Опыт применения математики к филологии
Анализ фрагментов текстов Гоголя и Достоевского
Татьяне Вячеславы Булыгиной – к её юбилею и не только
§ 1
Отсутствие библиографических ссылок в этой статье не означает, что её автор приписывает содержащиеся в ней мысли (если таковые имеются), наблюдения и теоретические построения себе. Просто он почти не знаком с лингвистической литературой, каковой недостаток отчасти компенсируется тем, что автор не имеет приоритетных притязаний. Он также приносит извинения тем читателям, которые найдут изложение избыточно детальным, а отдельные абзацы – не содержащими в себе ничего нового. Всё это объясняется желанием избежать малейшей неточности или двусмысленности. Делая по материалам этой статьи доклад (о чём речь пойдет в заключительном параграфе), автор просил слушателей перебивать его немедленно, как только возникнет вопрос или протест; к сожалению, читателю такой возможности не дано, и потому автор обязан заранее предвидеть вопросы и протесты и попытаться на них ответить.
§ 2
Время линейно: из двух неодновременных событий одно непременно происходит ранее другого. Поскольку речь развивается во времени, она также линейна: что-то непременно говорится раньше, а что-то – позже. Какая бы сегментация текста ни производилась – на буквы (для письменного текста в языках с алфавитной письменностью), на звуки или фонемы (для устного текста), на слова, на предложения и т. п., – из любых двух сегментов какой-то непременно предшествует другому, а этот другой следует за первым. Текст предстает в виде линейно упорядоченной совокупности своих сегментов, и этот порядок существен для описания многих языковых явлений. Явления, описания и объяснения коих опираются на указанный линейный порядок, присущи всем уровням языка – от низшего, фонетического (здесь естественно упомянуть, в частности, регрессивную и прогрессивную ассимиляции), до высших, семантического и прагматического (здесь можно упомянуть, в частности, актуальное членение). А если открыть, например, изданный в 1935 г. учебник художественного чтения С. В. Шервинского, то обнаружим, что на с. 43 перечислены все шесть возможных перестановок слов «бежит», «рыжая», «собака» и отмечено, что «у всех этих построений есть свои оттенки».
Сказанное выглядит совершенно банальным, каковым оно и является. Несколько менее банален, кажется, следующий тезис: язык не только использует линейность, но и пытается бороться с нею. Он использует линейность, когда она помогает ему выразить замысленное содержание, и борется с ней, когда она мешает.
Дальнейшее изложение посвящено попытке разъяснить этот тезис на примерах.
§ 3
Во всех наших примерах будет рассматриваться следующая задача, стоящая перед говорящим: имеется пара предметов; требуется назвать эту пару в том или ином контексте. Боюсь, что эта формулировка слишком кратка и нуждается в комментарии. Изъяснимся поэтому чуть более подробно. Прежде всего само слово «предмет» понимается в данной статье в максимально широком смысле, охватывающем не только материальные предметы, но и абстрактные сущности – короче, всё, о чём можно говорить, всё, что может служить референтом. (Референтом какого-либо имени принято называть тот предмет, который обозначен этим именем. При этом слово «имя» понимают в самом широком смысле: это может быть не только имя существительное собственное как противопоставленное имени существительному нарицательному, но любое выражение, которым в данном контексте назван какой-либо предмет.)
Итак, даны два предмета. Требуется нечто высказать о нашей паре предметов, как минимум высказать назывное предложение, не содержащее ничего, кроме её имени. В любом случае, для того чтобы упомянуть какую-либо пару предметов, требуется прежде всего снабдить эту пару именем. Создание такого имени и есть задача называния пары в данном контексте. Под контекстом здесь понимается вся совокупность предложенных обстоятельств (почти по Станиславскому), влияющих на выбор имени.
Возможны две ситуации, различение которых существенно для нашего изложения. В первой ситуации говорящий отдаёт одному из предметов предпочтение перед другим, во второй – трактует эти предметы как равноправные.
Язык предоставляет говорящему широкие возможности для решения задачи в условиях первой ситуации. (Подозреваю, что обзору таких возможностей посвящена обширная литература.) Например, если Пете отдаётся предпочтение перед Ваней, то скажут «Петя и Ваня», а если предпочтён Ваня, то скажут «Ваня и Петя». Здесь свойство линейности языка помогает решить поставленную задачу: название предпочтённого предмета появляется в тексте. Предпочтённый предмет договоримся называть также главным, и – чтобы не говорить «предпочтённее» – будем говорить, что он главнее непредпочтённого предмета.
§ 4
Не знаю, бывают ли языки, в которых главный из двух предметов появляется в речи не раньше, а позже. Для русского языка приоритет по предшествованию очевидным образом согласован с приоритетом по предпочтению. Особенно ярко, как хорошо известно, это проявляется в этикете: в документах протокольных мероприятий участники церемонии перечисляются от старшего по рангу к младшему; в письмах принято упоминать дам первыми при обращении, при просьбе передать привет такой-то и такому-то и т. д.
первый пример из истории. Не могу вспомнить, откуда взят этот пример, а потому приношу читателю извинения за возможные неточности. Речь идёт о мирном договоре, заключённом, кажется, в XVII в. Россией с одним из её северных соседей, скажем со Швецией. Договор составлялся в двух экземплярах. Один из них подписывала сперва российская сторона, затем шведская; другой – наоборот. В первом экземпляре россияне подписались в порядке от старшего к младшему, то же вслед за ними сделали шведы. Во втором экземпляре шведы, подписывавшиеся первыми, снова подписывались от старшего к младшему, но, когда дело дошло до русских, те подписались от младшего к старшему. Тем самым подавался некий семиотический сигнал. Он указывал, что в этом документе более почётной является не предшествующая, а последующая позиция, и шведы, таким образом, снова оказывались на вторых ролях.
§ 5
Теперь обратимся ко второй ситуации, когда нет намерения оказать предпочтение какому-либо из членов пары. Тогда для адекватного выражения нужного содержания возникают некоторые препятствия. В самом деле, как выразить равноправие предметов, когда невозможно ни произнести, ни написать их названия так, чтобы ни один из них не был назван прежде другого? В дипломатической практике при заключении договора между двумя Высокими (и непременно равноВысокими!) Договаривающимися Сторонами текст договора изготовляется в двух вариантах, причём в одном из вариантов Стороны упоминаются и ставят свои подписи в одном порядке, а в другом варианте это делается в противоположном порядке. Тут существенна сама возможность размножения текста, причём не буквального копирования, а с внесением изменений в порядок элементов текста. Вот аналогичный пример размножения вариантами, относящийся, впрочем, не к обычному человеческому языку, а к языку флагов. При визите зарубежного гостя высшего ранга уличные столбы иногда украшают – а при советской власти украшали, сколько я помню, всегда – государственными флагами двух стран: принимающей и той, которую представляет визитер. На каждом столбе вывешивают два таких флага, причем порядок их вывешивания чередуется от столба к столбу: если, при взгляде с проезжей части, на каком-то столбе слева развевается флаг хозяев, а справа – гостя, то на соседнем столбе будет наоборот.
второй пример из истории. Когда в 1959 г. Н. С. Хрущёв отправился в Америку для встречи с Д. Эйзенхауэром, в СССР была выпущена книжка с портретами этих двух руководителей на обложке. Перед дизайнерами встала проблема расположения портретов. Если бы обложка была рассчитана только на советского читателя, портреты были бы, разумеется, расположены в таком порядке: слева (или сверху) – Хрущёв, справа (или снизу) – Эйзенхауэр. Возможно также, что в этом случае Эйзенхауэра на обложке не оказалось бы вовсе. (Вспомним, что в горбачёвское время выражение «Президент СССР» писалось с прописной буквы, тогда как «президент США» – со строчной.) Учитывая международный характер издания, портреты были расположены по диагонали, идущей от нижнего левого угла к верхнему правому. Так что один из портретов оказывался левее, но зато ниже, а другой – правее, но зато выше. (Интересно, как была бы решена эта проблема в социумах, где пишут не слева направо, а справа налево.)
§ 6
В реальной речи, разумеется, тексты не варьируются. Как же тогда быть? Напомним задачу: требуется назвать совокупность из двух предметов, не отдав ни одному из них предпочтения. Одно решение напрашивается: надо назвать самоё эту совокупность, не называя составляющих ее предметов по имени.
первый пример из гоголя. Рассказывая о визите Чичикова к Манилову, Гоголь пишет: «[…] Мне пора возвратиться к нашим героям, которые стояли уже несколько минут перед дверями гостиной, взаимно упрашивая друг друга пройти вперёд. […] Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга».
Мы видим, что Гоголь не называет здесь Чичикова и Манилова по отдельности, а использует обороты «наши герои» и «оба приятеля» для наименования пары, состоящей из обоих персонажей. И это понятно. Можно предположить, что Гоголь потому не хотел назвать их в этом пассаже по имени, что тогда бы неизбежно кто-либо из них был назван первым и могло возникнуть ложное впечатление, будто этот первый упрашивал более настойчиво или же вошёл в дверь несколько ранее другого.
§ 7
Мыслимы, однако, ситуации, когда членов пары, из коих никто не предпочтён другому, необходимо тем не менее назвать по имени. Одно из этих имён неизбежно будет названо первым. Может ли говорящий в этих условиях выразить ту мысль, что он не отдаёт предпочтение ни одному из членов пары? Возможны два ответа. Первый: нет, не может. Второй: да, может.
Первый, отрицательный, ответ несёт с собой бремя тяжких последствий. Если согласиться с этим ответом, то окажется, что отменяется едва ли не основная презумпция языкознания, состоящая в том, что язык в состоянии выразить любую мысль. Мы видим, что выбор ответа на мелкий и частный, казалось бы, вопрос оказывается судьбоносным для философских основ языкознания. Под влиянием этих соображений мы склоняемся ко второму, положительному ответу.
Но как же выразить мысль о равноправии, скажем, между Петей и Ваней? Надо сказать, например, так:
Петя и Ваня, но я лишь потому говорю «Петя и Ваня», что обязан произнести эти имена в каком-то порядке; с тем же успехом я мог бы сказать и «Ваня и Петя», потому что никому из них не хочу отдать предпочтения.
Мне возразят, что приведённая только что фраза совершенно ужасна, что пример чрезвычайно искусствен и т. п. Со всем этим я соглашусь. Пример искусствен, потому что и ситуация отчасти искусственна, ведь явно выражать отсутствие предпочтения приходится довольно-таки редко. Я соглашусь и с теми, кто объявит весь конец фразы – всю длинную добавку после первых трёх слов «Петя и Ваня» – принадлежащей метаязыку; но решительно не соглашусь с теми, кто объявит эту длинную добавку не принадлежащей языку. Потому что естественный язык является и своим собственным метаязыком.
А что добавка очень длинная, так давайте её сократим, условившись вместо неё произносить слово «бум»: «Петя и Ваня, бум». Автор отдаёт себе отчёт в том, что языковедение с некоторой брезгливостью относится к искусственным оборотам речи, созданным на основе явных соглашений (а кстати, напрасно: по мере того как в обиход будет входить всё больше такого, что покойный академик Андрей Петрович Ершов назвал «деловой прозой», доля подобных оборотов в языке станет возрастать). Языковедение предпочитает примеры из реальной жизни или из художественной литературы. В следующем параграфе будут приведены два таких примера: один – из жизни, другой – из литературы.
§ 8
пример из жизни кодовых замков. Дверные кодовые замки бывают двух типов. В одном из них кнопки надо нажимать последовательно и притом в определённом порядке, в другом – одновременно. Ограничимся случаем, когда комбинация состоит из двух цифр, скажем цифры 0 и цифры 5. В замках первого типа комбинация 05 неравносильна комбинации 50, в замках второго типа – равносильна. Так что фразы «Нажмите 0 и 5» и «Нажмите 5 и 0» не синонимичны для замков первого типа, но синонимичны для замков второго типа. Если говорящий опасается, что слушающему неизвестно, к которому из типов принадлежит замок, он должен в первом случае сказать: «Нажмите последовательно 0 и 5» или «Нажмите последовательно 5 и 0», а во втором – «Нажмите одновременно 0 и 5» или «Нажмите одновременно 5 и 0». Слово «одновременно» подаёт сигнал о том, что цифры 0 и 5 равноправны. Мыслим (хоть я таких и не встречал) и третий тип замков, в которых нажимать кнопки надо хотя и последовательно, но безразлично в каком порядке. Для замков третьего типа сигналом о равноправии служит словосочетание «в любом порядке»; для замка этого типа синонимичны фразы «Нажмите в любом порядке 0 и 5» или «Нажмите в любом порядке 5 и 0».
второй пример из гоголя. После описанной в 9-й главе «Мёртвых душ» беседы Анны Григорьевны (дамы, приятной во всех отношениях) с посетившей её Софьей Ивановной (просто приятной дамой) «весь город заговорил про мёртвые души и губернаторскую дочку, про Чичикова и мёртвые души, про губернаторскую дочку и Чичикова». В гоголевской фразе названы три пары. Состав их таков. Имеются три предмета: 1) мёртвые души; 2) губернаторская дочка; 3) Чичиков. Обозначим их для краткости М, Г, Ч. Каждая пара содержит какие-то два предмета из этих трёх: первая пара – М и Г, вторая – Ч и М, третья – Г и Ч. Для каждой пары в качестве её имени или названия Гоголем используется словосочетание, состоящее из соединённых союзом «и» имён членов пары. В каждом таком словосочетании имена членов пары не могут не идти в определённом порядке, и этот порядок, казалось бы, сообщает о предпочтениях, которые говорящий (в данном случае – Гоголь) имеет в виду (не вообще, конечно, а только в этой фразе). Казалось бы, имя первой пары сообщает, что (1) М главнее, чем Г; имя второй пары – что (2) Ч главнее, чем М; имя третьей пары – что (3) Г главнее, чем Ч. Однако утверждения (1), (2) и (3), взятые вместе, приводят к очевидной нелепости. Единственное, на наш взгляд, разумное объяснение возникшей кризисной ситуации таково. Гоголь не предполагает отдать предпочтение какому-то из трёх объектов – М, Г или Ч; напротив, он трактует их в процитированной фразе как равноправные. Однако, называя какую-либо пару предметов, он просто не может, если бы и желал, не поставить имя одного из них на первое место, а имя другого – на второе.
Наша интерпретация второго примера из Гоголя станет ещё прозрачнее, если привлечь некие простейшие понятия из области оснований математики. Мы изложим понятия ниже в § 11, а в § 12 вернёмся к Гоголю.
§ 9
Таким образом, если в тексте встречаются два имени, составляющие в своей совокупности название некоторой пары предметов, и одно из этих имён стоит впереди другого (а иначе и быть не может!), то наблюдаемый порядок имён не обязательно выражает предпочтение, оказываемое одному из предметов. Имеет ли предпочтение место или же нет, это уже зависит от контекста. Контекст (совокупность предложенных обстоятельств) может быть явно или неявно выраженным посредством окружающего текста или же не быть выраженным никак, а подразумеваться. Попытаемся изложить сказанное в виде общей схемы.
Выделим из текста интересующие нас два имени, поставим их через запятую друг за другом в том порядке, как они встретились в тексте, и заключим в квадратные скобки. Полученное выражение будем называть двучленом. Вот примеры двучленов, извлекаемых из предшествующего изложения. Два двучлена из § 3: [Ваня, Петя] и [Петя, Ваня]; два двучлена из первого примера предыдущего параграфа: [5, 0] и [0, 5]; три двучлена из второго примера того же параграфа: [мёртвые души, губернаторская дочка], [Чичиков, мёртвые души], [губернаторская дочка, Чичиков].
Двучлен служит названием, или именем, для пары соответствующих (т. е. названных составляющими двучлен именами) предметов. Эта пара предметов является, следовательно, референтом рассматриваемого двучлена. При этом пара может пониматься в одном из двух смыслов: либо как пара совершенно равноправных предметов, либо как пара, в которой предметы упорядочены по предпочтению. При втором понимании тот из предметов является главным, который назван в первом по порядку члене двучлена (по крайней мере это справедливо для русского языка).
Итак, запомним: двучлен может выражать как такую пару предметов, в которой одному из предметов отдаётся предпочтение, так и такую пару, в которых оба предмета равноправны.
Выбор смысла зависит от контекста, выраженного или подразумеваемого. В § 7 выраженным контекстом служило слово «бум» или синонимичный ему оборот. В первом примере из § 8 контекст был в одних случаях подразумеваемым (когда тип кодового замка подразумевался), в других он был выраженным и выражался словами «последовательно» и «одновременно» и словосочетанием «в любом порядке». Во втором примере из § 8 контекст был выраженным, но выраженным неявно: для каждого двучлена предлагаемые обстоятельства задавались совокупностью соседствующих двучленов.
§ 10
Во избежание недоразумений сделаем следующее замечание. Как хорошо известно, в языке любое слово может употребляться автонимно, т. е. в качестве имени самого себя. В этом случае оно служит своим собственным референтом. Так во фразе «Друзья зовут Эдуарда Лёшей» референтом слова «Эдуард» является один из современных композиторов (а именно Эдуард Артемьев), а референтом слова «Лёша» является само это слово. Сказанное полностью относится и к двучлену как к имени пары: референтом двучлена служит пара референтов тех двух имен, которые и образуют двучлен, а эти два имени могут употребляться и автонимно. Так, во фразе «Тарапуньку и Штепселя на самом деле звали Юрий Тимошенко и Ефим Березин» двучлен [Тарапунька, Штепсель] имеет своим референтом популярную когда-то пару эстрадных артистов, а двучлен [Юрий Тимошенко, Ефим Березин] – пару, составленную из имён «Юрий Тимошенко» и «Ефим Березин». Напротив, во фразе «Юрий Тимошенко и Ефим Березин выступали под сценическими псевдонимами Тарапунька и Штепсель» та же пара артистов служит референтом двучлена [Юрий Тимошенко, Ефим Березин], тогда как в двучлене [Тарапунька, Штепсель] составляющие его имена автонимны.
§ 11
Одно из фундаментальных различий, фиксируемых математикой, есть различие между упорядоченной и неупорядоченной парой.
Неупорядоченная пара, составленная из объектов a и b, – это просто совокупность, коллекция, куча и т. д. (на математическом языке – множество), содержащая эти два объекта; никакого различия в ролях этих объектов не имеется, а потому бессмысленно спрашивать, какой из них на каком месте: какой первый, а какой второй, какой главный, а какой второстепенный. Неупорядоченная пара объектов a и b обозначается посредством заключения их имён в фигурные скобки: {а, b}. Из двух объектов можно составить ровно одну неупорядоченную пару, поэтому {а, b} = {b, а}.
В отличие от неупорядоченной пары, упорядоченная пара, составленная из объектов а и b, заключает в себе ещё и информацию о том, какое место в паре занимает каждый из членов пары. Мест в упорядоченной паре два. Для единообразия эти места обычно называют первым и вторым. Можно было бы называть их по-другому: например, белым и чёрным, красным и зеленым, левым и правым или ещё как-нибудь; важно лишь, что эти места как-то помечены и отличаются одно от другого. Упорядоченная пара, в которой объект а является первым, а объект b – вторым, обозначается посредством заключения в угловые скобки их имён, взятых в надлежащем порядке: <а, b>. Упорядоченная пара, в которой объект b является первым, а объект а – вторым, обозначается, следовательно, так: <b, а>. Эти две пары считаются различными, если только различны сами а и b. Таким образом, из двух различных объектов можно составить ровно две упорядоченные пары. Если же объекты а и b совпадают, то в этом (и только в этом!) случае, конечно, <a, b> = <b, а>.
Понятия упорядоченной и неупорядоченной пары позволяют следующим образом представить те две ситуации, о которых говорилось в § 3. В ситуации, когда ни одному из объектов не отдаётся предпочтения, возникает неупорядоченная пара этих объектов. В ситуации, когда одному из объектов отдаётся предпочтение, возникает упорядоченная пара этих объектов. Надо только договориться, какой объект считать в этом случае первым, а какой – вторым членом пары. Ведь распределение мест в упорядоченной паре совершенно условно; оно определяется явным соглашением, а не тем, который из объектов главнее или назван в тексте раньше другого. Давайте согласимся предоставлять первое место в упорядоченной паре главному объекту (но мы вправе были бы и сделать наоборот).
Теперь мы можем сформулировать сказанное в предпоследнем абзаце § 9 следующим образом: двучлен, понимаемый как имя пары объектов, может служить как именем упорядоченной пары, так и именем неупорядоченной пары, составленной из этих объектов. Можно сказать, что двучлен обладает полисемией.
§ 12
Вернёмся ко второму примеру из Гоголя, изложенному в § 8.
Из трёх различных предметов М, Г и Ч можно составить ровно три неупорядоченные пары, а именно {М, Г} {Ч, М}, {Г, Ч}, и ровно шесть упорядоченных пар, а именно <М, Г>, <Г, М>, <Ч, М>, <М, Ч>, <Г, Ч>, <Ч, Г>.
Мы видим, что в гоголевском тексте перечислена исчерпывающая совокупность всех неупорядоченных пар, составленных из элементов трёхэлементного множества {Чичиков, губернаторская дочка, мёртвые души}. Это наблюдение служит дополнительным аргументом в пользу той точки зрения, что в этом тексте для каждого двучлена референтом служит именно неупорядоченная пара соответствующих предметов. Если бы Гоголь хотел перечислить упорядоченные пары, он писал бы: «про мёртвые души и губернаторскую дочку, про губернаторскую дочку и мёртвые души, про Чичикова и мёртвые души, про мёртвые души и Чичикова, про губернаторскую дочку и Чичикова, про Чичикова и губернаторскую дочку».
§ 13
Когда человека просят указать свои имя и отчество, то ему как бы предлагают виртуальную анкету с двумя позициями: первая позиция – имя самого этого человека, вторая позиция – имя его отца. С тем же успехом можно было бы договориться, что, напротив, первая позиция – имя отца, а вторая позиция – имя анкетируемого. Но тот или иной вариант необходимо выбрать и далее уже не менять. Для определённости остановимся на первом варианте.
При таком понимании словосочетание «Иван Петрович» оказывается представленным в виде упорядоченной пары ‹Иван, Пётр›, а словосочетание «Пётр Иванович – в виде упорядоченной пары ‹Пётр, Иван›. Словосочетания «Иван Иванович» и «Пётр Петрович» будут представлены соответственно в виде упорядоченных пар <Иван, Иван> и <Пётр, Пётр>.
Можно представить себе, что, отвечая на вопрос об имени-отчестве, мы как бы заполняем анкету, вписывая в каждую из двух граф соответствующее имя. Заполненную анкету можно трактовать как текст, а тогда присутствующие в ней два имени образуют двучлен. Например, для имён-отчеств из предыдущего абзаца получаем такие двучлены: [Иван, Пётр], [Пётр, Иван], [Иван, Иван], [Пётр, Пётр]. Каждый подобный двучлен является именем некоторой пары, служащей для этого двучлена референтом. Очевидно, что в данном случае составляющие двучлен имена употребляются автонимно (см. § 10), и потому, скажем, двучлен [Иван, Пётр] означает не пару, составленную из Ивана и Петра, а пару, составленную из имён «Иван» и «Пётр».
По общему правилу, сформулированному в последнем абзаце § 11, каждый двучлен может означать (т. е. иметь своим референтом) как упорядоченную, так и неупорядоченную пару. Возникает вопрос, какие пары, упорядоченные или неупорядоченные, выражают наши двучлены, составленные из двух собственных имён. Вопрос кажется глупым, а ответ очевидным: разумеется, упорядоченную; например, двучлен [Иван, Пётр] выражает упорядоченную пару <Иван, Пётр>, т. е. в конечном счёте этот двучлен выражает имя-отчество «Иван Петрович».
Упорядоченность же пары, как и положено, вытекает из заданного контекста, т. е. из предложенных обстоятельств, которые в данном случае состоят в заполнении анкеты с графами «имя» и «отчество».
Однако предложенный ответ справедлив лишь в обстоятельствах нормальных. Но бывают обстоятельства и ненормальные, контекст патологический, когда двучлен [Иван, Пётр] будет выражать неупорядоченную пару {Иван, Пётр}. На уровне имён и отчеств это означает, что искомое имя-отчество есть либо «Иван Петрович» либо «Пётр Иванович», а какое именно – не уточняется.
«Где же это автор встречал такой патологический контекст?» – возмутится читатель. Не знаю, как в жизни, а в русской литературе встречал, чем и собираюсь поделиться в § 14. Впрочем, нечто похожее проскальзывает и в жизни (см. § 16–18).
§ 14
В главе 2 второй части «Идиота» Достоевский описывает визит князя Мышкина к Лукьяну Тимофеевичу Лебедеву. В ответ на вопрос князя об имени-отчестве Лебедев сказался Тимофеем Лукьяновичем. Присутствовавший племянник Лебедева тут же его разоблачил. Вот этот эпизод:
– […] Извините, как вас по имени-отчеству, я забыл?
– Ти-Ти-Тимофей.
– И?
– Лукьянович.
Все бывшие в комнате опять рассмеялись.
– Соврал! – крикнул племянник, – и тут соврал! Его, князь, зовут вовсе не Тимофей Лукьянович, а Лукьян Тимофеевич! Ну, зачем, скажи, ты соврал? Ну, не все ли равно тебе, что Лукьян, что Тимофей и что князю до этого? Ведь из повадки одной только и врёт, уверяю вас!
– Неужели правда? – в нетерпении спросил князь.
– Лукьян Тимофеевич, действительно, – согласился и законфузился Лебедев, покорно опуская глаза и опять кладя руку на сердце.
– Да зачем же вы это, ах, боже мой!
– Из самоумаления, – прошептал Лебедев, всё более и покорнее поникая своею головой.
– Эх, какое тут самоумаление! […] – сказал князь […].
Ни лебедевский племянник Владимир Докторенко, ни князь Л. Н. Мышкин не видят смысла в поведении Лебедева. Меж тем смысл есть, и состоит он именно в том, что ясно обозначил Достоевский устами Лебедева, – в самоумалении. В следующем параграфе мы постараемся объяснить и обосновать нашу точку зрения.
§ 15
Мы исходим из того, что самоумаление может выражаться, в частности, в малости той информации, которая сообщается о себе. Сообщать о себе много подробностей – значит считать свою персону достойной того, чтобы обременить этими подробностями уважаемого собеседника. Напротив, человек скромный о себе скажет мало, считая сведения о себе незначительными, недостойными внимания.
Позволительно предположить, что в порыве самоумаления Лебедев, отвечая на вопрос князя Мышкина, намеревался минимизировать сообщаемую информацию. Зададимся вопросом, каким способом это можно сделать.
При любом естественном подходе к измерению информации очевидно, что упорядоченная пара содержит больше информации, чем неупорядоченная. В самом деле, неупорядоченная пара содержит информацию лишь о составляющих её элементах, а упорядоченная пара – ещё и о том, какой из этих элементов первый, а какой – второй.
На вопрос об имени и отчестве полный ответ состоит в предъявлении упорядоченной пары имён: на первом месте имя, на втором – отчество. На этом языке пар полный (и правильный!) ответ Лебедева должен был бы выглядеть так: <Лукьян, Тимофей>. Теперь мы видим, что одним из возможных способов уменьшения информации в предлагаемом ответе является такой: вместо упорядоченной пары сообщить неупорядоченную, т. е. такую: {Лукьян, Тимофей}. Её и сообщает князю Мышкину Лебедев. Посмотрим, как он это делает.
Заполняя виртуальную анкету, Лебедев вписывает своё имя в графу «отчество», а своё отчество – в графу «имя». Тем самым он создаёт двучлен [Тимофей, Лукьян]. Согласно общему правилу (см. § 11, последний абзац), этот двучлен может иметь своим референтом либо упорядоченную пару <Тимофей, Лукьян>, либо неупорядоченную пару {Тимофей, Лукьян}. Упорядоченная пара соответствует имени-отчеству «Тимофей Лукьянович», и при таком понимании высказывание Лебедева делается ложным. Однако у нас нет оснований подозревать Лебедева во лжи. Фраза его племянника «Соврал, и тут соврал!» соотносится с предшествующей репликой того же Докторенки: «Ну, этот, положим, соврал», – сказанной в связи с заявлением Лебедева, что умнее Мышкина никого на свете нет; вряд ли мы должны соглашаться с оценками лебедевского племянника (про которого Достоевский свидетельствует, что князю «этот молодой человек становился весьма противен»).
Итак, примем, что Лебедев говорит правду. Но единственный способ понимания двучлена [Тимофей, Лукьян], при котором ответ Лебедева делается правдивым, состоит в том, чтобы считать референтом двучлена неупорядоченную пару {Тимофей, Лукьян}, совпадающую с неупорядоченной парой {Лукьян, Тимофей}.
Таким образом, контекст, который согласно § 9 призван определять выбор между упорядоченной и неупорядоченной парой, состоит здесь в самоумалении, подкрепляемом презумпцией, что Лебедев, вопреки мнению его противного племянника, не лжёт.
§ 16
Нечто похожее проскальзывает и в жизни, как было заявлено в конце § 13. Под похожим подразумевается положение, случающееся не с именами и отчествами, как только что у Достоевского, а с фамилиями и личными именами. Так, делая упомянутый в § 1 доклад, я задал с трибуны вопрос аудитории вполне авторитетной (см. § 21), чтó является личным именем, а чтó фамилией в словосочетании «Саддам Хусейн». Попытка получить на этот вопрос ответ провалилась. Можно считать, что референтом двучлена [Саддам, Хусейн] является – в сознании большинства – неупорядоченная пара собственных имён {Саддам, Хусейн}.
Подтверждением такой гипотезы могут служить две публикации в газете «Правда» от 1979 г., относящиеся, правда, не к Саддаму Хусейну, а к другому политическому деятелю Азии. Сообщение под названием «Обращение к народу» на с. 4 в номере от 28 декабря начиналось так: «Кабул, 27 (ТАСС). Сегодня кабульское радио передало следующее обращение Бабрака Кармаля от имени и по поручению […]». А в номере той же газеты от 30 декабря 1979 г., так же на с. 4, было помещено сообщение под названием «Обращение Кармаля Бабрака». Можно считать, что и здесь двучлены [Бабрак, Кармаль] и [Кармаль, Бабрак] обозначают одну и ту же неупорядоченную пару имён; хотя одно из них предположительно является личным именем, а другое – фамилией, но что является чем, не указано.
§ 17
Относятся ли правила, регулирующие тот порядок в котором стоят фамилия и личное имя, к речевому этикету, к прагматике или же к синтаксису? Ответ на этот вопрос зависит от рассматриваемого языка.
Можно полагать, что для русского языка эти правила принадлежат прагматике [ср. имена Павел Власов (из романа Горького «Мать»), Павка Корчагин (из романа Н. Островского «Как закалялась сталь») и Павлик Морозов (непримиримый борец с кулаками, пионер), использовавшиеся для обозначения положительных героев официальной советской мифологии, и Ивáнов Павел, которым обозначался отрицательный персонаж одноимённой дореволюционной комической оперы].
Для английского языка с жёстким закреплением первой позиции у личного имени и для венгерского и японского языков с их ещё более жёстким закреплением первой позиции у фамилии названные правила принадлежат синтаксису. (По некоторым данным, в латышском языке произошла смена японо-венгерской модели на английскую.)
Поэтому, когда в английском тексте приходится менять обычный порядок слов и ставить фамилию перед личным именем – а такое приходится проделывать, например, в словарях, энциклопедиях, указателях, – после фамилии ставят запятую, так что стандартное «John Smith» превращается в «Smith, John». Ведь если написать без запятой «Smith John», могут подумать, что речь идёт о человеке по имени Smith и по фамилии John. Для русского языка подобное ложное понимание неестественно, а потому запятая в этих случаях излишня. Однако и в русских источниках можно, к сожалению, увидеть и «Смит, Джон» и «Сидоров, Иван Петрович». (В сталинские послевоенные времена тех, кто ставит запятую, обвинили бы – и с серьёзными последствиями – в низкопоклонстве перед Западом.)
Интересно посмотреть, что происходит при переводе сочетаний имени и фамилии в тех случаях, когда перевод осуществляется с языка с определённым порядком этих элементов на язык с противоположным порядком. При переводе с венгерского языка на русский происходит изменение порядка и фамилию ставят на второе место: Имре Надь, Янош Кадар. Здесь «Имре» и «Янош» суть личные имена, а «Надь» и «Кадар» суть фамилии. При переводе на русский с японского наблюдаются, как мы покажем в следующем параграфе, более сложные явления, заставляющие предполагать, что в данном случае упорядоченная пара переводится (по крайней мере иногда) в виде неупорядоченной пары, а стало быть, часть информации теряется.
§ 18
В качестве примера рассмотрим ситуацию, которая сложилась с именами двух популярных в России замечательных японских прозаиков. Имеются в виду Акутагава Рюноскэ и Кобо Абэ.
На обложках русских переводов книг этих писателей имена авторов встречаются, как правило (если не всегда), именно в указанных только что формах: «Акутагава Рюноскэ» и «Кобо Абэ». Можно предположить, что в каждом из этих словосочетаний один элемент представляет собой личное имя, а другой – фамилию.
Вообразим простодушного носителя русского языка, который пытается как-нибудь разобраться, где здесь личное имя, а где – фамилия. С этой целью он обращается к энциклопедическим изданиям.
В томе 1 (1970 г.) Большой Советской Энциклопедии (3-е издание, далее – БСЭ-3) на с. 369 содержится статья под заголовком АКУТАГÁВА РЮНÓСКЭ. Поскольку заголовок набран прописными, выделить личное имя не удаётся; напротив, у нашего простодушного исследователя появляются основания предположить, что такового здесь и нет. Однако, взяв в руки «Советский энциклопедический словарь» (М., 1980, далее – СЭС), он находит на с. 34: «АКУТАГÁВА Рюноскэ (1892–1927), япон. писатель». Выбор шрифтов позволяет заключить, что «Акутагава» – фамилия, а «Рюноскэ» – имя. Попутно возникает впечатление, что СЭС полезнее для объявленной цели, чем БСЭ-3.
Под этим впечатлением исследователь обращается к СЭС за разгадкой тайны Кобо Абэ. И читает нас. 11: «ÁБЭ КÓБО (р. 1924), япон. писатель». Та же неудача, что постигла его в БСЭ-3 с Акутагава Рюноскэ! Что же скажет на этот раз БСЭ-3? Тот же том 1, с. 46: «ÁБЭ КÓБО, совр. японский писатель, см. Кобо Абэ». Полный успех! Действительно, курсив только в слове «Кобо» означает, что именно на это слово (а не на словосочетание «Кобо Абэ») в БСЭ-3 имеется словарная статья, а значит, это и есть фамилия. Успех закрепляется в томе 12 (1973 г.) на с. 353: «КÓБО Абэ (р. 7.3.1924, Токио), японский писатель». Казалось бы, проблема исчерпана. Ан нет: и «Большой энциклопедический словарь» (2-е изд., М.-СПб., 1997) на с. 9, и «Литературный энциклопедический словарь» (М., 1987) на с. 537 единодушно дают: ÁБЭ Кобо.
Энциклопедические изыскания, совершённые воображаемым дотошным носителем русского языка, позволяют ему заключить, что референтом как словосочетания «Кобо Абэ», так и словосочетания «Абэ Кобо» является неупорядоченная пара имён {Абэ, Кобо}, совпадающая, как известно, с неупорядоченной парой {Кобо, Абэ}.
§ 19
В процессе подготовки этой статьи неожиданно обнаружился досадный пробел в русской ономастической терминологии. Покажем его на примере.
В словосочетании «Иван Петрович Сидоров» слово «Иван» принадлежит разряду личных имён, слово «Петрович» – разряду отчеств, а слово «Сидоров» – разряду фамилий. А его двучленная часть «Иван Петрович» принадлежит разряду имён-отчеств. Но как назвать всё трёхчленное словосочетание в целом, к какому разряду, к какому типу имён его отнести? Термин «полное имя» уже занят: например, «Таня» есть гипокористическое, или сокращённое, имя, а «Татьяна» – полное. Нашёл применение и термин «распространённое имя»: «Анна» есть распространённое имя, а «Мелания» – нет.
Для словосочетания «Сидоров Иван Петрович» вроде бы имеется подходящее родовое название: это словосочетание можно отнести к разряду фио. Несклоняемое существительное среднего рода «фио» произошло от аббревиатуры ФИО, как существительное «вуз» – от аббревиатуры ВУЗ. Но какой всё же термин подходит для словосочетаний типа «Иван Петрович Сидоров»? Неужели иоф?
А какое терминологическое название следует предложить для той категории русских антропонимов, к которой относятся двучленные словосочетания «Джек Лондон», «Иван Сидоров», «Сидоров Иван», «Абэ Кобо», «Кобо Абэ»?
§ 20
Мы старались строго соблюдать разницу между фактами и надстраиваемыми над ними теоретическими конструкциями. Первые подаются как объективные и бесспорные, вторые субъективны и могут быть оспорены. Мы надеемся, что указанное разграничение не осталось незамеченным читателем.
Объективны только факты, закрепляемые в наблюдениях. В настоящей статье к таковым наблюдениям относятся замечание о линейности языка, цитаты из Гоголя и Достоевского, простейшие комбинаторные подсчёты и т. п. Всё остальное суть теоретические построения, с которыми каждый волен соглашаться или не соглашаться.
Ведь даже представление о том, что данный предмет служит референтом для данного слова или словосочетания, является не чем иным, как конструктом. Согласно «Словарю лингвистических терминов» О. С. Ахмановой, конструкты определяются как «понятия о ненаблюдаемых объектах науки, постулируемые для объяснения фактов, данных в наблюдении». Конструкты субъективны и потому спорны по своей природе. К их числу принадлежат решительно все понятия семантики, в том числе и само понятие референта, не говоря уже о понятии смысла.
§ 21
Положения этой статьи были сначала опубликованы автором в эскизном виде в 1997 г. в пункте 4.3 его очерка «Предварение для читателей "Нового литературного обозрения" к семиотическим посланиям Андрея Николаевича Колмогорова» (журнал «Новое литературное обозрение», № 24), а затем озвучены в его докладе «Опыт формализации одного пассажа Ф. М. Достоевского (из романа "Идиот")» на состоявшемся 18 мая 1999 г. юбилейном расширенном совместном заседании учёного совета и отдела теоретического языкознания Института языкознания РАН, посвящённом 70-летию Татьяны Вячеславовны Булыгиной и 45-летию её научной творческой деятельности.
