Born to be wild

Давайте допустим, что время, проводимое на природе, действительно оказывает терапевтический эффект, даже несмотря на недоисследованность вопроса. Тогда здесь встает следующий вопрос: почему такой опыт позволяет лучше отдыхать? Некоторые исследователи полагают, что мы любим природу просто по эволюционным причинам, так как в диких условиях из наших предков выживали те, что лучше прочих приспосабливались к такой жизни. Считается, что мы, как вид, пронесли эту тягу к природе с собой сквозь века, даже в условиях нынешнего ритма в шумных городах и мегаполисах.

Исследователь больничных окон Роджер Ульрих считает, что особенно привлекательна густая растительность, поскольку она говорит инстинктам человека об отсутствии опасности и наличии пищи. Он утверждает, что нам больше всего интуитивно нравятся саванны. Я лично сильно в этом сомневаюсь. Да, мне действительно нравится природа с густой растительностью, но для меня это означает широкие покатые холмы и речные долины – словом, классические пейзажи родной мне Англии. Не вижу, каким образом эта моя любовь восходит к моим далеким предкам, жившим в саванне тысячи лет назад. Это не говоря уже о том, что при слове «саванна» мой мозг рисует не густую растительность, а вполне себе засушливый ландшафт бежевых тонов.

Звучали даже утверждения на тему того, что людям в целом больше нравятся деревья, формой напоминающие те, что растут в саваннах – с раскидистыми кронами, нежели более округлой или конической формы. Многие представители человечества жили и эволюционировали последние 40 000 лет в местах, в которых таких деревьев нет и быть не может – выше линии их произрастания, в пустынях или на островах в тропиках. Даже та же Африка далеко не вся представляет собой саванну. Опять же, я лично с радостью предпочту старый добрый английский дуб или плакучую иву. И мне вполне импонирует фигурная садовая стрижка в английском стиле, которую можно увидеть, к примеру, в моем самом любимом саду из всех – в саду Грейт Дикстер, что в Восточном Суссексе.

Еще одно предположение о причине привлекательности природы заключается в том, что ее пейзажи немедленно расцениваются нашим мозгом как пригодные для обитания, в отличие от городских видов. Я бы и здесь поспорила, сказав, что в этом плане каждому милее то, к чему он больше привык. У меня вот улица с домами гораздо теснее ассоциируется с жильем и «обитаемостью», чем кусок пустыни или леса. Мне также непонятно, с какой такой стати растительность должна ассоциироваться с безопасностью. В высокой траве, типичной для саванн, могут скрываться, например, львы. Те же водопады могут быть безумно красивы, если смотреть на них со специально построенного для этой цели мостика и не мокнуть от брызг. А вот если ты спокойно плывешь по реке в лодке и тебя вдруг начинает затягивать к краю – пиши пропало. Человечеству удалось выжить именно благодаря совместному труду и сожительству в селениях, а не благодаря блужданию в одиночестве на природе в поисках отдохновения, где за каждым кустом может притаиться хищник. Так что, если эволюция и повлияла каким-то образом на определенные локации, которые в результате кажутся нам наиболее безопасными, то этими местами должны быть поселения, а не открытые природные пространства.

С такими гипотезами из области эволюционной психологии всегда есть одна сложность: их трудно проверить. Можно сколько угодно опрашивать людей на тему их любимых форм деревьев и сверять результаты опросов представителей разных культур (хотя подобных исследований немного – уж больно сложно это организовать), но, даже если на выходе получится некая универсально оптимальная форма дерева, дальше можно бесконечно строить теории о том, каким образом именно эта форма помогает в плане выживания и рождения потомства, или является побочным эффектом некого другого фактора, оптимального для этих вещей. Тут очень просто остановиться на любой теории, которая вас устраивает, будь то эволюционная роль женщин в качестве домохозяек и нянь или гипотеза о врожденной жестокости мужчин (и то и другое катастрофически несправедливо по отношению и к мужчинам, и к женщинам). В своей статье бельгийский исследователь Янник Джой и его голландский коллега Агнес ван ден Берг весьма остро, элегантно и, чего греха таить, забавно раскритиковали эти теории на тему эволюционных причин склонности человека к природным пейзажам. К примеру, ряд исследований продемонстрировали почти мгновенное успокаивающее воздействие природы на людей, только вот непонятно, откуда и с какой стати у нас мог развиться такой механизм? Зачем могло эволюционно понадобиться мгновенно впадать в дзен, случайно напоровшись на какую-нибудь рощу? Деревья бегать не умеют, так что, в отличие от инстинкта «бей или беги», который включается у человека при встрече со львом, здесь-то торопиться некуда.

Нет, я допускаю, что нашим предкам были нужны места, где они могли спокойно отдохнуть, расслабиться и восстановить запас сил, и что некоторые типы ландшафта отвечают этим требованиям в большей степени, чем другие. Однако когда речь заходит о природе, далеко не всегда уровень ее «дикости» прямо пропорционален нашей к ней склонности. В рамках одного шведского исследования одну половину участников отправили гулять по дикому лесу, а другую – по лесу, за которым тщательно следят, где у обочины были аккуратными поленницами сложены свежеспиленные сосны. Когда исследователи стали проверять уровень настроения участников эксперимента после завершения прогулки, оказалось, что тип леса вовсе не столь важен. В реальности как раз те, кто гуляли по «очеловеченной» зоне, чувствовали себя лучше. Так что, как видите, один-ноль в пользу контролируемой природы.

Естественно, эстетические представления о природе менялись с течением времени и от культуры к культуре, и меняются до сих пор. Не существует никакого стандартного представления о наиболее привлекательном типе местности, а те из них, которые кажутся нам наиболее естественными, часто оказываются гораздо более «прирученными», чем мы думаем. Северо-Шотландское нагорье традиционно считается одним из наиболее диких мест в Британии. А на самом деле там, куда ни глянь – вырубки, овечьи фермы да угодья, где охотятся на шотландских куропаток. Веками тамошние скалы, бухты и поросшие вереском болота казались людям суровыми, негостеприимными и некрасивыми. Лишь благодаря романтизму позднего XVIII века они стали считаться привлекательными и умиротворяющими. Если огрубить и слегка приземлить наше рассуждение, то можно свести его к простому утверждению: что для одного прекрасный цветок – то для другого сорняк. Вот в Новой Зеландии, например, мои любимые африканские лилии, за которыми я с такой нежностью ухаживаю в Лондоне, считаются весьма пакостной инвазивной культурой.

Часто в таких эволюционных теориях подразумевается, что если пребывание на природе является «частью нашего наследия», то мы потому и чувствуем себя там лучше. Я и с этим утверждением готова поспорить. Если вы выросли в городе, то природа вполне может показаться вам грязной, вонючей, некомфортной и даже опасной. У меня есть друзья, которые провели детство на севере Лондона (и до сих пор живущие там), и их значительно больше пугает идея пересечь поле, на котором пасется стадо коров, чем перебежать через дорогу с двухполосным движением. Они вполне привыкли ходить по ночным улицам, на которых людей периодически пыряют ножами и где вой полицейских сирен или неотложек – обычное дело. Гораздо больше моих друзей страшит ночь в загородном доме, где вокруг – ни звука, кроме уханья совы. Вот тогда-то им и начинает казаться, что сейчас-то их и убьют.

Мне нравится гулять и среди английских холмов и долин, и в Альпах, и даже в джунглях, но на ночном «сафари» в лесах Амазонки я дрожала от страха так, что зуб на зуб не попадал. Несмотря на могучий фонарь в руках проводника, я умудрялась врезаться в паутины, натянутые через узкие тропинки, и глотать их – о, да, перечитайте эту строчку еще раз! Наверняка даже самые преданные поклонники английских лесов, проведя ночь в лесу, невольно вспомнят фильм «Ведьма из Блэр», или ночь, проведенную Моул в Диком Лесу в «Ветре в ивах». Да, конечно, человек тысячами лет находил себе в таких местах пищу и кров и чувствовал себя там как дома, но он с тем же успехом подвергался там нападениям хищников и других людей, мерз на морозе, мок под дождем, боялся, болел и умирал.

Есть одно небольшое исследование, которое весьма наглядно это иллюстрирует. Студентов попросили сходить погулять в одиночестве по одному из двух маршрутов в парке. Половина из них прогуливалась по открытому пространству, где видно все вокруг и было достаточно сложно потеряться. Остальные ходили по более лесистой части парка с меньшим обзором, густым подлеском и кустами. Так вот, первые отчитались о вполне расслабляющей прогулке, тогда как вторые рассказали об ощущениях настороженности, вызванной большим количеством мест, в которых могла притаиться опасность.

Это все достаточно логично, не правда ли? Мне думается, что большая часть людей, которые в первую очередь отметили время, проводимое на природе, на шкале отдыха, руководствовалась вовсе не теориями из области эволюционной психологии. Скорее на их выбор повлияли социокультурные элементы. День, проведенный на природе среди красивых и умиротворяющих пейзажей, явно обладает успокаивающим эффектом, особенно для тех из нас, кто большую часть своего времени проводит в шумных городах. Однако если эта прогулка подразумевает холодную ночь в темном лесу или бесконечный ливень на болоте, где и укрыться-то негде, вряд ли кто-то сочтет такой опыт хорошим отдыхом.