О любви к муравьям

В 1960–1970-е годы изучение муравьёв ускорилось, что было вызвано общей революцией в биологии. За короткое время энтомологи обнаружили, что члены колонии большую часть времени общаются посредством вкуса и запаха химических веществ, выделяемых специальными железами по всему телу. Они сформулировали идею о том, что альтруизм развивается благодаря родственному отбору – дарвиновскому преимуществу, полученному благодаря самоотверженной заботе о братьях и сёстрах, имеющих одни и те же альтруистические гены. Таким образом эти гены передаются будущим поколениям. Также учёные установили, что отличительная черта муравьиных обществ – система каст (королевы, солдаты, рабочие) – определяется питанием и другими факторами окружающей среды, а не генами.

Осенью 1969 года, в разгар интереснейшего для исследователей периода и в самом начале своего пребывания в Гарвардском университете на посту приглашённого профессора, Берт Хёлльдоблер постучал в дверь кабинета Эдварда Уилсона. Хотя тогда мы не воспринимали себя таким образом, мы встретились как представители двух научных дисциплин, родившихся из разных национальных научных культур, синтез которых вскоре привёл к лучшему пониманию устройства общин муравьёв и других сложных сообществ животных. Одной из дисциплин была этология – изучение поведения в естественных условиях. Эта ветвь поведенческой биологии, появившаяся и развившаяся в Европе в 1940–1950-х годах, резко отличалась от традиционной американской психологии тем, что подчёркивала важность инстинктов. Также она показывала, как именно поведение приспосабливает животных к особенностям среды, от которых зависит выживание вида. Она указывала, каких врагов следует избегать, на кого охотиться, где лучше всего строить гнёзда, где, с кем и как спариваться – и так далее, на каждом этапе запутанного жизненного цикла. Прежде всего этологи были (а многие и остаются) натуралистами старой школы – с грязными ботинками, водонепроницаемыми блокнотами и пропитанными потом ремнями биноклей, натирающими шею. Но ещё они были современными биологами, которые прибегали к экспериментам для анализа элементов инстинктивного поведения. Комбинируя эти два подхода для увеличения их научности, этологи обнаружили «сигнальные раздражители» – относительно простые сигналы, которые запускают стереотипное поведение у животных и управляют им. Например, красный живот у самцов колюшки (в действительности – очень небольшого размера: для животных это всего лишь небольшое красное пятнышко) провоцирует полноценное проявление территориальной агрессии у самца-соперника. Самцы запрограммированы реагировать на цветовое пятно, а не на рыбу целиком; во всяком случае, не на то, что нам, людям, кажется целой рыбой.

Современная биология знает много примеров сигнальных раздражителей. Запах молочной кислоты направляет жёлтолихорадочного комара к его жертве; всполох, преломившийся от отражающих ультрафиолетовое излучение крыльев, помогает самке бабочки-желтушки опознать самца; капля глутатиона в воде заставляет гидру вытягивать свои щупальца в направлении предполагаемой добычи; и так далее. Подобных сигналов много в обширном спектре поведения животных, которое этологи теперь хорошо понимают. Они выяснили, что животные выживают, быстро и точно реагируя на мгновенно меняющуюся обстановку, и поэтому полагаются на простое стимулирование сенсорного аппарата. Однако, в отличие от самих раздражителей, ответы на них часто бывают сложными и должны выполняться единственно верным образом. Животным редко выпадает второй шанс. И поскольку весь этот набор команд им приходится выполнять практически моментально, в его основе должен лежать генетически обусловленный автоматизм. Короче говоря, нервная система животных должна быть в значительной степени запрограммирована. Этологи утверждают, что если поведение наследственное, а конкретная форма характерна для каждого вида, то его можно изучать поэлементно, используя проверенные временем методы экспериментальной биологии, как если бы это было частью анатомического или физиологического процесса.

К 1969 году идея о том, что поведение можно разбить на неделимые блоки, взбудоражила целое поколение поведенческих биологов, к которому принадлежали и мы. Для нас этот эффект усиливался ещё и тем, что одним из основателей этологии был великий австрийский зоолог, профессор Мюнхенского университета, интересы которого были схожи с нашими. Карл фон Фриш был и остаётся одним из самых известных биологов, главной заслугой которого является объяснение танца пчёл – сложных движений, с помощью которых пчёлы информируют других обитателей улья о местонахождении пищи и расстоянии до неё. Танец пчёл до сих пор остаётся наиболее близким к символическому языку типом поведения, известным в животном мире. В целом фон Фриша ценили за изобретательность и элегантность его многочисленных экспериментов над чувствами и поведением животных. В 1973 году он разделил Нобелевскую премию по физиологии и медицине со своими коллегами – австрийцем Конрадом Лоренцем, бывшим директором Института поведенческой физиологии Общества Макса Планка в Германии, и Николасом Тинбергеном из Нидерландов, профессором Оксфордского университета, – за роль, которую все трое сыграли в развитии этологии.

Второй значимый подход, ведущий к новому пониманию сообществ животных, имел в основном американское и британское происхождение, причём его методы решительно отличались от принятых в этологии. Это была популяционная биология – изучение свойств целых популяций организмов, их роста как единого целого, распространения по ландшафту и неизбежного исчезновения. Эта дисциплина опирается как на математические модели, так и на полевые и лабораторные исследования живых организмов. Как и демография, она определяет судьбу популяции, отслеживая рождение, смерть и движение отдельных организмов для определения общих тенденций. Другие важные переменные – пол, возраст и генетический состав организмов.

Начав работать вместе в Гарварде, мы поняли, что этология и популяционная биология прекрасно сочетаются при изучении муравьёв и других социальных насекомых. Колонии – это небольшие популяции. Их можно лучше понять, наблюдая за жизнью и смертью бесчисленного количества составляющих их особей. Наследственный состав колоний, особенно генетическое родство их членов, предопределяет кооперативный характер существования. Вещи, которые мы – благодаря этологии – узнаём о деталях общения, основания колонии и образования каст, обретают полный смысл, лишь когда они рассматриваются как эволюция целой популяции. Говоря коротко, это основа новой дисциплины, социобиологии, систематического изучения биологических основ социального поведения и организации сложных обществ.

Когда мы только начали задумываться о синтезе этих дисциплин в контексте наших исследований, Эдварду Уилсону было 40 лет и он занимал должность профессора в Гарварде. Берту Хёлльдоблеру было 33 года, и он приехал в США в отпуск, а постоянно работал во Франкфуртском университете. Три года спустя, после непродолжительного возвращения во Франкфурт для преподавания, Берт Хёлльдоблер был приглашён в Гарвард в качестве штатного профессора. После этого друзья делили четвёртый этаж недавно построенного Лабораторного корпуса университетского Музея сравнительной зоологии, пока в 1989 году Хёлльдоблер не вернулся в Германию, чтобы руководить кафедрой, полностью посвящённой изучению социальных насекомых, в только что основанном институте Теодора Бовери Вюрцбургского университета.

Говорят, что наука – это единственная культура, которая действительно становится выше национальных различий, объединяя индивидуальные особенности в единую совокупность знаний, которую можно выразить понятно для всех и воспринять в качестве истины. Мы шли разными путями академической традиции, но оба начали с детского удовольствия от изучения насекомых и с поддержки и одобрения, оказанных нам взрослыми в критически важный момент нашего интеллектуального развития. В общем, когда мы детьми увлеклись изучением насекомых, никто не пытался заставить нас отказаться от этого занятия.

Для Берта началом был прекрасный летний день в Баварии как раз перед тем, как на Германию начались массированные авианалёты. Ему было 7 лет, и он только что воссоединился со своим отцом Карлом, который служил врачом в немецкой армии в Финляндии. Старший Хёлльдоблер получил отпуск, чтобы навестить свою семью в Оксенфурте. Он взял Берта в лес – прогуляться по окрестностям и поговорить. Но это была не совсем обычная прогулка. Карл, увлечённый зоолог, особенно интересовался сообществами муравьёв. Он был всемирно известным экспертом по разным видам маленьких ос и жуков, которые живут в гнёздах муравьёв. Нет ничего удивительного в том, что он переворачивал камни и небольшие брёвна вдоль тропы, чтобы посмотреть, кто под ними живёт. Найти в почве свидетельства бурной жизни – особая радость энтомолога.

Под одним из камней приютилась колония крупных муравьёв-древоточцев. Оказавшись на мгновение под ярким светом, блестящие чёрно-коричневые рабочие бросились хватать и затаскивать личинок и куколок в коконах (своих незрелых сестёр) в подземные галереи гнезда. Это внезапное зрелище заставило юного Берта остолбенеть. Какой необычный и красивый мир, какой он целостный и хорошо сформированный! Целое общество открылось на мгновение его взгляду, а затем волшебным образом исчезло, подобно воде в сухой почве, обратно в подземный мир, чтобы возобновить образ жизни за гранью его воображения.

После войны в доме Хёлльдоблеров в маленьком средневековом городке Оксенфурт недалеко от Вюрцбурга постоянно жили самые разные животные, в том числе собаки, мыши, морские свинки, лиса, рыбки, аксолотль (личинка амбистомы), цапля и галка. Особый интерес для Берта представляла человеческая блоха, которую он держал в стеклянном флаконе и которой позволял питаться собственной кровью – эдакая ранняя попытка научного исследования.

Вдохновлённый примером отца и окружённый заботой матери, Берт всё больше увлекался муравьями. Он собирал живые колонии, помещал в искусственные гнёзда и с энтузиазмом изучал местные виды, выявляя отличительные черты их анатомии и поведения. В качестве ещё одного хобби он коллекционировал бабочек и жуков. Его поражало разнообразие форм жизни, и это определило его дальнейшие планы: он решил получать образование в области биологии.

Осенью 1956 года Берт поступил в Вюрцбургский университет, планируя в дальнейшем преподавать биологию и другие науки в средней школе. Ко времени сдачи последнего экзамена он поднял планку. Берт поступил в аспирантуру и теперь стремился получить докторскую степень. Его учителем на этом новом этапе стал Карл Гёссвальд, специалист по рыжим лесным муравьям. Эти насекомые, обитающие миллионами на гектар, строят насыпные гнёзда, которые во множестве встречаются в лесах северной Европы. Гёссвальд хотел разработать методику расселения муравьёв, которые могли бы использоваться вместо инсектицидов для контроля популяций гусениц и других лесных вредителей. Столетиями европейские энтомологи замечали, что всякий раз, когда происходило массовое нападение листоядных насекомых, деревья вокруг гнёзд муравьёв оставались здоровыми, а их листья – более или менее целыми. Защита была явно результатом истребления вредителей муравьями. Прямой подсчёт показал, что одна колония лесных муравьёв за день может собрать более 100 000 гусениц.

Карл Эшерих, пионер лесной энтомологии, говорил о «зелёных островах», которые существуют под щитом лесных муравьёв. Эшерих учился в Вюрцбургском университете в 1890-х годах, работая под началом Теодора Бовери, самого знаменитого эмбриолога того времени. По счастливой случайности Уильям Мортон Уилер, впоследствии ставший ведущим американским мирмекологом, в то время также занимался эмбриологией и в течение двух лет посещал Вюрцбург. Вскоре фокус его исследовательской деятельности сместился на муравьёв. (Позже, в 1907 году, он получил должность профессора энтомологии в Гарварде – став таким образом предшественником Уилсона.) Он заразил интересом к муравьям молодого Эшериха, который, частично в результате влияния Уилера, перестал заниматься медициной и обратился к лесной энтомологии. Его многотомный капитальный труд на эту тему, написанный в более позднем возрасте, повлиял на целое поколение немецких исследователей, среди которых был Карл Гёссвальд. Однако изначально Гёссвальда с мирмекологией познакомил не кто иной, как Карл Хёлльдоблер, специализировавшийся на медицине и зоологии аспирант Вюрцбургского университета. Он убедил младшего коллегу исследовать богатую муравьиную фауну известняков вдоль реки Майн во Франконии, на севере Баварии. Эта работа стала основой докторской диссертации Гёссвальда. Таким образом, линии Уилер – Эшерих – Карл Хёлльдоблер – Гёссвальд – Берт Хёлльдоблер и Уилер – Фрэнк М. Карпентер (учитель Уилсона в Гарварде) – Уилсон оказываются связаны. Они начинаются с пребывания Уилера в Вюрцбурге, затем разделяются и, наконец, приводят к немецкому присутствию в Гарварде. Такова своеобразная сетчатая структура наследования в научном мире.

Однако наставником Берта был не только Гёссвальд. Благодаря дружбе отца с другими мирмекологами в послевоенные годы, Хёлльдоблер-младший познакомился со многими учёными ещё до поступления в университет. Среди них были Генрих Куттер из Швейцарии и Роберт Штумпер из Люксембурга. Берт был увлечён лесной энтомологией, но из-за детских воспоминаний неизбежно возвращался к муравьям. В то время его вдохновлял и Ганс-Йоахим Аутрум, который читал лекции по зоологии и, будучи одним из ведущих нейрофизиологов мира, служил примером для подражания.

Когда Берт ещё учился на старших курсах, одним из первых заданий для него стала поездка в Финляндию для описания рыжих лесных муравьёв, живущих в разных регионах страны, – с севера на юг. Несмотря на то что эта работа требовала полной отдачи, Берт не мог не обращать внимания и на муравьёв-древоточцев, в том числе принадлежащих к тому же виду, что и особи из-под камня в Оксенфурте. Ностальгии добавляла и близость лесов Карелии, где во время войны его отец находился в трудных (и нередко опасных) условиях. Теперь они стали местом для неторопливого исследования малоизвестной фауны. Большая часть территории Финляндии была и остаётся незаселённой, особенно это касается северной части страны. Изучение финских лесов, наполненных в основном неизученными видами насекомых, окончательно закрепило приверженность Берта полевой биологии.

Всё меньше его привлекала прикладная энтомология, которой уделял особое внимание Карл Гёссвальд, и всё больше – фундаментальные исследования, к которым его подталкивали инстинкты и обучение в раннем возрасте. Примерно через три года после поездки в Финляндию он узнал о программе обучения в аспирантуре Франкфуртского университета под руководством Мартина Линдауэра, одного из наиболее одарённых учеников фон Фриша и фактически интеллектуального преемника великого австрийца. В 1960-х Линдауэр и его протеже оказались в самой гуще новой волны изучения медоносных и безжалых пчёл и Франкфурт стал центром так называемой «школы исследований поведения животных фон Фриша – Линдауэра». Она складывалась не только из квалифицированного персонала, обладающего набором необходимых техник, но и из философии исследований. В основе этой школы лежал всеобъемлющий – и полный любви – интерес к организмам и их пребыванию в естественной среде. Изучите выбранный вами вид всеми возможными способами. Постарайтесь понять или по крайней мере представить, как его поведение и физиология адаптируют его к реальному миру. Затем выберите особенность поведения, которую можно выделить и проанализировать, как если бы дело касалось анатомии. Определившись с этим, продолжайте изучение наиболее перспективного направления. И не стесняйтесь задавать вопросы в процессе исследования.

У каждого успешного учёного есть несколько способов уговорить природу выдать свои тайны. Например, у Карла фон Фриша их было два. Первый – тщательный анализ полёта пчёл от улья к цветкам и обратно; за этой частью жизни пчёл было легко наблюдать и манипулировать ею. Второй способ – выработка условного рефлекса, для чего фон Фриш комбинировал разные стимулы, такие как цвет или аромат цветка, с последующей выдачей насекомым сахарного раствора. В дальнейших тестах пчёлы и другие животные будут реагировать на эти раздражители, если те достаточно заметны. Используя эту простую технику, фон Фриш стал первым, кто убедительно продемонстрировал, что насекомые обладают цветным зрением. Он обнаружил, что пчёлы также могут видеть поляризованный свет (люди этой способностью не обладают). Пчёлы используют поляризованный свет для определения положения солнца и ориентирования на местности, даже когда оно скрыто за облаками.

Выполнив требования для получения докторской степени в Вюрцбурге в 1965 году, Берт Хёлльдоблер переехал во Франкфурт, чтобы работать под руководством Мартина Линдауэра. Группа аспирантов и докторантов, к которой он присоединился, состояла из выдающихся молодых учёных, которые впоследствии стали признанными специалистами в поведенческой биологии и изучении социальных насекомых. Среди них были Эдуард Линзенмайр, Хуберт Маркль, Ульрих Машвитц, Рандольф Менцель, Вернер Ратмайер и Рюдигер Венер. Позже Венер перешёл в Цюрихский университет, где стал пионером в области визуальной физиологии и ориентирования пчёл и муравьёв.

В интеллектуальном смысле этот круг стал для Берта настоящим домом. Фон Фриш поощрял свободный характер научных изысканий, поэтому Хёлльдоблер начал работать над новыми проектами в области поведения и экологии муравьёв, которые очаровывали его с детства. В 1969 году он прошёл процедуру хабилитации, эквивалентную второй докторской степени, и получил право стать преподавателем в одном из университетов Германии. После этого он на два года уехал в Гарвард, затем ненадолго стал преподавателем во Франкфуртском университете, а в 1972 году вернулся в США. Так началась основная часть его двадцатилетнего сотрудничества с Эдвардом Уилсоном.

В 1945 году, почти тогда же, когда Хёлльдоблер увидел муравьиную колонию под Оксенфуртом, Эд Уилсон переехал из своего родного города Мобайл (Алабама) в Декейтер на севере штата. Тот был назван в честь Стивена Декейтера, героя англо-американской войны 1812 года, известного тостом «Наша страна! Права она или нет [в отношениях с другими странами], но это наша страна!». Поэтому неудивительно, что в названном в честь Декейтера городе ценились благонамеренность и внимание к гражданскому долгу. В 16 лет Эд решил, что ему следует начать серьёзно готовиться к будущему. Пришло время попрощаться с организацией бойскаутов, где он получил высший ранг «орла-скаута», с ловлей змей и наблюдением за птицами, отказаться от общения с девушками – на какое-то время – и прежде всего тщательно продумать карьеру энтомолога.

Он считал, что лучший способ – погрузиться в изучение таких насекомых, которые открывают больше возможностей для совершения научных открытий. Поначалу его выбор пал на отряд двукрылых, а конкретно – на семейство Dolichopodidae, мух-зеленушек. Этих насекомых зелёного или синего цвета с металлическим отливом можно заметить во время брачных танцев на листьях деревьев. Перспективы открывались впечатляющие: в одних только США обитали более тысячи видов, при этом Алабама практически не была исследована. Однако этой первой мечте Эда не было суждено сбыться. Из-за войны прекратились поставки булавок, которые были нужны для хранения пойманных образцов мух. Эти специальные чёрные иглы с шариком на конце производились в Чехословакии, которая тогда была оккупирована Германией.

Эду было нужно насекомое, для изучения которого не требовался специальный инвентарь, поэтому он переключился на муравьёв. Они во множестве водились в лесах и полях вдоль реки Теннесси. Оборудование – лабораторные склянки, медицинский спирт и пинцеты – было легко купить в аптеке даже в небольшом городе. Учебником стал классический труд Уильяма Мортона Уилера «Муравьи» 1910 года. Деньги на покупку книги Эд заработал, разнося по утрам городскую газету Decatur Daily.

Впервые о карьере натуралиста он задумался шестью годами ранее, но отнюдь не в полях Алабамы. В то время семья Уилсонов жила в самом центре Вашингтона: достаточно близко от Национальной аллеи, чтобы по воскресеньям туда несложно было доехать, и, что гораздо важнее для начинающего натуралиста, в пешей доступности от Национального зоопарка и парка Рок-Крик. Взрослым эта часть американской столицы казалась запущенной, приходящей в упадок, хотя неподалеку, в районах правительственных учреждений, бурлила жизнь. Зато для 10-летнего ребёнка это был настоящий портал в чарующий мир природы. В солнечные дни Эд слонялся по зоопарку, пытаясь поближе рассмотреть слонов, кобр, крокодилов, тигров и носорогов, а спустя несколько минут сворачивал на боковые аллеи, чтобы поохотиться на бабочек. Парк Рок-Крик был джунглями Амазонки в миниатюре, где Эд, часто вместе со своим лучшим другом Эллисом МакЛеодом (сейчас он занимает должность профессора энтомологии в Университете Иллинойса), представлял себя отважным исследователем дикой природы.

В иные дни Эллис и Эд ездили на трамвае в Национальный музей естественной истории и изучали там останки животных, места их обитания, рассматривали коллекции бабочек и других насекомых со всех уголков мира. Разнообразие форм жизни, представленное в этом великом музее, ослепляло и повергало в трепет. Кураторы музея казались невероятно образованными адептами какого-то благородного ордена, обладающими тайным знанием. А директор и вовсе казался рыцарем в сияющих доспехах. В 1939 году этот пост занимал Уильям М. Манн, по удивительному совпадению – мирмеколог, бывший студент Уильяма Мортона Уилера. В Национальном музее он продолжил изучать муравьёв, а позже стал директором Национального зоопарка.

14-летний Берт Хёлльдоблер, охотящийся на бабочек в поле на севере Баварии (1950 г.)

13-летний Эд Уилсон в энтомологической экспедиции возле своего дома в Мобайле, штат Алабама (1942 г.)

Хёлльдоблер (слева) и Уилсон (справа) осматривают гнездо муравьёв-древоточцев в Баварии, май 1993 г. (Нижний снимок – Фредерике Хёлльдоблер; верхний снимок справа – Эллис МакЛеод.)

В 1934 году Манн опубликовал в National Geographic статью «Наблюдение за муравьями, дикими и цивилизованными». Эд увлечённо прочёл её, а затем отправился на поиск некоторых видов в парк Рок-Крик, придя в восторг от того, что автор статьи тоже работал в этих местах. Там он пережил опыт, похожий на знакомство Берта с колонией муравьёв-древоточцев под Оксенфуртом. Взбираясь по лесистому склону холма с Эллисом МакЛеодом, он оторвал кору с гниющего пня, чтобы посмотреть, кто под ней живёт. Под корой он увидел переливающееся море жёлтых муравьёв, издающих сильный лимонный запах. Как показало более позднее исследование (проведённое самим Эдом в 1969 году), этим веществом была цитронеллаль: рабочие особи выделяли её из желёз на голове, чтобы предупредить обитателей гнезда и отпугнуть врагов. Муравьи оказались представителями рода Acanthomyops: рабочие особи этого вида практически полностью слепые и живут исключительно под землёй. Пятно муравьёв на пне быстро уменьшалось, стекая под землю. Но этот эпизод произвёл неизгладимое впечатление на мальчика. В какой удивительный мир ему на мгновение удалось заглянуть?

Осенью 1946 года Эд начал обучение в Алабамском университете в Таскалусе. Через несколько дней он пришёл со своей коллекцией муравьёв к заведующему кафедрой биологии, считая нормальным или, по крайней мере, не возмутительным объявить таким образом о своих профессиональных планах. Так, ещё в рамках бакалавриата, Эд начал исследования в выбранной области. Профессора биологии не смеялись над 17-летним студентом и не отмахивались от него. Они дали ему место в лаборатории, микроскоп – и свою тёплую поддержку. Они брали его с собой в полевые исследования вокруг Таскалусы и терпеливо слушали его объяснение поведения муравьёв. Эта расслабленная, поддерживающая атмосфера и сыграла решающую роль в его карьере. Если бы Эд поступил в переполненный амбициозными людьми Гарвард, где он сейчас преподаёт, его судьба могла сложиться совершенно иначе. (Но, возможно, и нет. В Гарварде найдется немало странных мест для самых эксцентричных личностей.)

В 1950 году, получив степень бакалавра и магистра, Эд перешёл в Университет Теннесси, чтобы начать работу над докторской диссертацией. Там он мог бы оставаться и по сей день: южные штаты и их богатая муравьями фауна казались ему подходящим для изучения миром. Но он поддался обаянию молодого (всего на 7 лет старше) наставника Уильяма Л. Брауна, который только что защитил докторскую диссертацию в Гарварде. Дядя Билл, как его впоследствии ласково называли коллеги-мирмекологи, был родственной душой, зацикленной на муравьях. Браун практиковал глобальный подход к этим насекомым, считая фауны всех стран одинаково интересными. Глубоко профессиональный, ответственный человек, он стремился возбудить интерес к муравьям, которые так незаслуженно лишены всеобщего внимания. «Наше поколение должно обновить биологические знания и реклассифицировать этих чудесных насекомых, а также придать им большое научное значение», – объяснял он Эду. Он также призывал не обращать внимания на достижения Уилера и других известных энтомологов прошлого: «Эти люди до определённой степени переоценены. Мы можем и будем работать лучше; мы должны. Гордитесь тем, что вы делаете. Аккуратно собирайте свои образцы, ищите репринты и справочные материалы, расширяйте свои интересы за пределы юга Соединённых Штатов и одного-двух видов. И, кстати, узнайте, чем питаются муравьи-дацетины». (Эд выяснил, что дацетины охотятся на ногохвосток и других мягкотелых членистоногих.)

Обязательно приезжайте в Гарвард для работы над докторской диссертацией, ведь там хранится самая большая коллекция муравьёв. Годом позже, после того как Браун отправился в Австралию для проведения полевых работ на этом малоизученном континенте, Эд переехал в Гарвард. Он останется там до конца своей карьеры, получив должность полного профессора и куратора направления насекомых. Ранее эти должности занимал Уильям Мортон Уилер, и Эд даже унаследовал старый письменный стол Уилера с трубкой и кисетом в правом нижнем ящике стола. В 1957 году он посетил Национальный зоопарк в Вашингтоне и встретился с Уильямом Манном. Пожилой джентльмен, для которого тот год стал последним в должности директора, подарил Эду свою библиотеку литературы о муравьях. Затем он провёл для Эда и его жены Рене экскурсию по зоопарку – мимо слонов, леопардов, крокодилов, кобр и других чудес, вдоль окраин парка Рок-Крик. На этот час Эд словно вернулся в свои детские мечты, хотя Манн не мог знать о том остром ощущении, которое дало молодому профессору, вступающему в должность, это возвращение к началу начал.

Годы в Гарварде были заполнены работой в поле и лаборатории. Результатом стали более 200 научных публикаций. Интересы Уилсона время от времени распространялись на другие области (даже на человеческое поведение и философию науки), но муравьи оставались его талисманом и постоянным источником интеллектуальной уверенности. Двадцать наиболее продуктивных лет изучения этих насекомых Эд провёл в тесном контакте с Бертом Хёлльдоблером. Иногда два энтомолога работали отдельно над своими собственными проектами, иногда – как команда из двух человек, но в любом случае они консультировались друг с другом практически ежедневно. В 1985 году Хёлльдоблер начал получать крайне привлекательные предложения от университетов Германии и Швейцарии. Когда стало очевидно, что он действительно может покинуть Гарвард, они с Уилсоном решили написать как можно более подробную работу о муравьях, которая станет путеводителем для других. Результатом этого решения стали «Муравьи», опубликованные в 1990 году и адресованные «следующему поколению мирмекологов». Они наконец заменили работу Уилера, прослужившую всем мирмекологам 80 лет. Неожиданно «Муравьи» получили Пулитцеровскую премию 1991 года в области нехудожественной литературы, став первой откровенно научной работой, заслужившей такую честь.

В это время наши пути начали расходиться. Исследования социальных насекомых, как и биология в целом, достигли высокого уровня сложности, что требовало всё более хитроумного и дорогостоящего оборудования. Если раньше один учёный с пинцетом, микроскопом и твёрдой рукой мог обеспечить быстрый прогресс в поведенческих экспериментах, то теперь всё больше растёт потребность в группах исследователей, работающих на уровне клеток и молекул. Такие усилия особенно необходимы для анализа мозга муравья. Всё муравьиное поведение управляется полумиллионом (или около того) нервных клеток, упакованных в орган размером не больше буквы на этой странице. В эту миниатюрную вселенную могут проникнуть только передовые методы микроскопии и электрозаписи. Высокие технологии и совместные усилия учёных разных специальностей также необходимы для анализа почти невидимых вибрационных и сенсорных сигналов, используемых муравьями в социальной коммуникации. Они абсолютно необходимы для выявления и идентификации железистых выделений, используемых в качестве сигналов. При этом содержание некоторых ключевых соединений в организме каждого муравья-рабочего составляет менее одной миллиардной грамма.

Университет Вюрцбурга обеспечивал возможность получения знаний такого уровня. Его руководитель Мартин Линдауэр пришёл туда в 1973 году и теперь уходил в отставку. Университет решил расширить изучение поведения социальных насекомых и попросил Хёлльдоблера стать руководителем новой группы по изучению поведенческой физиологии и социобиологии. Хёлльдоблер решил принять это предложение, и, таким образом, спустя столетие после краткой поездки Уильяма Мортона Уилера, связь между Гарвардом и Вюрцбургом была восстановлена. Вскоре после приезда Хёлльдоблер получил премию Лейбница в размере миллиона долларов, присуждаемую правительством ФРГ за развитие науки в Германии. В настоящее время Вюрцбургская группа активно занимается экспериментальными исследованиями в области генетики, физиологии и экологии социальных насекомых.

Уилсоном при выборе дальнейшего развития карьеры двигали иные мотивы. Его всегда вдохновляло биологическое разнообразие – его истоки, объём и влияние на окружающую среду. К 1980-м годам биологи полностью осознали, что деятельность человека ускоренными темпами разрушает биоразнообразие. Они сделали приблизительные оценки этого процесса, предположив, что – в основном из-за разрушения естественной среды обитания – в течение следующих 30 или 40 лет может полностью исчезнуть 1/4 видов на Земле. Становилось ясно, что для того, чтобы справиться с чрезвычайной ситуацией, биологи должны описывать природное разнообразие гораздо полнее, чем когда-либо прежде, выявляя места, которые содержат наибольшее количество разных видов и одновременно находятся под наибольшей угрозой. Эта информация необходима, чтобы помочь спасению и научному изучению исчезающих форм жизни. Задача срочная, и работа над ней только началась. Всего лишь 10 % видов растений, животных и микроорганизмов получили хотя бы научное название, а классификация и биологические характеристики даже этой группы плохо изучены. Большинство исследований разнообразия зависят от самых известных – фокусных – групп, в частности от млекопитающих, птиц и других позвоночных, бабочек и цветковых растений. Муравьи – дополнительный кандидат на получение этого элитного статуса из-за разнообразия видов и заметной активности в течение тёплого времени года.

Сейчас, как и прежде, Гарвардский университет обладает самой большой и почти полной коллекцией муравьёв. Уилсон чувствовал, что, помимо естественного влечения к предмету, обязан использовать эту коллекцию, чтобы сделать муравьёв фокусной группой исследований биоразнообразия. В сотрудничестве с Биллом Брауном, который сейчас работает в Корнелльском университете, он решил покорить Эверест систематики муравьёв монографией о Pheidole – безусловно, крупнейшем роде муравьёв, с тысячей или более видов для анализа и классификации. Когда работа Уилсона и Брауна будет завершена, она включит в себя описание 350 новых видов одного только Западного полушария.

Хёлльдоблеру и Уилсону всё ещё удаётся встречаться и сотрудничать в рамках полевых исследований раз в год, в Коста-Рике или Флориде. Там они охотятся за новыми и малоизвестными видами муравьёв: Уилсон – чтобы приблизиться к полному изучению разнообразия, Хёлльдоблер – чтобы выбрать наиболее интересные виды для более тщательного изучения в Вюрцбурге. Между тем мирмекология становится всё более популярной среди учёных. Эксцентричный оттенок этого занятия исчез, хотя подземный мир не стал ни на йоту менее таинственным.