4. Квир-Теория

Свобода от Нормальности

Квир-Теория сосредоточена на освобождении от нормального — в особенности от норм гендера и сексуальности. Потому что само существование пола, гендера и сексуальности квир-Теория считает угнетением. Наследуя постмодернизму, она с радикальным скепсисом относится к любому биологическому обоснованию этих категорий — рассматривает их как продукт нашего языка, как нечто искусственное. Таким образом, квир-Теория почти полностью игнорирует биологию (или подчиняет ее социализации) и сосредотачивает свое внимание на поле, гендере и сексуальности как закрепленных в языке социальных конструктах. Это не находит особого понимания со стороны большинства людей, обоснованно усматривающих здесь определенную долю безумия.

Квир-Теория исходит из того, что угнетение — следствие категоризации, возникающей всякий раз, когда язык конструирует ощущение «нормальности», создавая и поддерживая строгие рамки пола (мужской и женский), гендера (маскулинный и фемининный) и сексуальности (натурал, гей, лесбиянка, бисексуал и так далее) и «вписывая» в них людей. Эти бесхитростные с виду понятия считаются репрессивными, если не насильственными, и потому главная задача квир-Теории — изучить, критически оценить, пошатнуть и, в конечном итоге, разрушить их.

Все эти операции подчеркнуто опираются на постмодернистский принцип знания, отрицающий возможность существования объективной реальности, и постмодернистский политический принцип, согласно которому общество структурируется несправедливыми самовоспроизводящимися системами власти. Квир-Теория использует эти принципы, чтобы достичь конечной цели: выявить и выставить на всеобщее обозрение то, как существование подобных категорий в языке создает угнетение, — а также помешать этому. В почти неизменном виде в ней выражены постмодернистские сюжеты о власти языка (язык создает категории, навязывает их и вписывает в них людей) и о размывании границ (границы произвольны, репрессивны и могут быть стерты, если довести их до полного абсурда). Наряду с целью подорвать или отвергнуть в пользу «квира» все, что считается нормальным и врожденным, перечисленное подчас делает квир-Теорию мучительно сложной для понимания, поскольку она высоко ценит бессвязность, нелогичность и запутанность. Это делает ее сознательно обскурантистской и по большей части нерелевантной за пределами собственных границ. Тем не менее она оказала колоссальное влияние на переход постмодернистской Теории к ее более современным прикладным формам, особенно в областях гендерных исследований, транс-активизма, исследований инвалидности и исследований человеческой полноты.

Краткая история квир-Теории

Как и постколониальные исследования, квир-Теория возникла в ответ на определенные исторические обстоятельства. Она вышла из среды радикальных групп, с 1960-х занимавшихся феминистскими, лесбийскими и гей-исследованиями и активизмом. Новый виток интереса к изучению гомосексуальности, равно как и способов ее категоризации и стигматизации — как в историческом, так и в современном контекстах, — возник благодаря движению за гражданские права. Глубокое влияние на квир-Теорию оказала также эпидемия СПИДа 1980-х, после которой права геев стали неотложной политической и социальной проблемой.

Как и постколониальная, квир-Теория имеет под собой прочные основания. Мы действительно кардинально изменили наше представление о сексуальности. На протяжении всей христианской истории мужская гомосексуальность считалась тяжким грехом, что резко контрастирует с древнегреческой культурой, где для мужчин было приемлемо заниматься сексом с мальчиками-подростками, до тех пор пока не подходило время женитьбы, после которой, как ожидалось, они переключались на секс с женщинами. Однако в обоих случаях гомосексуальность проявлялась в действии, а не в идентичности. Представление, что человек может быть гомосексуалом, начало получать признание лишь в XIX веке — поначалу в медицинских текстах и гомосексуальных субкультурах. Медицина того времени квалифицировала гомосексуальность как перверсию. В связи с возникновением сексологии в конце XIX века общественное восприятие гомосексуалов постепенно начало меняться, и к середине XX века они рассматривались уже не как порочные извращенцы, которых необходимо наказывать, но скорее как ненормальные индивиды, вызывающие стыд и нуждающиеся в психиатрическом лечении.

Взгляды продолжали меняться на протяжении второй половины XX века, пока не сформировался доминирующий либеральный дискурс в отношении гомосексуальности, который является моральным стандартом и на сегодняшний день. Эта позиция лучше всего выражается следующим утверждением: «Некоторые люди — геи. Смиритесь с этим». Тем не менее, поскольку квир-Теория — это ветвь прикладного постмодернизма, приведенную универсальную либеральную идею приоритета общечеловеческих качеств над особенностями демографической идентичности она находит проблематичной. Это связано с тем, что подобный подход преподносит ту или иную ЛГБТ-идентичность как стабильную категорию, а также не выдвигает на первый план социальную сконструированность ЛГБТ-статусов, служащую сильным мира сего и способствующую доминированию и угнетению.

Последние полтора века ознаменовались значительными переменами в нашем отношении к гомосексуальности, а вот наше понимание пола и гендера изменилось в гораздо меньшей степени. В целом мы всегда считали, что наш биологический вид включает в себя два пола и гендер в большинстве случаев соотносится с ними. Гендерные роли, однако, изменились коренным образом. На протяжении большей части христианской истории мужчины ассоциировались с публичной сферой и сознанием (sapientia), а женщины — с частной сферой и телом (scientia), что приводило к аналогиям вроде «мужчины для женщин — как культура для природы». Поэтому считалось, что женщинам подходят роли прислужниц, домохозяек и воспитательниц, а мужчинам — лидеров, общественных деятелей и строгих руководителей. Такие взгляды, которые называют биологическим эссенциализмом, в значительной степени отражали требования культуры, преобладавшие в обществе примерно до конца XIX века — пока их не начал подтачивать феминизм.

По мере того как биологический эссенциализм терял свои позиции, возникла необходимость в более четком разграничении пола и гендера. Хотя до XX века термин «гендер» в отношении людей не использовался — в некоторых языках сопоставимого слова нет до сих пор, — понятие гендера, похоже, было с нами всегда. Пол соотносится с гендером так же, как мужчина с мужественностью или женщина с женственностью. Таким образом, по-видимому, гендер всегда понимался как соотносящееся с полом, но отличное от него понятие. Если вы находите утверждение «Она очень маскулинная женщина» осмысленным, то уже отличаете пол — биологическую категорию — от гендера — поведения и черт характера, чаще свойственных представителям какого-то одного из полов. История полна примеров того, как люди ссылались на «мужественные» и «женственные», или маскулинные и фемининные, черты характера и особенности поведения, а также использовали эти прилагательные для выражения как одобрения, так и неодобрения, в отношении как мужчин, так и женщин.

Однако ключевые изменения произошли в ходе второй волны западного феминизма во второй половине XX века, когда женщины получили контроль над репродуктивной функцией, доступ ко всем рабочим местам и право на равную с мужчинами оплату за идентичный труд. Сегодня женщины могут заниматься любым делом и практически не сталкиваются с юридическими или культурными препятствиями для входа в любую профессию, хотя в массе своей их предпочтения по-прежнему разнятся с предпочтениями мужчин. Схожих перемен добилось движение за права геев, а впоследствии и трансгендерных людей, преуспевшее в устранении многих юридических и культурных барьеров на пути представителей ЛГБТ-сообщества. Несмотря на то что большинство этих изменений были обусловлены признанием биологической природы пола, гендера и сексуальности, а общее отношение к ним носило либеральный и индивидуалистический характер («трансгендерный человек — ну, пускай»), квир-Теоретики, особенно связанные с феминизмом, воспринимают их как доказательство социальной сконструированности гендера и сексуальности. Например, различие между полом и гендером считается доказательством того, что гендер (и даже пол) — это социальные конструкты.

Поскольку квир-Теоретики убеждены, что пол, гендер и сексуальность — это социальные конструкты, главным образом производные от преобладающей культуры, материальный прогресс заботит их меньше, чем возведение и навязывание категорий вроде «мужского», «женского» и «гейского» доминирующими дискурсами. Справедливости ради следует отметить, что исследователи и активисты небезосновательно обеспокоены культурной динамикой власти, конечно же возникающей, когда эти категории принимаются как существующие, осмысленные и нормативные. Именно в этом контексте и возникла квир-Теория, родоначальники которой, такие как Гейл Рубин, Джудит Батлер и Ив Кософски Сэджвик, активно обращались к трудам Мишеля Фуко и его понятию биовласти — власти научных (биологических) дискурсов. К сожалению, по всей видимости, они упустили из виду, что биологическая легитимация статусов пола, гендера и сексуальности скорее ведет к благосклонному восприятию их людьми, нежели наоборот, и что такие дискурсы больше не используются для исключения и угнетения. Безо всякой помощи со стороны постмодернистских Теорий либерализм привел к прогрессу, который те склонны считать своей заслугой.

Квирить/квир

Ключевые аспекты квир-Теории — проблематизация дискурсов (способов высказывания о вещах), деконструкция категорий и глубокий скептицизм в отношении науки. Следуя заветам Фуко, она зачастую обращается к истории и указывает, что определенные категории и дискурсы, в свое время считавшиеся очевидно разумными или истинными, не являются таковыми сегодня. Это наблюдение служит аргументом в пользу того, что категории, которые сейчас кажутся нам столь очевидными, — мужское/женское, маскулинное/фемининное, гетеросексуальное/гомосексуальное — тоже социально сконструированы доминирующими дискурсами. Для квир-Теоретика это становится основанием полагать, что в будущем мы не только сможем по-другому мыслить и говорить о поле, гендере и сексуальности, но и, возможно, станем считать эти категории во многом произвольными и почти до бесконечности гибкими.

Именно здесь и возникает термин квир. «Квир» обозначает все, что находится вне бинарных структур (уже упомянутые мужское/женское, маскулинное/фемининное и гетеросексуальное/гомосексуальное), а кроме того, способ противодействия связям между полом, гендером и сексуальностью. Например, сомнению подвергаются ожидания, что женщины должны быть женственными и испытывать сексуальное влечение к мужчинам, а также что человек вообще должен подпадать под категории мужского или женского, маскулинного или фемининного или сексуальности вообще или что какая-либо из этих категорий должна считаться стабильной. Быть квиром — значит иметь возможность одновременно быть мужчиной, женщиной или ни тем и ни другим; являть собой маскулинность, фемининность, нейтральность или любую комбинацию перечисленного; присваивать любую сексуальность; а также в любой момент поменять любую из этих идентичностей или заявить, что она вообще ничего не значит. Это не просто способ самовыражения, но и политическое заявление о социально сконструированных «реалиях» пола, гендера и сексуальности.

Как и другие постмодернистские Теории, квир-Теория — политический проект, ставящий перед собой цель подорвать нормы, согласно которым люди должны выбирать одну из двух гендерных или половых ролей, и опровергнуть предположения, что пол или гендер связаны с сексуальностью или предписывают ее. Подобная примитивная категоризация должна быть отвергнута. В общем смысле политическая задача квир-Теории — бросить вызов тому, что называется нормативностью, то есть установке на то, что более привычные для человеческой природы вещи считаются и более нормативными с социальной (а значит, и моральной) точки зрения. Квир-Теоретики занимаются в основном тем, что намеренно смешивают два значения термина «нормативный» и удобным для себя образом подчеркивают моральное понимание этого слова, чтобы проблематизировать его описательное значение. Нормативность для квир-Теоретиков имеет негативное значение и обычно предваряется префиксом «гетеро-» (сексуальное влечение к людям противоположного пола), «цис-» (совпадение биологического пола и гендера) или описывается словом «стройный» (без лишнего веса). Оспаривая нормативность во всех ее проявлениях, квир-Теория стремится объединить группы меньшинств, не подпадающих под нормативные категории, под единым знаменем — «квир». Это понимается как освободительный проект для людей, не вполне вписывающихся в категории пола, гендера и сексуальности, а также для тех, кто не вписался бы в эти категории, если бы не конформизм и социализация. Но фактически это приводит к смешению гендерных и сексуальных меньшинств, озаглавленному должным образом изменчивой аббревиатурой, чаще всего начинающейся с букв ЛГБТК .

Поскольку речь идет о политическом проекте, предназначенном для квир-активистов, в последние годы стало привычным использовать «квир» в глагольной форме. Квирить что-либо — означает подвергать сомнению стабильность, нарушать видимую устойчивость категорий и проблематизировать «бинарные структуры». Когда исследователи говорят о квиринге, они имеют в виду, что намерены вывести нечто за пределы категорий, в которых мы это мыслим, и взглянуть на это нечто с новой и неожиданной стороны. Квиринг — это свержение любого ощущения нормальности с целью освободить людей от нормативных ожиданий. Согласно квир-Теории, эти ожидания — выраженные явно или скрытые — порождают культурную и политическую власть («личное — это политическое»), которая зовется нормативностью и угнетает людей, неспособных идентифицировать себя с ней. Описанное явление может не иметь ничего общего с гендером или сексуальностью, да и вообще разрослось настолько, что включило в себя время и пространство и саму квир-Теорию. Таким образом, суть квир-Теории в том, что категоризация гендера и сексуальности (или чего-либо еще) означает легитимацию в качестве знания лишь одного дискурса — нормативного — и его использования для ограничения индивидов. Эту проблему она решает при помощи постмодернистских методов, в первую очередь используя Теории Мишеля Фуко и Жака Деррида.

Вышеописанное делает квир-Теорию исключительно трудной для определения, в том числе потому, что любая определенность в принципе противоречит ее радикальному недоверию к языку и стремлению избегать любой категоризации, включая свою собственную. Тем не менее Дэвид Гальперин пытается определить «квир» в своей работе 1997 года «Святой Фуко: навстречу житию гомосексуалов», где утверждает, что представление Фуко о том, что сексуальность — это продукт дискурса, произвело революцию в гей- и лесбийском политическом активизме. Он описывает «квир» как «все что угодно, идущее вразрез с нормальным, легитимным, доминирующим. Нет ничего конкретного, к чему бы это с необходимостью отсылало. Это идентичность без сущности» (курсив в оригинале).

Поскольку главная особенность квир-Теории заключается в том, что она противостоит категоризации и не доверяет языку, с ней в принципе сложно взаимодействовать. Квир-Теорию невозможно определить не только в обычном смысле, но и функционально, основываясь на том, как она работает. В научных статьях, где используется квир-Теория, как правило, сначала изучается объект исследования, затем он проблематизируется при помощи квир-методов (или «квиринга», или «гендерфакинга» ) и в конце концов делается вывод, что никаких выводов сделать нельзя. Как заявляет Аннамари Джагоз, автор «Квир-теории: вступления», «дело не только в том, что квиру еще предстоит затвердеть и обрести более упорядоченную форму, а скорее в том, что определительная неопределимость, эластичность — одна из его основополагающих характеристик». Невменяемость квир-Теории — это не баг, а фича.

Квир-наследие истории сексуальности

Несмотря на умышленную странность квир-Теории — которую Джагоз относит к числу ее «прелестей», — ее социально-конструктивистские взгляды во многом, но не полностью неразумны. На сегодняшний день большинство людей признаёт, что многие наши представления о поле, гендере и сексуальности и в особенности о связанных с ними ролях — это социальные конструкты, которые в определенной мере меняются с ходом времени, так как меняется культура. Весьма немногие по-прежнему неукоснительно верят в биологический эссенциализм — и ученые доказывают, что эта позиция ошибочна. Почти все признают, что проявления пола, гендера и сексуальности заданы комбинацией биологии и культуры. Как утверждает эволюционный биолог Эдвард Осборн Уилсон, «ни один серьезный исследователь не подумает, что поведение человека регулируется так же, как животный инстинкт, без вмешательства культуры».

Большинство квир-Теоретиков тем не менее не разделяют подобный взгляд. Поскольку квир-Теория является всецело постмодернистской, она радикальна в своей вере в конструктивизм. Ни одному из дискурсов — даже основанному на научных фактах — не стоит ждать пощады, если он будет уличен в продвижении или легитимации биологического эссенциализма. В результате если биология и упоминается в академических исследованиях квир-Теории, то обычно с одним из двух умыслов: проблематизировать ее в качестве одного из способов познания, причем шовинистического, впитавшего предубеждения групп власти, например гетеросексуальных мужчин (которые идентифицируются как единственные настоящие мужчины), или обосновать существование интерсексуальных людей, которое и так никто не отрицает. О существовании интерсексуальных людей вспоминается лишь с целью отвлечь внимание от тех фактов, что подавляющее число Homo sapiens — либо мужского, либо женского пола, а гендерная экспрессия у людей преимущественно бимодальна по природе и строго коррелирует с полом. Не вдаваясь в детали, квир-Теория отмечает, что эти неоспоримые факты поддерживают нормативность, и по этой причине их отвергает.

Это радикальное пренебрежение биологией ограничивает возможность всерьез изучать социальные аспекты гендерной репрезентации (и ожиданий от нее), причем не только для самих квир-Теоретиков, но и для всех исследователей в этой области. Кроме того, это делает потенциально полезные выводы квир-Теории почти нерелевантными для серьезной дискуссии. Работа ученых, продвигающих знание о биологических и психологических различиях полов (или их отсутствии), механизме сексуальности и причинах того, почему некоторые люди являются геями, лесбиянками, бисексуалами или трансгендерами, не приветствуется квир-Теоретиками. Напротив, обычно они относятся к такому знанию с крайней настороженностью, считая его опасным или даже «насильственным» способом категоризации и стеснения индивидов, не вписывающихся в одну из следующих двух категорий: «мужественный мужчина, которого привлекают женщины» и «женственная женщина, которую привлекают мужчины».

Такое представление о репрессивной роли науки по большей части восходит к работам Мишеля Фуко. Он исследовал производство «власти-знания» — то, как знание конструируется дискурсами в угоду власти. Фуко был особенно озабочен «биовластью» — тем, как биологические науки легетимизируют знание, используемое сильными мира сего для поддержания своего господства. В  четырехтомном исследовании «История сексуальности» он утверждает, что конец XVII века ознаменовался взрывным ростом (а совсем не подавлением, как доказывали неомарксистские мыслители вроде Маркузе) разговоров о сексе — как об акте, так и о поле. Когда ученые начали изучать и классифицировать сексуальность, утверждает Фуко, они одновременно сконструировали ее и сексуальные идентичности и категории:

Общество, которое складывается в XVIII веке, — как его ни называть: буржуазным, капиталистическим или индустриальным, — не только не противопоставило сексу фундаментальный отказ его признавать, но, напротив, пустило в ход целый арсенал инструментов, чтобы производить о нем истинные дискурсы.

По мнению Фуко, дискурсы, созданные этим «механизмом», обрели социальную легитимность в качестве «истины» и затем пропитали все уровни общества. Это процесс власти, но не тот, о котором говорили марксистские философы, когда религиозные или светские власти навязывают идеологию простым людям. В марксистской мысли власть подобна гире, давящей на пролетариат. У Фуко власть — это скорее сетка, пронизывающая все слои общества и определяющая, что люди считают истиной и, следовательно, как они о ней говорят. С точки зрения Фуко, а значит, и Теории, власть — это система, в которой мы все постоянно участвуем, когда говорим что-либо или соглашаемся считать какие-либо идеи легитимными; социализирующая нас система. Главным виновником легитимации знания — и следовательно, власти, — по мнению Фуко, была наука, удерживающая авторитет в обществе именно для этой цели. Как раз это он называл «биовластью», утверждая, что наука «выставляла себя в качестве верховной инстанции в том, что касается требований гигиены» и что «во имя биологической и исторической настоятельности она оправдывала различные формы государственного расизма...» и «обосновывала расизм как „истину“». Фуко утверждает, что власть пронизывает общество, закрепляясь посредством могущественных дискурсов. Он называл это «вездесущностью власти».

«Власть повсюду, — пишет Фуко, — не потому, что она все охватывает, а потому, что она отовсюду исходит». По его мнению, власть присутствует на всех уровнях общества, поскольку определенные знания были легитимированы и приняты в качестве истины. В результате люди учатся говорить в рамках этих дискурсов, еще более укрепляя их. Власть работает таким образом «не потому вовсе, что она будто бы обладает привилегией перегруппировывать все под своим непобедимым единством, но потому, что она производит себя в каждое мгновение в любой точке или, скорее, — в любом отношении от одной точки к другой». Сегодня этот взгляд преобладает в прикладном постмодернизме и активизме социальной справедливости: несправедливая власть повсюду, она проявляется в предубеждениях, которые в большинстве случаев невидимы, поскольку были интернализованы в качестве «нормы». Следовательно, необходимо исследовать речь пристальнейшим образом, чтобы обнаружить, какие дискурсы она закрепляет. Предполагается, что в дискурсах обязательно присутствуют расизм, сексизм, гомофобия, трансфобия или другие скрытые предрассудки, воспроизводимые обществом (это замкнутый круг). Подобные «проблемы» необходимо выявлять и изобличать, независимо от того, обнаруживаются ли они в обращении президента или в подростковых твитах десятилетней давности никому не известного пользователя. Широко распространенный сленговый термин «воук» (woke) описывает состояние, при котором человек узнаёт об этих проблемах и начинает чаще их замечать.

Исходя из этих базовых предпосылок, впервые сформулированных в 1970-х, Фуко заложил философский фундамент квир-Теории 1990-х: глубокое недоверие к науке, рассматриваемой в качестве репрессивного проявления власти, а не производителя знания; скептицизм в отношении всех категорий, описывающих гендер и сексуальность; приверженность социальному конструктивизму; и пристальное внимание к языку как средству, с помощью которого власть, замаскированная под знание, проникает на все уровни общества и устанавливает, что должно считаться нормой.

Крестные феи квир-Теории

Квир-Теория выросла из постмодернистских размышлений о поле, гендере и сексуальности. Три ее основоположницы середины 1980-х — Гейл Рубин, Джудит Батлер и Ив Кософски Сэджвик — испытали серьезное влияние Фуко. Каждая из них рьяно противостояла нормативности в трех ключевых для квир-Теории областях.

В эссе 1984 года «Размышляя о сексе» Гейл Рубин утверждает, что наши соображения о «хороших» и «плохих» сексуальных актах (с точки зрения морали, а не исходя из качественной оценки) социально конструируются различными группами и их дискурсами о сексуальности. Основываясь на концепции Фуко о начавшемся в XIX веке социальном конструировании сексуальности, Рубин приходит к позиции глубокого скепсиса в отношении любых биологических исследований пола и сексуальности.  своем эссе она внесла фундаментальный вклад в квир-Теорию, отвергнув «сексуальный эссенциализм» — «представление о том, что пол является естественной силой, чье существование более первично, чем существование социальной жизни, и, стало быть, именно он формирует социальные институции». С точки зрения Рубин,

невозможно размышлять хоть сколько-нибудь ясно о расовых или гендерных политиках до тех пор, пока они мыслятся как биологические данности в большей степени, нежели как социальные конструкты. Сходным образом и сексуальность недоступна политическому анализу, пока она рассматривается преимущественно как биологический феномен или как аспект индивидуальной психологии.

Это очень прагматичный, ангажированный аргумент. Рубин заявляет, что мы должны считать пол, гендер и сексуальность социальными, а не биологическими конструктами не потому, что это безусловная истина, а потому, что в таком случае их легче политизировать и потребовать изменений. Если в циничном фукианском истолковании истории сексуальности еще можно усмотреть описание того, что было, и того, что есть, то Рубин очевидным образом отдает приоритет тому, что должно. В этом состоит особенность прикладного постмодернизма, несколько отличающая его от предшествующего ему постмодернизма, — и у нее есть определенные последствия. А именно — подрыв общественного доверия к академии, обычно считающейся хранителем того, что есть, вызванный превращением ее в подобие церкви, предписывающей, что людям должно думать и во что верить.

Подобный ангажированный взгляд, в котором вся суть квир-Теории, противоречит как критерию строгости научного исследования, так и этике универсального либерального активизма, борющегося за гендерное равенство и права ЛГБТ: либерализм не требует поверить, что гендер и сексуальность — это социальные конструкты, чтобы заявить, что любой дискриминации не может быть оправданий. Рубин излагает свою позицию по этому вопросу в «Размышляя о сексе»:

...концепции сексуального подавления были помещены в контекст биологического понимания сексуальности. Зачастую гораздо легче снова впасть в соблазн использовать понятие естественного либидо, ответственного также и за негуманные репрессии, чем переформулировать концепции сексуальной несправедливости внутри более конструктивистского контекста. Но важно, что мы делаем именно это.

Рубин настаивает: крайне важно отвергнуть биологию и безоговорочно принять идею, что пол и сексуальность сконструированы в рамках несправедливой иерархии. Хотя она и признаёт, что проще было бы принять гораздо более вероятную истину: существование различных форм сексуальности обусловлено природой, и некоторые из этих форм подвержены несправедливой дискриминации.

«Размышляя о сексе» Рубин возвестило развитие концепта интерсекциональности и отказ от актуальных на тот момент форм радикального феминизма. Описывая иерархию сексуальности, Рубин отмечает: «Этот сорт сексуальной морали [присущий радикальному феминизму. — Прим. ред.] имеет гораздо больше сходных черт с идеологией расизма, чем с подлинной этикой. Он гарантирует добродетель для доминирующих групп и делает порок спутником непривилегированных». Кроме того, она признаёт, что «секс — это направление подавления. Система сексуального подавления проходит сквозь все остальные модусы социального неравенства, сортируя людей и группы в соответствии со своими собственными принципами». Поэтому Рубин избирает в качестве мишени доминирующую в то время форму (радикального) феминизма, крайне негативно относящуюся к полу и сексуальности и сосредоточенную на материальном вреде сексуальной объективации, и (не так уж и ошибочно) сравнивает ее с социально-консервативными, правыми взглядами.

Для Рубин радикальный конструктивизм и фокус на дискурсах сексуальности были крайне важны в деле освобождения от дискриминации тех, чья сексуальность или гендерная идентичность не была традиционной цисгендерной, гендерно-конформной и гетеросексуальной. Отрицание биологии и любых обусловленных ей объяснений вариативности сексуальности или гендерной идентичности рассматривалось как политическая необходимость, оправданная глубоким моральным релятивизмом в отношении сексуальности (включая защиту педофилии). Мы видим, что квир-Теория отрицает науку (когда та выдает неудобные для Теории результаты); либерализм (когда тот выдвигает на передний план универсальную человеческую природу); и феминизм (когда тот рассматривает женщин как класс людей, угнетаемых другим классом, мужчинами) — и вместо этого приоритизирует «квирность».

Джудит Батлер — самый влиятельный из Теоретиков «квирности»; именно ее труды получили наибольшее признание за пределами квир-Теории и оказали влияние на многие виды исследований, да и на общество в целом. Батлер — американский философ, испытавшая влияние французской феминистской мысли и во многом опирающаяся на постмодернизм, в особенности на работы Фуко и Деррида. Основной вклад Батлер в квир-Теорию состоял в том, что она подвергла сомнению связь между полом — биологическими категориями мужского и женского, гендером — поведением и чертами характера, которые обычно ассоциируются с одним из полов, и сексуальностью — природой сексуального желания.

В 1990-е Батлер проявляла беспокойство по поводу любых намеков на биологический эссенциализм. Она беспрестанно доказывала, что гендер и пол различны и между ними нет обязательной корреляции. По мнению Батлер, гендер полностью социально сконструирован — утверждение настолько нелепое, что пришлось задействовать все могущество Теории, чтобы оно казалось правдоподобным. этом Батлер помогло ее самое известное понятие — гендерная перформативность. Эта удивительно запутанная концепция определена в ее работе 1993 года «Тела, имеющие значение: о дискурсивных границах „пола“» как «власть дискурса многократно воспроизводить феномены, которые она регулирует и ограничивает», то есть как нечто, что вызывается к жизни, заключается в осмысленные категории и становится «реальным» посредством поведения и ожиданий, закодированных в речи. Среди прочего в глаза сразу же бросается постмодернистский политический принцип, заимствованный у Фуко, и связанный с ним сюжет власти языка.

Хотя сам по себе термин наводит на мысль о театральном представлении, концепция гендерной перформативности берет свое начало в лингвистике и не имеет отношения к актерскому искусству. Например, актер-мужчина может играть на сцене женскую роль, при этом оставаясь уверенным в том, что он мужчина. Это не то, что Батлер имеет в виду, когда описывает гендер как «перформатив», поскольку в этом примере подразумевается некая, по ее мнению, не существующая «предсуществующая идентичность, относительно которой можно измерить действие или поступок». В своей поворотной книге «Гендерное беспокойство: феминизм и инверсия идентичности» (1990) Батлер утверждает, что гендерные роли преподаются и выучиваются — зачастую неосознанно, путем социализации — как совокупность действий, особенностей поведения, манер и ожиданий; и люди соответствующим образом исполняют эти роли. Для Батлер гендер — это то, как человек действует, а не то, кем он является. Общество навязывает подобные действия и ассоциирует их с лингвистическими сигналами, такими как «мужской» и «мужественный», — таким образом гендерная перформативность делает эти роли «реальными». По ее мнению, из-за огромного давления социализации и нормативности гендерных ролей люди просто не могут не научиться исполнять свой гендер «правильно», следуя заранее написанному сценарию и тем самым укрепляя «гендеризированную» социальную реальность.

С точки зрения Батлер, люди не рождаются с пониманием того, что они мужчины, женщины, гетеросексуалы или гомосексуалы, а потому их действия не спишешь на какие-либо врожденные факторы. Вместо этого, начиная с самого момента рождения, процесс социализации встраивает их в гендерные роли, чему способствует почти повсеместное распространение этих ролей и сопутствующие им социальные ожидания и инструкции (нормативность). Сами по себе такие роли, как гетеросексуальность или гомосексуальность, не являются стабильными или фиксированными категориями, а просто отражают действия людей. Лишь принимая на себя эти роли и «исполняя» их в соответствии с социальными ожиданиями (перформативность), люди создают (репрессивную) иллюзию того, что роли реальны, стабильны и по своему существу осмысленны. Таким образом, понятие дискурсивного конструирования — идеи, что вещи легитимируются и становятся очевидной истиной в зависимости от того, как о них говорят в конкретном обществе, — ключевое для понимания квир-Теории, потому что именно посредством дискурсивного конструирования гендерные роли и социальные ожидания создаются и закрепляются.

Тем самым в своем иронично-отстраненном взгляде на гендер Батлер вторит Фуко и описывает колоссальный социальный заговор, разворачивающийся у всех на глазах и в то же время в тайне — классический сюжет прикладной постмодернистской Теории. Она называет «истинную гендерную идентичность» «регулятивным идеалом», который необходимо «разоблачить». «Регулятивные идеалы» пола, гендера и сексуальности, утверждает Батлер, поддерживаются благодаря вездесущей гендерной перформативности, которая содержит «стратегию, скрывающую перформативный характер гендера». Поэтому в ее понимании задача квир-Теории и активизма — освобождение «перформативных возможностей для распространения гендерных конфигураций вне ограничивающих рамок маскулинного доминирования и принудительной гетеросексуальности». Иными словами, если мы признаем перформативный характер гендера, то также увидим, что перформировать его можно, и не наделяя привилегиями маскулинность и гетеросексуальность.

Батлер обращается к дерридианскому понятию фаллогоцентризма, подразумевающему, что социальная реальность конструируется языком, привилегирующим маскулинность, а также к концепции принудительной гетеросексуальности Адриенны Рич, в рамках которой гетеросексуальность принимается за естественное состояние, а гомосексуальность, следовательно, прописывается как извращение, чтобы принудить людей к «натуральному поведению». Батлер, однако, не питала особого оптимизма по поводу нашей способности разрушить эти гегемонные (как ей кажется) дискурсы (способы высказывания о вещах, обладающие почти несокрушимой властью, — концепция, заимствованная Теорией из работ марксистского философа Антонио Грамши). Напротив, она убеждена в невозможности выйти за пределы социальных конструктов, созданных дискурсами: мы можем только нарушать их работу и расшатывать их, чтобы создавать более комфортные условия для тех, кто не вписывается в их рамки.

Предложенное Батлер решение этой запутанной проблемы — политика пародии, «подрывное и пародийное перераспределение власти» — оказало серьезное влияние на активистов. Такой подход пытается нарушить паттерны гендерной перформативности, доводя их до абсурда — в частности, фаллогоцентризм и принудительную гетеросексуальность, которые «стремятся к умножению путем постоянного повторения своих логики, метафизики и натурализованной онтологии». Для достижения этой цели Батлер призывала к умышленно «субверсивному повторению», которое «может поставить под сомнение саму нормативную практику идентичности». Зачастую это достигается при помощи «гендерфакинга», который «Викисловарь» определяет как «сознательное стремление подорвать традиционные представления о гендерной идентичности и гендерных ролях» при помощи, скажем, дрэг- или квир-кэмп-эстетики.

Задача батлеровской пародии — вынудить людей усомниться в предпосылках, на которых основывается перформативность, и разглядеть в ней социально сконструированную иллюзию — произвольную и репрессивную в ее текущем виде. Смысл в том, чтобы освободиться от этих категорий и связанных с ними ожиданий. Джудит Батлер призывает двигаться к бессвязности. Если активисту удастся сделать бессвязность строгих категорий пола, гендера и сексуальности очевидной — если не смехотворной, — тогда эти категории и создаваемое ими угнетение утратят свое значение. Батлер отстаивает эту позицию с таким упорством, что сомневается, можно ли считать даже биологический пол не сконструированным культурно. В «Гендерном беспокойстве» она пишет:

Если незыблемый характер пола оспаривается, то, возможно, этот конструкт, называемый «полом», — такой же культурный конструкт, как и гендер; более того, возможно, он всегда и был гендером, вследствие чего различие между полом и гендером оказывается не различием вовсе.

Батлер бросает прямой вызов актуальным формам феминизма, довольно невразумительно вопрошая: «Является ли конструирование категории женщины как последовательного и стабильного субъекта невольным регулированием и реификацией гендерных отношений?» Проще говоря, может ли то, что мы считаем «женщину» реальной биологической категорией, иметь непреднамеренное последствие в виде создания «последовательного и стабильного» представления о том, что такое быть женщиной?

Для Батлер, таким образом, само существование последовательных и стабильных категорий вроде «женщины» ведет к тоталитарным и репрессивным дискурсам. Хотя большинству людей такой вывод покажется несуразным, ее квир-Теория основывается на отрицании и ниспровержении этих категорий. С подчеркнутой серьезностью она называет одним из видов насильственной категоризации вписывание людей в категории, такие как гендер, которые, по их собственному мнению, не описывают их адекватно или точно. Батлер полагает, что активизм и академические исследования должны разрушить эти дискурсы, чтобы минимизировать очевидный вред от этого «насилия».

Упор на разрушение категорий путем высвечивания их очевидной несостоятельности характеризует также Ив Кософски Сэджвик, еще одну основательницу квир-Теории. Ее основная заслуга перед Теорией выражается в том, что ей удалось не поддаться искушению разрешить противоречия. Сэджвик придавала особую ценность плюрализму — необходимости принимать множество точек зрения, даже если они противоречат друг другу, — и бессвязности — отказу от попыток добиться хоть какой-то осмысленности. В соответствии с мировоззрением, приоритизирующим должно над есть, что характерно для прикладного постмодернизма в целом, она полагает, будто активизм может извлечь пользу из подобных ценностей. Она пишет:

Созвучно с моей акцентацией на перформативных взаимосвязях двойственных и конфликтующих определений действует и предписание практических политик, явственно проступающее в этой книге, нацеленное в разные стороны, где идеалистические и материалистические порывы, стратегии миноритарной и универсалистской модели и, соответственно, гендерно-сепаратистский и гендерно-интегративный анализ будут существовать на равных, не обладая никаким преимуществом в поле идеологической рационализации.

Здесь Сэджвик говорит о том, что продуктивное движение могло бы взять на вооружение все идеи ЛГБТ-исследований и активизма — даже противоречащие друг другу — безо всякой нужды беспокоиться об идеологических разногласиях. Она доказывает, что противоречия сами по себе могут быть полезными в политическом плане, не в последнюю очередь потому, что сделают активистское мышление крайне сложным для понимания, а следовательно, и для критики. Весьма в духе квира.

Наиболее отчетливо подобные идеи выражены в работе Сэджвик 1990 года «Эпистемология чулана», в которой она развивает представление Фуко о том, что сексуальность — это социальный конструкт, вызванный к жизни научными дискурсами, особенно теми, которые были легитимированы медицинскими инстанциями, классифицировавшими гомосексуальность как психопатологию. Тем не менее она довольно сильно отклоняется от фукианского курса в сторону Деррида. Сэджвик выворачивает наизнанку представление Фуко о том, что гомосексуальность и гетеросексуальность заданы доминирующими дискурсами, доказывая, что на самом деле именно бинарная пара гомосексуальности и гетеросексуальности научила нас бинарному мышлению: люди могут быть гомосексуалами или гетеросексуалами, мужчинами или женщинами, маскулинными или фемининными. Для Сэджвик сексуальная бинарность — основа всех социальных бинарных структур. В «Эпистемологии чулана» она сразу заявляет об этом:

В книге доказывается, что понимание практически любого аспекта современной западной культуры не только не может быть полноценным, но оно ущербно в самой своей сути настолько, насколько неспособно воспринять критический анализ современных гомо/гетеросексуальных дефиниций.

Для Сэджвик понимание сексуальности как оппозиции мужского и женского — фундамент всего бинарного мышления, которое, в свою очередь, ложно. Поэтому признание сложной и изменчивой природы сексуальности — путь к ликвидации многих форм черно-белого мышления в обществе. Таким образом, Сэджвик играет значимую роль в формировании тенденции к «пересмотру» и отторжению любых бинарных противопоставлений во избежание их закрепления и превращения в источники угнетения.

Символизм чулана у Сэджвик главным образом зиждется на такой идее ложной бинарности. Человек не может быть целиком в чулане или вне его. Некоторые будут знать о его сексуальности, другие — нет. Что-то будет произнесено, а что-то — нет, но знание можно получить как из произнесенного, так и из умолченного. Таким образом, чулан у Сэджвик символизирует одновременное пребывание в противоречащих реальностях. В принятии и подчеркивании этой противоречивости и состоит ее подход к квир-Теории; здесь же мы видим начало экспансии квирности в области за пределами сексуального, равно как и использование глагольной формы этого термина.

Поскольку Сэджвик придерживалась постмодернистских методов, то считала язык — в частности, «речевые акты» — способом конструирования и сохранения несправедливых бинарных структур и «чулана». Поэтому свой подход к Теории она видела потенциально разоблачительным и, следовательно, освободительным. Она отмечает:

Основной посылкой в этой книге является позиция, что закрытые взаимоотношения чулана — отношения знакомого и неведомого вокруг гомо/гетеросексуального — могут быть особенно разоблачительными по отношению к речи вообще.

Вслед за Деррида Сэджвик полагает, что упомянутые взаимоотношения нужно деконструировать. Например, она обращает внимание на анализ, признающий, что гомосексуальность ставится ниже гетеросексуальности, но сам термин «гетеросексуальность» не существовал бы, если бы гомосексуальность не была категорией различия. Это наблюдение призвано деконструировать взаимоотношения власти в бинарных структурах: поскольку понятие гетеросексуальности зависит от существования и подчиненного статуса гомосексуальности, оно не может называться приоритетным. Таким способом Сэджвик стремится деконструировать гетеронормативность — широко распространенное представление о том, что гетеросексуальность является принятой по умолчанию нормой.

Сэджвик находит полезным распространить такое понимание сексуальной бинарности на другие бинарные структуры общества в качестве способа дестабилизировать иерархию превосходства и подчиненности — в этом она истинная дерридианка. Как и другие адепты дерридианской мысли, она подчеркивает и использует усматриваемые ей нестыковки, вытекающие из сосуществования двух будто бы противоречащих друг другу подходов. В сексуальности, согласно Сэджвик, эти подходы — «миноритизирующий» и «универсализирующий». Согласно миноритизирующему подходу, гомосексуалами считается меньшинство людей, в то время как гетеросексуалами — большинство. В то время как универсализирующий подход рассматривает сексуальность как спектр, в котором есть место всему. То есть каждый — немного (или много) гей. Эти две идеи выглядят противоречащими друг другу, однако Сэджвик полагает, что само по себе это противоречие продуктивно. Как она отмечает,

опять же, в книге не предлагается (и я не считаю, что она в принципе существует) никакой позиции осмысления, с которой соперничающие утверждения универсализующего или миноритизующего подхода к определению сексуальности могут быть обоснованно отнесены к «истине». Скорее, наоборот, именно перформативные эффекты, образованные внутренними противоречиями этих позиций и их пересечениями в дискурсивном силовом поле, являются предметом моего осмысления.

Для Сэджвик продуктивная политическая деятельность может заключаться в принудительном поддержании явной противоречивости, поскольку она подрывает стабильное понимание обсуждаемых понятий. Несуразность сосуществования двух противоречащих моделей сексуальности способна помочь принять сложность и текучесть сексуальности. Таким образом, мы снова свидетельствуем приверженность отрицанию объективной истины и конкретных категорий, а также убежденность в освободительном потенциале и политической необходимости бессвязной и текучей аргументации. Квир-Теоретикам удается распространять это мышление практически на все что угодно — они называют это «оквириванием» темы. Например, Теоретики уже оквирили категории времени и истории, а также жизни и смерти.

Постмодернистские принципы и сюжеты в квир-Теории

На сегодняшний день квир-Теория — одна из наиболее постмодернистских форм Теории среди всех исследований идентичности (identity studies), и своей основополагающей концепцией социального, дискурсивного конструирования сексуальности она во многом обязана Фуко. Постмодернистский принцип знания, отрицающий или попросту игнорирующий объективную реальность, равно как и постмодернистский политический принцип, настаивающий на том, что производство знания контролируют пронизывающие общество системы власти и привилегий, — ядро квир-Теории. Наиболее ярко они проявляются в ее основополагающей концепции, согласно которой наука является формой репрессивного дисциплинирования, навязывающей гендерный конформизм и гетеросексуальность посредством выстраивания категорий и попыток утвердить истины о них при помощи жесткого принуждения и социальной легитимации.

Из четырех основных постмодернистских сюжетов безусловно центральными для квир-Теории являются размывание границ и пристальное внимание к языку (дискурсам). Эти два сюжета наиболее враждебны к понятию стабильной реальности, в отношении которой возможны простые и ясные суждения, — и потому наиболее самодеструктивны. Однако квир-Теория избегает саморазрушения, характерного для раннего постмодернизма, превращая размывание границ в свою излюбленную форму политического активизма и называя ее «квирингом». Деструктивность квир-Теории, подчас направленная на нее саму, обусловлена политическими задачами. Она применяется в основном к дискурсам, что выливается в почти патологическую одержимость теми способами говорить о биологическом поле, гендере и сексуальности, которые вырабатывают термины, демаркирующие тончайшие различия в гендерной идентичности и сексуальности. Эти термины существуют в текучем и неустойчивом пространстве и вместе с тем требуют невозможной, чрезвычайной чувствительности языка.

Оставшиеся два сюжета тоже присутствуют в квир-Теории, но в менее очевидной форме. Сюжет культурного релятивизма неявно выражен в понимании гендера и сексуальности исключительно как культурных конструктов. Эта черта роднит квир-Теорию с постколониализмом, поэтому квир-Теоретики часто обращаются к нему, а постколониалисты — к квир-Теории. Несмотря на существенные различия между двумя группами и их целями, две Теории опираются друг на друга, поскольку обе испытали сильное влияние Фуко и Деррида, и потому их методы полностью совместимы. В такой же неявной форме представлен сюжет утраты индивидуального и универсального: гендерные и сексуальные «я» индивидов рассматриваются как конструкты, созданные дискурсами власти, которые просто невозможно не усвоить и можно лишь незначительно дестабилизировать. Невозможна и универсальность, поскольку квир-Теория полностью отвергает общую человеческую природу.

С ее акцентом на деконструктивистские методы и пониманием знания как конструкта власти квир-Теория, возможно, самая аутентичная форма прикладного постмодернизма. Она во многом определила язык транс-активизма и появляется во многих исследованиях социальной справедливости. Элементом основополагающих текстов квир-Теории стала концепция интерсекциональности, и хотя термин «интерсекциональность» больше ассоциируется с исследовательницей в области критической расовой Теории Кимберли Креншоу, о «пересечениях» различных форм маргинализованной идентичности одновременно с Креншоу — и, судя по всему, независимо от нее — говорила и Батлер. По ее мнению, «гендер пересекается с расовыми, классовыми, этническими, сексуальными и региональными модальностями дискурсивно конституированных идентичностей». Таким образом, батлеровская квир-Теория легко становится ключевым элементом интерсекциональной мысли. Следовательно, интерсекциональные феминистки частенько обращаются к квир-Теории в своих работах.

Пожалуй, особенно важно, что квир-Теория фундаментально отличается от предшествующих ей либерального феминизма и ЛГБТ-активизма. Утверждения о том, что квир-Теория — единственный способ освободить от дискриминации негетеросексуальных или не гендерно-конформных индивидов, опровергаются успешностью универсального либерального подхода как в прошлом, так и в настоящем. Предшествующие Теории либеральный активизм и мысль пытались изменить предвзятое отношение к людям определенного пола, гендера или сексуальности, апеллируя к нашим многочисленным сходствам и человечности, а также к универсальным либеральным принципам. Возможно, на этом мог бы сосредоточиться и транс-активизм, учитывая развитие науки о трансгендерных людях, — если бы квир-Теория не пыталась активно разрушить все универсальное или нормативное.

Вместо этого квир-Теория стремится — и это совсем не помогает делу — модифицировать или отменить сами понятия пола, гендера и сексуальности, вследствие чего становится непонятной и бесполезной, если не совершенно чуждой, для большинства членов общества, которое она желает изменить. С поразительной претенциозностью и агрессией — отталкивающими большинство — квир-активисты высмеивают нормативные формы сексуальности и гендера и выставляют тех, кто их признаёт, неотесанными ретроградами. Люди вообще не любят, когда им заявляют, что их пол, гендер и сексуальность — ненастоящие, неправильные или плохие; подобное, кажется, может понравиться только квир-Теоретикам.

Более того, представление, что гетеросексуальность — это социальный конструкт, полностью игнорирует тот факт, что люди размножаются половым путем. А представление, что гомосексуальность — это социальный конструкт, игнорирует многочисленные доказательства и ее биологической реальности. Несмотря на потенциальное «освобождение» от дискриминации, все это угрожает свести на нет значительный прогресс, достигнутый гей- и лесбийскими активистами в борьбе с убеждением, что их романтические и сексуальные влечения — всего лишь «жизненный выбор», который, если по-разному повернуть один и тот же принцип Теории, можно выставить как реальным, так и ложным. Хотя гомосексуальность была бы совершенно приемлемым жизненным выбором, множество фактов, а также огромное число свидетельство самих геев и лесбиянок указывают на то, что это нечто гораздо большее.

Активизму, стоящему на пренебрежительных, ироничных, антинаучных и трудных для понимания основах, сложно быть продуктивным. Людям, которые хотят, чтобы их пол, гендер или сексуальность были приняты в качестве нормы, не помогают и постоянные упоминания о том, что считать что-либо нормальным — уже проблематично. Поэтому, несмотря на то что квир-Теория делает вид, что защищает интересы лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров, большинство представителей ЛГБТ не посвящены в ее тонкости и не поддерживают ее. А поскольку она продолжает заявлять о себе как о единственном законном способе изучения и обсуждения тем гендера, пола и сексуальности, она продолжает причинять вред прежде всего тем, кому стремится помочь.