Культурные животные

Дать определение культуре не так просто. Иногда это понятие образует диалектическую пару с природой, как в названии известного издательства, выпустившего в свет, в частности, и эту книгу. Но любая диалектика – ящик по меньшей мере с двойным дном. С одной стороны, противопоставление культуры природе наводит на мысль о противопоставлении животных человеку. И в этом случае культура предстает как нечто специфически человеческое, что отличает нас от в принципе «некультурных» животных. Но, с другой стороны, это может означать противопоставление биологической наследственности воздействию окружающей среды. И тогда культурой становятся различные формы поведения, которые приняты внутри человеческого сообщества и передаются из поколения в поколение исключительно через социальную среду, без участия ДНК.

Большая часть того, что мы обычно называем культурой, вписывается в это определение.

Различные проявления культуры – такие, как музыка, литература и другие виды искусства, – передаются внутри социума без участия генетических механизмов. Унаследованные от предков народные традиции также являются частью культуры в этом ее понимании, равно как и языки. Но стоит попытаться применить это определение к поведенческим моделям других животных, как сразу возникают вопросы.

* * *

Самка горбатого кита слушает доносящееся из морских глубин пение. Это чужак, она не узнает ни голоса, ни песни. И ритм, и мелодика совсем другие, чем у местных китов. Некоторое время новый самец держится на периферии, но в пределах слышимости – для китов это могут быть сотни миль. Правда, все еще вне зоны видимости просто потому, что пока не успел доплыть до новых охотничьих угодий.

Местные самцы продолжают в своем репертуаре. Все они поют похоже. Темы могут варьироваться за счет новых мотивов, но в принципе остаются прежними. Пройдет совсем немного времени, прежде чем они усвоят и манеру этого случайного гостя, и тогда мелодии, обогащенные новыми нюансами, потекут в новых руслах.

Еще не совсем взрослый сын все еще держится вблизи матери. Он слушает пение старших и пытается ему подражать. Те отвечают на его попытки и повторяют исполненные юнцом темы, демонстрируя, как это должно звучать. И он упражняется дальше, перенимая манеру группы.

* * *

Неужели это культура? Пение китов – поведенческий феномен, который передается внутри группы, но не через ДНК и отличает одну группу китов от другой. Все это вполне вписывается в предложенное нами выше определение культуры.

Не просто определить культуру так, чтобы она включала в себя человеческое пение (с тем, что это культурный феномен, согласны, пожалуй, все) и исключала пение китов.

* * *

Поэтому в этом широком понимании невозможно отделить «культурных» людей от «некультурных» животных. Культура в значении поведенческих моделей, передающихся внутри группы без участия биологических наследственных механизмов, встречается не только у китов, но и у обезьян, певчих птиц и многих других животных. И такая культура, вне сомнения, была и у наших далеких пращуров и могла иметь множество проявлений – от разных песен до каменных топоров. То есть культура есть у многих существ, населяющих планету, и наши родственники по отряду приматов не исключение.

Когда выше я писал о том, что ни «хабилины», ни австралопитеки не создают впечатления носителей какой-либо более «утонченной» культуры, я имел в виду культуру в другом, более узком смысле, – ту самую, которой посвящают свои страницы утренние газеты. Живопись и драма, литература, музыка и так далее… Здесь отбор гораздо строже. Культура в этом смысле, как уже было сказано, существует в рамках некой системы смыслообразующих символов и имеет выраженное эстетическое значение. Она исключает сугубо функциональные вещи, то есть созданные исключительно ради практической пользы. Она претендует на то, чтобы быть полезной сама по себе, но на более высоком уровне. Полезной для умственного и душевного здоровья, а не только на материальном плане.

И такую вот символико-эстетическую культуру будет крайне сложно отыскать в животном мире. Поскольку любое поведение животных, – насколько мы можем об этом судить, по крайней мере, – сугубо практично. Некоторые животные прилагают дополнительные усилия для украшения своих жилищ и других построек, и мы назвали бы эту деятельность искусством, если бы на их месте были люди. Но у нас нет ни малейших оснований подозревать, что животные вкладывают в свои произведения какие-либо символические или эстетические смыслы.

Итак, ограничим возможных носителей культуры кругом существ, умеющих оперировать системами символов. Тот, кто на это способен, с высокой долей вероятности владеет и языком. Таким образом, археологические свидетельства «утонченной» в обозначенном выше смысле культуры становятся доказательствами готовности мозга ее носителей к языку.

Культурные окаменелости

Что касается наших вымерших предков, то здесь мы, конечно, можем изучать только те предметы и культурные феномены, которые они оставили после себя. Точнее, только ту часть их наследства, которая устояла перед разрушительной силой времени и дошла до нас через многие тысячи и даже миллионы лет. Прежде всего, это камень и кость. Если речь идет о периоде в полмиллиона лет, при известной степени везения можно обнаружить изделия из дерева и рогов животных.

Все, что было сделано из более мягких материалов, ушло безвозвратно.

Что же касается нематериальных проявлений культуры – ритуалы, песни и танцы, – то они вообще не доступны для археологического изучения. Скажу больше, мы ничего не можем знать и о том, какие мысли вызывал у наших далеких предков тот или иной сохранившийся предмет и что имелось в виду под той или иной формой или рисунком. И это при том, что символ с его значением являются центральным компонентом «более утонченной» в вышеописанном смысле культуры. Поэтому с археологической точки зрения под культурой часто понимается все, что не функционально. Все предметы или свойства предметов, которым мы не можем найти чисто практического объяснения и которые каким-то образом напоминают то, что подразумевается под культурой сегодня.

При этом лишь мизерная часть культурного наследства оставляет следы в археологически устойчивых материалах. Прежде всего это скульптура и постройки из камня, рисунки или резьба на хорошо сохраняющейся основе, керамика и очень немногое другое. Это значит, что наши далекие потомки через многие тысячи и миллионы лет смогут составить лишь очень ограниченное представление о культуре нашего времени. В истории человечества были культуры, которые вообще не оставили никаких археологических следов, поскольку их носители использовали по большей части скоропортящиеся материалы – ткали ковры из листьев и плели корзины. Об этом не следует забывать интерпретаторам культурных феноменов прошлого.

Но даже с учетом вышесказанного у нас нет никаких оснований подозревать, что австралопитеки или «хабилины» были более культурными, чем современные шимпанзе. Все дошедшие до нас материальные свидетельства их жизни функциональны – и не более того.

Большинство ученых не усматривают достаточно надежных доказательств наличия культуры и у Homo erectus, но с ними не все так очевидно. В некоторых археологических находках эпохи «эректусов» исследователи склонны видеть нечто большее, нежели чисто практические приспособления – камни, отдаленно напоминающие человеческие фигуры и, возможно, обработанные человеческими руками. Но действительно ли это скульптура или просто камни причудливой формы?

Венера из Тан-Тана, Марокко. Возраст около 230 тысяч лет. Статуэтка, изготовленная руками человека, или необычной формы камень?

Тот, что на рисунке, высотой шесть сантиметров, похож на маленького старичка. Нашедший его полагает, что очертания человеческой фигуры просматривались в камне изначально, но были проработаны человеком, который пытался раскрыть это сходство, сделать его более определенным.

На этом же камне следы того, что можно было бы посчитать краской. Правда, большинство исследователей склонно видеть в этом следствие естественных процессов, без вмешательства человека.

В том же ряду – найденные в Индонезии раковины мидий с выгравированным геометрическим узором на внешней стороне. Его мог нанести Homo erectus около полумиллиона лет назад. Узор не такой сложный – всего несколько зигзагообразных линий. Но их происхождение не удается объяснить ни природными процессами, ни функциональной человеческой деятельностью. Выскабливание мяса мидий из раковины дает совсем другой рисунок и вряд ли затронет внешнюю сторону раковины.

* * *

Моя семилетняя дочь Кассандра коллекционирует мертвых насекомых, необычные камни, ракушки и другие странные предметы, которые попадаются ей на глаза. Камень может привлечь ее внимание формой, цветом или тем, что красиво сверкает, выделяясь из массы обыкновенных серых камней. Коллекционирование – довольно распространенное человеческое хобби, которое распространяется на что угодно – от оружия до чучел животных. Однако в этом нет никакого практического смысла. Люди коллекционируют что-то исключительно ради собственного удовольствия. Тем не менее некоторые оказываются поглощены этим не на шутку.

Так что движет современными коллекционерами и какие выводы о ментальных способностях коллекционера позволяет сделать это занятие?

В молодости я собирал почтовые марки. Теперь я ничего не собираю, но посвящаю довольно много времени каталогизированию и систематизации книг в своей библиотеке и дисков в фонотеке. То, что мною движет, я могу определить как стремление к порядку, системности и полноте. Пробел, недостающее звено – вот что не дает покоя настоящему коллекционеру. Плюс ни с чем не сравнимое счастье иметь нечто исключительное, то, чего нет у других.

* * *

Что касается системности, она опирается на способность к упорядочению и категоризированию – что, по общему мнению, крайне редко встречается в животном мире. Стремление к полноте, к заполнению пробелов требует осознания отсутствующих элементов, то есть того, какие экземпляры могут быть в коллекции, даже если на сегодняшний день их в ней нет. И это то, что нам также не удается обнаружить у животных. Даже когда речь идет о коллекциях, к полноте которых животные должны проявлять чисто дарвиновский интерес. К примеру, яйца в гнезде. Известно, что птицы на удивление плохо следят за тем, каким яйцам место в их кладке, а каких там быть не должно. И этим пользуются не только кукушки, но и ученые, которым ничего не стоит добавить лишнюю пару экземпляров в эту «коллекцию».

Чувство недостающего элемента – доказательство способности думать о том, чего нет здесь и сейчас. В то же время умение рассуждать о том, чего нет здесь и сейчас, является одной из универсальных характеристик человеческого языка, который требует от человека осознания отсутствующего и умения думать об отсутствующем.

Но детская склонность к коллекционированию – что-то в духе коллекции природных редкостей моей Кассандры – редко бывает основана на стремлении к систематизации и полноте. Скорее, здесь всем движет тяга к необычному. Это также предъявляет определенные требования к ментальным способностям – к примеру, нужно отличать необычное от обычного, видеть предмет, чем-то выделяющийся из общей массы. А значит – опять-таки уметь категоризировать предметы по их свойствам и отслеживать, насколько часто встречается у них то или иное свойство. Язык тоже использует способность категоризировать предметы и их свойства. Еще Эрик Леннеберг – один из пионеров нашей темы – отмечал способность к категоризации как одну из важнейших предпосылок возникновения языка.

Но чтобы пойти дальше, недостаточно просто собирать необычные предметы и подбирать их. Здесь нужна страсть, интерес к новым единицам коллекции, что совсем не часто встречается среди животных. В понимании большинства животных новое опасно, это то, чего следует по возможности избегать. Выходит, что в основе коллекционирования лежат определенные ментальные структуры плюс любопытство, которое представляется нам сугубо человеческим свойством и тоже имеет некоторое отношение к языку. Поэтому доисторические коллекционеры – еще одна возможная путеводная нить к доисторическому языку.

Среди археологических находок не редкость камушки и другие мелкие вещицы, не обработанные человеческими руками, тем не менее чем-то выделяющиеся среди обычных камней и, очевидно, перенесенные из других мест. Чаще всего это камни того типа, которыми обычно интересуется Кассандра, – блестящие или необычного оттенка. Что это, случайность или след деятельности доисторического коллекционера? Как истолковать такую находку?

Подобных находок нет на стоянках самых древних предков человека. Однако они начинают появляться у Homo erectus, что свидетельствует об интересе к необычным предметам у представителей этого человеческого вида и наличии необходимых ментальных способностей, по крайней мере на уровне моей Кассандры.

Обычные предметы, с которыми у археологов ассоциируется Homo erectus, – знаменитые каменные топоры. Большая их часть стандартизированной формы и интерпретируется специалистами как чисто функциональные инструменты – или даже скорее многофункциональные, что-то вроде швейцарского армейского ножа. Как правило, размеры и вес этих находок соответствуют тому, чтобы ими было удобно орудовать, держа в руке. Но они не все такие. Прежде всего, последние Homo erectus изготавливали топоры гигантских размеров, все той же стандартизированной «капельной» формы, но явно слишком тяжелые, чтобы ими можно было работать. Ученые так и не смогли придумать никакого возможного практического применения этим находкам.

Кроме того, время от времени Homo erectus выбирал для своих изделий довольно необычные породы камня или же камни с необычными вставками. Явно не самое подходящее сырье для орудий труда и охоты, тем не менее Homo erectus, в остальном демонстрирующий превосходное знание материалов, иногда предпочитал делать топоры именно из них.

Быть может, эти камни были для него так же ценны, как для Кассандры экспонаты ее коллекции. Почему среди миллионов вполне функциональных инструментов попадается малая часть намеренно созданных не пригодными к использованию на практике? Как можно это объяснить? Проблема вызвала много дискуссий среди археологов, и все обсуждаемые объяснения так или иначе сводились к тому, что инструменты имели еще какое-то значение, помимо практической функции. Возможно, они демонстрировали умения мастера и не более того – «смотрите, как я умею тесать камни!», – то есть, подобно языку, выполняли статусную функцию. А может, несли и более глубокую, символическую информацию. Например, использовались в ритуалах.

Вообще, у Homo erectus все предположительно связанное с культурой гораздо больше вызывает вопросов, чем дает ответов. Каждая из версий оспаривается, а окончательного объяснения как не было, так и нет. Интересно, однако, что первые возможные следы культуры появляются именно у того вида людей, который предположительно был носителем первого в истории человечества языка. Это свидетельствует в пользу как «языковых», так «культурных» интерпретаций археологических находок.

* * *

Восемь человек медленно движутся в глубь пещеры на территории современной Франции. В левой руке каждого факел. Туда, куда они зашли, свет не проникает даже днем, а сейчас ночь. Факелы освещают пространство не более чем на расстоянии вытянутой руки посреди непроницаемого мрака. На спинах людей вязанки дров, перетянутые кожаными ремешками.

Группа выходит в просторный зал, полный сталактитов, сталагмитов и тому подобных образований. Двое молодых людей, попавших сюда впервые, с любопытством озираются. Делают еще пару шагов в глубь зала по неровной каменистой почве – и тут свет факелов выхватывает из темноты такое, что все остальное сразу забывается.

Кусочек охры с выгравированным узором из пещеры Бломбос, Южная Африка. Рисунок нанесен 70–100 тысяч лет назад

Посреди зала круглое строение из обломков сталактитов. Это стена – в некоторых местах по пояс молодым людям, а где и по колено. Молодые люди входят внутрь и кладут вязанки дров вдоль нее через равные промежутки. Потом осторожно приставляют к стене факелы. Мужчина постарше с факелом в руке идет еще дальше в глубь пещеры и озирается. Потом выбирает подходящий сталактит – толщиной с его руку и примерно такой же длины, – подзывает двух новичков и велит им обломить свисающую с потолка каменную «сосульку». Те хватаются за сталактит примерно посредине: выше – слишком неудобный захват, ниже – отломится в лучшем случае кончик. А ведь нужно отломить как можно больше, это будет хорошим знаком как для них, так и для рода. Они напрягаются – и с третьей попытки сталактит обламывается примерно в десяти сантиметрах от потолка. Парни теряют равновесие и падают с полуметровой каменной стелой в объятьях. Ее относят к круглому строению и кладут в том месте, где стена ниже всего.

Старший мужчина велит парням идти за стену и опуститься на колени, приложив лицо к земле. Если бы на их месте были «сапиенсы», то они уперлись бы в землю лбами, а так лишь их широкие носы да мощные надбровные дуги оказываются погруженными в мягкую глину.

Старший мужчина подходит и становится перед этими двумя. Остальные становятся кругом с внешней стороны стены, берут факелы и поджигают дрова, которые принесли с собой. Двое молодых людей и мужчина постарше оказываются в кольце огня. Из волчьей шкуры, служащей ему плащом, старший достает кусочек красной охры и кремневый нож. Теперь к обряду инициации все готово.

* * *

Более определенные следы культуры усматриваются в находках начиная с 200-тысячелетней давности, в основном у Homo sapiens в Африке и неандертальцев в Европе. Сталактитовая стена в пещере построена неандертальцами около 175 тысяч лет тому назад. Как она использовалась, точно неизвестно, но, находившаяся на сотни метров в глубине пещеры, стена едва ли была пригодна для жилья. На ее внутренней стороне на кусках сталактитов остались следы огня. Более разумно предположить, что здесь проводили какие-то ритуалы.

Изображения рук в пещере Петтакере на острове Сулавеси, Индонезия. Сделаны около 40 тысяч лет назад. Древнейшая пещерная живопись из известных на сегодняшний день. Возраст около 40 тысяч лет

Древнейшие следы культуры все еще не интерпретируются однозначно и крайне редки. Но становится все более очевидным, что и в те далекие времена люди жили не хлебом единым. Они начинали использовать пигменты в качестве краски, делали ожерелья из ракушек, вырезали маленькие фигурки и узоры на камне и кусочках кости, чтобы в итоге перейти к наскальной живописи, образцы которой обнаружены в разных частях света.

Одно время в археологии было принято считать, что культура в вышеописанном смысле возникла довольно внезапно, предположительно около 40 тысяч лет назад в Европе. Но более поздние находки, а также переосмысление некоторых прежних опровергли эту точку зрения как заблуждение, связанное прежде всего с господством в тогдашней археологии европейского материала. На Европу приходилась большая часть находок, раскопок, исследованных пещер, что само по себе создавало впечатление, будто все началось именно там. Это предубеждение против всего остального мира играло на руку первым европейцам, то есть неандертальцам. Но ему противостояло предубеждение против самих неандертальцев, которое укрепляло позиции африканцев – Homo sapiens как пионеров культуры.

Как бы то ни было, дальнейшие исследования – с более широкой географией и меньшими предубеждениями – выявили картину посложнее. Следы ранних форм культуры разбросаны по всему миру от Европы и Южной Азии до Индонезии. Существенной разницы между типами людей, обитавших на этой территории в то время – 50–200 тысяч лет назад, – также не выявлено.

Неандертальцы, так же как и ранние «сапиенсы», использовали в качестве красок натуральные пигменты, следы которых обнаружены на ракушках и других предметах. Найдены кусочки охры и других мягких красящих минералов, которые, очевидно, применялись как мелки. Их кончики стерты, но что именно рисовали этими «мелками» – сказать трудно. Судя по стертому концу, ими раскрашивали что-то мягкое вроде кожи, но едва ли камень или кость. Разумно предположить, что люди наносили краску на свои тела. И сегодня у многих народов принято таким образом использовать различные пигменты. Губная помада в странах Запада – вариация на ту же тему.

Разные украшения и побрякушки также имеют очень давнюю историю.

Венера из Холенфельса, Германия. Возраст 35–40 тысяч лет

Ранние Homo sapiens любили ожерелья из ракушек. Во всяком случае, в руки археологов попало множество ракушек с отверстиями, края которых потерты, как будто через отверстие когда-то проходила нитка или ремешок. Нечто похожее обнаружено и у неандертальцев – ракушки или зубы хищных животных с отверстиями, – но всего этого не так много. Похоже, неандертальцы использовали в качестве украшений и перья хищных птиц – тут на память приходят классические головные уборы коренных жителей Северной Америки.

Различные гравюры на разных поверхностях также имеют давнюю историю. Они вырезались не только на стенах пещер, сыпучих породах камня, кусочках пигмента, кости, раковинах, но и, конечно, – на дереве, коже и других скоропортящихся материалах. Чаще всего это несложные узоры из зигзагообразных и перекрещивающихся линий, символизм которых, равно как и практическое предназначение, до сих пор непонятны. Но вырезать линии на камне не так просто, и здесь определенно нужна цель, стоящая нескольких часов кропотливой работы.

Классические наскальные рисунки – знаменитые изображения, которые люди ледникового периода оставили в пещерах Ласко во Франции и Альтамира в Испании, – на сегодняшний день обнаружены во многих частях Европы, а в последние годы и остального мира. Самым древним из них около 60 тысяч лет, что несколько моложе «мелков» и ожерелий. Почти все такого рода находки расположены в самых глубинах пещер. Но объясняется ли это тем, что только в таких местах и трудились древние живописцы, или же изображения, сделанные ближе к свету, не выдержали разрушительной работы времени – этот вопрос остается открытым.

Изображение из пещеры Шове, Франция. Возраст около 35 тысяч лет

Долгое время наскальная живопись считалась исключительно европейским достижением, что делало Европу колыбелью культуры. Но совсем недавно, в 2014 году, в Индонезии были обнаружены не менее древние образцы пещерного искусства, которые перевернули с ног на голову утвердившиеся представления и указали на опасность поспешных истолкований, касающихся отсутствия артефактов культуры там, где их почти не искали.

Даже среди самых древних образцов наскальной живописи можно найти выдающиеся произведения фигуративного искусства. Фигуры животных настолько точны, что не составляет труда определить, кого именно они изображают.

Старейшие в истории человечества скульптуры – так называемые венеры палеолита. Это маленькие фигурки, очевидно, изображают женщин. Причем не кого-то конкретно, что не менее очевидно. Эти «венеры» безлики и запросто поместятся в любом кармане – хотя насколько правомерно такое говорить в отношении фигурки того времени. На фотографии на предыдущей странице – самое древнее бесспорное изображение человеческой фигуры.

По большей части авторы наскальной живописи, равно как и статуэток описанного выше типа, принадлежали виду Homo sapiens. Датировка росписей нескольких пещер на территории современной Испании указывает на неандертальцев. Они же, судя по всему, были авторами нескольких человекоподобных каменных фигур.

Но что говорят нам все артефакты доисторической культуры о доисторическом языке? Если прямо, то не так много. А косвенно? Как отмечалось в начале этого раздела, археологические свидетельства умения оперировать символами указывают на определенный уровень развитости мозга. Археологические доказательства существования искусства говорят как о новых возможностях коммуникации, так и о стремлении к ней. Ведь что такое наскальная живопись, разрисовывание лица или головной убор из перьев, если не факты коммуникации?

Ну, а тому, кто умеет обращаться с символами и стремится коммуницировать, не хватает только языка. Недаром самые ранние следы символической культуры совпадают с окаменелостями, свидетельствующими о существования языка. И то и другое предположительно у «эректуса», более явно – у неандертальцев и ранних «сапиенсов».