Глава тридцать девятая

Анни переводила дыхание после очередной схватки, и Жан Ги воспользовался возможностью выйти из палаты, чтобы принести ей воды со льдом. И самому прийти в себя.

Рейн-Мари вышла следом за ним.

– Арман уже должен быть здесь, – сказала она, понизив голос. – Почему его нет? Что-то случилось?

– Не знаю, – признался Жан Ги. – Но я уверен, что он был бы здесь, если бы смог.

– Что-то случилось. – Рейн-Мари оглянулась на закрытую дверь в маленькую отдельную палату, где ее дочка рожала собственную дочку. – Я ему позвоню.

Арман ответил мгновенно.

– Все в порядке? – спросил он без всяких преамбул.

Она почувствовала облегчение, услышав его голос, озабоченный, но и только.

– Да, все хорошо. Но это продлится еще несколько часов. Анни молодец. Зато Жан Ги сводит нас с ума.

Арман сумел выдавить из себя смешок:

– Именно это и делают мужья и отцы. Женщина теряет воды, а мужчина – разум.

Рейн-Мари рассмеялась:

– Уж ты-то точно потерял. Ты просто с ума сошел. Когда родился Даниель и у тебя спросили, не хочешь ли ты перерезать пуповину, ты расплакался. Я думала, ты его никогда не отдашь акушерам. – Молчание на линии. – Арман?

– Да, – сказал он. – Я это хорошо помню.

– Ты где? Я слышу шум.

– Я в такси, но приехать пока не могу. Позвони, если что-то случится. Скажи Анни, что я ее люблю. Скажи Жану Ги, чтобы сделал глубокий вдох…

– И глубокий выдох. Арман…

– Oui?

– Все хорошо?

– Да. Я приеду. Обещаю тебе.

Когда он отключился, Пино спросил:

– Ваша жена?

– Да. Моя дочь рожает. Они в больнице.

– Вы должны быть с ними.

Арман сжал в руке монетки и загадал желание, глядя на Париж – прекрасный, тревожный, яркий Париж, мелькающий за окном.

Когда они остановились перед башней ГХС в Ла-Дефанс, Арман расплатился с таксистом, потом ухватил за руку Пино, который направился было к башне, и повел его в другую сторону. К метро.

– Держите крепче бумажник, – велел Гамаш, – и никому не смотрите в глаза.

– Что?

Если Алену Пино не понравилась езда в такси, то здесь ему предстояло кое-что похуже.

Полчаса спустя они вышли на станции метро «Отель-де-Виль». Гамаш торопливо зашагал по темным пустынным улицам района Маре. Пино тащился за ним.

– Я думал, мы поедем в АФП, – сказал он в десятый раз. – Это совсем в другую сторону.

– Просто идите за мной.

Этот обходной маневр сжирал драгоценное время, которого Арману и без того не хватало. Но ему нужно было сбить с толку тех, кто отслеживал его передвижения по сигналу телефона, что не сработало бы в глубинах метро.

Теперь, когда он вышел на поверхность, они снова будут знать, где он находится, но им потребуется несколько минут, чтобы засечь его. Неразбериха была его другом. Ничего страшного, пока она не у него в голове.

– Это Национальный архив, – сказал Пино, глядя на ворота. – Что мы здесь делаем?

Арман попросил охранника позвонить мадам Ленуар, потом ответил Пино:

– Нам нужна помощь, чтобы найти эти даты в вашем архиве и выяснить наконец, что узнали Стивен и месье Плесснер.

Появилась Аллида Ленуар, и их пропустили внутрь.

– Мы больше ничего не нашли, – сказала она по пути в читальный зал.

– Где мадам Арбур? – спросил Гамаш.

– Все еще с нами.

– Хорошо.

Она оглянулась на крупного человека, с трудом поспевающего за ними:

– Вы ведь Ален Пино. Вы возглавляете агентство Франс Пресс.

– Я им владею, – просипел он. – А вот возглавляю ли я его, это еще вопрос. – Он остановился перед входом в читальный зал. – Боже мой! Это же…

– Юдифь де ла…

– Гранжер, – подхватил он и поспешил к ней с распростертыми руками. – Сто лет вас не видел. Тысячу. – Он поцеловал ее в обе щеки, улыбаясь во весь рот. – Что вы здесь делаете?

Она рассказала, он одобрительно кивнул и сказал, обращаясь к Гамашу:

– Хорошо. С Юдифью на борту у нас есть шанс. Она – лучший исследователь в бизнесе.

Пока Аллида и Юдифь готовили терминалы, Гамаш подозвал к себе Северин Арбур:

– Вы не возражаете, если я взгляну на ваш телефон?

Недоумевая, но без всякого волнения она протянула ему телефон.

Ален Пино подключился к собственному архиву, попутно поясняя:

– Как вам известно, мы храним в архиве все, что было опубликовано в прессе. Но может быть, вы не знаете, что мы также архивируем материалы, которые были набраны, но так и не появились в печати, а кроме того, исследования и заметки репортеров.

– Пожалуйста, отдайте мой телефон, – сказала мадам Арбур, протягивая руку.

Но вместо того, чтобы вернуть ей телефон, Гамаш спрятал его себе в карман.

Он знал, что она весь день сливала Клоду Дюссо информацию. Теперь с этим было покончено.

Пока они ехали в метро, пока Пино бормотал ругательства, Гамаш продолжал обдумывать то, что сказал ему Дюссо. И что сделал.

И что на самом деле могли означать эти монетки, брошенные в фонтан Морей.

Когда Гамаш обнимал Даниеля, не в первый, а в один из последующих разов, он засунул руку ему в карман. Чтобы вытащить оттуда намагниченные монетки.

Однако пятицентовиков там не оказалось.

Он попробовал еще раз, когда извлекал визитку ЭМНП. Однако и в этот раз ничего не обнаружил.

Но потом, на мосту Сердец, у него все сложилось в голове. Он понял, что за монетки бросил в фонтан Клод Дюссо.

По-видимому, Дюссо нашел их в кармане Даниеля и, вместо того чтобы отдать их, взял себе, а потом выбросил в фонтан.

Вот почему он хотел встретиться с Гамашем именно там. Чтобы незаметно избавиться от монеток. Спрятать их в таком месте, откуда их можно будет потом забрать.

Монетки были частью доказательства того, что все дело в неодиме.

Чем руководствовался префект? Вел ли он двойную игру со своими нанимателями? Планировал ли шантажировать их, утаив часть доказательств?

Или они были страховкой на тот случай, если компания обнаружит его двойную игру?

Гамаш начал подозревать, что все сказанное Дюссо этим вечером, все им сделанное было просчитано. Но что в итоге? К чему это привело?

Арман знал, что если он даст неверный ответ, то результат будет катастрофическим.

Но одно он знал точно. Клод Дюссо был самым хитрым и, следовательно, самым опасным человеком во всей этой картине.

Намного превосходящим всех остальных.

Ален Пино стучал по клавиатуре своего терминала. Он дал Аллиде и Юдифи доступ к архиву АФП. И теперь все трое целиком ушли в работу.

Статьи и репортерские записки по этим датам имели широкий, фактически глобальный тематический охват – от катастрофы самолета на Украине до различных дорожных происшествий и беспорядков, подстегиваемых страхами перед изменением климата и вводом в строй атомных электростанций, призванных помочь в решении экологической проблемы.

Какой-то общей темы или нити не было.

– Отдайте мне телефон, – потребовала Северин Арбур.

– Идемте со мной, – сказал Гамаш, отводя ее в сторону.

Он вытащил из ее телефона сим-карту и сунул себе в карман.

– Зачем вы это сделали? – спросила она, когда он протянул ей телефон. – Без симки он бесполезен.

– Неужели? – спросил он. – А как насчет приложения для отслеживания?

Он мог бы нейтрализовать и эту функцию, но не хотел настораживать того, кто вел мониторинг ее телефона и сразу бы понял, что она разоблачена.

Мадам Арбур попыталась изобразить непонимание:

– Какое отслеживание? Кто-то манипулировал с моим телефоном?

Гамаш поднял брови и пристально посмотрел на нее.

Она побледнела:

– Это не то, что вы думаете.

– Правда? Потому что я думаю, что вы передавали информацию тем самым людям, которые усеивают Париж трупами. Тем самым людям, от которых нам отчаянно нужно было скрывать информацию. Вы сдали им информацию, и в результате мой сын был схвачен, избит, и теперь его держат в заложниках.

– Я не знала. Я не хотела… – пролепетала она.

– Скажите мне теперь, что вы знаете о ГХС? Что вы скрывали?

– Ничего. Я ничего не знаю.

– Вы лжете.

Он шагнул к ней, и она съежилась.

И Арман Гамаш, добрый и порядочный человек, понял, что заставляет добрых и порядочных людей прибегать к пыткам. Когда время на исходе, а ставки слишком высоки.

Потому что именно это хотел он сделать теперь. Сделать что угодно, лишь бы выбить из нее информацию и спасти Даниеля.

Он был так потрясен этим осознанием, так напуган своим искушением, что сделал шаг назад. И на всякий случай сцепил руки за спиной.

– Скажите мне, что вам известно. Немедленно.

Северин Арбур смотрела на него с откровенным ужасом в глазах.

«Она боится, что я сейчас начну выколачивать из нее информацию».

Но, несмотря на ужас, в ней оставалась и решимость. Она не желала говорить. По крайней мере сразу.

Что могло быть настолько важным, что она предпочла бы побои, лишь бы не открывать рта?

– Идемте со мной, – сказал он и взял ее за руку.

Они вернулись к остальным.

– Мне очень жаль, но у нас ничего не получилось, – сказал Пино.

– Мы не можем найти то, что связывало бы эти даты и эти материалы, – сказала Юдифь де ла Гранжер.

Подтянув стул, Гамаш сел и просмотрел страницы, переходя от одной даты к другой, затем к следующей…

Внезапно он откинулся на спинку стула, словно его кто-то легонько оттолкнул. Челюсть у него слегка отвисла.

– Что у вас? – спросила мадам де ла Гранжер.

Она уже видела прежде этот взгляд, когда какой-нибудь исследователь находил наконец то, на поиски чего потратил десятилетия. Обычно какую-то совершенно банальную строчку в непонятном тексте, которая придавала всему другой смысл.

Она наклонилась ближе к экрану, чтобы прочитать статью, так поразившую старшего инспектора.

В статье рассказывалось об авиакатастрофе на Украине полтора года назад. Мадам де ла Гранжер помнила этот случай. Пассажирский самолет упал в центре города. Триста тридцать человек погибли.

Но Гамаш уже занимался следующей датой и связанной с ней серией материалов.

Наконец он обратился к мадам Арбур:

– Чем занимается ГХС Инжиниринг в Люксембурге? – Не дождавшись от нее ответа, он сказал: – Строит фуникулер, верно?

– Но про фуникулер нет ни одной истории, Арман, – сказал Пино.

– Да, – ответил Гамаш. – Пока нет. Зато есть вот что.

Он прочел короткую новость из Чикаго о лифте, который пролетел тридцать два этажа и убил двух человек, находившихся в кабине.

Он поднял голову и посмотрел на часы. У него оставалось чуть больше трех часов.

Северин Арбур увидела, что он идет к ней, и попятилась, но он прошел мимо нее, словно в трансе, и начал расхаживать по читальному залу. Почти по-звериному. Как большая кошка в клетке. В поисках выхода. Взад-вперед. Взад-вперед.

«Что сказал Клод Дюссо?

Думай. Думай.

Спокойно. Спокойно. Думай. Думай».

С каждым шагом вперед он мысленно возвращался назад. К тому, что сказал глава Парижской префектуры, когда они сидели в коридоре section d’urgence.

Потом, позднее, над телом Александра Плесснера.

В своем кабинете в Тридцать шестом и в номере «Лютеции».

За ужином у них дома прошлым вечером.

Во время их разговора у фонтана.

Во время их короткого разговора в доме Стивена, когда они поднимались к Даниелю и людям, удерживающим его.

Арман сунул руки в карманы. Правой рукой нащупал пистолет. Оружие почти наверняка подложил ему Клод Дюссо. Или кто-то по приказу Дюссо.

В другом кармане он нащупал две монетки. Соединенные магнитной силой, более мощной, чем все иное, известное инженерам. Известное в инженерном и проектном деле.

Эти монетки были брошены в фонтан. Рукой Дюссо.

Куда бы ни посмотрел Гамаш, всюду был префект.

Несмотря на все усилия Гамаша не поддаваться на манипуляции, не поддался ли он им на самом деле? Думая, что прокладывает свой собственный путь, не шел ли он у кого-то на поводу? На поводу у Дюссо?

Гамаш продолжал ходить по залу, погруженному в полумрак, освещенному только пятнами света у каждого компьютерного терминала. Время истекало, но он не мог спешить. Терпение. Терпение. С терпением приходит сила.

Ему нужно думать. Думать.

Разглагольствуя о самонадеянности Гамаша, Дюссо потребовал объяснить ему, в чем разница между смертями, вызванными деятельностью ГХС, и смертями, причиной которых стали другие отрасли промышленности. Там, где людей убивали десятками тысяч, и это сходило им с рук. Убивали у всех на виду.

Авиалинии, перевозившие пассажиров на самолетах, которые были опасны.

Фармацевтические компании, которые оставляли в продаже опасные лекарства.

Вся табачная промышленность.

Лифты, падающие на землю.

Инженеры, использовавшие некачественные материалы.

Гамаш резко остановился и уставился в темноту. Потом повернулся к остальным, сидевшим в пятнах света и смотревшим на него.

Некачественные материалы.

Это они были причиной падения лифтов. Причиной падения самолетов. Причиной схода поездов с рельсов. Проблема состояла не в проектах, а в материалах.

Неодим.

В каждую из дат, отмеченных Стивеном, произошла та или иная крупная авария. Включая первую – сход поезда с рельсов, о котором написала Аник Гуардиола.

Он повернулся к Арбур и впился в нее взглядом.

Его лицо побледнело. Глаза были широко открыты.

– Эти несчастные случаи, – сказал он, проходя мимо Арбур к терминалу Пино. – Вот что расследовала ваша журналистка в самом начале. Вот почему ее убили. Она задавала слишком много вопросов. Я ошибался. Вовсе не Стивен привлек Плесснера. Наоборот, это Плесснер привлек Стивена. Это он продиктовал Стивену даты.

Гамаш сел и принялся проматывать истории АФП обратно.

– Падение самолета восемнадцать месяцев назад, – сказал он. – И еще одно, четыре месяца спустя, это следующая дата. – Он вывел на экран нужную страницу. – Разные авиалинии, разные марки самолетов. Во втором случае погибли двести тридцать человек. Эти аварии кажутся ничем не связанными, но что, если это не так? Посмотрите: взорвавшиеся автомобили, охваченные пламенем. И опять разные модели. Обрушение моста зимой в Альпах. Отказ страховочного механизма лифта. Расследования каждого из так называемых несчастных случаев, даже крушения самолета, не привели ни к каким убедительным выводам и заглохли сами по себе.

– Так называемых несчастных случаев? – переспросила мадам де ла Гранжер. – Вы считаете, что это были диверсии? Или даже террористические атаки?

– Нет, – сказал Гамаш, глядя на экран. – Я думаю, что первое происшествие – сход поезда с рельсов в Колумбии – действительно было несчастным случаем. Да и остальные происшествия нельзя назвать преднамеренными. По крайней мере, нельзя назвать их целенаправленными. Но в то же время они были неизбежны.

– Что вы хотите сказать? – спросил Пино.

– Он говорит, что ГХС несет ответственность за все эти несчастные случаи, – объяснила Аллида Ленуар. – Или как уж их там называть.

– Я хочу сказать, что все эти годы с того дня, как в Колумбии поезд сошел с рельсов, компания знала, что что-то не так. Но ничего не сделала, чтобы устранить причину, – сказал Гамаш. – Я предполагаю, что ГХС Инжиниринг использует неодим для изготовления чего-то обычного. Настолько обычного, что оно применяется повсеместно.

Он вернулся к истории с крушением самолета.

– Что происходит с самолетом на высоте тридцати пяти тысяч футов? Мы все видели полетные карты и видели отчеты по скорости, высоте и температуре за бортом.

– Она может доходить до минус шестидесяти, а то и ниже, – сказала Юдифь.

– Все замерзает. Самолет сконструирован так, что должен выдерживать это. Но что, если один из элементов не выдерживает? У неодима много преимуществ, но есть один недостаток. Он может раскалываться при перегреве или замораживании. Я думаю, именно это и происходит. – Он посмотрел на Северин Арбур. – Не так ли?

Но она промолчала. Не сказала ни слова. Она тоже была очень бледна.

– Черт побери, – выругалась мадам Ленуар. – Они знали и не остановили производство?

Гамаш перевел взгляд на Алена Пино:

– Что случилось бы, если бы ГХС признала свою ответственность?

– На раннем этапе? После крушения поезда? – Пино немного подумал. – Ничего особенного. Ведь никто не погиб.

– Почему же они не сделали этого? – спросила мадам де ла Гранжер.

– Это отрицание, – предположил Пино. – Они не хотели ничего видеть.

– Я думаю, это зашло гораздо дальше отрицания, – сказал Гамаш. – К тому времени, когда поезд по какой-то причине сошел с рельсов, этот элемент уже был встроен в множество всевозможных вещей по всему миру. В сотни, тысячи, сотни тысяч, может быть, миллионы разных предметов и устройств. Некоторые из них не создавали никаких проблем, но некоторые создавали. А отзыв продукции привел бы к катастрофе для компании.

– И поэтому они закрыли на все глаза? – сказала Юдифь де ла Гранжер. – Зная, что будет дальше? Что погибнут тысячи?

– Они не думали, что кто-то установит связь этих происшествий с компанией, – сказал Пино. – Ведь никто так и не сделал этого. Сколько самолетов взлетает в воздух в этот самый момент с…

– Мы должны остановить это, – перебила его Аллида Ленуар.

– Но мы даже не знаем, в чем изъян, – возразила Юдифь. – Не знаем, что они изготовляют.

Они переглянулись, но ни у кого не нашлось ответа. В какой-то момент Гамаш подумал, что это имеет отношение к универсальному гаечному ключу или к болтам в коробке Стивена. Но это вряд ли. Они не были изготовлены из неодима.

Тем не менее что-то у Стивена было. Что-то намагнитило канадские пятицентовики.

– Нам нужны доказательства, – сказал Гамаш. – Мы не можем запретить авиаторам во всем мире подниматься в воздух. Над нами посмеются, как над сумасшедшими. О господи…

– Что? – спросила Юдифь, заметив, что лицо старшего инспектора исказилось от ужаса.

– Кое-что, о чем упоминал Дюссо. Атомные электростанции, вводимые в строй. Некоторые уже действуют.

– Проклятье, – прошептала Юдифь, рухнув на стул.

– Самолеты замерзают, – сказала Аллида. – А ядерные реакторы перегреваются. И если в них присутствует неодим…

Гамаш представил себе карту, которую показывали в новостях, – карту строительства новых атомных электростанций по всему миру.

В Колорадо. В Аризоне. В Онтарио и Манитобе. В Великобритании и Франции. В Китае. Повсюду. Следующее поколение, более безопасное. Им гарантирован максимум безопасности. Они вводятся в строй, чтобы понизить потребление углеводородного топлива. Их конструкции проверены и перепроверены. И даже самые рьяные защитники окружающей среды пусть и неохотно, но все же дали добро.

Однако проблема состояла не в конструкции. Причиной катастрофы мог стать материал. Почти чудодейственный редкоземельный металл, который обещал повысить эффективность.

Повысить безопасность.

Если взорвется один или несколько этих реакторов…

– Мы должны остановить это, – повторила Аллида.

– Мы должны выяснить, с чем имеем дело, – уточнил Арман. – Нам нужны доказательства.

– А мы не можем просто сказать им, что дело в неодиме? – спросил Пино.

– Неужели кто-то закроет атомные станции, посадит самолеты, остановит лифты в офисных зданиях по всему миру на основании одного только нашего заявления про неодим? – сказал Гамаш. – Нет, конечно. Мы должны точно знать, что именно они встроили во все эти системы.

– Если у Горовица и Плесснера были доказательства, почему они не подняли тревогу? – спросила Юдифь. – Не обратились к властям?

– У них имелись подозрения, но потребовались годы и сотни миллионов долларов, чтобы заполучить улику, – ответил Гамаш. – Нечто неопровержимое, совершенное. Нечто такое, чего не смогут игнорировать ни члены совета директоров – а многие из них в кармане у ГХС, – ни власти.

С улицы до них доносились звуки. Париж оживал. Начиналась новая рабочая неделя. Гамаш посмотрел на часы – 4:37. Осталось меньше трех часов.

Гамаш повернулся к Северин Арбур:

– Я думаю, вы…

Но ее не было. Пока они были заняты у компьютера, она исчезла где-то в темноте архива.

– Черт, – сказал Гамаш и вскочил так резко, что уронил стул. – Мы должны ее найти.

– Зачем? – спросила мадам де ла Гранжер. – Вы думаете, она что-то знает?

– Она работает с Клодом Дюссо, – ответил Гамаш. – Она весь день передавала ему информацию о нас.

– Что? – прошептала Юдифь с ужасом.

– Мы ее найдем, – сказала Аллида. – Я знаю каждый дюйм в этом здании.

– Она не могла уйти далеко, – сказал Гамаш ей вслед. – Я запер дверь, когда мы вошли.

Пино взял его за руку и развернул лицом к себе:

– Вы только что упомянули Клода Дюссо. Вы имели в виду главу Парижской полиции? Этого Дюссо?

– Oui.

– Вы хотите сказать, что за всем происходящим стоит глава этой долбаной Парижской полиции?

– Да, префект. Вы его знаете?

– Не так чтобы хорошо. Встречался с ним в обществе, в опере и на благотворительных мероприятиях. Мы делали репортажи о нем и о реорганизации префектуры, которую он провел после смерти своего предшественника. Он кажется хорошим, порядочным человеком. Зачем он ввязался в это?

– Деньги. Власть, – сказал Гамаш, глядя на Пино. – Вы должны понимать, что это такое.

Пино вперился в Гамаша проницательным взглядом:

– Если вы найдете эту улику, что вы с ней сделаете?

– Вы знаете.

– Передадите им?

– Чтобы спасти сына. Да.

– Я не могу этого допустить.

Арман почувствовал вес пистолета в своем кармане.

– Вы не сможете меня остановить.

– Они все равно убьют его, Арман. И не только его. Вас. Меня. Их. – Алан Пино кивнул в сторону главного библиотекаря, которая стояла на четвереньках, заглядывая под стол, и главного архивариуса, которая то появлялась, то исчезала в темных проходах между книгами, картами, документами.

– И всех, кто имеет отношение к этому делу, – сказал Арман. – Включая мою жену, дочь, зятя.

– А «несчастные случаи» будут происходить и дальше.

– Да.

– Черт, – раздался из темноты голос Аллиды.

А через доли секунды донесся глухой удар – это Юдифь де ла Гранжер попыталась встать и ударилась головой о столешницу.

– Что там? – спросила она.

– Дверь, соединяющая архив с музеем, открыта. Вероятно, она вышла этим путем. Она в музее. Но там охрана, а двери, выходящие во двор, заперты. Ей по-прежнему не уйти.

– Однако там есть телефоны, – заметил Гамаш. – Она может позвонить Дюссо и рассказать ему все, что мы знаем.

– Хреново, – сказала мадам де ла Гранжер.

– Я никогда не слышала, чтобы ты так бранилась, – удивилась мадам Ленуар. – Ты всегда говорила, что брань – убежище недоумков.

– Я ошибалась, – отрезала мадам де ла Гранжер.

– Нам нужно уходить отсюда, – сказал Пино.

– Еще рано, – возразил Гамаш. – Мы должны найти те доказательства, которые имелись у Стивена и Плесснера.

– Постойте, – сказала Юдифь. – Вы думаете, они здесь? В архиве? Мы ищем ссылки не просто так, а потому, что вы считаете, будто здесь находятся те самые доказательства в вещественной форме?

– Где бы вы спрятали книгу? – спросил ее Гамаш.

– В библиотеке.

– А документ?

– Здесь, – ответила Юдифь. – Среди других документов.

– Но это не единственный архив во Франции, – возразила Аллида. – Во Франции множество архивов. Почему вы считаете, что месье Горовиц спрятал бы доказательство именно здесь?

– Потому что он хотел, чтобы мы могли это доказательство найти, а здание Национального архива расположено за углом от нашего дома. Рейн-Мари его хорошо знает. Если Стивен решил спрятать свой документ в архиве, то непременно в этом.

– Что-то слишком много «если», – заметила Юдифь.

Аллида повернулась вокруг себя, оглядывая бесконечные ряды папок:

– Мы даже не знаем, откуда начать…

– Скорее всего, он спрятал их относительно недавно, – сказал Арман. – После того, как они подали липовый запрос от имени Даниеля. Значит, в течение последних пяти недель.

Мадам Ленуар пригласила всех подойти к столу архивариуса:

– Запросы фиксируются здесь, но их поступают тысячи со всего мира. Невозможно просмотреть все.

– А по имени мы не можем найти?

– По имени документа?

– Нет, по имени того, кто подавал запрос.

– Можем. – Она показала ему, как это делается.

Пальцы Армана застучали по клавиатуре.

– Он не стал бы использовать свое имя. Или имя Плесснера. И все же… – Он ввел их имена. – Попробовать стоит.

Таких имен в запросах не оказалось.

– Чье еще имя он мог использовать? – спросил Пино. – Ваше?

Арман ввел свое имя. Ничего.

Они столпились вокруг него, глядя, как он вводит новые и новые имена. Рейн-Мари. Даниеля. Анни. Его отчаяние нарастало. Проявляло себя во все более невероятных запросах.

Зора. Флоранс. Оноре. Потом – Пино.

Ничего.

Потом Роден. Кале. Граждане. Ариель. Фердинанд. Канарис. Лютеция. Эсташ де Сен-Пьер. Люксембург. Розье.

У него иссякали идеи.

– Ну какое, ну какое, – бормотал он. – Стивен, какое имя ты использовал? Что ты придумал?

Арман уставился в экран. На черную мигающую палочку курсора.

Какое имя, какое слово?

Он вспомнил свой разговор со Стивеном в саду Музея Родена, вспомнил явную оговорку своего крестного. Стивен прекрасно знал, что его крестник не делал предложение Рейн-Мари в Люксембургском саду.

Это был сад…

– Жозефа Миньере, – пробормотал Арман, набирая имя.

И компьютер выдал ему ответ.