Ежегодное умирание и оживание природы отразилось в образах русской речи, связанных с жизнью растительного мира. Минувшие времена называли «былыми» – подобными былью «траве, былинке», «древними» – словно одеревеневшими. Время растворялось в окружающем мире, отождествлялось с памятью, шло подобно путнику по бесконечной круговой тропе: прошлое – «минувшее», настоящее – то, что «стоит перед глазами», будущее – «наступающее» и вместе с тем возникшее из прожитого – бы́шащее.

Текущее время было неуловимо, его мимолётные минуты «минующие» исчезали без следа, так же называли их древние индийцы: minatíh «исчезающий». Предельно малая величина называлась мигом (позже мгновением) – от глагола мигать. Столь же неосязаемым являлось предельно большое время – вечность. Древнее сближение вѣжда «ресница» и вѣжда (вѣжа) «ведающий, знающий» (от в отличие от невѣжды, невѣжи) не лишено смысла. Глагол вѣдать, восходящий к индоевропейской основе *ueid– «видеть, знать», сохранил два значения. Одно из них родственно греческому εἰδος «вид» и латинскому video «вижу», другое – санскритскому véda «знаю, ведаю», с которым родственно древнеиндийское védiyã «чародейство» и древнерусское вѣдь «знание, колдовство».

В языке и сознании прарусов существовала и третья смысловая цепочка: вѣко (множественное число вѣжды) и вѣдъ «покрытие, крышка». Вечное время постигалось лишь разумом и было скрыто от глаз словно вѣком «покровом» – человеческой жизнью. Такое сближение основывалось на образной связи вѣкъ – вѣко. Возможно, слово увечный относили не только к калеке, но и к «духовно слепому», «не ведающему вечного» человеку, поскольку само это слово означало «чело ведающее» (разумно видящее) и потому причастное к вечности. Связь понятия «незримого времени» – мига и вечности – с идеей духовного зрения, видения-ведения подтверждают пережившие века слова умозрение и созерцание «рассматривание отражения в зерцале сознания» (это слово нельзя считать переводом латинского contemplatio «прицеливание, рассматривание»).

В эпоху бронзового века «земное» понимание времени, уподобленное жизни растительного мира, сменилось восприятием небесного «кругового времени» – образом вечности, в которой отражался век человеческого бытия. Само небо, незыблемое в непрестанных, следующих по великому кругу изменениях, внушало веру в посмертное продолжение жизни. Месячное движение луны и годовое солнца менялось от новолуний к полнолуниям, от равноденствий к солнцестояниям. Временами лики этих светил затмевались, рождая страх грядущих бедствий. Неизменным в своём едва зримом движении оставалось лишь звёздное небо.

От весеннего равноденствия до Радоницы звёздно-млечная Рось, спускаясь к земле, низко текла по северному небосводу с запада на восток и словно орошала землю живительными росами. К дням летнего солнцестояния её воды поднимались в высь, русло поворачивалось на небосводе и текло с севера на юг. Туда же устремлялись священные реки, чтобы на краю земли достичь неба. В пору осеннего равноденствия Рось поворачивала на запад и плыла в высоком поднебесье, соединяя точки восхода и захода солнца, будто сияющая дуга – след от дневного движения светила. В дни зимнего солнцестояния «небесная река» опять поворачивала к северу и опускалась над землёй. Казалось, её воды ждали весны и готовились снова устремиться к земле.

Мысль о вращении заложена в индоевропейскую основу *ṷertmen– слова веремя «время». К ней восходит глагол вертѣть, родственный с древнеиндийским vartatē «поворачиваться», vartayati «вращение» и латинскому vertēre «вертеть, поворачивать». Представление о «круговом времени» породило древнейший образ «небесного веретена», к нему восходят древнеиндийское vártanam «вращение, прялка», средневерхненемецкое wirtel «пряслице», древнерусское врѣтено, вьрѣтено. Благодаря чередующимся гласным o, i, e, индоевропейский корень *ṷert– получил ряд сходных осмыслений в латинских verto «вращать, вертеть» и vorago «пропасть, омут, водоворот», в немецком Wirbel «вихрь, водоворот», в старофранцузском virevaude «водоворот», в английском veering «поворот», в древнерусских ворота и виръ/вырь «водоворот, пучина».

Мифопоэтическое мышление соединяло цепочку слов вир-вертеть-вырий и рождало представление о вращающейся небесной бездне. Днём её скрывало солнечное сияние, ночью она проступала россыпями звёзд. Время соединялось с коловращением светил и стихий надземного мира, в глубине которого свивались кольцами нити человеческих жизней. Они словно накручивались на мировую ось, «верстались» – откуда древнерусское вьрста «пора, возраст» и позднейшее сверстник «ровесник».

Другой образ – «небесного колеса» был связан с индоевропейской основой *kolo-. В древнерусском она породила слова кола «повозка», колоб «шар, колобок», колач «калач, круглый хлеб». Тот же корень сохранился в старинных названиях солнечного и лунного круга коло и открытого пространства: окрестные дали в народе называли коломе́нь, а открытое море или небо – голоме́нь. Иначе именовали безмерную ширь и глубь: пучина. В XI веке этим словом определяли «ширь, пространство, беспредельность», а также «море, водоворот, стремнину, глубину». Вероятно, в древнерусскую эпоху образ пучины связывался с представлением о небесной бездне, которая словно пучилась – летела в глаза.

Небеса вращал Сварог. В кружащемся и отовсюду ограждённом вертограде, на незримой вершине он вершил судьбы мира. Древние римляне называли эту точку vertex «водоворот, центр вращения неба, темя, макушка». В белорусском вротопъ «водоворот» сохранилась архаичная форма древнерусского слова вертепъ «пещера, пропасть», в котором уже исчезло представление о вращении, а образ водно-небесной глуби по законам символического соответствия сменился на прямо противоположный – глубины земной.

Возможно, небесную обитель Сварога именовали вара́жа – так в северорусских говорах называли «яркое скопление звёзд». Если учесть чередование гласных в основе *vr-, то к тому же корню следует отнести слова вир, во́рот, воро́ба «циркуль у зодчих», ворона́ «отверстие в корме судна», воронка, ворон. Небо увенчивала слепящая зтница – источник божественного знающего зрения – оба эти слова роднит по смыслу основа *zn-. В пучине небосвода, в сияющей тьме, которую древние индийцы называли родственным словом tamas «мрак», пытались разглядеть небесное темя, завивающееся посолонь, словно на человеческой голове.

Незримая обитель Сварога находилась в ирии (вырии) – обители вечной жизни. Небеса опоясывало проступавшее по утрам и вечерам зарево кругоземной Сиян-реки. На макушке «маковце» северного неба недвижно сияла звезда Кол (Полярная звезда), ось мира. Так называемый коловрат, знак вращающегося посолонь неба, стал обозначением древнерусского календаря – солнечного коло.

Восприятие небосвода, как вращающегося или вращаемого, являлось очевидным и потому общим для многих древних космологий и мифов. К нему восходит образ небесных жерновов, известный Библии, древнеиндийскому эпосу, античности, средневековой Европе, финской легенде о Сампо и др. В русских сказках «Петух и жерновцы», «Жернова, или ручная мельница» сохранился мотив найденных на небе «золотых, голубых жерновцов». Солнце и небеса, кружась, перемалывали время в сверкающие миги, в звёздную пыль, которые ночью клевал ворон, а днём петух – солнечная «жар-птица».

По всей видимости, во́рона с черным сверкающим оперением пра-русы считали птицей небесной пучины. В древнерусском воронъ можно видеть выразительно слитые индоевропейские основы *vor- и *orn-, которые рождали образ вращения, кружения в небесах. Производным от ворон было название жаворонка – искажённое «жар-ворон(ок)», «гай-ворон(ок)», «играющий» воронок. Эта радостно поющая, быстро порхающая и словно висящая в небе птица считалась райской вестницей и получила в народе название вырей.

В русских былинах и сказках «Ворон Воронович», «Иван-Царевич» и целом ряде иных ворон превосходит человека мудростью и возрастом, связан с потусторонним миром, знает об источниках «живой и мёртвой воды», способен исцелить смертные раны и воскресить умершего. Эта «птица вырия», как и вороно́й конь, считалась вещей, прорекала человеку судьбу «суд Божий» – долю, суженую небом. Не случаен иссиня-чёрный, «вороной» цвет их обоих.Зловещим ворона стали считать лишь в эпоху средневековых суеверий. Точно так же отторжение и забвение древних представлений превратило мир ворожащего «вращающего» небеса Сварога-ворожея во «вражий», от названия небесного вырия стали выводить колдунов-выреев, которые вырят «нашёптывают зло».