Глава двадцатая
Однажды десять лет спустя
— Константин Петрович?! Здравствуйте! — женский голос вибрировал так радостно, что Константин сразу понял — из Страсбурга пришли хорошие новости. — Суд решил ваше дело положительно! Вы меня слышите?
— Да.
— Положи-тель-но! — отчеканила по слогам собеседница и снова перешла на быстрый темп. — Простите, что не сообщили сразу, но у нас такое правило — давать информацию только после прихода документов! Они пришли с утренней почтой…
— Сколько мне присудили? — перебил тараторку Константин.
— Этого я не знаю, — ответила она, — Виталий Тимофеевич сказал, что результат положительный, а подробности он сообщит вам при встрече. Он сегодня до девятнадцати часов будет в офисе, можете подъехать в любое удобное для вас время.
— Уже еду! — ответил Константин, откидывая в сторону одеяло.
Нет, что бы там не говорили, но в суточной работе есть свои прелести. На работу ходишь семь или восемь раз в месяц, а в остальные дни сам себе хозяин. Пригласили приехать — сорвался и поехал, благо весь день в твоем распоряжении.
В приемное отделение шестьдесят восьмой больницы Константин устроился два года назад после того, как его выжили из поликлиники. История была банальной — пришел новый главный врач и начал искать, на ком бы продемонстрировать строгость и принципиальность. Мог бы преспокойно оттоптаться на алкаше Назарове, который пил так, что мог отрубиться на приеме или же на вызовах. Хороша картина — пришел доктор на дом, присел к столу, чтобы выписать рецепты, да вдруг свалился на пол и заснул мертвецким сном. В поликлинике Назарова мигом приводили в чувство — одна медсестра уши растирает, другая под нос флакон с нашатырем сует. А на вызовах он валялся до тех пор, пока сам не проснется… Но на участковых терапевтах оттаптываться себе дороже, потому что замену найти трудно. Эндокринолога отыскать много проще, а, может, уже и была кандидатура на примете, потому что новый эндокринолог появился буквально на следующий день после увольнения Константина. После увольнения, которое по своей несправедливости превосходило предыдущее. Ну прямо хоть снова в Евросуд обращайся!
За годы работы у Константина сколотилась кое-какая частная клиентура, небольшая, но вполне себе доходная. Одним не хочется в поликлинику таскаться, лучше пусть доктор на дом придет… Другим хочется особого отношения, которого просто так, забесплатно не получишь… Третьи слишком волнуются по поводу своего драгоценного здоровья… Короче говоря, у каждого свои тараканы, то есть — свои предпочтения.
Частная практика работе не вредила, поскольку «частниками» Константин занимался до или после приема. Что плохого в том, что врач задержится на четверть часа для того, чтобы проконсультировать своего постоянного пациента, можно сказать — хорошего знакомого? Кому от этого вред? Но новый главврач, падла плешивая, устроил целое шоу — нагрянул после окончания приема к доктору Ива́нову в компании зама по экспертизе и главной медсестры, напугал пациентку, у которой нервы и без того были не в порядке, и сразу же на месте составил акт, а на следующий день объявил выговор. Да как объявил — на собрании, при всем честно́м народе. Константин в долгу не остался. Там же, при народе, назвал главного ослом и уволился, не дожидаясь второго выговора. Ясно было, что новый начальник спокойно работать не даст — подведет под увольнение по инициативе работодателя. Так почему бы не уйти красиво и по собственному желанию, чтобы не вешать лишнего пятна на биографию?
Правда, с трудоустройством возникли проблемы. Осел так обиделся, что всяко хаял своего бывшего сотрудника, когда о том наводили справки. События разворачивались по одной и той же схеме. Сегодня радуются: «О, как хорошо, что вы пришли! Нам нужен эндокринолог! О, да вы кандидат наук!». А завтра дают от ворот поворот: «Извините, но вы нам не подходите». Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы разгадать этот ребус.
«А и хрен с ней, с поликлиникой!», решил Константин и устроился туда, где справок не наводили — в приемное отделение. Взяли сразу же, без уточняющих звонков и отправили на трехмесячные курсы по терапии, поскольку в приемном требовался не эндокринолог, а терапевт. «Вы только нас не бросайте, — просила начмед. — Мы же вашу учебу оплатили… Проработайте хотя бы год!». Проработать год Константин пообещал твердо, а на втором месяце работы понял, что останется здесь до тех пор, пока тормозной Евросуд не рассмотрит его дело.
Да — суточная работа напрягает, особенно если тебе уже за сорок. Но от «скорой» до «скорой» можно поспать. Да и днем, когда тихо, тоже можно покемарить, это не запрещается. Но зато работаешь семь или восемь суток в месяц, а все остальные отдыхаешь. Причем отдыхаешь с полным спокойствием. Ничего у тебя на шее не висит, ничто твоего счастья не омрачает, никакие дела с одного дежурства на другое не переносятся. В поликлинике хроники висели на шее камнем — все одно и то же, и так без конца… А в приемном работа живая, веселая. Посмотрел, описал, отправил в отделение и шабаш! Дальше не твоя забота и не твоя печаль. Главное — не принять того, кого принимать не следует, а то «скорики» совсем берегов не чуют, запросто могут дизентерию как обострение язвенной болезни привезти.
Частной практики у врачей приемных отделений не бывает, но зато на каждом дежурстве обламывается денежка. За то, чтобы положил в кардиологию, а не в терапию, за то, чтобы не придирался к неправильно заполненному направлению или просроченному паспорту… Да мало ли за что может получить плату строгий страж, стоящий у ворот больничного рая. В иной месяц слева набегало три зарплаты, а уж одну Константин имел стабильно. Эти доходы не шли в сравнение с тем, что он зарабатывал на бирже, но ведь копейка лишней никогда не бывает. Особенно в том случае, когда тебе приходится постоянно подкармливать юристов и журналистов. Впрочем, отношения с Дамьеном Константин прекратил давно, после четвертой публикации, когда стало ясно окончательно, что никому, кроме Дамьена, трагическая история московского главного врача не интересна. Ни один журналист или защитник униженных и оскорбленных не пытался связаться с Константином, никто не приглашал его выступить по телеку или на радио, да и суд не спешил рассматривать его дело… «Вашей истории не хватает перца», сокрушался Дамьен. Ага! Знаем мы твой перец — самосожжение устроить или десятку на Колыме оттянуть! Нет, лучше пусть будет пресно. А лучше пусть вообще ничего не будет. Зачем деньги на ветер швырять?
Впрочем, от напрасных трат была и выгода — дамоклов меч больших расходов привел Константина на биржу. Разумеется, биржевые заработки осторожного игрока были значительно меньше того, что имел главный врач медсанчасти, но они на порядок с гаком превышали совокупный (правый и левый) доход врача приемного покоя. Как говорится, лучше плов с горохом, чем совсем без плова.
Как ни торопился Константин, но не позвонить Женечке, подруге дней своих суровых он не мог.
— Я выиграл! Документы уже пришли! Вечером отпразднуем! — сказал он и отключился.
Самому было некогда разговаривать разговоры, да и в «Правильной клинике» администраторам не полагалось отвлекаться во время работы на личное-постороннее. Профессор Неунывайко, недавно ставший академиком (таким же липовым, как и профессором), платил щедро, но и штрафовал с размахом — на четверть месячной получки, а то и на половину.
Спустя минуту от Женечки пришло сообщение: «Поздравляю!!!!!!!!!! Люблю!!!!!!!!!! Целую-обнимаю!!!!!!!!!! Ты — самый лучший!!!!!!!!!!». Еще бы не лучший — надцать лимонов огреб! И с кого? С Российской Федерации, государства, занимающего почти что шестую часть планеты! Название дела «Иванов против России» вставляло Константина неимоверно. Знай наших! Это вам не Пупкинс против Джопкинса! Это круче крутого! Человек выиграл тяжбу с государством! Ура! Ура! Ура!
Глядя на улыбающегося пассажира при костюме и галстуке, скуластый таксист тоже улыбался, но с разговорами не приставал — проявлял деликатность, за что и получил полторашку на чай. В адвокатский офис Константин не вошел, а буквально влетел. Счастье кипело внутри веселыми пузырьками… Еще бы — десять лет ждал этого момента! Верил, что все закончится хорошо, но, в то же время сомневался — а вдруг облом? Жизнь-жестянка приучила к осмотрительной осторожности…
Виталий Тимофеевич, первый после Бога в адвокатской конторе «Плужников и Гербер», принял Константина сразу же и с великой радостью. На столе, по левую руку от Виталия Тимофеевича, лежал на тарелке надкусанный бургер, сильно удививший Константина — неужели такой человек питается фастфудом? Сам Константин со временем пришел к тому, что когда-то требовали от него бабушка и мама — к нормальной человеческой еде. Если голод напоминал о себе вне дома, то Константин шел не в какую-то сетевую бургерную, а искал заведение, в котором подавали первое-второе и желательно, чтобы с аперитивом. Давайте уж скажем прямо — бутерброды, хоть вареньем их обмажь, не могут сравниться с наваристым борщом, в котором торчком стоит ложка! Или с солянкой, источающей поистине райский аромат… А уж о правильно приготовленном шницеле с кислой капустой вообще говорить нечего!
— Я искренне рад! Вы даже представить не можете, как я рад! — распинался Виталий Тимофеевич. — Для нас, юристов, нет ничего важнее торжества справедливости!..
«Для вас, засранцев, нет ничего важнее денег», подумал Константин, вспомнив, сколько содрали с него Виталий Тимофеевич Плужников и его никогда не виденный партнер по фамилии Гербер.
— И сколько мне присудили?
— Читайте! — Виталий Тимофеевич протянул Константину пластиковую папку с вензелем «ПГ» на фоне Фемиды-весовщицы.
Человек, который понял жизнь и принял ее во всей противоречивой красе, начинает читать судебные документы с конца, поскольку именно в конце содержится важное-главное.
«Истец требовал 10 000 000 российских рублей в качестве компенсации материального ущерба, вызванного потерей дохода, и 3 000 000 российских рублей в качестве компенсации морального ущерба, вызванного осуждением и потерей работы… Суд не усматривает никакой причинно-следственной связи между установленным нарушением прав истца и указанным материальным ущербом, и потому отклоняет это требование, как необоснованное…».
— Что за х…ня? — подумал вслух Константин.
Виталий Тимофеевич ничего не ответил. Сидел в своем огромном кресле, смахивающем размерами на царский трон, и ласково-приветливо смотрел на Константина — читай дальше, парнишша!
«Иск о возмещении морального ущерба отклоняется, поскольку суд не считает возможным принимать решение по этому вопросу…»
— Они там совсем о…ели?
«Истец требовал 485 000 рублей в качестве компенсации расходов по его делу… При этом он представил копии подтверждающих документов на общую сумму 19 530 рублей по внутреннему производству и на сумму 78 410 рублей по судебному производству… Согласно существующей прецедентной практике, истец может претендовать на возмещение расходов и издержек лишь в той мере, которая подтверждена документально и представляется разумной в количественном исчислении…»
— Онени́ эша́к сикси́н!
«С учетом представленных истцом документов и разумных критериев, суд постановляет присудить истцу сумму на покрытие расходов в размере 1476 евро с добавлением всех подлежащих уплате налогов…»
— … … … … … …!
— Право не стоит так расстраиваться, — мягко сказал Виталий Тимофеевич. — Я понимаю, Константин Петрович, что вы ожидали большего, но…
— Большего?! — усмехнулся Константин, швырнув папку на стол. — Да пошли вы к …, еблакаты долбаные!
— Я попросил бы выражаться прилично! — вскинулся Виталий Тимофеевич, меняя сочувствующее выражение лица на строгое.
— Бабушку свою попроси! — посоветовал Константин и ушел, славно хлопнув дверью на прощанье — секретутка в приемной (та самая, что ему звонила) аж подскочила на своем стуле.
Выиграл дело?
Выиграл!
Получил аж полтора косаря евриков без четвертака! Даже стоимость первой газетной публикации не отбил, не говоря уже о чем-то большем!
И что за сволочная формулировка: «суд не усматривает никакой причинно-следственной связи между установленным нарушением прав истца и указанным материальным ущербом»? Они там что — слепые и, к тому же, идиоты? Как можно не усматривать связи между несправедливым осуждением (Константин давно уже привык считать, что его осудили несправедливо) и деньгами, которые он потерял, лишившись руководящей должности?
А как быть с переживаниями? Суд не считает возможным принимать решение по вопросу о возмещении морального ущерба? С чего бы это? Снова причинно-следственной связи не видно? Вот же гады европейские, демократическую их мать за ногу!
Адвокаты тоже хороши! Могли бы не обнадеживать сладкими речами — ах, поздравляем, вы выиграли дело! Чтобы враги наши так дела выигрывали! Это же курам на смех — рассчитывать на тринадцать с половиной миллионов, а получить двухсотую часть желаемого! Да нет, не двухсотую — меньше. Мерси боку, дорогие защитники справедливости! Эйфелеву башню вам в одно место! Либерте́ вам в эгалите́ и чтоб фратерните́ сверху приложить!
Как обычно, достигнув дна разочарования, Константин отталкивался от него и начинал мыслить в позитивном ключе. Иначе нельзя — свихнешься.
Главное — это моральное удовлетворение. Хоть полтора косаря без малого, да получу! Это раз.
Наконец-то закончилось это изматывающее ожидание и все связанные с ним расходы. Это два.
«Не жили хорошо, так нечего и начинать», говорила покойная бабушка и была тысячу раз права. Вот нехрена было связываться! Надежды только юношей питают, а вот старым, то есть — мудрым, отраду не подают, только душу травят. Но ничего, в Париже дважды побывал, кругозор расширил, газет опять же набрал на обклейку спальни… Да там еще и на туалет хватит, где им самое место…
Опять же — ждал, волновался, была в жизни какая-то пикантная перчинка. Это три. Ну и вообще — нечего жалеть о том, что было, потому что задним числом изменить ничего нельзя. Получите свой обалденный выигрыш, Константин Петрович и утритесь!
Обалденный? Как бы не так! Нам ваш выигрыш на один раз посидеть!
— Костик! — ахнула вернувшаяся с работы Женечка, увидев заставленный деликатесами и дорогим выпивоном стол. — Ты обалдел?! Мы же за неделю все это не съедим и не выпьем! Я все понимаю, но… А! Помню-помню! Ты когда-то обещал, что мы станем жить в мотовстве и расточительстве! Момент настал? А зачем свечи?
— Захотелось, — загадочно ответил Константин. — Такой уж сегодня день…
Сам он был противником дешевой романтики — свечи, шампанское, колечко с брюликом… Но подруга ждала этого дня с прошлого века. Пусть уж все будет так, как ей хочется. И ему тоже хотелось, чтобы все было, как следует. Если что-то потерял, то должен что-то приобрести — баланс справедливости.
Женечка вышла из ванной в коротком махровом халатике, который едва прикрывал самое-самое, а все остальное выставлял напоказ.
— Оденься, пожалуйста, прилично, — попросил Константин. — Сегодня — особенный день.
Сам он был в костюме, при своем любимом серо-голубом галстуке, подаренным Женечкой в незапамятные времена, и в туфлях. Делать предложение в тапочках было как-то не комильфо — профанация.
Как именно нужно переодеться, Константин не уточнял, но подруга женским чутьем угадала торжественность грядущего момента и потому явилась в черном вечернем платье, которое ей замечательно шло. И локоны свои взбила так, чтобы они спадали каскадом, и про сережки-колечки не забыла, и тапочки сменила на нечто шпилечно-изящное. Остановилась на пороге, вся такая принцессная, и посмотрела выжидательно — давай же!
Бухаться на колени Константин не собирался, но момент этого настоятельно требовал. Гулять — так гулять! В полном соответствии с классическими канонами. Разумеется, не бухнулся, а элегантно преклонил колено.
— Давай поженимся! — сказал он, протягивая Женечке раскрытую коробочку с кольцом. — Сколько можно тянуть с таким хорошим делом?
Общая стоимость кольца и всего, что было на столе, превышала выигрыш на полтора евро, но в такие знаменательные дни мелочиться не следует.
Как-то так.
