Глава девятая

Растянувшись на массажном столе, советник Джеймс Кеннеди вставил в уши наушники и просунул голову в отверстие, открывавшее вид на бежевый ворсистый ковер. Он занимался этим уже несколько месяцев подряд. Один из ребят в гольф-клубе посоветовал ему массаж со словами, что от этого его жизнь радикально изменится. Нет средства от стресса лучше — по крайней мере, так утверждал тот парень. Поначалу Джеймс был настроен скептически. Было что-то странное в том, чтобы неподвижно лежать на столе, пока незнакомая женщина кладет на тебя руки, обмазанные маслом, и начинает месить спину, как тесто. Однако вскоре он привык. Наушники оказались гениальным решением: они позволили не слушать эту дурацкую эзотерическую музыку и не чувствовать себя обязанным болтать с мужиковатой лесбиянкой, чье имя содержало в себе слишком много слогов. Пустую болтовню Кеннеди терпеть не мог — вне зависимости от темы. Да и какая может быть светская беседа, если один из вас лежит голый на столе, а вторая оказывает платную услугу?

Со временем Джеймс втянулся и теперь ходил на массаж каждую пятницу после обеда с почти религиозным рвением. Это была его награда за утренний прием недовольных жизнью избирателей. Три утренних часа, казалось, отнимали у него целый месяц жизни. Сплошные пропавшие кошки, нытье о счетах, мусорные баки — о том, что их не забирают, или забирают, но слишком рано или слишком поздно, или что с грохотом роняют на землю. И — о господи! — лежачие полицейские. Всегда одно и то же про лежачих полицейских. Насколько он мог судить, даже пытаться строить ровные дороги в Дублине было бы большой ошибкой, так как над каждым сопливым спиногрызом тут же нависала смертельная опасность. В его детстве было проще: если ты выбегал на дорогу, то получал ценный жизненный урок или же сам становился ценным уроком для других детей на улице. Это был естественный отбор в действии. А теперь люди так и норовят завернуть своих детей в ватные коконы, взращивая поколение мягкожопых нытиков.

Конечно, вслух подобное он говорить не мог. Он мечтал о более крупных достижениях, чем его нынешнее место в Дублинском городском совете, а этого нельзя добиться, если будешь рассказывать людям правду. Дядя Брендан, заслуженный «боевой конь» политики, отдаст в конце концов богу душу или уйдет в отставку, освободив место в Палате представителей, и тогда Джеймс взбежит по карьерной лестнице до главного шоу, а значит, добьется широкой известности, солидного авторитета, должности парламентского заместителя министра и… да мало ли чего еще!

Услышав, как за спиной открылась дверь, Кеннеди нажал на кнопку воспроизведения на своем минидисковом плеере. Уши заполнила музыка The Corrs.

— У меня в плечах сильное напряжение, так что можете сосредоточиться на них, — сказал он сквозь звуки музыки. — И можете себя не сдерживать.

С этими словами он закрыл глаза и позволил разуму вольно блуждать.

Чьи-то руки прикоснулись к его спине. Господи, да ей не помешает хороший маникюр или что-то в этом роде! Такое впечатление, будто она надела верхонки.

Вдруг его легкие покинул весь воздух, когда на спину опустился тяжелый груз. Руки зашарили вокруг тела, нащупав чьи-то толстые, обтянутые брюками ляжки по обеим сторонам стола. Кто-то сел на него сверху — какой-то мужчина. Он попытался оглянуться, но большая мясистая рука схватила его за затылок и втолкнула голову обратно в отверстие для лица. Дышать… он не мог дышать! Кеннеди изо всех сил пытался набрать в легкие воздух, когда чья-то рука вытащила из его ушей наушники.

— Добрый день, советник.

Судя по голосу, оседлавший его мужчина был уроженцем Корка. А еще он явно наслаждался происходящим и самим собой.

— Что за… — выдохнул Кеннеди тот немногий воздух, который ему удалось сохранить в легких.

— Ну-ну, Джимми, расслабься. Ты напряжен, как корова, которую две недели не дергали за сиськи.

Конечно, это не было самой тяжкой — в буквальном смысле — проблемой, которая сейчас волновала Кеннеди, но он ненавидел, когда его называли «Джимми».

— Слезь с меня!

Он снова попытался глотнуть воздуха, чтобы позвать на помощь.

Сидевший на спине мужчина переместил свой вес, и то немногое, что удалось вдохнуть Кеннеди, снова вышло из легких. Затем рот, дышавший перегаром и луком, оказался неприятно близко от его уха:

— Настало время сказки, малыш Джимми, так что расслабься. Давным-давно жила-была штаб-квартира «Гарда Шихана»… и в этой штаб-квартире имелась тайная комната с призрачным шкафом, в котором лежало полным-полно никогда не существовавших вещей.

Кеннеди услышал шорох за спиной, после чего перед его глазами предстал мятый лист бумаги. Он не успел прочитать, что в нем написано, но сумел различить полицейский герб и собственное имя.

— Как, например, эта бумажка от 1997 года, когда ты, Джимми, был непослушным мальчиком: врезался, например, в припаркованную машину и выдул на алкотестере такой балл, что впору было признать твое дыхание огнеопасным. Но что забавно, все документы потом таинственно исчезли. Были заметены под ковер.

Мозг Кеннеди лихорадочно работал. Адреналин поступал в кровь стаканами. Что вообще происходит?

— Что ж, я заглянул под этот ковер. Ты, а еще советник Берк, советник Уолш и Уэст. В принципе, уже достаточно, чтобы устроить пьяные веселые гонки. Но, с другой стороны, советник Марш была трезва как стеклышко, когда в прошлом году попыталась побить рекорд скорости для БМВ на трассе М50. Честно говоря, я понимаю, почему вы с ребятами стараетесь садиться за руль сами — после того, что пару лет назад советник Монро учудил в такси, меня уже ничем не удивишь. Совершенно мерзкая история. И все это было замято. Даже сам-знаешь-кто из Клонтарфа столкнулся с определенными проблемами, когда его не в меру предприимчивая дочь подогнала своим университетским друзьям чутка веществ класса А. Я к тому, что все мы совершаем ошибки, верно?

Кеннеди ничего не ответил. Из наушников лились тихие жестяные звуки песни, в которой The Corrs душевно рассказывали, что на самом деле никогда его не любили.

— Кстати, — продолжил голос, — вот еще один пример ошибки: голосовать за то, чтобы единственную спортивную площадку, доступную для юных задиристых жителей проблемного района города, завернули в подарочную упаковку и передали твоим приятелям-застройщикам. Но к счастью, у тебя остался шанс это исправить: если ты и шестеро твоих закадычных дружков, о которых я упомянул, резко изменят свое мнение, то грехи, которых никогда не было, так и останутся таковыми. В противном же случае…

Кеннеди почувствовал, как мужчина изменил положение, дав ему возможность перевести дыхание.

— Не получится…

Тяжесть на спине вновь возросла, и из легких опять стал выдавливаться воздух.

— Просто… даже без нас у них достаточно голосов. Мы капля в море среди шестидесяти трех членов совета. У них еще есть Белоснежка. Он никогда…

— Ах, оставь! Об этом советнике я побеспокоюсь сам. Просто голосуйте по совести, и тогда все эти прискорбные инциденты будут заметены обратно. Я доступно объяснил?

Вес переместился, а затем и вовсе освободил спину, но большая рука тем не менее осталась на затылке, продолжая вдавливать голову Кеннеди в отверстие.

У правого уха вновь раздался голос:

— Мы друг друга поняли?

Кеннеди попытался кивнуть, но не смог.

— Да, да. Я понял.

— Ну и славненько. Не знаю, как ты, но когда я вижу демократию в действии, она дается мне труднее, чем тригонометрия. Надеюсь, у этой сказки будет счастливый конец, — голос приблизился к уху Кеннеди настолько, что ему показалось, будто он почувствовал прикосновение губ. — И еще вот что: сейчас я уйду, а ты продолжишь пялиться на этот чудесный кусочек ковра. Но если мне покажется, что ты пошевелился, я вернусь и подарю тебе такой «счастливый конец», который ты никогда в жизни не забудешь.

Кеннеди не стал шевелиться.

И не шевелился очень долго.

Через некоторое время он ощутил на спине женские руки. И только тогда закричал.