Глава 18. Смех богов
Основа любого плана — известные постоянные и переменные, а также способность человека предугадать неизвестные величины. Я, как бывший бухгалтер, всячески верил в мощь и правоту цифр, неплохо ими оперируя, но разве что на бумаге или экране компьютера. Реальность же торжествовала совершенно другими законами. Видимо поэтому простой жизненный опыт, выигрываемый лишь активно проведенными годами, сказывается на планах куда серьезнее, чем способность оперировать цифрами и формулами.
— Нет! Нет, сука! Не надо! — хрипел отползающий от меня полуорк лет сорока. Его многократно пропотевшая одежда, больше похожая на обноски, была сделана из того же материала, что и моя, лишь слегка потрепанная стиральной машинкой в Хюгге. Как нужно жить, чтобы «убить» такой материал, я не представлял. В бедре у него была большая сквозная дыра.
— Тварь ты тупая… — шипел я, прижимая руку к окровавленному боку и ковыляя вслед за отползающим, — Животное. Пацана за что?
— Сын, сука! Это сын мой был! — в глазах жалкого подобия разумного существа промелькнула ярость, тут же смытая болью и страхом. В моем зрении ублюдок светился ровно тем же красным цветом, что и ихорник. Но отползать он ни на секунду не перестал.
— Я тебя спрашиваю — за что ты пацана с собой взял?! — мне было очень больно говорить, но знать ответ было нужно.
— Взрослый уже! Пора! — выкашлял из себя полуорк, проезжая ладонью по траве и падая навзничь. Поняв, что отползался, он вновь хрипло заорал, — Не стреляй!
— Мразь.
Палец, не дрогнув, дергает спусковой крючок. Пуля зарывается в живот ублюдка под углом. Он хрипит, сучит ногами, пучит глаза, но я уже убираю револьвер, наклоняясь над еще живым полукровкой, а затем начинаю его быстро обыскивать. Патроны, зажигалка, кисет, нож. Всё пойдет. Все нужно. Но еще больше мне хочется просто уехать отсюда. Жаль, что не выйдет. Сначала нужно будет добить умирающую лошадь, придавившую своим крупом зеленоватого паренька, которому, наверное, нет и пятнадцати. Вырезать из животного несколько кусков и съесть, залечивая рану. А еще по пяток килограммов можно выделить с интересом посматривающим шкрассам. Придётся терпеть.
Паренек мертв, удачным выстрелом ему пробило горло. Стрелял я.
Мой план был не просто хорош, а чертовски хорош. Нагнать поезд, влезть на него, определить вагон с главарем банды и Хорионом. Нацепить на себя пару заранее припасенных железок, что мне с радостью отдали за один из вещмешков с шкрассов. Ворваться в купе, убить всех, кроме сына Механика. Затем мы садимся на гигантских манулов и уезжаем в закат. Счастливый конец. На случай не очень счастливого конца я сторговал пару живых куриц, которых планировал повесить себе на спину в виде срочного пайка для регенерации.
Охренительный план. Вот кто ждет бешеной атаки со стрельбой, находясь в вагоне движущегося поезда? Да, я простой бухгалтер в прошлом, но самим планом гордился изо всех сил. Дерзко, мощно, умно… да и вообще — единственно, в моем случае, верно!
Все сразу же пошло наперекосяк. Едва ли не единственная и уж точно старейшая транспортно-пассажирская железнодорожная ветка была буквально усеяна поселениями, вдоль которых мне нужно было проехать. А как могут прореагировать местные ковбои, пасущие свои тучные стада на заливных лугах, когда мимо них несется какой-то коротышка на двух очень дорогих шкрассах?
Эти сукины дети реагировали совершенно одинаково, буквально под копирку. Бросали все дела и неслись вслед во весь опор, стреляя в белый свет, как в копеечку. Густому подшерстку манулов на пули было откровенно чхать, хвосты при беге они держали поближе к земле, поэтому в гузно им попасть тоже было нереально. Единственной кое-как уязвимой целью был я. С десяток погонь окончились ничем, а вот еще у троих местных оказались очень хорошие лошади. Первых двух мне удалось снять бескровно для себя, а вот последний, отходящий сейчас в агонии, умудрился прострелить мне бок, разменяв его на собственное бедро. Свалившись с шкрасса, я прикинулся дохлым, чтобы затем выстрелить в лошадь, а затем в пацана, пока его папаша, запутавшийся раненной ногой в стремени, ездил жопой по траве с криками.
Пацана жаль. Детей почему-то всегда жаль. Даже зная, что этот молодой орчонок-квартерон вырос бы таким же продуктом своего времени, как его дергающий задней ногой папаша, все равно хочется надеяться на лучшее. А пока мне просто тошно.
Одно радовало — у меня появилось чуток налички и довольно внушительное количество патронов. Эти «ковбои» катались по местным прериям с набитыми патронташами. Убрав револьвер Мыря куда подальше, я вооружился двумя одинаковыми и ухоженными творениями местных оружейников, а затем вновь пришпорил котов, готовясь к новым столкновениям. Иного пути у меня просто-напросто не было, начну петлять, потеряю железнодорожную нитку, увеличу разрыв во времени.
Остается лежать на спине быстро и деловито перебирающего ногами зверя, иногда оглядываясь по сторонам и назад в поисках очередных гопстопщиков. Манульего ресурса, судя по появившемуся редкому мяуканию котов, еще оставалось на двое суток. Потом их нужно будет чрезвычайно обильно накормить, в идеале выдав по два ведра молока, а потом уложить спать на сутки. Иначе эти здоровенные мохнатые морды хлопнутся спать сами, а проснувшись, будут чрезвычайно голодны, что может подвигнуть их на всякое-разное, вплоть до охоты за людьми.
Преследовать паровоз у меня вышло еще с час, затем случилось нечто, заставившее меня натянуть поводья, резко тормозя урчащего и недоуменно стонущего кота, затем еще и поворачивая его назад. Не все деревни и села, мимо которых я проезжал, строились вплотную к путям, некоторые ограничивались остановкой, выглядевшей как пара навесов с примыкающей к ним избушкой на разные случаи жизни. Именно под одним из навесов, промелькнувших мимо идущего рысью кота, я и увидел ребенка. Информация до мозгов дошла не сразу, но как только она это сделала, руки сами натянули поводья.
Никогда не был мягкосердечным и покладистым человеком, умилялся разве что фоткам утконосов, а чужие проблемы предпочитал игнорировать также, как мир игнорировал мои. Более того, у меня есть четко выраженная и архиважная цель, но…
…проехать мимо худой девчушки в измазанном грязью и засохшей кровью платьице, со сбитыми в колтуны волосами и остановимся взглядом, я не смог.
Девочка сидела на голых камнях, обхватив исцарапанные коленки тонкими грязными ручками. Смотрела она только и строго перед собой пустым взглядом огромных серых глазищ. На моё приближение почти не отреагировала, лишь на секунду двинув зрачками, когда тень её накрыла. На вид ребенку было лет 10–12, а её серое и явно домашнее платьице было жестким от высохшей крови, местами закрытой подсохшей грязью. Ноги и руки девчушки были сильно исцарапаны и побиты.
— Ты в порядке? — спросил я на дросике, присаживая рядом с ребенком на корточки. Вопрос тупой, глупый, но хоть что-то для старта, позволяющее понять, говорит ли она на общем языке вообще.
— Нет, — скорее выдохнула, чем сказала девочка, — Пить?
Пила она много, жадно, частыми мелкими глоточками. А еще была голодна, но, когда я предложил ей залезть на кота, чтобы поесть на ходу, неожиданно уронила краюшку, вцепляясь мне в руку.
— Спасите Акину, — начал лепетать ребенок, — Пожалуйста. Пожалуйста. И других. Они в беде! Чудовища!
Героем я никогда не был и быть им не собираюсь, по одной простой причине — я не верю в существование рыцарей без страха и упрека, наносящих добро налево и направо просто из собственных убеждений. За время первой жизни убедился, что даже чистый альтруизм является не то, чтобы девиацией, но явно что-то доброхотам компенсирует. Возможно, я не мог понять «героизм» по причине собственного малодушия, возможно искал себе оправдания, но с возрастом перестаешь нуждаться в «костылях», прекращаешь себя оправдывать. Если ты плохой человек — то неизменно скатишься ниже, если хороший — то останешься им даже после того, как добрый дядюшка цинизм лишит тебя иллюзий, не опускаясь до смазки. Поэтому стезя героя мне всегда казалась чуждой миру.
Зато я был человеком. Пусть и не самым хорошим, но пройти мимо рассказа о том, что какие-то твари пробрались в приют, именуемый «Домом призрения Шеолла и Кинси Кромботтом», я не мог.
— Поехали, покажешь дорогу, — взгромоздил я девочку на кота позади себя.
— Я боюсь, — поведала та, действительно трясясь всем телом, — Очень.
Какая смелая. Или открытая?
— Не бойся, — попробовал утешить её я, — Ты останешься со шкрассами. Они большие, сильные и умные. Если будет опасно, то они убегут и унесут тебя.
Души прекрасные порывы порывами, но на всякий пожарный я быстро и решительно натёр манулам морды травой, как бы продлевая нашу с ними связь. Если что-то пойдет не так, то они любую опасную тварь либо примучат, либо унесут от нее свои волосатые задницы заодно с ребенком. А вот увести их ни у кого в ближайшие сутки-двое не выйдет. Сунув на этой ноте ребенку пару лепешек с сыром и мясом, я направил шкрассов туда, куда указала исцарапанная и грязная ручка.
Пробежать бедолажке пришлось почти десять километров, как я прикинул на глазок. Остановив в чистом поле шкрассов, стал приглядываться к «дому призрения», всем своим видом напоминая приземистый монастырь. Могучий двухметровый забор с самой настоящей колючей проволокой поверх кладки из дикого камня, капитальные ворота, а внутри — мощное двухэтажное здание и несколько подсобных помещений. Неслабо.
— Пойду на разведку, — озвучил я свои намерения, спрыгивая с кота. Приют не дымился, не горел, не издавал каких-либо звуков, человеческого или иного характера. Еще раз успокоенная мной девчушка легла, зарывшись в шерсть шкрасса и сделавшись практически невидимой. Сами животины вели себя слегка нехарактерно — вместо того, чтобы лизать лапу и гладить себя по бестолковке, лежать и мурчать, а то и иначе проявлять свои инстинкты, оба животных вовсю пялились на здание большими глазами с самым встревоженным видом. Взяв в каждую руку по пистолету и горько жалея, что они не полуавтоматические, я пошел на дело.
Не дойдя и десяти шагов до ворот, резко повернул назад, переходя на бег. Манулы недоуменно заворчали, но, подчиняясь уздечкам, пошли за мной, недовольно мотая головами и пытаясь оглянуться. Поверх их голов на меня смотрели серые глазищи малышки. Смотрели с вопросом.
— Вам нужно быть подальше, — ничего не объясняя девчонке, сказал я.
Всего у меня было пять револьверов, но тот, что достался от Мыря, оказался бесполезен. Патронов под него не было. Остальные четыре, собранные мной с бандитов, притворяющихся мирными жителями, оказались заточены под один калибр, что в данном случае было удобно. Двадцать четыре выстрела, пусть даже из моих кривых рук, вполне себе грозная сила. Ну еще старрх, которым я ну очень сильно не хотел бы воспользоваться.
— Там чудовища? — тихо спросил наблюдающий за моими приготовлениями ребенок.
— Да, — коротко ответил я, пытаясь умостить на себе как патронташ, так и четыре единицы огнестрельного оружия. Было неудобно, поэтому, плюнув, я снял слишком большую для меня перевязь с патронами, просто выдавив себе дюжину в карман.
— А… кто-нибудь еще есть?
— Не знаю, — соврал я, — Я же не заходил за забор. Сейчас пойду.
— Спаси их, пожалуйста.
— Не слезай с кота, пока я не вернусь. Еда и питье в мешках.
Назад я шёл уверенно, без всякой осторожности и стелс-режимов. Те, кто залез в приют, никаким макаром не могли меня услышать или почувствовать. Более того, они оба находились в блаженном бессознательном состоянии, нажравшись до отвала. Вытянутые тела обоих я прекрасно видел сквозь почву и, наверное, кладку подвала, куда залезли оба ихорника. Красное сияние замечательно подсвечивало обе цели.
Стрейны. Большие, упитанные, обожравшиеся донельзя и зарывшиеся поглубже. Может, залегшие просто усваивать материал, бывший ранее жителями и воспитанниками «Дома призрения», может быть, ради эволюции… Неважно. Фактам нужно было смотреть в лицо — там, за забором, не могло быть ничего живого крупнее хомяка.
Посреди двора я замер, разглядывая носителей ихора сквозь почву. Крупные, оба напоминают пятиметровых крокодилов, но утолщение прямо по середине тела вовсю намекает, что от знакомых мне рептилий тут довольно мало. Скорее всего, они перемещаются на задних четырех лапах, задрав переднюю часть тела вертикально и орудуя передними конечностями, сильно напоминающими «пилы» богомола. Короткая рептилеобразная морда с очень мощными челюстями и выступающими треугольными зубами вовсю намекала на способ охоты — обездвижить «пилами» и жрать. Хвосты, в отличие от морд, у тварей были совсем крокодильи, длинные и мощные.
Нам, в Крозендрейке, как-то приоткрыли еще одну грань горькой правды о причинах, почему Должников не очень-то любят местные жители. Конечно, пришельцы из другого мира охотились за ихорниками, убивали их, спасали простых смертных… только вот, найдя буйствующую тварь, некоторые киды далеко не сразу решались вступить в бой. Они ждали, пока та нажрётся. Потом опасного монстра, зарывшегося куда поглубже и заснувшего, Должники и убивали, пользуясь тем, что видят ихор сквозь любые преграды.
Мне сейчас, можно сказать, царски повезло. Два обожравшихся стрейна в короткой спячке. Подарок небес.
Мать иху.
Не успев зайти в главное здание, я уже начал ненавидеть своё идеальное зрение. Несмотря на полутьму, оно во всех красках и подробностях показывало мне всё, что тут случилось. Стрейны убивали также, как убивает ласка — быстро, кроваво и всё, что шевелится. Времени мало, ресурс быстро становится просто пищей, а дать кому-то уйти нельзя, поэтому оптимальной стратегией у свирепой твари будет либо бить насмерть, либо лишать подвижности, чтобы растянуть время порчи ресурса. Здесь они практиковали оба варианта.
Башню мне снесло спустя минуту. Изначально я хотел поступить по-умному, спокойно и основательно, хоть и был риск, что твари проснутся. Отыскать местные запасы керосина или что там используется в качестве топлива, притащить к подвалу, да устроить огненное погребение этим био-убийцам. Но…
«Боевой режим» включился сам. Вновь. После того, как мир, замедлился, едва дернувшись, я уже не думал, не видел, не воспринимал, а лишь действовал. Деловито подошел к распахнутому входу, из которого несло прохладой и кровью, без особой спешки спустился, разглядел сквозь красное сияние два продолговатых тела, зарывшиеся в тряпье и лежащих очень удачно для меня боком. Вынул плавным движением первую пару револьверов, тут же начав высаживать патроны в подставленное. Следом, не думая, точно также была использована и вторая пара. Ни грана времени не было потрачено на обдумывание путей отхода, на оценку движения хищных тел, на инстинкт самосохранения при виде дергающихся туш. Голая и чистая атака.
Двадцать попаданий из двадцати четырех. Немудрено, конечно, по здоровенным полу-варанам, да еще с каких-то трех метров, но могло быть гораздо хуже. Твари бешено дергались, скребли лапами, но осмысленности в движениях не было. Прав был безумный Механик, ох как прав. Между кидом и ихорником есть целая куча общих черт. Мой организм меняется по утвержденным Богом-Машиной шаблонам, быстро и крайне эффективно каждый раз, когда я получаю возможность выбрать изменение. Организм же стрейна в спячке становился расслабленным, натуральная защита истончалась, позволяя мутационным процессам происходить без особых проблем. Скорее всего, застань я тварей в активном состоянии, они бы меня сожрали раньше, чем я бы успел сделать третий выстрел.
А так — остается только вынуть Аргумент и выпустить побольше ихора наружу, вспарывая агонизирующую хищную скотину, подставившую пузо невидимому отсюда небу. Затем подождать, пока оба существа не «остынут» в моем особом кидовском зрении, показывая тем самым, что ихор стал всего лишь мертвыми клетками.
— Уничтожено целевое существо D-класса, степень опасности 12
— Уничтожено целевое существо D-класса, степень опасности 12
— Зафиксирован прогресс. Текущий прогресс — 1 %
— Первое убийство целевого существа! Начислены очки развития — 1
— Да пошли вы со своими очками! — выругался я, начиная остервенело перезаряжать револьверы. Трупы ихорников смердели так сильно, что у меня на глазах выступили слезы.
Всё через задницу.
Разговор с девочкой я начал, лишь отправив шкрассов вперед, а её посадив перед собой. Оказалось, не зря — из заторможенно-шокового состояния она впала в буйную истерику, затем вернулась назад в безразличие, потом долго плакала, под конец просто уснув. Зная, что из меня тот еще психолог, я просто обнимал её одной рукой, гладя по голове. Ехали мы уже ночью, что позволяло не бояться очередных гопников со стволами.
Постепенно очухавшись от выпавшего на мою долю зрелища, я стал размышлять о свалившейся на руки ситуации. В отличие от незабвенной «Абехабары», бывшей хоть и тонкой, но вполне себе самостоятельной и живой донельзя девицей (следить за мной по всему городу и пройти припортовые трущобы почти насквозь!), этот нервно спящий у меня на руках ребенок нуждался в заботе и опеке. Выжившая была гораздо младше той бойкой девицы, более того, действительно пострадала, поэтому любую мысль о том, чтобы «оставить её в первом попавшемся доме» я гнал ссаными тряпками.
Не нравятся мне порядки, которые я вижу в этом дивном мире. Они очень и очень не дотягивают до норм моей Земли, где над детьми тряслись по поводу и без повода. А так… неизвестно почему, но перед вот этой девчонкой я испытываю совершенно нерациональную вину. За мир, за Должников, за самого Бога-Машину… не знаю. Видения бойни не добавляют холодности в рассуждения. Будь у меня «демпфер эмоций», обязательно бы его включил, чтобы разобраться в себе.
…или убежать от себя.
Мимо неслись леса, поля, небольшие озера, а мне все вспоминалась краем глаза увиденная карта этого куска континента. Наиболее плотно заселенная «новой волной» переселенцев, даже вот, с проведенной железной дорогой, полоса цивилизации уходила вглубь Эласты почти на полтысячи километров. Здесь везде и всюду должны были быть полувоенные патрули типа гражданского ополчения, но вместо этого, лишь уроды, стреляющие по шкрассам.
Близилось утро. Я решил сделать привал хотя бы на четыре часа, чтобы прийти в себя. Продолжение погони за поездом необходимо было отложить. Штурмовать с наскока сейчас я был совершенно не в состоянии. Пологий берег речки был именно тем, что нужно. Мне и девчонке жизненно необходимо было помыться и постираться.
— Как тебя зовут? — спросил я, передавая ребенку одно из запасных полотенец, предназначавшихся Хориону. Та, оттершая себя до блеска и щеголявшая сейчас целой кучей красных полосок от царапин, тут же закуталась в подарок.
— Эльма Рид, — шмыгнула носом девочка, — А вас?
— Магнус. Магнус Криггс.
Худая, почти тощая, с выпирающими ребрами. Белая кожа, очевидно, редко видевшая свет солнца. Твердые мелкие мозоли на детских пальчиках, намекающие, что детский труд тут суровая реальность. Несколько длинных темных полосок на спине, очень похожих на следы розги или плетки. При этом — белая чистая кожа, огромные серые глаза и длинные пепельные волосы, печально висящие сейчас с колтунами. О вторичных половых признаках говорить не приходится, просто дитё. Случайно выжившее.
— Что у вас с глазами, дядя Магнус? Они светятся?
— Нет, это просто похоже на это. Там просто яркие ниточки. Я кид.
— Кид?
— Киды, Должники, дети Бога… Мы постоянно странствуем по всему свету.
— А зачем?
— Мы… охотимся.
— Охотитесь?
— Да. На чудовищ.
— А что-нибудь еще делаете?
— Да. Мы иногда… опаздываем.
