Итак, с чего все началось на самом деле? Был ли это телефонный звонок Мисс номер Два, когда Уэйкфилд впервые услышал о проблемах своего «сигнального случая»? Может, точкой отсчета можно считать создание женщиной в алом из Newsnight общества JABS для поиска союзников в борьбе за компенсацию?

Или все началось несколько десятилетий назад, на Грейт-Ормонд-стрит, с исследования другого врача?

Я представлю вам это дурно попахивающее дельце под кричащим заголовком:

Сначала действительно был телефонный звонок. Но звонили не Уэйкфилду. Он сам связался с британским государственным служащим, мужчиной 46 лет по имени Дэвид Солсбери, высокопоставленным чиновником, контролирующим вакцинацию. Это был довольно безэмоциональный и осторожный персонаж, не склонный к опрометчивости. До получения должности он работал педиатром под руководством невролога Джона Уилсона, и этот опыт сформировал его жизненную позицию.

Он был там, в палатах, и наблюдал приступы коклюша. Он присутствовал при переводе детей на Грейт-Ормонд-стрит, в специализированную детскую реанимацию с аппаратами искусственной вентиляции легких. Дэвид видел, как непривитые младенцы буквально захлебываются кашлем до смерти, когда их несут из машин скорой помощи, как плачут родители, как бегают медсестры. Он слышал рассказы о пациентах, заболевших коклюшем, с неизменно печальным концом. Солсбери видел синдром врожденной краснухи, который может привести к повреждению мозга, глухоте, слепоте и сердечным заболеваниям у младенцев. Ему были хорошо известны ужасы подострого склерозирующего панэнцефалита (ПСПЭ). Это медленная вирусная инфекция, вызванная тем самым вирусом кори. Он поражает мозг спустя долгое время после первоначального заражения. Обычно заболевание манифестирует легкой амнезией, затем следуют обмороки, припадки, кома, вегетативное состояние и смерть. Эта мрачная картина разворачивается за пару лет. Солсбери даже сопровождал Уилсона на встрече с родителями одного из таких пациентов, обреченного маленького мальчика. Им надо было сообщить ужасную новость.

«Я всегда буду помнить, как Джон объяснял им очень нежно и чутко, что их ребенок умрет», – рассказал мне Солсбери по телефону.

На момент звонка Уэйкфилда Солсбери работал в Friar’s House: офисном здании в Elephant and Castle, захудалом райончике со сложным рисунком транспортных линий, расположенном в паре километров к югу от реки Темзы. Здесь функционировало несколько правительственных кабинетов, где занимались пенсиями, социальным обеспечением и другими социальными услугами. Лишь немногие сотрудники могли претендовать на что-то более комфортное, чем офис Солсбери № 388 с видом на парковку.

Все началось за два с половиной года до звонка мисс Два Уэйкфилду и за два месяца до вакцинации сына Джеки – Флетчера Роберта, о чем она позже будет рассказывать в Newsnight. В среду, 23 сентября 1992 года, секретарю Солсбери поступил тот самый звонок, который можно считать отправной точкой всей этой истории.

В то время команда Солсбери начала большой проект – выпуск новой вакцины против Haemophilus influenzae типа b. Сам Дэвид занимался вопросами поставки, общался с фармацевтическими компаниями, устранял препятствия для транспортировки вместе с подрядчиками Министерства здравоохранения и отвечал на бесконечные вопросы врачей.

Опять MMR. Солсбери слышал новости о проблемах с ее безопасностью. Всего неделю назад, в прошлый понедельник, Кеннет Кайман, главный санитарный врач, написал буквально каждому доктору в Англии и Уэльсе, что две марки этой вакцины отзываются. Одна называлась Plusarix (британская компания SmithKline Beecham), другая – Immravax (французская компания Pasteur-Merieux). Остается только одна – M-M-R II компании Merck, при условии, что поставки из США будут бесперебойными.

В своем письме Кайман объяснял причину такого решения. Грубо говоря, вирус паротита был слишком силен, и у некоторых детей после этих прививок появлялись симптомы. В MMR все вирусы оставались в живом, хоть и в ослабленном виде. И после введения одной из двух вышеназванных вакцин у пациентов развивался паротит, который, по идее, эти прививки должны предотвращать. Заболевание обычно проявляясь в легкой форме менингита – воспаления слизистой оболочки мозга.

Канада и Япония уже действовали. Британские правительственные лаборатории тем временем определили риск: 1 на 11 000 инъекций. Однако, как подчеркивается в письме Каймана, этот показатель все равно был «значительно ниже», чем риск естественного заражения.

В течение девяти дней Солсбери следил за новостями в газетах, которые каждое утро доставлялись прямо на его стол. Первой была Times, опубликовавшая 140 слов во вторник, 15 сентября. Комментарий был достаточно сдержанным, а поскольку две вакицины были отозваны, общественное беспокойство по этому поводу было минимальным. Солсбери никогда не слышал о докторе без пациентов. И после того как секретарь соединила его со звонящим, который представился грудным голосом и изложил свои мысли, государственный служащий был озадачен. Как Уэйкфилд узнает два с половиной года спустя, когда Мисс номер Два добралась до его места работы, Солсбери не сразу понял причину этого звонка.

Со стороны журналиста было бы неразумно полагаться на воспоминания лишь одного из участников. Так что я в долгу перед Уэйкфилдом, который на двух страницах зафиксировал их беседу. В то время он ждал публикации своей статьи в J Med Virol о вирусном происхождении болезни Крона – той, в которой он сообщил об обнаружении вируса кори и предоставил его микрофотографии.

«Почему мы должны относиться к этому серьезно? У нас очень хороший календарь вакцинации. У нас нет кори», – спросил Солсбери.

Но в тот день во время телефонного разговора Уэйкфилд был достаточно откровенен. Он ссылался на J Med Virol, хотя и признавал, что статья не имеет ничего общего с вакцинами (или, если на то пошло, эпидемическим паротитом или мозгом). Тем не менее он хотел встречи. Более того, он хотел денег.

Если бы я мог разделить экран, как в ранних фильмах Квентина Тарантино, сейчас был бы подходящий момент. Потому что Уэйкфилд был не единственным игроком, который увидел в отзыве вакцин новые возможности.

Наш следующий смышленый персонаж – юрист Ричард Барр, о котором позже будет писать Sunday Times, и чье имя появится на доске объявлений, той самой, которая привлечет внимание Мисс номер Четыре.

Темноволосый, с широко расставленными глазами и особым акцентом, Барр мог сойти за настройщика фортепиано, продавца ковров или хозяина паба с настоящим элем. В возрасте 42 лет его главной претензией на известность было соавторство в книге «Как купить и продать дом: все о переезде». До прекращения поставок двух вакцин его карьеру сложно было назвать успешной. «Юрист по найму. Мелкие тяжбы утром, составление актов в обед, завещания во второй половине дня»», – описывает он свою работу на нашей встрече почти 12 лет спустя.

Он практиковал в King’s Lynn, недалеко от побережья Норфолка, на полпути к восточному побережью Англии. Но, как и в Royal Free, все королевское в King’s Lynn ограничивалось названием. Городок с населением 40 тысяч жителей в значительной степени утратил все свое средневековое наследие. С 1960-х годов здесь ничего не строилось, даже университета не было, что могло бы оживить атмосферу вечеров молодежными посиделками. Тем не менее Барр хотел известности и денег, чего жаждет большинство юристов. И, помимо этого, у него были немалые амбиции. Он хотел передать дело в Королевский суд, национальный храм дебатов. Его отец был юристом, а мать врачом, так что все сошлось: больше, чем чего-либо другого, он желал подать фармацевтический иск.

После первой же статьи в The Times он почуял добычу. Уже через несколько часов Барр общался с журналистами. Восемь лет назад, благодаря удачному стечению обстоятельств, он осуществил передачу права собственности ресторатору по имени Анджела Ланкастер, которая купила бунгало с четырьмя спальнями недалеко от поместья Сандрингем, одного из многих домов королевы, в 15 километрах к северо-востоку от King’s Lynn. Покупка была разовой и не представляла большой юридической ценности. Но его клиентка объявилась снова. В мае 1990 года – за два с половиной года до отзыва вакцин – сын Ланкастеров, 13-летний Ричард, заболел вирусным менингитом. Это случилось после того, как в эксклюзивной частной школе его выстроили в очередь с остальными учениками и сделали прививку MMR.

«Это было ужасно», – вспоминает Анджела об острой фазе заболевания, когда ее сына мучили головные боли и такие симптомы, как фоточувствительность, лихорадка, рвота, ригидность мышц шеи и приступы летаргии. «Они измеряли ему температуру каждые 10 минут».

Женщина спросила Барра о перспективах подать в суд на доктора. Она слышала от другой матери, что врачи общей практики получают премиальные за выполнение планов по иммунизации. Таким образом, по ее мнению, тот, кто провел вакцинацию в школе, получил прибыль от рискованной процедуры.

Первым шагом Барра было запросить юридическую помощь: деньги налогоплательщиков для финансирования людей, которые не могут позволить себе оплатить юриста. В британской системе несовершеннолетние всегда имели право на подобную помощь, поэтому Барр сделал и второй шаг – отправил запрос на заключение эксперта и оформил заявление матери о том, что и когда случилось с ее сыном. Дело выглядело многообещающим, и правительственный совет по юридической помощи оплатит счет адвоката, неважно, выиграет он или проиграет.

Однако через пять недель нахождения в затемненной палате мальчик полностью выздоровел. Он не потерял доход. У него не было иждивенцев. А если уж на то пошло, то у его матери сложилось впечатление, что вакцина даже принесла пользу.

«Вероятно, это изменило моего сына, – сказала она мне, посмеиваясь над мыслью, что, возможно, легкое воспаление обострило его умственные способности. – До 13 лет он взахлеб читал компьютерные журналы. После болезни он сказал, что хочет работать в NASА, забросил их и начал учиться».

Перенесемся в ноябрь 1992 года, когда поставка вакцин была приостановлена. Барр вспомнил случай Ланкастеров. Во вторник Анжела вернулась домой около четырех часов дня и обнаружила сообщение от адвоката с просьбой разрешить сообщить журналистам ее номер телефона. История ее сына стала новостью: идеальный анекдот, позволяющий извлечь максимальную пользу из действий правительства.

Мать сообщила мне, что дала интервью Daily Mail, но журналист прозевал крайний срок подачи статьи. Тем не менее с ней связалась более престижная газета Independent, медицинский редактор которой, Селия Холл, давно занималась борьбой с АКДС. В тот вечер она подготовила не одну, а две статьи. След Барра определялся в обеих. Связь в одной статье была косвенной, возможно, это даже было совпадением, несмотря на то что речь идет о стране с населением 58 миллионов человек. Холл взяла интервью у семейного врача из деревни недалеко от Висбеха, в 20 километрах от King’s Lynn. В Висбехе у фирмы Барра был филиал, а его отец долгое время работал там адвокатом.

Первая статья Холл заняла три колонки на странице номер 2: «Детей привили, несмотря на риск менингита». Семейный врач раскритиковал Министерство здравоохранения за недостаточную скорость реакции.

Не самый авторитетный источник, чтобы изречь новость национального значения. Особенно, если учесть признание доктора, что даже такие вакцины лучше, чем ничего. Но Холл, в любом случае, прорекламировала бизнес Барра.

«Ужасный опыт побуждает некоторых родителей обращаться в суд», – гласил заголовок второй статьи в Independent. При этом единственным описанным в газете случаем было дело Ланкастеров. В четырех абзацах речь шла о том, как Анджела планировала подать в суд. Затем следовала гениальная фраза:

Барр… специалист по делам компенсации? Тем не менее Холл оказалась пророком. Ибо тогда, в начале 1990-х (до того, как в интернете появилось все, даже меню каждого индийского ресторана), упоминание в газете было той самой приманкой, которая помогала юристам заполучить клиентов. Таким образом, едва не забытый всеми правовед выиграл контракт у юридического совета и начал представлять семьи, которые подавали в суд на врачей и производителей MMR. Это был контракт, который в течение следующих 12 лет озолотит Барра, и они с Уэйкфилдом вызовут такой кризис вакцинации, который отзовется по всему миру.

Адвокат и врач еще не встретились. Но уже на момент телефонного звонка государственному служащему Солсбери замысел Уэйкфилда начал претворяться в жизнь. Теперь это был не вирус кори. Это был вирус вакцины против кори. И хотя этот вопрос не рассматривался в J Med Virol, Уэйкфилд предупредил, что «это будет первый вопрос, который поднимется после публикации».

В своем офисе на третьем этаже Солсбери крайне насторожился. Он уже видел последствия подобных предположений. Он вспомнил обходы с Вилсоном и его панику по поводу АКДС, рвоту младенцев, ПСПЭ, родителей, которым сообщили, что их ребенок скоро умрет. «Меня беспокоит, что корь, и в частности, вакцина против нее, могут в конечном итоге не иметь никакой связи с болезнью Крона, но пресса все равно заметит очевидную связь между ростом заболеваемости и показателями иммунизации», – сказал ему Уэйкфилд.

Пресса? Заметит? Инсинуации звонящего попали в точку.

Карьера Уэйкфилда развивалась по другому пути, не так, как у Солсбери. Пациенты никогда не были в центре его внимания. «Поэтому я думаю, что нам необходимо встретиться в ближайшем будущем и обсудить наши дальнейшие шаги, – настаивал голос в трубке, – однако, решающую роль для этой исследовательской программы играет адекватное финансирование, и именно этот вопрос необходимо обсудить на нашей встрече».

Прошло больше 10 лет, прежде чем я поговорил с Солсбери. Но тот разговор он помнит как вчера. «Даже его самый первый телефонный звонок вызвал у меня чувство тревоги, – признался он мне, как и в том, что изначально перефразировал те слова, которые он сразу принял за вымогательство. – Его тон запугивал. Вы захотите обратить на это внимание. Могут быть последствия».