Животные, роботы и сознательные существа

Одна из характеристик, которые Хоккет приписывал языку, состоит в том, что язык всегда применяется осознанно и намеренно. Как же обстоят дела с этим пунктом у животных? Отдают ли звери себе отчет в том, что они общаются?

Когда при приближении ястреба сурок издает тревожный крик, намерен ли он таким образом предупредить сородичей об опасности? Или же здесь можно говорить только об инстинкте, который сознание не контролирует? Ответить на эти вопросы не так легко, будь то экспериментатору или философу.

На философском плане вопрос сводится к тому, могут ли животные вообще иметь намерения, есть ли у них сознание или что-нибудь похожее на свободную волю, которую мы, люди, так любим себе приписывать. Или же животные – роботы, не более чем механизмы с генетически запрограммированным поведением? От этой мысли не так-то просто отмахнуться, принимая в расчет, на что способны роботы последних поколений.

Роботы – здесь я имею в виду как «роботов по плоти», действующих в нашей трехмерной реальности, так и программных роботов, населяющих интернет, – играют в шахматы лучше людей, могут сочинять классическую музыку и тексты, пылесосить и даже служить нам чем-то вроде домашних питомцев.

Многие роботы имитируют поведение животных, особенно хорошо это работает с насекомыми. Можно запрограммировать робота так, чтобы он вел себя как жук. Можем ли мы в таком случае подозревать, что жуки более сознательны, чем роботы?

Бог с ними, с жуками, будь они хоть роботы, хоть зомби, которые ползают вокруг, сами о том не подозревая. Но нам трудно принять эту идею в отношении животных, похожих на нас больше, чем жуки. Так хочется верить, что у наших домашних питомцев есть что-то вроде сознания. Когда мы смотрим в глаза своей собаки, разве не кажется нам, что этими самыми глазами кто-то смотрит на нас?

Это довольно щекотливый вопрос с точки зрения эволюции. Мы переживаем самих себя изнутри как сознательные существа, – мы, люди, и есть те, о ком сказал Декарт: «Я мыслю – следовательно, существую». Это «я» в крылатом изречении Декарта может быть только сознательным существом.

Но не стоит забывать, что мыслительные возможности наших предков были довольно ограничены. А если мы вернемся на миллиард лет назад, то и вовсе найдем только одноклеточных пращуров, у которых вообще не было никакой мыслительной деятельности и которые, по-видимому, были не более сознательны, чем современные амебы.

Сознание, как и язык, возникло где-то в ходе эволюции. Но как именно и каким образом мы можем об этом узнать? К сознанию трудно подобраться извне, и Декарт мало чем поможет стороннему наблюдателю. Откуда нам знать, являются ли окружающие нас люди сознательными существами? Мы принимаем как данность, что они такие же, как мы. Эти люди внешне проявляют признаки того, что ведут внутреннюю жизнь, аналогичную нашей, но это единственное, что мы можем утверждать на их счет.

Сознательная жизнь животных – и вовсе тайна, покрытая мраком. Над этим, помимо прочего, размышлял философ Томас Нагель в известной статье «Каково быть летучей мышью?», опубликованной в 1974 году. «Как это?», «Как это ощущается?» или «Как оно себя ощущает?» – вот вопросы, которые, по мнению Нагеля, имеют смысл только когда речь идет о сознательных существах. Спросить «как это быть плоским червем?» все равно что поставить тот же вопрос в отношении газонокосилки. Но уже с летучей мышью все не так очевидно.

Однако оставим философию философам. Эксперименты по изучению сознания животных велись в двух основных направлениях. Ученые пытались понять, во-первых, осознает ли себя животное, во-вторых – воспринимает ли животное себе подобных как мыслящие существа.

Распространенный способ выяснить, осознает ли себя животное, – проверить, узнает ли оно себя в зеркале. Если я понимаю, что существо, которое вижу в зеркале, это я сам, то у меня должно быть по крайней мере какое-то понятие о собственной персоне, что-то вроде осознания себя как индивида.

В эксперименте с зеркалом сначала животным показывали их отражение, чтобы дать понять, как работает зеркало. А потом, когда животное засыпало, рисовали у него на лбу или в другом подходящем месте, которое можно увидеть только в зеркале, цветную метку. Когда животное просыпалось, ему снова показывали его отражение в зеркале. Если животное принималось тереть лоб – это был верный признак того, что оно узнает свое отражение, то есть имеет представление о себе как об индивиде.

Этот тест проводили со многими животными. Дети обычно успешно проходят его начиная с двух лет. С ним справляется и большинство обезьян, хотя и не все. Даже в пределах одного вида результаты разные. Одни гориллы справляются, другие нет. Вряд ли это означает, что одни гориллы осознают себя лучше, чем другие, так что результаты теста не так просто истолковать.

Кроме горилл, его проходили дельфины, касатки, слоны и сороки. У слонов не было проблем с тестом, чего не скажешь об исследователях, которым непросто было подобрать зеркало нужных размеров и при этом достаточно безопасное. Испробовали не один и не два варианта, прежде чем остановились на подходящем.

Мы, как правило, исходим из того, что окружающие нас люди тоже являются мыслящими существами, и учитываем мысли других, когда строим планы или рассуждаем о чем-то. Мы как будто только тем и занимаемся, что играем в социальные шахматы, где просчитываем все на много шагов вперед. «Если я поступлю таким образом, она подумает, что я думаю, что она знает мою тайну, и тогда она сделает то-то и то-то, из чего я делаю вывод, что она считает…» ну и так далее.

Обратите внимание, что каждый ход в этой игре обусловлен тем, что другой также является мыслящим существом, с собственными суждениями и восприятием реальности, включая восприятие того, что думаю я.

Наше осознание осознанности других играет ключевую роль в использовании нами языка. Перед тем как что-либо сказать, мы почти всегда задаемся вопросом, как нас поймет собеседник. Сама возможность пазл-коммуникации обусловлена восприятием другого как мыслящего, сознательного существа. Язык вряд ли развился бы у существ, которые воспринимали бы друг друга как-то иначе. Общение с зомби лишено смысла.

Именно поэтому способность видеть сознательность других – то, что по-английски называется «theory of mind» и не имеет адекватного перевода на шведский, – является одной из важнейших предпосылок развития языка.

Кто обладает ею? Маленькие дети точно нет. Ребенок начинает ощущать, что окружающие его люди наделены сознанием, не раньше четырех-пяти лет. В числе последних приходит понимание того, что другие могут воспринимать действительность иначе. Маленькому ребенку, к примеру, очень трудно принять, что другой может не знать того, что знает он. Это неоднократно подтверждал эксперимент, который проводили в разных вариантах. Ребенку показывали фильм, где за столом, на котором стоят банки разных расцветок, сидят двое, назовем их Анна и Бенгт, они могут видеть эти банки. В комнату входит некто третий и кладет в красную банку печенье. После чего Бенгта просят выйти, а Анна остается. Снова появляется третий человек и перекладывает печенье из красной банки в зеленую. Анна видит это, равно как и ребенок, который смотрит фильм. Бенгт – нет. Входит Бенгт, он хочет печенья. Ребенку, который смотрит фильм, задают вопрос: «В какой банке Бенгт будет искать печенье?»

У нас, взрослых, ответ не вызывает сомнений. Бенгт видел, как печенье клали в красную банку, и не видел, как перекладывали в зеленую. Следовательно, он думает, что печенье все еще лежит в красной банке, и поэтому в первую очередь заглянет туда.

Но ребенок-то знает, что печенье лежит в зеленой банке, и ему трудно представить себе, что Бенгт считает иначе. Он просто не может отделить свое мировосприятие от мировосприятия Бенгта. Отсюда его ответ: Бенгт будет искать печенье в зеленой банке.

Именно так и отвечают дети до четырех лет. Испытуемые постарше справлялись с заданием.

Специфика этого эксперимента такова, что его затруднительно провести с животными или совсем маленькими детьми. Ведь испытуемый должен сказать, что он думает по поводу действий Бенгта. Но другие эксперименты после многочисленных неудач разного рода показали, что по крайней мере шимпанзе воспринимают себе подобных как мыслящих существ и осознают, что восприятие реальности другого шимпанзе может отличаться от их.

Можно ли видеть в другом мыслящее существо, не будучи таковым самому? Другими словами, достаточно ли у шимпанзе «теории сознания», чтобы послужить основой для возникновения некой первичной формы языка?

Очевидно, да. Когда маленькие дети учатся говорить, их теория сознания находится примерно на том же уровне, что и у шимпанзе.