Дом в дюнах

Перевод Т. Осиной

Глава I

Рассказывает о том, как я остановился на ночлег в прибрежном лесу Грейдена и увидел в доме свет

В молодости я вел очень одинокую жизнь: гордился способностью держаться особняком и довольствоваться собственным обществом. Могу смело утверждать, что обходился без друзей и знакомых – до тех пор, пока не встретил ту единственную, которая стала мне подругой, женой и матерью моих детей. Товарищеские отношения связывали меня лишь с одним человеком; это был Р. Нортмор, эсквайр, из шотландского местечка Грейден-Истер. Познакомились мы в колледже и, не связанные ни дружбой, ни даже особой симпатией, до такой степени совпали по темпераменту и склонностям, что с легкостью нашли общий язык. Мы считали себя мизантропами, однако впоследствии я понял, что оба были всего лишь угрюмыми парнями. Отношения наши трудно назвать дружбой; скорее, взаимодействие ограничивалось скупым сосуществованием двух замкнутых людей. Невероятно вспыльчивый нрав Нортмора затруднял мирное общение со всеми, кроме меня. Я же, в свою очередь, совершенно спокойно переносил его присутствие, поскольку он уважал мою привычку молчать, не мешая уходить и возвращаться, когда душе угодно. Кажется, мы называли себя приятелями.

Когда Нортмор окончил университет, получив степень, а я решил оставить учебу, не завершив курса, он пригласил меня в гости в Грейден-Истер. Именно тогда я впервые увидел место своих приключений. Особняк Грейден-Хаус стоял в унылой местности, на расстоянии примерно трех миль от берега Северного моря. Огромное, словно казармы, построенное из мягкого, подверженного воздействию влажного морского воздуха камня, холодное и промозглое, медленно разрушающееся здание производило тягостное впечатление. Понятно, что двое молодых людей не смогли расположиться в таком жилище с должным комфортом. Однако в северной части поместья, среди продуваемых всеми ветрами дюн, между полосой леса и морем стоял небольшой деревянный дом – что-то вроде павильона. Построенный недавно, он вполне нам подходил. В этом укромном уголке, мало разговаривая, много читая и общаясь только за едой, мы с Нортмором провели четыре ненастных зимних месяца. Я бы мог оставаться у него дольше, однако одним мартовским вечером между нами возник спор, в результате которого пришлось немедленно уехать. Вспоминаю, что Нортмор говорил горячо; я, должно быть, возражал с равным пылом. Внезапно он вскочил с кресла и набросился на меня с кулаками, так что пришлось – без преувеличения – бороться за жизнь. Отразить нападение удалось с огромным трудом, поскольку соперник почти не уступал мне в силе, но в эту минуту пребывал во власти дьявола. Следующим утром мы встретились, как ни в чем не бывало, однако я решил, что будет разумнее немедленно уехать, а хозяин не стал разубеждать.

Прошло девять лет, прежде чем я вновь оказался в тех местах. Путешествуя с повозкой, палаткой и походной печкой, целыми днями шагал, ведя лошадь под уздцы, а на ночь останавливался по-цыгански: среди холмов или на краю леса. Таким немудреным способом я, кажется, побывал почти во всех диких, заброшенных уголках Англии и Шотландии. Не имея ни друзей, ни родственников, не был обременен перепиской и визитами, если не считать конторы стряпчих, где дважды в год получал деньги. Бродячая жизнь полностью соответствовала представлениям о счастье, так что я всерьез собирался состариться в дороге и, в конце концов, умереть в канаве.

Я постоянно искал уединенные уголки, где можно было бы остановиться, не опасаясь вторжения, а потому, оказавшись в другой части того же графства, вспомнил о доме в дюнах.

Ни одна дорога не проходила ближе, чем в трех милях от него. Ближайший городок – точнее, рыбацкая деревушка – располагалась милях в шести-семи. Пустынная полоса протянулась на десяток миль вдоль моря, углубляясь на берег от полумили до трех миль. Единственный естественный доступ – пляж – изобиловал плывунами. Можно с уверенностью утверждать, что во всем Соединенном Королевстве не найти лучшего укрытия. Собираясь провести неделю в прибрежном лесу поместья Грейден-Истер, после долгого перехода я появился там на закате ненастного сентябрьского дня.

Повторю, что местность представляла собой смесь песчаных холмов и дюн. В Шотландии слово «дюна» обозначает песок, который перестал дрейфовать, остановился и более-менее плотно покрылся землей. Дом стоял на ровном месте, а сразу за ним, обозначая начало леса, плотной стеной росли кусты бузины. Ближе к морю возвышались осыпающиеся песчаные холмы. Нагромождение камней преграждало путь песку, так что в береговой линии возник выступ между двумя мелкими бухтами; а сразу за узким проливом камни снова вышли на поверхность и образовали маленький, поразительной формы остров. Когда вода отступала, обнажались многочисленные плывуны, из-за которых местность приобрела в округе дурную славу. Поговаривали, что между островом и мысом песок проглатывал человека за четыре с половиной минуты, однако для такой точности вряд ли имелись серьезные основания. На берегу обитали кролики, а над домом с пронзительными криками кружили чайки. Летним днем пейзаж выглядел ярким и даже жизнерадостным, но сейчас – в сентябре, на закате, когда с моря дул холодный ветер, а на берег с шумом накатывался тяжелый прибой, на ум приходили печальные истории о кораблекрушениях и погибших моряках. Мрачную картину завершали силуэт борющегося с ветром судна да торчащий из песка огромный обломок мачты.

Дом, построенный последним владельцем поместья, дядюшкой Нортмора – легкомысленным и расточительным любителем искусства – почти не подвергся разрушительному воздействию времени. Двухэтажный, напоминающий итальянскую виллу, окруженный садом, где росли лишь несколько грубых растений, с закрытыми ставнями окнами – дом в дюнах выглядел не просто покинутым жильцами, а никогда не знавшим людей. Не приходилось сомневаться, что Нортмора здесь не было: скорее всего, он, как обычно, в задумчивости сидел в каюте своей яхты или, поддавшись внезапному экстравагантному порыву и на время отказавшись от одиночества, блистал в светских салонах. Разумеется, гадать не имело смысла. Дом выглядел настолько заброшенным, что даже такому закоренелому любителю одиночества, как я, стало не по себе. Ветер гудел в трубах, словно рыдая; с чувством облегчения, как будто направляясь домой, я отвернулся и, ведя лошадь под уздцы, пошел к краю леса.

Полоса деревьев была посажена в Грейдене специально, чтобы защитить поля от жестоких ветров и остановить наступление песков. По мере удаления от берега бузину сменяли другие выносливые деревья, однако все они росли не столько ввысь, сколько в стороны, напоминая неопрятные кусты. Лес существовал в постоянной борьбе за жизнь, привыкнув раскачиваться ночи напролет и сопротивляться безжалостным зимним бурям. Листья облетали даже ранней весной, а сейчас осень уже властно вступила в свои права. Удаляясь от моря, берег поднимался в виде небольшого возвышения, которое вместе с островом служило ориентиром для моряков. Когда на севере холм выглядывал из-за острова, кораблям приходилось держать курс на восток, чтобы безопасно обогнуть мыс и камни Грейдена. В лесу, у подножия холма, вился ручей, неся с собой листья и глину и оттого порою разливаясь стоячими заводями. Среди деревьев виднелись редкие разрушенные хижины. По словам Нортмора, когда-то в них обитали монахи-отшельники.

Я нашел небольшое углубление – нечто вроде берлоги, где бил чистый родник; убрал колючие заросли ежевики, поставил палатку, сложил костер и развел в печке огонь, чтобы приготовить ужин, а лошадь привязал в стороне, на поросшей травой полянке. Края укрытия не только скрывали мой огонек, но и защищали от резкого холодного ветра.

Суровая скитальческая жизнь изменила меня, сделав выносливым и экономным. Я не пил ничего, кроме воды, редко ел что-нибудь дороже овсянки, а в отдыхе нуждался так мало, что, хотя вставал на рассвете, по ночам долго не мог уснуть и лежал, глядя в темное небо или считая звезды. Тем вечером, в лесу поместья Грейден, я задремал в восемь, а уже в одиннадцать проснулся свежим, без тени усталости или сонливости. Уселся возле костра и принялся смотреть на качающиеся деревья и летящие над ними рваные облака, прислушиваясь к порывам ветра и шуму волн. Однако вскоре устал от бездействия, покинул убежище и отправился к краю леса. Путь освещала прикрытая вуалью тумана восходящая луна. Как только я вышел в дюны, на открытое пространство, сияние стало заметно ярче, но в тот же миг порыв соленого ветра швырнул в лицо пригоршню колючего песка, так что пришлось пригнуться.

Снова подняв голову и посмотрев по сторонам, я заметил в доме свет. Мерцание не было постоянным, а передвигалось от окна к окну – так, как будто кто-то обходил комнаты с лампой или свечой в руке. Застыв от удивления, несколько мгновений я стоял неподвижно и наблюдал. Днем дом явно пустовал, а сейчас выглядел столь же очевидно обитаемым. Первой в голову пришла мысль, что грабители взломали дверь и сейчас рышут по шкафам Нортмора – многочисленным и отнюдь не пустым. Но что же привело воров в Грейден-Истер? А главное, все ставни были распахнуты настежь, что ни в малейшей степени не соответствовало обычаям этих скромных господ. Поэтому я отверг первую версию и обратился к следующей: должно быть, приехал сам хозяин и теперь проветривает и осматривает дом.

Я уже упомянул, что нас с Нортмором никогда не связывали дружеские чувства; однако даже если бы я любил его, как брата, одиночество все равно любил больше, а потому предпочел бы избежать общения и остаться в стороне. Неудивительно, что в тот момент я повернулся и побежал к своему убежищу, а успокоился, только оказавшись возле костра, где еще тлели угли. Уклонившись от нежданной встречи, я выиграл еще один спокойный вечер. А утром ничто не мешало убраться из поместья прежде, чем Нортмор выйдет за порог, или, при желании, нанести ему короткий визит.

Однако с рассветом воображение представило ситуацию настолько занимательной, что я забыл о застенчивости. Волею судьбы Нортмор оказался в моей власти. Я задумал разыграть его, хотя отлично понимал, что с этим человеком шутки плохи, и, заранее посмеиваясь над ожидаемыми последствиями, притаился на краю леса, в зарослях бузины, откуда была хорошо видна дверь дома. Все ставни вновь оказались закрытыми; помню, что это обстоятельство меня удивило. Однако освещенный утренним солнцем дом с белыми стенами и венецианскими окнами выглядел аккуратным, приветливым и живым. Час проходил за часом, однако Нортмор не появлялся. Его привычка поздно вставать была мне известна, и все же около полудня терпение иссякло. Честно говоря, я надеялся сытно позавтракать в гостях, и теперь голод начинал все упорнее заявлять о себе. Не хотелось упускать возможность повеселиться, однако аппетит разыгрался не на шутку: пришлось с сожалением отказаться от задуманного эффекта неожиданности и покинуть укрытие.

Подойдя ближе к дому, я забеспокоился: что-то было не так. Со вчерашнего вечера здесь ничего не изменилось. Сам не зная, почему, я ожидал найти признаки хозяйского присутствия. Но нет: ставни оказались плотно закрытыми, трубы не дымили, а на входной двери висел большой замок. Следовательно, Нортмор вошел с черного хода – вывод очевидный и вполне естественный. Представьте, однако, каково было мое удивление, когда, обогнув дом, я обнаружил вторую дверь надежно запертой.

В сознании вновь всплыла версия грабежа, и я принялся ругать себя за вчерашнее бездействие. Тщательно осмотрел все окна первого этажа, однако не обнаружил ни единого признака взлома. Проверил замки: оба остались целыми. Возник вопрос: каким образом грабители – если это действительно были грабители – умудрились проникнуть в дом? Должно быть, предположил я, злоумышленники забрались на крышу небольшого флигеля, где Нортмор устроил фотографическую лабораторию, а уже оттуда через окно кабинета или через мою бывшую спальню совершили воровской налет.

Я залез на крышу и проверил ставни каждой из комнат. Они оказались заперты, однако сдаваться я не собирался и, применив силу, дернул одну из створок. Она поддалась, однако, открывшись, оцарапала тыльную сторону ладони. Помню, что поднес руку ко рту и примерно с полминуты стоял, зализывая рану, как собака, и попутно механически осматривая пустынные дюны и море. Даже за столь короткое время взгляд успел отметить в нескольких милях к северо-востоку большую яхту. Потом я поднял оконную раму и влез внутрь.

Прошел по дому и испытал невыразимое удивление. Вокруг не было заметно даже малейшего беспорядка. Напротив, комнаты выглядели необычно опрятными. Камины были вычищены, заполнены дровами и готовы к топке. Три спальни поразили несвойственной Нортмору тщательностью убранства: аккуратно застеленными кроватями и даже водой в кувшинах. Стол в столовой был накрыт на три персоны, а на полках кладовой хранился щедрый запас холодного мяса, дичи и овощей. Не оставалось сомнений, что дом ждал гостей. Но откуда гости, если Нортмор ненавидел общество? А главное, почему подготовка велась так таинственно, под покровом ночи? И почему ставни оставались закрытыми, а двери запертыми?

Старательно устранив следы своего присутствия, изрядно озадаченный, я вылез через то же окно, в которое проник.

Яхта стояла на прежнем месте, и в сознании промелькнула мысль, что, возможно, на борту «Красного графа» находится хозяин виллы вместе с гостями. Однако нос судна смотрел в противоположную сторону.