Глава 19
Кризис веры
В «Игре престолов» никогда не было «ключевых тем». Сценаристы всегда воспринимали сериал как совокупность персонажей и сюжетных линий. Эти герои и истории были разбросаны по всему Вестеросу и Эссосу, поэтому объединить их одной идеей было невозможно и, вероятно, совершенно излишне.
Но у пятого сезона тема все же была.
«Основной темой этого сезона было столкновение старого и нового миров и борьба фундаменталистов за власть… – говорит Брайан Когман. – Воробьи были религиозными фундаменталистами, Сыны Гарпии были фундаменталистами, которые пытались выжить захватчиков террористическими методами. Воины Ночного Дозора, которые хотели помешать Джону Сноу привезти одичалых из Сурового Дома, – тоже фундаменталисты».
Мелисандра – еще один герой такого типа, чей фанатизм имел разрушительные последствия. А Арье пришлось бороться с ортодоксальными, похожими на сектантские практиками Черно-Белого Дома.
Поклонникам сериала тоже казалось, что у пятого сезона была тема, только другая: это был «темный сезон», полный страшных и трагических моментов, в котором все популярные персонажи испытывали ужасные муки. Это погружение во тьму было не случайным и соответствовало классической структуре повествования. Самый тяжелый момент для любого классического героя в пьесе из трех актов выпадает на конец второго акта (пятый сезон был как раз примерно в конце второй трети сериала). В финальном акте герой, как правило, делает выводы из своих злоключений и либо добивается цели, либо становится жертвой собственных пороков – как это и произошло с главными героями «Престолов» в последних трех сезонах.
«Работая над сценарием, мы уже знали, что это будет самый мрачный и жестокий сезон, – говорит Когман. – Мы заставили наших героев пройти через ад, но очень хорошо продуманный. Пятый сезон должен был сломить многих».
Серсея думала, что может использовать секту в своих целях, но Его Воробейшество (Джонатан Прайс) полностью изменил ход игры.
ДЖОРДЖ Р. Р. МАРТИН (АВТОР, ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ СОПРОДЮСЕР): Воробьи – моя версия средневековой католической церкви с примесью фэнтези. Вместо Святой Троицы – Отца, Сына и Святого Духа – у Воробьев Семеро: один бог, единый в семи ликах. В Средние века часто встречались весьма светские, нечистые на руку папы и епископы, которые были политиками, а не духовными пастырями. У них была своя игра престолов.
Присутствие легендарного Джонатана Прайса иногда сильно затрудняло работу продюсеров и режиссеров.
МАРК МАЙЛОД (РЕЖИССЕР): Я был страстным поклонником этого сериала, но мое скромное резюме не внушало надежды, что меня возьмут туда режиссером. Мне ужасно хотелось поработать с этими сценаристами, с этими персонажами. В свой первый рабочий день я приехал в Дубровник, чтобы вместе с главами всех отделов провести разведку на местности. Стоя на древней стене Старого Города, пока все ждали моих указаний, я почувствовал леденящий ужас. Пришлось поднатужиться и притвориться, что я знаю, что говорю. А первым дублем, который я снимал, была большая сцена Джонатана и Лины.
ДЭЙВ ХИЛЛ (СОПРОДЮСЕР): Во время репетиции Джонатан попросил нас изменить несколько реплик. Обычно на подобные запросы мы всегда отвечали отказом. Слова появлялись в сценарии не случайно, так что никаких изменений, никаких импровизаций, ничего не убираем и не добавляем. А Джонатан свои реплики изменил. Я повернулся к Брайану и сказал: «Это не по сценарию», и он буквально испепелил меня взглядом. По-моему, он готов был меня убить. «Если ты хочешь, чтобы я сказал Джонатану Прайсу, что нельзя выкидывать слова из реплик, в его первый съемочный день, – выпалил он, – то ты ненормальный».
МАРК МАЙЛОД: Я люблю работать с актерами и направлять их. Но после первого дубля Джонатана у меня не было ни одного комментария, ни одной идеи. У меня просто челюсть отвисла: он даже ногами переступал идеально. Он настолько великолепен, что мне стало неловко.
ДЭЙВ ХИЛЛ: Марк спросил по рации: «Я совсем того или он все отлично сделал с первого дубля?» «Нет, – сказал я, – ты абсолютно прав». Даже Лина немного нервничала в присутствии Джонатана.
НАТАЛИ ДОРМЕР (МАРГЕРИ ТИРЕЛЛ): Джонатан Прайс – это лучший партнер, мечта любого актера. Он ужасно любезный, харизматичный и полный самоиронии человек. Его Воробейшество в исполнении Джонатана очень искренний. У них с Маргери игра «кто кого переблефует». Он совершенно не похож на мужчин, с которыми ей приходилось иметь дело. Она не может очаровать его, не может сыграть на его жадности и тщеславии, поскольку Его Воробейшеству все это чуждо.
Однако по сравнению с другими строптивыми легендами британского кино работа с Прайсом оказалась парой пустяков.
МАРК МАЙЛОД: Еще я ужасно боялся Дайаны Ригг. В первой сцене, которую я с ней снимал, я попросил ее о какой-то мелочи типа: «А может, вы сначала закроете дверь и сделаете несколько шагов?» Она привела ряд аргументов, почему хочет сделать по-другому, а потом сказала: «Спасибо! Уйдите!» Я покраснел и вернулся к своему монитору, чувствуя себя ребенком, которого отругали. От моего достоинства и авторитета не осталось и следа. Поэтому потом я с большим наслаждением снимал ее смерть.
ДЖЕССИКА ХЕНВИК (НИМЕРИЯ СЭНД): А про Дайану Ригг вам рассказывали? Была у нас одна сцена. Она пришла на площадку и такая: «Я готова!» Оператор подходит к ней и говорит: «Это хорошо, но мы еще не подготовили площадку», а она перебивает его, приказывает: «Запускайте камеры!», и начинает произносить свои реплики. Отсняли пару дублей, и оператор говорит: «Отлично, а теперь снимем крупный план». А она ему: «Все, я закончила!», и решительно удалилась.
Дайана не может быстро ходить, ей нужна помощь. Так что мы сидели и наблюдали, как она «решительно удаляется» со скоростью сто метров в час. Было ужасно смешно. Я ее обожаю.
НАТАЛИ ДОРМЕР: Когда работаешь с такой опытной актрисой, лучше всего заткнуться, смотреть и учиться. У нее очень тонкое чувство юмора – иногда она осознанно вела себя как карикатурный персонаж. Я думаю, она просто проказничала, чтобы посмотреть, что ей сойдет с рук.
ЭМИЛИЯ КЛАРК (ДЕЙЕНЕРИС ТАРГАРИЕН): У меня с ней была всего одна сцена, но даже такая малость была для меня счастьем. Как и в случае с Питером, это было как актерский мастер-класс. Я все время думала: «Нет, это еще не моя реплика, нет, я не просто на вас смотрю, я играю вместе с вами, честное слово!»
ДЭЙВ ХИЛЛ: Когда Мигель Сапочник снимал сцену с Прайсом и Ригг, они над ним немного поиздевались. Я подошел к нему с каким-то замечанием по поводу сцены, и он сказал: «Подожди, у меня тут Джонатан Прайс и британская дама на площадке, мне не до этого». Дайана и Джонатан играли с ним, как кошки с клубком ниток.
Одна из помощниц Его Воробейшества – жестокая септа Юнелла (Ханна Уэддингхэм), преданная слуга духовного лидера. Она истязает Серсею, требуя «покаяния».
ХАННА УЭДДИНГХЭМ (СЕПТА ЮНЕЛЛА): Режиссер Мигель Сапочник – человек очень напористый и эмоциональный. Он все время выбегал из-за камеры и настаивал, чтобы я играла как можно меньше. У меня очень подвижная мимика и широчайшая улыбка, и Мигель говорил: «Поверь, чем меньше мимики, тем страшнее». Он стискивал свои щеки руками и кричал: «Меньше! Меньше!» Где-то на третий или четвертый раз я сказала: «Ну серьезно – меньше уже невозможно. Тебе не человек нужен, а фаянсовое блюдо в монашеском платье». Но он, конечно, был прав. Я впервые старалась вообще не играть, и это бесстрастное лицо оказалось необычайно выразительным.
Еще была сцена, в которой я лишний раз стукнула Лину ложкой по голове. Ложка была резиновая, но все равно неприятно. Этот момент хорошо виден на экране: Лина сжимает зубы, и в ее глазах ясно читается: «Ну погоди, я до тебя доберусь». И она, ясное дело, до меня добралась, но дальше все непечатно. Это стало небольшой изюминкой сцены. А мы с Линой с тех пор очень подружились.
Между тем Дейенерис за Узким морем одерживает победу за победой. Она завоевала Залив Работорговцев, разграбила Астапор, освободила Юнкай и оккупировала Миэрин, где устроила себе резиденцию в двухсотметровой пирамиде. И, как это уже бывало в «Престолах», правление оказалось куда сложнее победы. Чем сильнее она старается искоренить рабовладельческие традиции, тем больше бунтуют местные жители.
В Миэрине Дейенерис постигла особенно жестокая потеря. Ее верный советник и защитник сир Барристан Селми (Йен Макэлхинни) убит группой заговорщиков Сыны Гарпии. Дейенерис тяжело переживает эту утрату, как и Йен Макэлхинни. В книгах Селми все еще жив, так что он, разумеется, рассчитывал, что останется в сериале. «Я привел несколько аргументов и объяснил, почему считаю, что Барристан играет важную роль в истории Дейенерис – достаточно важную, чтобы сохранить его в сериале», – рассказывал актер в блоге HuffPost.
ЙЕН МАКЭЛХИННИ (БАРРИСТАН СЕЛМИ): Это только доказывает, что если ты играешь книжного героя в сериале, романы, возможно, лучше не читать. Я был очень разочарован. Но вы должны принять тот факт (как это сделал я), что задачи сериала сильно отличаются от задач писателя. Когда снимаешь телешоу, необходимо постоянно создавать напряженные моменты. Одно из ключевых достоинств этой саги – это касается и книг, но в сериале особенно заметно – это то, что вас постоянно шокируют и неожиданности подстерегают на каждом шагу. Зрители уже ждали этого от «Престолов», поэтому создателям все время приходилось повышать ставки. В итоге единственное, в чем зритель мог быть уверен, – это в том, что его ждут сюрпризы.
Сценаристы убили сира Барристана, чтобы среди советников Дейенерис открылась вакансия, и три эпизода спустя Разрушительница оков познакомилась с Тирионом (в книгах этого нет). Макэлхинни был доволен, что сир Барристан, по крайней мере, пал с мечом в руках.
ЙЕН МАКЭЛХИННИ: Нужно было, чтобы его показали в бою. Говорят, ему нет равных в доблести, надо же как-то доказать это. Очень хорошо, что ему дали сразиться.
Любопытно, что когда его спросили, какая сцена у него самая любимая, Макэлхинни ответил, что это сцена из первого сезона, когда Джоффри несправедливо гонит легендарного рыцаря из Королевкой Гвардии. Такое совпадение особенно подчеркивает безупречный актерский состав: человеку, который не хотел уходить из сериала, больше всего нравится сцена, в которой его незаслуженно изгнанный герой срывает с себя доспехи, швыряет их на землю и в бешенстве удаляется.
Не только Макэлхинни был недоволен. Бениофф и Уайсс говорят, что, хотя в целом актеры достаточно спокойно воспринимали известие о смерти своего персонажа, некоторые были глубоко раздосадованы.
ДЭВИД БЕНИОФФ (АВТОР ИДЕИ, ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР): Как правило, актеры уже догадывались, что их время пришло. Как только мы обогнали книги и начали звонить людям с новостями о смерти их персонажа, одни воспринимали это известие довольно стоически и говорили: «Ну что ж, ладно, без проблем», а другие все же немного расстраивались.
ДЭН УАЙСС (АВТОР ИДЕИ, ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОДЮСЕР): Не буду называть имен, но был один актер, который сильно протестовал.
ДЭВИД БЕНИОФФ: Один актер полчаса спорил с нами по телефону, а потом написал длинное письмо, в котором объяснял, почему убивать его героя – большая ошибка. Он до сих пор рассказывает об этом на всяких идиотских форумах. Но в основном люди отлично себя вели, даже если и были разочарованы.
Вернемся в Вестерос. Станнис отправился с войском к Винтерфеллу, но в дороге их захватила снежная буря. Десять тысяч человек оказались в ловушке, им грозит голод. Озлобленный Станнис, мечтающий о престоле, его жена Селиса и любовница Мелисандра – худшие из фундаменталистов, религиозные фанатики, сжигающие «еретиков». Но как быть, если ты искренне веришь во Владыку Света и тебе говорят, что единственный способ спасти войско – это принести в жертву божеству родную дочь?
ДЭЙВ ХИЛЛ: Есть много людей, которые заявляют, что им ведома воля Всевышнего и что они говорят от имени бога или богов. Нам хочется думать, что боги, если они существуют, имеют свои планы и преследуют свои цели. Люди могут догадываться об их замыслах, но все же им нельзя приписывать человеческие мотивы, действия и реакции – иначе они не были бы богами.
КЭРИС ФОН ХАУТЕН (МЕЛИСАНДРА): Я подумала: «С симпатиями к этому персонажу покончено». Поняла, что мои дни в роли положительной героини сочтены и с этого момента зрители меня возненавидят. Мелисандру и раньше-то не особо любили, но это жертвоприношение уже за гранью, что и понятно. Но в то же время это дерзкий и впечатляющий, хоть и ужасный сюжетный ход.
ЛИАМ КАННИНГЭМ (ДАВОС СИВОРТ): Когда я прочел сценарий, то подумал: «Вы что, блин, издеваетесь?» Но с точки зрения драматургии это гениально. Когда Станис отправляет Давоса в Черный Замок, зрителю сразу понятно, что ничего хорошего ждать не приходится. Иногда прохожие на улице кричат мне: «Что ж не остался?!», а я ору в ответ: «Пытался, честное слово!»
КЭРИС ВАН ХАУТЕН: Я не знаю, как изобразить абсолютное зло. Все, что я могу, – это сыграть героиню, полную благих намерений, чьи методы не слишком… приятны, и которая думает, что где-то там таится гораздо большее зло и люди должны быть благодарны ей за спасение. Если бы я слишком задумывалась о том, что она творит, роль у меня бы не получилась. Поэтому я решила рассматривать ее совсем под другим углом.
У Станниса не хватило духу самому сообщить о грядущем жертвоприношении своей кроткой юной дочери Ширен (Керри Инграм). Поэтому в следующей сцене мы видим, как стража медленно ведет ее сквозь толпу солдат. Сначала девочка кажется сбитой с толку и не понимает, куда и зачем ее тащат. Но тут она видит костер и понимает, что родной отец приговорил ее к смерти. Ширен взывает к родителям, умоляя спасти ее.
Жертвоприношение – одна из самых мучительных сцен сериала и один из моментов, которые Мартин, по его словам, планировал для «Ветров зимы» (хотя в книге это предполагалось описать немного иначе).
ДЭВИД НАТТЕР (РЕЖИССЕР): Большая часть криков Ширен – это импровизация. Сцену, где она кричит и зовет свою мать, мы не вмонтировали позже, а сняли прямо на натуре, для максимального эмоционального резонанса. Момент, когда ее мать наконец осознает, насколько это ужасно, получился очень мощным.
КЭРИС ВАН ХАУТЕН: Эта девочка была такой милой. Между съемками мы отлично проводили время, а потом включалась камера, и я думала: «Что за работу я себе выбрала?»
ЛИАМ КАННИНГЭМ: В Голливуде есть такая старая поговорка: «Не снимайся с детьми и животными». По-моему, все как раз наоборот. Дети всегда играют, у них, можно сказать, работа такая. Когда мы вырастаем, забавы приходится оставить, а дети настоящие эксперты в этом. Керри Инграм просто потрясающая актриса. Она была не по возрасту полна спокойной уверенности. Многие стараются добиться определенного эффекта. Она не старалась – просто выходила на площадку и играла со стопроцентной искренностью.
ДЭЙВ ХИЛЛ: Взрослым эта сцена далась тяжелее, чем Керри. Она очень веселый, энергичный ребенок. Брайан вообще отказался смотреть. Он сказал: «Нет, у меня у самого дети, я не могу смотреть, как он заживо сжигает ребенка», а Стивен такой: «Да, это даже для “Игры пре столов” как-то жестковато».
После страшного жертвоприношения зрителя ждет настоящий удар под дых: буря немного утихла, но жена Станниса, Селиса, покончила с собой, а половина войска воспользовалась затишьем и дезертировала. Технически сожжение Ширен, возможно, сработало, но его непредвиденные последствия привели к тому, что Станнис оказался в еще худшем положении: всеми покинутый и навеки проклятый.
КЭРИС ВАН ХАУТЕН: Мой любимый момент – это сцена сразу после сожжения Ширен. Моя героиня уверена, что смерть девочки спасет их всех. И действительно, снег начинает таять, и она думает, что жертвоприношение сработало. И тут кто-то приходит и говорит, что нет, ничего не изменилось, все стало только хуже. Мне очень понравилось играть человека, чей мир внезапно рухнул, который думает: «Черт, мне конец» и передает эти мысли одним взглядом. Редкие проявления человеческих эмоций мне давались гораздо легче, но я не жалуюсь – все-таки Мелисандра персонаж неэмоциональный.
ДЭН УАЙСС: Для нас смерть Ширен – это акт фанатизма. Иначе и невозможно: зрители «Престолов» смотрят на мир по-другому, нежели Мелисандра и Станнис. Для них магия реальна, она работает. В этом вся прелесть жанра фэнтези: мы видим волшебство собственными глазами, и это помогает нам заглянуть в головы тех, кто творит безумные вещи во имя веры. Я не в состоянии понять, как такие люди живут в нашем, реальном мире, но фэнтези – это возможность посмотреть на все глазами этих ненормальных людей, которые творят страшные вещи по совершенно иррациональным причинам.
Что касается всевозможных пророчеств и предсказаний, то тут создатели сериала строго придерживались книг Мартина, в которых ясно показано, что магии верить нельзя. Серсею преследует предсказание ведьмы Магги-Жабы о том, что ее детей ждет гибель, а саму ее свергнет с престола королева, которая «моложе и красивее». И она, как это случилось с Эдипом, сама навлекает на себя эту страшную участь, всеми силами пытаясь ее избежать. Мелисандра ошиблась, приняв Станниса за обещанного принца, и совершила еще большую ошибку, когда принесла в жертву Ширен. Однако во втором сезоне Красная Женщина бросает в огонь трех пиявок, напившихся королевской крови Джендри, и говорит Станнису, что это принесет смерть трем самозванцам, претендующим на Железный Трон. Это очень смелый сюжетный ход – в сущности, зрителям заранее сообщают, что Робб Старк и Джоффри Баратеон (а также Бейлон Грейджой) будут убиты. Тем не менее когда эти персонажи погибли, фанаты все равно пребывали в шоке, потому что события в сериале ясно давали понять, что магия – вещь ненадежная. До сих пор непонятно, имело ли заклинание Мелисандры хоть какое-то отношение к этим смертям.
ДЖОРДЖ Р. Р. МАРТИН: Это спорный вопрос. Мелисандра хочет внушить, что этих трех королей убило ее заклинание с пиявками, но есть и другое объяснение: жрица, способная видеть будущее в языках пламени, могла узнать, что эти трое будут убиты своими недругами, а потом просто устроила спектакль с заклятьем, чтобы присвоить себе все заслуги.
Мартин отметил, что у описанной им ситуации с предсказаниями были исторические прецеденты.
ДЖОРДЖ Р. Р. МАРТИН: Дело было во время Войны Алой и Белой розы. Лорду Сомерсету предсказали, что смерть настигнет его в Виндзорском замке. Поэтому он всегда старательно обходил его стороной. Но потом его ранило в первом сражении при Сент-Олбансе, и он умер в трактире, на вывеске которого был нарисован Виндзорский замок. К пророчествам нужно относиться осторожно, ибо они полны ловушек.
Позднее, в том же пятом сезоне, Джон Сноу стал свидетелем подлинной черной магии. Новоиспеченный лорд-командующий Ночного Дозора отправляется с отрядом в рыбацкую деревню Суровый Дом, чтобы спасти группу одичалых, и там на них нападает Король Ночи со своим войском нежити.
На эту серию пригласили сначала Нила Маршалла, который режиссировал битвы при Черноводной и в Черном Замке, но он был занят другим проектом. «Больше всего я жалею, что отказался снимать „Суровый Дом”, – после говорил он. Поэтому продюсеры решили рискнуть и позвали нового режиссера, который преобразил стиль «Престолов» и серьезно поднял планку боевых сцен на телевидении – а возможно, и в кино.
ДЭЙВ ХИЛЛ: Для Мигеля Сапочника это было настоящее боевое крещение. Ему практически сказали: «Вот самая масштабная сцена пятого сезона. Мы все от нее в восторге. С актерами и съемочной группой ты не знаком, но давай колдуй». Но Мигель – такой человек, который справится в любых обстоятельствах. У него уже был готов план наступления. Весь месяц мы провели в авральном режиме, но в итоге все получилось даже лучше, чем в сценарии.
МИГЕЛЬ САПОЧНИК (РЕЖИССЕР): В первом, черновом варианте «Сурового Дома» битва шла на берегу моря и на протяжении всего сражения мертвые сплошным потоком спускались сверху к береговой линии. Это неожиданное нападение, одичалые не готовы к бою. Мы прикинули, что бегом мертвые преодолеют это расстояние секунд за сорок. Дело осложнялось еще и тем, что по сценарию нежити противостояло девяносто пять тысяч одичалых и показать все это на экране стоило бы слишком дорого.
Мы стали смотреть, как замедлить продвижение мертвых. Сначала я подумал, что можно сделать это с помощью бутылочного горлышка между двумя скалами, но в итоге мы остановились на ограде вокруг лагеря Одичалых. С ее помощью мы также ограничивали точку обзора, чтобы зрители не видели мест, которые у нас не хватает средств подретушировать и заполнить массовкой.
На экране было поле битвы в миниатюре, которое мы могли полностью контролировать и где можно было двигать камеру почти в любом направлении. Мы смогли уменьшить общий масштаб сражения и сконцентрироваться на финальной резне, то есть создать ситуацию, где видно мало, но при этом эмоциональный накал существенно выше. Самое страшное чудовище – это то, которого вы не видите.
Чтобы сдержать наступление войска мертвецов, декораторы построили частокол 30 метров длиной и 5,5 метра высотой. Главный специалист по пластическому гриму Барри Гоуэр рассказывал в документальном фильме «Как снималась “Игра престолов”», что актеров массовки, изображавших оживших мертвецов, разделили на три условные группы: «свежачки» (те, кого убили недавно, с минимальным гримом), «средне-прогнившие» (выглядевшие как полугодовые покойники) и «зеленый экран» (этих актеров одевали в специальные трико с лохмотьями сверху, а в процессе монтажа с помощью компьютерной графики превращали в скелеты). Во время особенно напряженных сцен Сапочник буквально натравливал мертвецов на одичалых, крича: «Как только я крикну “Мотор!”, бросайтесь на них».
Но, как это регулярно случалось на съемках батальных сцен в «Престолах», боги погоды решили, что съемки «Сурового Дома» – это идеальное время для грозы и проливного дождя, так что все усложнилось еще больше.
ДЭЙВ ХИЛЛ: Это был косой дождь. Все палатки промокли насквозь. Но на экране этого не видно. Мы видим бегущую толпу, а дождя не замечаем. И вот массовка бегает по карьеру вверх и вниз, прямо по грязи и скользким камням, повторяя эти забеги снова и снова.
КИТ ХАРИНГТОН (ДЖОН СНОУ): Это был настоящий хаос, но веселый. Погода помогала играть убедительно. Многим больше всего запомнилась Битва Бастардов, но мое любимое сражение – это сражение в Суровом Доме. Я наслаждался этими съемками. И сценарий там просто фантастический.
МИГЕЛЬ САПОЧНИК: В Ките меня больше всего поразило то, что к батальным сценам он подходит так же вдумчиво, как к диалогам, и отыгрывает эмоции в коротких перерывах между драками. Это была бесконечная съемка, но он никогда не жаловался, всегда готов был сделать дополнительный дубль и выкладывался на все сто. Я никогда не видел, чтобы актер так работал, – и результат этих усилий хорошо виден на экране.
КРИСТО ФЕРНЬЮМАН (ПРОДЮСЕР): Кит – человек худощавый, но необычайно сильный. С ним нужно работать аккуратно, потому что он никогда не говорит «Стоп!» и есть риск перегнуть. Вгонять одного из ведущих актеров в гроб – плохая идея. Мы все волновались из-за его щиколотки, потому что он молчал, даже когда ему было больно. В жизни он прямо как Джон Сноу. Кит никогда не сдается, он был настоящей ролевой моделью для остальных актеров и всей съемочной группы.
ДЭЙВ ХИЛЛ: У нас было некоторое количество актеров массовки из Дублина. За ними заезжали в час ночи и вывозили в автобусе на северное побережье, где их одевали и гримировали под одичалых. А потом они просто лежали на этих камнях под дождем – лежали часами. Домой они добирались в десять вечера, а в час ночи вставали, и все по новой. Боже, благослови ирландцев.
Во время этого сражения Джон Сноу с изумлением обнаружил, что его мечом из валирийской стали можно убить Белого Ходока – позже это сыграет ключевую роль. Но главный злодей – это Король Ночи. Неземной предводитель Белых Ходоков и войска мертвецов впервые появился на экране в четвертом сезоне. Во время ретроспективной вставки мы видим, что тысячи лет назад Дети Леса создали Короля Ночи, чтобы отбиваться от своих врагов, Первых Людей. Теперь, когда зима, наконец, настала, он ведет свое войско на юг, к Вестеросу. Образ Короля Ночи просто попал в десятку: бесстрастная ледяная голубоглазая смерть. Он быстро стал самым популярным оригинальным персонажем сериала и отличным дополнением к мифологии Мартина.
ДЭН УАЙСС: Когда оглядываешься назад и прописываешь предысторию всего происходящего, события выглядят почти логично. Мы видим, что делают Белые Ходоки, как они выживают тысячелетиями и становятся практически бессмертными, как они создают живых мертвецов. Если отмотать время назад, то возникает вопрос: если они создали мертвецов, то откуда взялись сами Ходоки?
Нам нравилось также, что Ходоки, как подразумевалось с самого начала, – это не какое-то космическое зло, которое было во вселенной с начала времен, а существа со своей историей. То есть нечто, кажущееся легендарным, мифическим и вечным, на самом деле таковым не является. Происхождение Белых Ходоков обусловлено логичными историческими причинами, как и те войны, которые мы видим в реальности. Все это – результат действий людей или других существ, которыми движут вполне понятные нам мотивы.
ДЭВИД БЕНИОФФ: Я не думаю, что Король Ночи – это воплощение зла, я считаю его воплощением Смерти. Смерть всех людей – вот что ему нужно. Для этого он был создан и к этому стремится.
В четвертом и пятом сезонах Короля Ночи играл Ричард Брэйк, а с шестого сезона эстафета перешла к словацкому актеру и каскадеру Владимиру Фурдику. Он также играет Белого Ходока, которого Джон Сноу убивает в «Суровом Доме».
ВЛАДИМИР ФУРДИК (КОРОЛЬ НОЧИ, СЕЗОНЫ 6–8): Кто-то сделал его таким. Никто не знает, кем он был до этого – солдатом или кем-то из знати. Он не хотел быть Королем Ночи. Думаю, он жаждет мести.
Продюсеры решили, что этот персонаж не произнесет ни звука. Когда снимали первую, неудачную пилотную серию, им хотелось, чтобы Белые Ходоки говорили, но с тех пор они многое узнали про них.
ДЭВИД БЕНИОФФ: О чем ему говорить? Что бы Король Ночи ни сказал, это только принизит его.
ВЛАДИМИР ФУРДИК: У каждого режиссера было свое представление о том, как нужно играть Короля. Дэн и Дэвид хотели, чтобы он был ледяной статуей, но некоторые режиссеры стремились показать, что в нем есть и нечто человеческое. Очень часто мне говорили: «Не моргай», что было очень сложно.
Финальные кадры «Сурового Дома» – один из самых культовых моментов сериала. Король Ночи стоит на берегу, Джон с оставшимися одичалыми медленно удаляются на лодках. Предводитель Ходоков смотрит Сноу в глаза, поднимает руки, и все погибшие одичалые восстают и присоединяются к его войску. В этот момент Джон полностью осознает, насколько велика и – как казалось на тот момент – неодолима мощь врага, и понимает, что Вестеросу грозит что-то, способное всех их стереть с лица земли.
МИГЕЛЬ САПОЧНИК: Мощная молчаливая концовка – результат удачной ошибки. Во время предварительного монтажа кто-то забыл продлить закадровую музыку до конца, и я увидел, что без нее эти кадры смотрятся гораздо эффектнее. Все рождается в процессе. Конечно, было бы здорово сразу иметь готовый результат, но любая идея совершенствуется именно в процессе.
ДЭЙВ ХИЛЛ: Забавно, что это стало своеобразным мемом. Когда мы писали сценарий, Король Ночи представлялся нам дирижером симфонического оркестра, оживляющим мертвецов движением рук. А на экране это выглядело как: «Ну че, кто на меня?»
МИГЕЛЬ САПОЧНИК: Больше всего я почувствовал, что создал нечто культовое, когда увидел эмодзи Короля Ночи с поднятыми руками.
КИТ ХАРИНГТОН: Я помню, как смотрел на тот берег, где стоял Король Ночи и поднимались с земли новые ожившие мертвецы. Камера позади меня давала общий план, так что зрители как бы наблюдали все это моими глазами, с носа лодки. Такое не каждому достается увидеть. Потрясающее ощущение.
