Язык, который используется осознанно, в котором есть слова, но нет никаких других структур (между тем как слов становится все больше), – я думаю, это очень похоже на то, как разговаривает годовалый ребенок. Это простейшая из разновидностей языка, заслуживающая тем не менее того, чтобы называться языком. Мог ли язык наших далеких предков представлять собой нечто подобное?
Язык в его очень ограниченном виде – это то, чем могут оперировать обезьяны и некоторые другие животные. Развить его самостоятельно они не способны, но при участии человека без проблем выучивают несколько сотен слов, которые затем применяют в общении во вполне разумном контексте.
Выходит, что способность усвоить некоторое число условных (произвольно связанных с обозначаемым) символов и связывать их с таким же количеством понятий есть у наших ближайших родственников из животного мира. И вполне могла быть у наших далеких предков до появления языка. Но если все так просто, почему язык так и не развился ни у шимпанзе, ни у попугаев? Почему это произошло только на нашей эволюционной ветке?
Язык мог выжить с течением времени лишь при том условии, что передавался из поколения в поколение так, чтобы дети действительно перенимали его от родителей, продолжали использовать и потом передавали своим детям. Происходит ли нечто подобное у обезьян – неизвестно. Некоторые из детенышей обезьян, занимавшиеся с людьми, время от времени использовали те или иные знаки, которым учили их родителей, но не их самих. При этом нет никаких доказательств того, что без участия человека система целиком могла быть передана детенышу.
Ни способы, какими обезьяны общаются со своим потомством, ни их педагогические методы не способствуют передаче из поколения в поколение лингвистической системы такой сложности. Структура, позволяющая это сделать, должна была сформироваться раньше, чем язык, пусть даже в такой ограниченной форме, и тоже передаваться от родителей к детям.
И еще одна проблема – как запустить механизм развития языка. Дети очень любят общаться и быстро изобретают свой язык, если родной не передали им с молоком матери. Мы наблюдали подобное в группах глухих детей, не имеющих возможности усваивать язык жестов. У обезьян ничего подобного нет. Они способны запоминать слова, но не имеют ни малейшей потребности их выдумывать. В экспериментах с обезьянами случалось, что животные вводили в коммуникационную систему и использовали свои символы, но такие случаи единичны. Этого явно недостаточно, чтобы запустить язык с нуля.
То есть то, чего не хватает обезьянам, на самом деле не является чем-то специфически языковым. Скорее, речь идет о творчестве, социальном обучении, стремлении изобретать, а потом распространять изобретения в социуме, в том числе и будущим поколениям.
При этом как изобретательность сама по себе, так и налаженная передача умений и навыков от поколения к поколению могли развиться у наших предков и в других сферах, помимо языка. Изготовление каменных топоров или поиск съедобных корней – все что угодно могло послужить эволюционным стимулом развития необходимых для возникновения языка качеств. Первые археологические доказательства налаженной передачи навыков от предков к потомкам мы находим у Homo erectus.
То же касается сотрудничества и взаимопомощи, о которых мы уже говорили. Они нужны для развития языка и должны были быть к началу его появления, но совсем необязательно развились в связи с языковыми целями.
Таким образом, у Homo erectus был полный комплект необходимых для появления языка качеств – но не ранее.
На сегодняшний день слова по большей части произвольны, то есть их связь с обозначаемым условна. Это относится как к разговорному языку, так и языку жестов. Мы уже отмечали это в связи со списком Хоккета. Поэтому тому, кто не изучал язык и не имеет его в голове в готовом виде, догадаться о значении слов будет затруднительно. В разговорном языке имеются единичные исключения – подражательные слова вроде «мяу», «му», обозначающие звуки животных. Нечто подобное есть и в языке жестов. К примеру, в шведском языке жестов дугообразные движения руками вокруг воображаемых грудей означают слово «женщина». Но большинство слов в языках жестов невозможно понять «с налета», и носители разных языков этого типа далеко не всегда понимают друг друга.
При этом часть слов в языках не является ни целиком и полностью образной, ни до конца произвольной. Между тем существуют шаблоны, повторяющиеся в разных языках. К примеру, в большинстве языков слово «маленький» содержит высокую звонкую гласную вроде «и» или «е», между тем как слово «большой» имеет в своем составе более глубокую и низкую гласную вроде «о». А названия круглых предметов и связанных с округлостью свойств нередко содержат гласные, образующиеся путем округления губ – «круглый», «купол» и т. д. Слово для понятия «мать» в очень многих языках, включая даже отдаленно не родственные, содержит слог «ма» или «на». На каждый из вышеперечисленных случаев приходится множество исключений, английские слова «small» и «big» – первое что приходит в голову. Тем не менее в общем эти модели вполне статистически значимы.
Однако такой путь к толкованию значений слов на сегодняшний день достаточно маргинален. Если мы добиваемся взаимопонимания, не владея языком собеседника, то задействуем все возможные способы. Мы делаем наши слова как можно более простыми для угадывания – при помощи жестов, мимики, поз и тому подобного. Можем разыграть перед собеседником целую пантомиму, лишь бы донести до него суть нашего сообщения.
Возможно, именно так и поступали наши предки, когда начинали общаться на праязыке. Слова в их современном виде предусматривают, что стороны коммуникации уже договорились о том, какое из них что значит. Но до того, как они договорились, требовалось придать сообщению такую форму, чтобы содержание стало понятно безо всяких предварительных соглашений.
В какой-то мере это демонстрируют уже шимпанзе. Они творчески подходят к использованию языка, давая собеседнику возможность понять значение слова из контекста. Но, насколько мы можем об этом судить, не используют в поддержку звуковой коммуникации жесты и язык тела. Они как будто не понимают, что это дополнительное измерение в речи может помочь им в общении. Может, и здесь все дело в творческом подходе, о котором мы говорили в предыдущем разделе и которого шимпанзе явно не хватает?
То есть первые слова должны были иметь свободную форму, поскольку говорящий делал все возможное для слушателя, чтобы облегчить понимание в процессе пазл-коммуникации. Но такое общение и в самом деле затруднительно и отнимает слишком много времени. Современные люди в похожих ситуациях быстро приходят к соглашению относительно упрощений, ускоряющих передачу смысла высказывания. Исследователи провели несколько экспериментов, участники которых были вынуждены общаться, не используя язык.
В общем результаты экспериментов сводятся к тому, что люди начинают с сообщений, содержание которых очевидно, так что расшифровка не требует пояснений – вроде тех, о которых мы говорили выше. Но потом форма сообщений быстро упрощается, и участники коммуникации приходят к молчаливому согласию относительно того, какое «слово» что значит, то есть, по сути, к словам современного типа с условным, «договорным» значением, совершенно непонятным посторонним лицам.
Вели ли себя наши предки подобным образом? Трудно сказать наверняка, но такой сценарий вполне вероятен. Даже шимпанзе способны понять значение того или иного условного знака, хотя сами и не особенно изобретательны на этот счет. Следовательно, нет никаких оснований полагать, что первый язык оставался исключительно образным достаточно долгое время. По крайней мере для самых простых и ходовых повседневных слов упрощенные, стандартизированные формы должны были быть быстро согласованы.
И этот праязык в чистом виде не был ни звуковым, ни жестовым. На этом творческом этапе говорящим не было необходимости ограничивать себя одним из двух вариантов.
Если что и сдерживало словотворчество, так это способность имитировать звуки. У наших далеких предков, безусловно, имелся набор готовых звуков, того же типа, что и у остальных обезьян. Однако, для того чтобы более гибко использовать голос, требовались эволюционные изменения, которые были бы направлены улучшать контроль над органами речи. Движущей силой этих изменений могла стать потребность совершенствования языка, и в этом случае поначалу использовался лишь ограниченный набор звуков, который впоследствии расширялся. Альтернативный сценарий – голос развивался для каких-то других целей. Это могло быть пение, потребность подражать голосам животных и птиц на охоте или что-нибудь в этом роде. И в этом случае голос и жесты достаточно развились еще до появления языка.