, она шепнула:

— Ты отказал мне в моей просьбе, но знай, крест тебя не спасет. Ты мой навсегда. Я подожду. Ничего, ждать я умею.

Красные губы княгини скривила безжалостная улыбка. Она что-то отрывисто бросила шоферу, и машина умчалась.

Не на шутку встревожившись, я разыскал Иштвана и поведал ему о событиях минувшего утра. Он слушал молча; я рассказал ему и об отношении княгини к волкам, и о ее горячем желании заполучить мой крестик, и о том кошмарном сне.

— Все это подтверждает мои подозрения, — сказал Иштван. — Эта красивая женщина вовсе не та, за кого себя выдает. Если я скажу тебе, кто она на самом деле, ты, боюсь, не поверишь. Тем не менее я убежден, что хотя бы ради собственной безопасности ты должен постараться остановить эту дьяволицу. Ты не мог бы повторить свой рассказ профессору Отто Немецу?

— Ты имеешь в виду знаменитого исследователя и автора множества ученых книг и монографий об оккультизме? — спросил я.

— Именно. Профессор очень интересуется нашей княгиней и, возможно, сможет дать тебе несколько ценных советов.

— С удовольствием встречусь с ним, — ответил я. — Я читал его работы, и если Немец хоть отчасти похож на свои книги, то он поистине замечательный человек.

— Обещаю, он тебя не разочарует, — сказал Иштван.

Мой друг отвез меня на квартиру профессора Отто Немеца и представил нас друг другу. Выполнив все необходимые формальности, Иштван сослался на занятость и оставил меня наедине с хозяином. Профессор оказался вовсе не таким, каким я его себе представлял. Вместо высокого и сурового ученого мужа я увидел маленького толстенького человечка с веселыми блестящими глазами. Как только Иштван ушел, профессор первым делом подвел меня к окну, чтобы я насладился потрясающим видом на Дунай, открывающимся с балкона его квартиры. Зрелище, представшее моему взору с высоты четвертого этажа, было поистине чудесным: серебряная лента реки, королевский дворец и церковь Коронации, а за ними, далеко на севере — панорама окутанных голубой дымкой гор.

Внезапно профессор затащил меня обратно в комнату, закрыл окно и сказал:

— А теперь к делу.

Усадив меня на стул, он достал из кармана связку ключей, отпер один из выдвижных ящиков письменного стола, осторожно вынул оттуда завернутый в зеленое сукно небольшой сверток, развернул и протянул мне. Это был написанный маслом портрет княгини Бешшеньи; художнику удалось на редкость точно передать злобный блеск изумрудных глаз и хищный изгиб красных губ.

— Удивительное сходство! — воскликнул я. — Как зовут художника?

— Не зовут — звали. Портрет написал Николаш Эрдеши, который — вы, вероятно, удивитесь — умер в тысяча пятьсот втором году.

— Не может быть! — неуверенно возразил я. — Здесь явно изображена княгиня Бешшеньи, а из ваших слов выходит, что ей больше четырехсот лет!

— Совершенно верно, — ответил профессор и, придвинувшись ко мне, тихо сказал: — Полагаю, именно таков настоящий возраст княгини. За эти четыреста лет она принесла миру немало бед. Не подумайте, что я сошел с ума. Выслушайте меня, прежде чем объявлять мою теорию фантастическими измышлениями.

Профессор предложил мне сигарету, раскурил трубку и продолжал:

— В некоторых районах Венгрии, точнее, в Трансильвании до сих пор верят в существование вампиров. На протяжении многих веков люди считали, что эти существа с помощью черной магии умеют поддерживать в себе жизнь даже после смерти. Книга Иоганна Кристофера Херенберга «Philosophicae et Christianae Cogitationes de Vampiris» доказывает нам, что этот вопрос давно занимал ученых. Вампиры питаются кровью живых мужчин и женщин; когда питания достаточно, они могут разгуливать среди живых и вести себя как обычные люди. Поскольку время и расстояние не имеют значения для вампира, он может покинуть свою могилу, отправиться к людям и жить среди них около шести месяцев. Вампирская жажда живой крови напоминает любовную страсть, на что и покупается большая часть его жертв. Обычно вампир не боится надолго оставлять «дом» — если, конечно, может обеспечить себе достаточное питание. Лежа в могиле, он сохраняет вид живого человека; так он может существовать многие сотни лет, изредка выходя на поверхность, чтобы пить человеческую кровь. Известно, что в этой части Европы до сих пор живут потомки старинных родов, на которые за какие-то провинности в Средние века было наложено проклятие вампиров. Бешшеньи — один из таких родов. В пятнадцатом веке несколько представителей этого рода запятнали свою честь, связавшись с черной магией. Князь Лоранд был худшим из них. Он продал душу дьяволу и заставлял свою дочь, княгиню Гизеллу, участвовать в мерзких ритуалах сатанистов. Постепенно Гизелла стала убийцей, она внушала ужас всей округе и несла смерть, за что и была казнена в тысяча пятьсот шестом году. К несчастью, из уважения к знатному роду княгиню похоронили в часовне замка Бешшеньи. Лучше бы ее сожгли! Я убежден, что и она, и ее отец выходят из могил, чтобы пожить среди людей. В разные времена эта женщина появлялась в разных странах. Вам она известна под именем княгини Бешшеньи.

— Нет, не могу поверить в такие сказки! — прервал я профессора. — Готов поклясться, что княгиня — женщина из плоти и крови. К тому же сомневаюсь, что ваша теория построена на научной основе. В конце концов, на дворе двадцатый век!

— Да, княгиня действительно существо из плоти и крови, — отозвался Немец. — Только этой плоти более четырехсот лет. Я понимаю, мои слова отдают средневековым мракобесием, и все же я уверен, что не ошибаюсь. Более того, я собираюсь вам это доказать, а заодно избавить мир от дьявольского отродья. Венгры — народ суеверный, и вряд ли среди них я найду себе помощника. Вы англичанин и сможете мне поспособствовать. Если, конечно, захотите.

— Но как это возможно? — взволнованно спросил я, вспомнив обо всех странных происшествиях, случившихся со мной после знакомства с княгиней. Невольно я начал верить словам профессора.

— Не хотите ли поехать со мной в замок Бешшеньи? — предложил маленький профессор. — Гарантирую полную безопасность от живых мертвецов, однако не обещаю, что вам там понравится. Как я успел понять, вы человек хладнокровный и вряд ли испугаетесь того, что останется в вашей памяти навечно.

— Я не боюсь ничего, что поддается объяснению, но ваш рассказ я постигнуть не в состоянии, — ответил я. — По долгу службы я обязан знать об этой женщине все, поэтому я помогу вам. Даже поеду с вами в замок Бешшеньи.

— Отлично! — воскликнул Немец. — Не будем терять время. Отправляемся завтра в девять утра. Кстати, было бы неплохо заглянуть в Национальный архив Венгрии и поискать информацию о семье Бешшеньи.

Профессор подхватил шляпу и трость, и вскоре мы шагали по Хорти-Миклош-Ут. Возле моста профессор остановил такси, мы переехали через реку в Буду, там вышли возле церкви Коронации, рядом с которой, на Бечикапу-Тер, находится современное здание Национального архива. Вскоре мы беседовали с любезным служителем. По венгерской традиции, он сначала предложил нам распить бутылку вина. Затем мы изложили ему цель нашего визита.

— Да, — сказал он. — Я слышал об этом замке, но, насколько я помню, он расположен на спорной территории. Я предоставлю вам всю информацию, какую смогу собрать.

Наш новый знакомый позвонил в колокольчик, вызвал младшего сотрудника и приказал принести необходимые документы и карты. Разложив бумаги перед собой, он сообщил поразительную вещь: оказывается, семья Бешшеньи — во всяком случае, та ее ветвь, что владела замком, — полностью вымерла в 1723 году.

— Как же так, — удивился я, — ведь княгиня Бешшеньи хорошо известна в высшем свете Будапешта!

— Возможно, она происходит из другой ветви, — ответил архивист. — Замок Бешшеньи со всеми прилегающими землями перешел в государственную собственность уже в середине прошлого века. В настоящее время замок — не более чем живописные руины. Из документов следует, что до начала войны за ним присматривал сторож. После подписания Трианонского договора связь с поместьем Бешшеньи, оказавшимся на спорной территории, была утеряна. Говорят, тяжба за земли идет до сих пор. Если хотите туда съездить, это нетрудно, только вряд ли при замке остался хотя бы один смотритель. За последние двадцать — тридцать лет поместьем никто не интересовался.

Мы поблагодарили архивиста за помощь, попрощались и вернулись в Пешт.

На следующий день, ровно в девять часов, профессор был у меня. Разложив на столе карту, он показал мне дорогу, по которой нам предстояло добираться до замка.

— До поместья, — сказал он, — чуть больше сотни английских миль. Только, боюсь, последнюю часть пути придется проделать по скверной дороге, так что до замка мы доберемся не раньше позднего вечера. Было бы неплохо заночевать там. Ну как, сможете выдержать такое испытание?

— Раз уж ввязался в это дело, — ответил я, — я в вашем распоряжении. Если вы считаете, что нужно провести ночь в замке, так оно и будет.

— Превосходно! Да, вот еще что: вы носите крест?

При виде моего серебряного крестика на тонкой цепочке профессор что-то одобрительно проворчал. Мы вышли из гостиницы. У подъезда стояла машина, которую профессор собирался вести сам. На заднем сиденье я заметил две дорожные сумки и небольшой лом.

Мы совершили приятную поездку с короткими остановками в Кешкемете и Сегеде. В Сегеде мы перекусили и полюбовались прекрасной церковью. После Мако шоссе превратилось в пыльную проселочную дорогу, петляющую между кукурузных полей и виноградников. Наконец мы въехали в густой лес, где наткнулись на цыганский табор. Немец остановил машину, подозвал одного из мужчин и попросил проводить нас до замка Бешшеньи. Услышав про замок, цыган явно испугался. Когда профессор повторил свою просьбу, этот человек обрушил на нас целый поток слов, сопровождая их отчаянной жестикуляцией. Насколько я сумел понять, замок находился в дремучем лесу и давно превратился в развалины. Место считается проклятым, и нам лучше объехать его стороной. При этих словах Немец засмеялся и сказал, что приехал навестить княгиню. Цыган испугался еще больше; когда мы уезжали, он что-то умоляюще кричал нам вслед.

— Видите, — сказал мой спутник, — даже цыгане боятся этого замка. Они знают, что в нем притаилось зло.

В лесу было так темно, что профессору пришлось включить фары. Через пару миль между деревьями показался просвет, и вскоре мы увидели две полуразрушенные колонны — на одной из них еще сохранились остатки семейного герба. За колоннами начиналась главная аллея, ведущая к дому. Впереди над верхушками деревьев высилась одинокая башня, однако больше ничего не было видно, поскольку дорога, заросшая густым кустарником, мало чем отличалась от леса, из которого мы только что выехали. Было уже темно, когда мы подъезжали к дому. Внезапно совсем рядом раздался леденящий душу вой, из кустов вынырнул поджарый серый волк и побежал рядом с машиной, Нажав на тормоз, Немец мгновенно выхватил револьвер и трижды выстрелил в зверя. Трудно было промахнуться с такого близкого расстояния. Тем не менее волк, целый и невредимый, с яростным рыком встал на задние лапы, прыгнул вперед и скрылся между деревьев. И сразу со всех сторон послышалось злобное завывание волчьей стаи.

За покосившимися воротами начинались непроходимые заросли — здесь когда-то был парк. Несколько чахлых деревьев свесились над заросшим камышами озером, куда стекала вода из грязной канавы, которую мы переехали по ветхому мостику.

Мы подъехали к замку, и вблизи я разглядел, что он разрушился почти до основания. С западной стороны стояла круглая башня, за ней виднелось какое-то одинокое строение — по всей видимости, часовня. Остановив машину у главного входа, профессор протянул мне электрический фонарик. Мы вытащили из машины сумки и поднялись по щербатым ступеням.

— Вполне возможно, что здесь все же есть сторож, — сказал Немец, — хотя это маловероятно.

С этими словами он потянул за ржавую цепочку, висящую возле двери. Где-то в глубине здания раздался глухой звон. Когда звуки замерли, послышались шаркающие шаги, и тяжелая дверь распахнулась. На пороге стоял высокий человек, одетый так, как в старину одевались слуги. В руке он держал горящую свечу, и в ее свете глаза человека сверкали странным красным огнем. Признаюсь, мне сразу захотелось оказаться в своем уютном номере отеля «Дунапалота». Однако профессор Немец ничуть не смутился.

— Полагаю, вы сторож? — спросил он.

Человек едва заметно кивнул, и профессор продолжал:

— Мы путешественники и хотели бы у вас переночевать. Это можно устроить?

— Мы живем бедно, — тонким мелодичным голосом ответил сторож. — Но если это вас не пугает, добро пожаловать. Входите, джентльмены. Входите по доброй воле и будьте гостями замка Бешшеньи.

Высоко подняв свечу, он отступил в сторону, и мы вошли в дом. В холле, который можно было считать почти целым, пахло сыростью и гнилью. На одной из стен висел ветхий гобелен, колыхавшийся от порывов ветра, остальные стены густо покрывала зеленая плесень. Не дав нам как следует оглядеться, сторож захлопнул дверь и повел нас вверх по широкой лестнице и узкому коридору — в большую комнату. При слабом свете свечи нашему взору предстали голый пол, массивный стол, два стула и широкая дубовая скамья.

— Это лучшее, что у нас есть, — сказал сторож. — Надеюсь, вы взяли с собой еду, потому что в замке ее нет. Устраивайтесь, здесь все-таки лучше, чем в лесу. — Тихо рассмеявшись, сторож добавил: — Давненько мы не принимали гостей в замке Бешшеньи.

— Вы не могли бы развести огонь? — попросил профессор. — Здесь холодно, как в могиле.

— Сожалею, но дров у нас тоже нет, — последовал ответ. — Мы можем предложить вам лишь крышу над головой да стулья, чтобы дождаться утра. А в могиле вовсе не так холодно, как думают живые.

Внезапно под окном раздался волчий вой. Сторож что-то буркнул, схватил со стола свечу и вышел, оставив нас в полутьме.

Как только за ним захлопнулась дверь, профессор Немец приоткрыл ее вновь и кивком подозвал меня к себе. Мы потихоньку выбрались в коридор, подошли к перилам и глянули вниз. Сторож медленно спускался в холл; от его свечи на влажных стенах плясали странные тени. Двигаясь какой-то неестественной скользящей походкой, он подошел к входной двери, распахнул ее, и в холл метнулась длинная серая тень. Я в страхе отшатнулся от перил. И тут, прямо на наших глазах, волк превратился в женщину. Это была княгиня Бешшеньи. Мы услышали тихие голоса, затем женщина подняла голову и взглянула туда, где стояли мы с профессором. Немец схватил меня за руку и оттащил в тень, откуда мы увидели, как две фигуры скрылись за дверью у лестницы. Мы переждали несколько минут и молча вернулись в комнату.

— Итак, теперь все ясно, — сказал профессор, запирая дверь на ржавый засов. — Княгиня здесь, а сторож вовсе не тот, за кого себя выдает. Нам надо подготовиться к ночи.

Он принялся распаковывать сумки и первым делом достал мощный электрический фонарь, осветивший большую часть нашей мрачной камеры. Мы увидели, что пол в ней покрыт толстым слоем пыли, а на окнах висит густая паутина. Над широким камином и двумя окнами красовался фамильный герб. Немец вытащил из сумки связку чеснока, разложил несколько головок на пороге и подоконниках, затем поставил на стол два медных подсвечника, вставил в них длинные тонкие желтые свечи и зажег их.

— Это защита от прямого нападения, — пояснил он. — Не знаю почему, но вампиры не выносят запах чеснока. К тому же он мешает им творить заклинания. Эти свечи освящены архиепископом церкви Сретения Господня, а для верности я окроплю комнату святой водой.

Он достал из кармана фляжку и стал читать молитву, одновременно окропляя святой водой углы помещения. Когда все было готово, мы сели за стол и подкрепились бутербродами, запивая их сельтерской.

— Ну вот, теперь можно спать, — сказал профессор, покончив с едой. — Ни в коем случае не выходите из комнаты, не открывайте дверь и окна.

Мы еще немного посидели, беседуя на обычные темы, которые в этой зловещей обстановке казались мне до смешного нереальными. Внезапно я почувствовал, что засыпаю. Мой компаньон, как я заметил, тоже боролся со сном. Наконец, уронив голову на руки, он уснул. Должно быть, и я погрузился в сон, хотя мне казалось, что я ни на секунду не сомкнул глаз. И тут я увидел, что в камине появилась красноватая дымка. Она начала сгущаться, превращаясь в мельчайшие частицы сверкающей пыли, плясавшие в свете электрического фонаря. Затем частички потянулись друг к другу, соединились… в дымке показались очертания чьей-то фигуры… и предо мной предстала княгиня Бешшеньи. Ее зеленые глаза излучали нежность и призыв. Она кивнула мне, приглашая следовать за собой. Я знал, что, прежде чем встать, я должен снять с шеи серебряный крестик, однако не мог поднять руки, словно был прикован к стулу. Женщина заметила мои бесплодные попытки повиноваться ее немому приказу, и ее лицо изменилось: на нем отразились гнев и разочарование, рот перекосила злобная улыбка, между губами блеснули длинные белые клыки. Но вот ее вновь скрыла дымка, в воздух взметнулся столб красной пыли, и княгиня исчезла. Меня разбудил вой голодного волка, эхом разлетевшийся под сводами замка. Немец был уже на ногах; прижав к губам палец, он знаком велел мне молчать. Из-за двери доносились хриплые голоса, затем вновь раздался волчий вой.

— Не бойтесь, все в порядке, — шепнул профессор.

Он начал объяснять, что вампиры часто принимают образ волков и в таком виде утоляют жажду крови. Думаю, тихий и монотонный голос профессора убаюкал меня во второй раз. Когда я проснулся, сквозь грязные окна в комнату струился солнечный свет. Профессор Немец колдовал над спиртовкой, и по комнате расплывался приятный аромат горячего кофе.

Мы плотно позавтракали, так как мой компаньон прихватил с собой щедрый запас провизии. Однако, как я вскоре заметил, мяса он не взял: когда имеешь дело с нечистью, объяснил профессор, лучше не употреблять мясные продукты. После завтрака мы упаковали вещи и подготовились к отъезду.

— Но главную задачу мы пока не выполнили, — сказал профессор. — Мы приехали сюда, чтобы избавить мир от злобной твари, и мы это сделаем. Правда, для этого понадобится все наше мужество. Да поможет нам Бог.

Он открыл дверь, и мы с сумками в руках вышли в коридор. Внезапно я вскрикнул и остановился. На пыльном пороге комнаты было нацарапано: «Ты мой навсегда». Должен сказать, что за все время знакомства с княгиней Бешшеньи ничто не повлияло на меня так сильно, как это странное послание. Я буквально затрясся от страха, и Немецу потребовалось немало усилий, чтобы успокоить меня и привести в чувство. Но даже после этого мне отчаянно хотелось бросить все и удрать, и я бы удрал — если бы смог придумать, как сделать это достойно.

Мы спустились вниз. Сторожа не было; в холодном свете дня замок еще сильнее, чем ночью, напоминал заброшенные развалины. Мы заглянули в несколько комнат на первом этаже: если не считать обломков старинной мебели, они были совершенно пусты. В зале, когда-то служившем столовой, в нескольких местах со стен слетела лепнина, и на ее месте торчали птичьи гнезда.

Прежде чем уложить сумки в машину, профессор Немец достал и засунул в свои необъятные карманы следующие вещи: деревянное распятие, грозного вида кинжал, горсть чеснока и бутылку со святой водой. Сжав в руке ломик, он решительно зашагал в сторону часовни.

Это было небольшое и довольно изящное здание, построенное в начале четырнадцатого века. Дверь отворилась от одного прикосновения, и в лицо нам пахнуло холодным и влажным воздухом. Внутри часовня была грязной, заваленной отвалившимися от стен камнями. В окнах еще торчали осколки цветного стекла; у восточной стены располагался каменный алтарь. Поднявшись по ступенькам, профессор осмотрел венчавшую алтарь каменную плиту, изгаженную птичьим пометом. Немного отчистив плиту от грязи, он обратил мое внимание на темные коричневые пятна, хорошо видные в центре. Пять нарисованных на плите освященных крестов были замазаны грязью, рака для святых мощей была пуста.

— Здесь они совершали жертвоприношения, — пояснил профессор. — Вот доказательства того, что алтарь служил для богохульных ритуалов черной мессы.

За алтарем мы обнаружили ступеньки, уходящие куда-то вниз, словно под землю. Оказалось, что они ведут к маленькой двери, на которой был изображен знакомый герб.

— Теперь начинается самое главное, — сказал Немец. — Здесь находится усыпальница рода Бешшеньи, и здесь мы найдем то, за чем пришли. Помолимся, чтобы Господь дал нам силы завершить это ужасное предприятие.

Преклонив колени перед оскверненным алтарем, мы вознесли молитву, прося Господа благословить нас и защитить от сил зла. После чего профессор спустился по ступенькам и попытался открыть дверь подземелья. Она была заперта на ржавый замок, однако профессор пустил в дело лом, и вскоре дверь распахнулась. С диким, пронзительным писком, от которого у меня в жилах застыла кровь, из темноты стремительно вылетело какое-то существо и, взмыв вверх, заметалось под сводами часовни. Это была всего лишь крупная белая сова, но наши нервы, и так натянутые до предела, едва не сдали. Честно говоря, будь на то моя воля, я бы давно бросил эту затею, однако профессор быстро справился с собой, коротко рассмеялся и, подняв фонарь, осветил подземелье. Жуткое зрелище предстало нашим глазам. В нишах вдоль стен помещались гробы всевозможных форм и размеров; со многих были сброшены крышки. Тут и там валялись кости и останки человеческих тел, на которых еще сохранились куски засохшего мяса. В центре склепа стояли два свинцовых гроба.

— Вот они, — сказал профессор, заходя в склеп. — Остальные нам не нужны, поскольку это обычные человеческие тела, подвергшиеся разложению.

Профессор передал, мне фонарь и велел держать его так, чтобы был хорошо виден первый гроб, после чего взял ломик и поддел крышку. Она оказалась вовсе не запечатанной. Немного сдвинув крышку в сторону, профессор взялся за нее руками. Очевидно, она была не такой тяжелой, как он думал, поскольку легко поддалась. И что же мы увидели? В свинцовом ящике лежало тело человека, которого мы приняли за сторожа замка Бешшеньи. «Сторож» как будто спал, его жестко очерченный рот кривился в злобной усмешке.

— Так я и думал, — пробормотал профессор Немец. — Это князь Лоранд. Считается, что он умер в пятнадцатом веке. Можете взглянуть — вот он, лежит в могиле, а когда нужно, выходит на свет божий. А теперь посмотрим, что у нас тут.

Мы взялись за крышку второго гроба, легко подняли ее и поставили на пол. Конечно, я догадывался, какое зрелище может предстать передо мною, однако то, что я увидел повергло меня в шок. Луч фонаря осветил княгиню Бешшеньи во всей красе, мирно почивающую в могиле. Впрочем, трудно было сказать, что она спит, ибо ее широко открытые глаза с презрительной усмешкой смотрели на нас. Глядя на прекрасное лицо княгини, невозможно было поверить, что эта женщина бродит по земле более четырех столетий, а ее жизнь поддерживается за счет крови невинных людей. Да, теперь я все понял.

Мы вернулись к первому гробу, и профессор вытащил кинжал. Шепотом велев мне крепче держать фонарь, он взмахнул рукой и с силой вонзил кинжал в сердце лежащего в гробу существа. Раздался оглушительный вопль, тело изогнулось, забилось в судорогах и на наших глазах рассыпалось в прах. На Немеца это зрелище не произвело никакого впечатления, он бросил в гроб несколько головок чеснока и плеснул туда святой воды. Мы нагнулись, чтобы подобрать крышку и положить ее на место, и вдруг фонарь выпал у меня из рук. Склеп погрузился в темноту. Я лихорадочно шарил по полу, пытаясь нащупать фонарь, когда тишину склепа прорезал пронзительный визгливый смех. Мы мгновенно обернулись и увидели: в узком дверном проеме, озаренная бледным светом, стояла княгиня Бешшеньи. Ее зеленые глаза горели адским злобным огнем. Не мешкая ни секунды, профессор выхватил револьвер и выстрелил в призрака. Напрасный труд — пули пролетели мимо.

Властно подняв руку — при этом мы с профессором окаменели, — княгиня произнесла:

— Немец, ты забрал, у меня моего отца, и за это ты поплатишься. Ты не смог меня одолеть, и теперь ничто не спасет тебя от моей мести, ибо мы, живые мертвецы, ничего не забываем.

Затем она взглянула на меня и, загадочно улыбнувшись, сказала:

— К чему повторять тебе то, что ты и сам знаешь? Ты мой, и останешься моим навеки. Твои губы коснулись моих; пусть нас разделяют годы и океаны, наступит день, и я приду за тобой.

С этими словами она исчезла. В тот же миг к нам вернулись силы, и мы бросились к выходу из подземелья. Княгини в часовне не было, лишь белая сова, хлопая крыльями, с насмешливым уханьем нырнула во тьму склепа.

Профессор казался ужасно расстроенным.

— Поздно! — простонал он. — Слишком поздно. Я не должен был забывать, что она отлично владеет черной магией, так просто ее не взять.

Мы сели в машину и вскоре уже ехали по лесу. Всю дорогу Немец молчал. Он вел машину на бешеной скорости, словно хотел уйти от преследующего нас ужаса. К вечеру мы были в Будапеште. Как только мы оказались в моем номере, я дал профессору рюмку крепкого бренди, однако это не помогло.

— Прежде чем мы расстанемся, — сказал он мне перед уходом, — я хочу вас предупредить. Это существо питает к вам страсть, в некотором роде напоминающую страстную любовь, и не успокоится, пока не сделает вас своей жертвой. Учтите, ждать она может долго — многие годы. Вам остается только одно: защищаться любой ценой. Я боюсь за вас и за себя. Княгиня сказала, что отомстит, и она сдержит клятву. Да поможет вам Бог, друг мой. Если все будет хорошо, завтра я вас навещу.

Больше я его не видел. В ту же ночь профессор Немец был убит самым зверским образом. Следствие пришло к выводу, что в квартиру несчастного каким-то образом забрался дикий зверь, поскольку тело профессора было растерзано в клочья. Но я-то знаю, отчего погиб Немец. Я видел ужас в его остекленевших глазах, я помню огромного серого волка возле замка Бешшеньи.

Теперь моя очередь. Пока со мной мой серебряный крестик, я в безопасности, однако я знаю — она найдет способ преодолеть его силу. Я пишу эти строки с надеждой: может быть, найдется храбрец, которому с Божьей помощью удастся уничтожить гнездо живых мертвецов. Я покидаю этот город со страхом в душе, ибо знаю, что она будет преследовать меня, пока существует этот мир.

Данная рукопись принадлежит Харви Гортону, бывшему сотруднику дипломатической службы, поступившему в нашу клинику 10 ноября 1939 года с диагнозом «острое психическое расстройство». По словам пациента, его постоянно преследовала некая женщина, которую он называл «княгиня Бешшеньи». В остальном пациент вел себя совершенно спокойно и не доставлял нам никаких забот. Более того, он оказался весьма образованным человеком, и мы часто проводили время в приятных беседах, обсуждая международную обстановку. Его крайне беспокоила надвигающаяся война, а особенно судьба Венгрии — он трогательно любил эту страну. Если бы так все и развивалось, через несколько месяцев мистера Гортона можно было бы выписать из клиники.

Второго декабря, после легкого снегопада, он отправился на прогулку. Неловко ступив, Гортон запнулся о корень дерева, упал, скатился на набережную и сильно ударился плечом. Вернувшись в клинику, он пожаловался на сильную боль. Рентгеновский снимок показал перелом верхней части плечевой кости. Было решено провести операцию под анестезией. У Гортона на шее висел маленький серебряный крестик; хирург хотел его снять, чтобы лучше рассмотреть плечо, но пациент пришел в сильное возбуждение и сказал что снимать крест ни за что не позволит. Мы ввели ему в вену пентонал, и Гортон уснул. Во время операции сестра сделала неловкое движение, задела цепочку, которая порвалась, и крестик упал на пол. Гортон спал не более сорока секунд; затем его отвезли в палату, и о крестике забыли. Придя в себя и не обнаружив на шее крестика, больной пришел в такое волнение, что я распорядился немедленно отыскать пропажу. К сожалению, в операционной успели прибраться. Если крестик и был найден, то находился в запертом ящике стола сестры-хозяйки, к тому времени закончившей дежурство и покинувшей больницу.

Я пытался успокоить Гортона, но он меня не слушал и требовал, чтобы кто-нибудь немедленно взломал стол. Я видел, что пациент становится буйным, и во избежание неприятностей ввел ему сильнодействующее снотворное.

Вечером я убедился, что пациент крепко спит, и отправился в дом викария, где провел час, обсуждая с женой викария организацию занятий по оказанию первой медицинской помощи. Едва мы обсудили все вопросы, зазвонил телефон, и меня попросили срочно приехать в клинику.

Там творилось что-то невообразимое. Мой заместитель доктор Снелл сообщил, что через пять минут после моего ухода в клинику пришла какая-то женщина и попросила разрешения навестить Гортона. Судя по акценту, это была иностранка. Ее проводили в приемную, и сестра пошла к доктору Снеллу, чтобы передать просьбу посетительницы. Естественно, в свидании было отказано; когда сестра вернулась с ответом, в приемной уже никого не было. В это время сверху послышался дикий вопль, и весь персонал бросился по лестнице к палатам больных. Там они увидели, что дверь палаты Гортона распахнута настежь. Бедняга лежал поперек кровати мертвый. При осмотре трупа я обнаружил, что в его жилах совсем не осталось крови; как это произошло, я объяснить не в состоянии. Повреждений на теле практически не было, если не считать двух крошечных ранок на шее.