В поселении суданцев Адам не обнаружил ни Усмана, ни Килани, хотя они должны были дожидаться его там. Он обошел палатки, заглянул в служившую им кладовой, провонявшую стухшей под палящим солнцем едой лачугу из листовой жести и в их молельную комнату. Дважды он отказался от предложенного чая, пока к нему наконец не подошел один из местных, Уассим, черный парень лет двадцати.

— Ты ищешь вождя?

— Нет, я ищу Усмана.

Суданец расхохотался:

— Так это один и тот же человек! Ты найдешь его на пляже.

Хотя территория «Джунглей» занимала меньше квадратного километра, Адам подумал, что каждый день обнаруживает какие-то новые места в лагере. Поэтому он заставил Уассима повторить.

— Сперва будут дюны. Потом лес. А за лесом — пляж. Если хочешь, я тебя туда отведу.

Адам пошел следом за своим провожатым. Он вышел на примыкающую к дюнам заасфальтированную дорогу, потом оказался на грунтовой, которая привела их на опушку леса, параллельного поселению для женщин. Через стенку, по верху которой шла колючая проволока, он сумел увидеть, как там внутри. На безукоризненной лужайке размером с футбольное поле стояло около двадцати шатров из белого полотна, пятнадцать метров в длину на пять в ширину. Место было чистое, спокойное, содержавшееся как четырехзвездочный кемпинг. Грунтовая дорожка обогнула лагерь и лес, а потом, петляя между развороченными и покрытыми зеленым мхом бункерами Второй мировой войны, повела их на новые дюны и вдруг исчезла, оставив обоих мужчин у подножия огромного песчаного холма. Чтобы забраться на его вершину и увидеть берег — такой бескрайний, что справа и слева он терялся за горизонтом, — им пришлось сильно напрягать икры, потому что ноги при каждом шаге увязали в песке. Ни одного купающегося, ни одного прогуливающегося — близость «Джунглей» заставляла туристов и жителей Кале избегать этого места. Покинутый рай.

Сидя на песке у самого моря, Усман наблюдал, как Килани, без трусов, с радостным лицом, отважно бросает вызов волнам. Порыв ветра замел песок, нарисовав на нем волны, как на поверхности воды, и суданец торопливо прикрыл смесь табака и конопляной смолы, которую держал в ладони.

— Я вот думаю, как тебе удается раздобыть свой гашиш, а главное, заплатить за него, — заметил Адам, подходя к нему.

— Я человек, у которого полно запасов. И у меня в «Джунглях» ведутся кое-какие дела, которые приносят мне немного денег. Но признаюсь, сегодня утром, узнав, что умер мой пакистанский друг, я встревожился. Он был моим продавцом.

— Еще одно убийство? — удивился Адам.

— Нет, авария на автостраде. Он попытался уехать с сыном. С нынешнего утра сын принял его дела. У пакистанцев есть шатер, где они устроили кофейню, там-то я и запасаюсь. Один евро длинные листочки, пять евро грамм, кофе бесплатно.

— А сами-то они где запасаются?

— В больших зданиях, которые окружают город калисси. Группки молодняка целыми днями торчат там, ничего не делая. Вот они и продают. Но я говорю себе, как же я глуп: я здесь уже столько времени, и столько земли вокруг нас, мне следовало бы давным-давно выращивать собственную травку, я бы разбогател!

Вдали перед ними прошел паром, медленный, как дрейфующий континент, со шлюпками на борту. Его выведенное заглавными буквами название, наверное, дразнило беженцев, которых насильно удерживали в «Джунглях»: «SPIRIT OF BRITAIN». Благодаря прекрасным метеоусловиям позади парома можно было видеть, как всего в восьмидесяти километрах от них вырисовываются английские берега, привлекательные, искушающие, недостижимые.

— Ты мне не сказал, что ты старейшина вашего поселения, — продолжал Адам.

— Ты мне не сказал, что ты так близок к полиции, — парировал суданец, раскуривая свой косяк.

— Это проблема?

— Полиция? Как посмотреть. Bad outside, good inside. Увидев их вне «Джунглей», мы бежим. Но внутри, уверяю тебя, если бы не их круглосуточное наблюдение, здесь бы двадцать четыре часа в сутки шла война. Этническая, религиозная или просто потому, что некоторые ничего, кроме как драться, не умеют. Ну и? О чем же вы беседовали?

— Ливиец мертв. Я хотел бы знать, что произошло. Как можно сдохнуть в мирной стране, да так, чтобы никто не имел к этому отношения?

— Он не первый. Жестокость повсюду, потому что здесь чудовищная нищета. Невозможно поселить вместе, почти взаперти, около десяти тысяч человек, прибывших из самых опасных стран на Земле (причем эти люди зависят от великодушия жителей Кале и гуманитарных миссий и мечтают только об одном — о нелегальном переходе), и надеяться, что все пройдет гладко. Смерти тут случаются каждую неделю. Члены группировки «No Border» оттаскивают покойников к границам «Джунглей», прямо под нос ротам безопасности, а иногда их просто зарывают между дюнами и лесом. Если когда-нибудь они снесут «Джунгли», глубоко копать не придется.

— Да, но этот покойник меня интересовал, — только и сказал Адам.

— Я уже не понимаю тебя, Адам. Ты расследуешь убийство, защищаешь немого мальчишку, хочешь свести дружбу с местной полицией или же ты все еще ищешь Нору и Майю? Мне кажется, ты, как я, собираешься обосноваться в «Джунглях». Я больше не вижу, чтобы ты показывал свою фотографию.

— Думаю, ее уже все видели. И я прекрасно понимаю, что говорят их глаза. Они говорят, чтобы я больше не ждал.

Паром исчез в порту, а Усман понял, что обидел друга. И сменил тему.

— Посмотри-ка на Уассима, — сказал он, указывая пальцем на юного суданца, который привел Адама на пляж. — Он еще провоцирует англичан!

Стоя по колено в воде и вглядываясь в далекие берега, Уассим сложил ладони рупором и закричал:

— Look at me, Youke! You see me, now! You now I am for real and I am coming for you!

Это почти ироническое обращение было брошено театральным тоном. Но Уассим все повторял и повторял, и его голос изменился:

— Look at me, Youke! I am coming for you!

Его голос сделался умоляющим, и скоро уже не осталось ничего забавного в этом юноше, вопящем о своем стремлении к острову, который пренебрегал им, хотя несомненно боялся, как бы он его не завоевал — этот парень в растянутой футболке и слишком коротких шортах, со своими полными слез глазами и поруганными мечтами. Даже Килани прекратил играть и смотрел на него. Мальчик подошел к Уассиму, и тот погладил его по голове, будто успокаивая младшего братишку. Так они и стояли, лицом к Англии, пока Усман не докурил свой косяк, не ткнул его в песок и не решил, что пора идти готовить очень сладкий чай.

Все четверо отправились в обратный путь, оставив песчаный рай, и по дороге Адам заговорил о том, что не выходило у него из головы, вытеснив почти все остальные опасения:

— Ты только что сказал мне, что ливиец умер в три часа ночи. Откуда ты знаешь?

— Ты опять? — встревожился Усман. — Я с кем разговариваю — с другом или с полицейским?

— В каждом из нас живет много людей, ты сам мне говорил. Ну так что там с ливийцем?

Тон Адама сделался резким, почти властным, какого Усман до сих пор еще не слышал. И ему это не понравилось. Все же он решил сообщить Адаму интересующие его сведения:

— Не знаю, насколько точно это время его смерти. Знаю только, что собаки еще не пришли. Я просто увидел время на фотографии в мобильнике парня из «No Border». Тело было брошено как предупреждение там, где стояла палатка ливанца. Так он пролежал довольно долго, потом позвали ребят из «No Border», чтобы те вытащили его из лагеря. Это всегда делают они: мигранты слишком боятся, что их арестуют за убийство. Вот тогда-то он и сфотографировал.

— А можешь показать мне того парня?

— С оранжевыми волосами? Слушаюсь, друг мой, — холодно усмехнулся Усман.