Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Хотя мы с Адамом были разведены уже более года, я все еще боялась его возвращения, и это сказывалось на моем режиме сна. Я засиживалась допоздна, часто просыпалась и проваливалась в глубокий, крепкий сон только ранним утром, незадолго до звонка будильника. Этот режим не годится для жизни, говорила я себе каждый вечер, прежде чем лечь в постель, но все повторялось опять.
Мой телефон звонил, и мне показалось, что звонит он уже долго. Но он был так далеко, что я не представляла, как до него дотянуться. Я попыталась выбраться из туманного сна, который не хотел меня отпускать, и постепенно поняла, что лежу в своей кровати.
Во сне какая-то женщина орала на меня. Она раскраснелась и разозлилась. Когда она открывала рот, изнутри нее звучал рингтон моего телефона.
Да проснулась я, проснулась. Оставь меня в покое.
Часто мне казалось, что прошли годы с тех пор, как я могла проспать всю ночь без тревоги и страха. Но мне казалось, что это не так уж страшно, ведь была надежда, что ситуация однажды изменится. Человек способен вынести почти что угодно, если верит, что это не навсегда. Я дотянулась до тумбочки, нащупала телефон и уронила его на пол. Он перестал звонить. Ну и ладно. Я откинулась на спину, но стоило мне пару раз глубоко вздохнуть, как он зазвонил снова. Звонок был тихим, так что детей бы он не разбудил, но я не могла его игнорировать, как бы мне этого ни хотелось.
Я наклонилась, подобрала его и залезла под одеяло, словно боялась монстров из-под кровати.
Это был номер Литл-Рока.
— Алло? — я откашлялась.
— Это Кара? Кара Брукинс?
— Да. Кто это?
— Дерьмо. Это она. Я дозвонился, — сказал мужчина кому-то другому. — Кара, это констебль Стрейснер из отделения полиции Литл-Рок. Мне нужно, чтобы вы подтвердили, что ваши дети при вас.
Меня пронзило холодом от шеи до талии.
— Они здесь. В постели, спят.
Мой голос был тонким, жалким. Голосом лгуньи.
— Нет. Мне нужно, чтобы вы убедились, что каждый из них на месте. Я хочу, чтобы вы зашли к своим детям. Сейчас, — он был тверд. Он отдавал приказы. Нервы — или страх — сделали его голос чуть выше, так что он дрожал на окончаниях слов.
Я не могла пошевелиться. Не могла говорить. Мое сердце билось так быстро, что я представила, что констебль Стрейснер станет свидетелем сердечного приступа по телефону. Мне конец. У меня ничего не осталось.
— Кара? Вы пошли к детям?
— Дайте мне поговорить с ней. Кара?
Мой разум сделал круг прежде, чем я прошептала:
— Софи.
— Кара, Адам загнал машину в реку Арканзас. Машина утонула, но он выбрался и выплыл, голый, и орал всякий бред.
— Река? — произнесли мои губы, но не мой голос.
— Нам нужно, чтобы она проверила чертовых детей! — констебль Стрейснер терял терпение, но моего хватало на двоих. Я тонула в глубоком, прохладном, темном омуте и была не уверена, что сумею выплыть на поверхность.
Софи сказала что-то, что я не расслышала. Возможно, я не хотела слышать. Потом она заговорила громко и быстро.
— Он сказал им, что ты была в багажнике. Он сказал им, и они поверили. Но тебя там нет, так что…
Так что там могут быть мои дети.
Звук, точно такой же, как издавала Херши, окровавленная и связанная, как бычок на родео, на моем заднем крыльце, вырвался из моего горла. Затем еще один, но я остановила его и прикусила губу, чтобы замолчать. Я оказалась на пороге, не помня, как вставала.
Почему я положила четырехлетнюю Джаду вчера в ее кровать? Почему? Она уснула со мной в моей кровати. Почему? О чем я думала? Неужели я поверила, что мы в безопасности, всего лишь потому, что мы давно не видели Адама?
Я добралась до лестницы, набираясь уверенности, когда рядом со мной появилась сонная Херши. Она бы предупредила меня, если бы кто-то вошел в дом. Разве нет? Или она бы спряталась, слишком боясь Адама, чтобы пошевелиться или даже зарычать? Я поползла вверх по лестнице как ребенок. Колено. Рука. Колено.
Телефон был в моей руке. Все еще на связи. Если они и говорили, я их не слышала, но до них должен был доноситься стук телефона по ступеням. Вверх. Вверх. Вверх. Мое поле зрения сузилось, расчистилось и сузилось снова.
Я не раз боялась за собственную жизнь, но я никогда не думала, что он мог бы выкрасть моих детей прямо из дома и отправить их на дно реки Арканзас, заставить их уплыть из моей жизни. Еще один кошмар, выжженный у меня в мозгу.
На лестничной площадке я поднялась, хотя все еще нетвердо стояла на ногах. Мой разум метался в бешеном водовороте, принуждая меня бежать как можно быстрее, чтобы найти детей. В то же время рациональная часть мозга удерживала меня, замораживала мое тело на месте. Было два возможных выхода. Дети либо были тут, либо не были. И торопливая часть меня не понимала, что скорость ничего не изменит.
Констебль Стрейснер торопился не для того, чтобы узнать, в багажнике ли мои дети, не для того, чтобы их спасти. Он хотел проверить и узнать, нужно ли ему доставать из реки тела. Тела моих детей.
Первый, второй, третий.
Я придерживалась за стену возле лестницы, невероятно точно ощущая грубую поверхность гипсокартона под кончиком каждого пальца. Я пошевелила пальцами ног, ощупывая ковер, и, клянусь, почувствовала каждую ворсинку. Херши осталась внизу. Как бы я ни хотела, чтобы она была со мной, мне не хватало смелости открыть рот и позвать ее.
В эту последнюю минуту, драгоценную минуту, я стояла тут как мать. Несколько секунд спустя я обойду одну комнату за другой и, возможно, увижу пустые кровати. Холодные простыни. Возможно, это последняя минута, когда я все еще чья-то мать, и мне хотелось продлить ее.
Я стояла рядом с комнатой Джады, но не могла начать с нее. Ей было четыре, и Адам наверняка сумел бы выманить ее и вынести из дома в полной тишине. Я стала думать о том, как бы он смог выманить остальных детей, и остановила себя. Это были ужасные мысли.
Я потянула ручку двери Дрю — она оказалась заперта. Но маленький универсальный ключик от ванной подходил ко всем дверям, и я крутила его, пока замок не открылся. Мой сын растянулся по диагонали через кровать, на нем были трусы в клетку, его ноги запутались в простынях. Комната пахла грязными кедами и дезодорантом.
Всхлип вырвался из моей груди так резко, словно его выбили кулаком. Я закрыла дверь и побежала в комнату Хоуп, волосы развеваются, руки вытянуты вперед — наверное, я напоминала привидение, бегущее по длинной зале. Темные волосы Хоуп рассыпались по подушке, словно она специально их уложила. Она аккуратно натянула покрывало по подбородок. Я слышала ее спокойное дыхание, но сама была не в силах успокоиться.
Слезы залили мое лицо. Я больше не могла дышать через нос. В какой-то момент я потеряла телефон, и мне придется его найти. Но не сейчас. Раз. Два. У меня было два ребенка.
Моя голова и почки ныли от страха и прилива адреналина. Поле зрения сузилось до предела, я ничего вокруг не видела. Мне было холодно. В какой-то момент я поняла, что это состояние шока. Я давилась. Добраться до комнаты Джады я могла, только опершись на дверь, а потом карабкаясь вдоль стены как человек-паук, как женщина, которая потеряла опору.
Что, если ее там нет? Как мы будем жить дальше? Дети — мы не можем просто…
Я не могла ничего расслышать, стоя за дверью. Разве я не должна ее слышать?
Дверь Джады зацепилась за брошенную на пол одежду, когда я ее распахнула. И даже от двери я видела, что ее подушка была пуста.
Но из центра комнаты я видела силуэт в центре кровати. Темный, обнадеживающий силуэт. Я стояла там почти что минуту, представляя себе, что это она и что все хорошо. Потом я подумала об Адаме, и ужасная часть меня пожелала, чтобы он остался в своей машине на дне реки — и навсегда ушел из моей жизни. В могилу под водой. Я отчетливо представила его свернувшимся клубком в собственном багажнике. Долой.
Я прошла по коврику, аккуратно шагая, чтобы не наступить на ее поделку или потерянную сережку. Я провела ладонями по подушке, потом дальше по кровати, путаясь в одеялах. Ничего, одни одеяла. Сначала я двигалась медленно, а потом быстрее, лихорадочнее, в поисках моей маленькой девочки. Я дернулась, когда наткнулась на плюшевую игрушку, которая перевернулась с механическим «мяу». Я отозвалась похожим звуком и продолжила поиски, трение согрело мои ладони, и простыни шуршали под ними. Когда я нащупала ее спину, я едва не начала ее трясти, разозлившись от того, что она вытянулась вдоль изножья кровати и укрылась пляжным полотенцем вместо одеяла.
Три. У меня было три ребенка.
Обратно на лестницу я возвращалась в темноте. Слезы не останавливались. Я была не уверена, что они когда-нибудь прекратят литься. Я нашла телефон на ковре на верхней ступеньке. Я все еще была на связи.
Я сползла с лестницы на коленях и одной руке.
— Констебль? Софи?
Но даже я могла заметить, что мой голос превратился в писк. Словно я стала маленькой белой мышью. Я села на полу у подножия лестницы, прижимая к себе Херши и плача.
— Софи? — сказала я снова, и на этот раз кто-то меня услышал.
— Это констебль Брэдли. Я говорю с Карой?
— Они в порядке. Мои дети. Они все здесь.
— Они на месте! Все хорошо! — закричал он. — Дети на месте! Разворачивайте наших. Дети на месте.
— Господи Иисусе, — где-то вдалеке произнес Стрейснер, а затем, видимо, взял телефон у Брэдли. — Мы отправили к вам полицейского из Хамота, он подъезжает к дому. Он может зайти и посидеть с вами. Позвать к вам кого-нибудь.
— Нет, — сказала я. Они послали полицейского не для того, чтобы он со мной сидел, они послали его проверить, на месте ли мои дети, потому что решили, что я слишком слаба, слишком мала, чтобы сделать это самостоятельно. — Я не хочу, чтобы он заходил.
Я все еще плакала и не могла притвориться, что это не так, потому что мой нос был полностью забит.
— Вы уверены? Может, отправить к вам кого-нибудь? Чтобы вам одной не оставаться.
Я выровняла дыхание.
— Я не одна. Я с детьми, — синий отблеск фар осветил стену гостиной. — У нас все хорошо.
— Позвоните, если вам что-нибудь нужно. Мы сделаем все возможное, — сказал он.
Я отсоединилась, не зная, поблагодарила я его или только подумала об этом. Моя голова все еще не работала, и я не могла додумать до конца ни одной мысли. Часы на духовке показывали 4:31, и я с трудом дышала. Кто-то вытянул весь кислород из дома.
Полицейские огни погасли, машина дала задний ход и направилась в город. Последняя капля кислорода ушла на глубокий вдох. Я бросилась к двери и открыла ее, глотая воздух и снова начиная плакать.
Острая боль пульсировала по сторонам лба, словно кто-то нечаянно воткнул в мой череп пару ножей для разделки мяса. Когда я наклонилась, чтобы потереть больные виски, я заметила что-то на коврике перед дверью. Херши принюхалась и отошла, тихо чихнув.
Кто-то из детей забыл там стакан. Но зачем было оставлять его у порога?
Я подняла стакан левой рукой, поскольку боялась, что, если отведу правую от виска, мои мозги вылетят наружу. Вода перелилась через край.
Вода.
Темный силуэт плавал внутри. Маленькая дохлая мышь. Моя рука дрожала так сильно, что я должна была уронить стакан, но каким-то образом смогла поставить его обратно на коврик.
— Уж лучше ты, чем я, — сказала я, но имела в виду «Лучше ты, чем мои дети». Нельзя было и дальше просто стоять тут и размышлять обо всем, что могло случиться. Обо всех вариантах того, что могло случиться, раз Адам побывал возле дома, подошел прямо к парадной двери, пока мы спали, и я об этом ничего не знала. У меня было ощущение, будто он пытался сказать мне, что на этот раз мне повезло. Он мог бы навредить мне, если бы захотел, он мог заставить нас всех утонуть. Но мне повезло. Нам всем повезло.
Я ударила левой рукой по ноге, как раненая птица. Херши оставила тропу, которую она вынюхивала во дворе, и перепрыгнула через стакан, чтобы вернуться в дом. Она потерлась о мое бедро и сунула нос мне в руку. Скромный намек на то, что она была готова к вниманию.
— Хорошая девочка. Смотри в оба и не пускай его. Он не имеет права заходить в этот дом. Ни в коем случае, — я почесала ее голову, трижды похлопала ее по боку и засмеялась, потому что эхо хлопков заставило меня дернуться.
Она пошла со мной проверить все окна и двери на первом этаже, а потом я придвинула кресла из гостиной к парадной двери. Я еще не придумала, что скажу детям. Но раз я начала баррикадировать двери, мне придется им что-то сказать. Когда я была на кухне и разбирала ножи в ящике, выбирая идеальный для того, чтобы положить на тумбочку у кровати, я поняла, как это все нелепо. Кресла и нож сегодня были бесполезны. После того как Адам заехал на машине в реку и заявил, что в багажнике лежит тело, он какое-то время не сможет бродить вокруг моего дома. Он заслужил визит в государственную больницу, а там прятать таблетки в горшки с цветами будет не так легко, как дома у Иваны или Софи.
Я закрыла ящик с ножами и снова расставила кресла вокруг стола. Быть осторожной и реалистичной — умно. Быть иррациональной и параноидальной — не просто глупо, это опасно. Все эти годы Адам настаивал на том, что я медлительная и тупая, но только сейчас я начала верить, что он был не прав.
Грохот в моих висках стал тише, но боль, будто корабельная помпа, высасывала из меня последние капли энергии. Я хотела подняться наверх, забрать Джаду и лечь спать с ней в обнимку. Но ей сейчас не нужно было чувствовать мой страх. К тому же я с трудом передвигала ноги, возвращаясь из прихожей в мою комнату. Когда я дошла до кровати и повалилась в нее, мне казалось, что мое тело налилось свинцом.
Я никогда бы не подумала, что смогу заснуть после того, как ненадолго поверила, что потеряла всех, кто мне дорог. Но мое тело разделилось на две части: половина его уплывала в раннее утреннее небо, а половина провалилась глубоко под землю. Мои сны сначала были раздробленными и хаотичными, но затем приобрели ритм, который разбудил меня вскоре после рассвета, как будто заиграла музыка.
Паника прекратилась, и я начала получать удовольствие от мелочей. От того, как мое дыхание замедлялось и успокаивалось и как приятно было втягивать воздух в легкие. От роскошной гладкости простыней. Даже фальшивый запах горной свежести, исходивший от наволочки благодаря кондиционеру для белья, вызывал улыбку на моем лице.
Войти с помощью соц. сетей: