Искусственный интеллект: Вселенная, полная ботов?
На страницах этой книги я настойчиво утверждал, что естественный отбор — единственный путь возникновения сложной жизни. Настало время признаться: это не совсем так. Есть и иной путь. Жизнь может быть создана другой, разумной жизнью. Речь идет не о божественном творении, а скорее о том туманном недалеком будущем, когда человеческая раса сможет создавать искусственных разумных роботов и машины, во многих отношениях похожие на настоящих животных и растения. Мы уже умеем создавать компьютеры, способные обучаться, логически рассуждать и (почти) убеждать наблюдателя в том, что они ведут себя как люди. Можно допустить, что через 100–200 лет наши компьютерные системы будут обладать чувствами и появятся человекоподобные роботы вроде командора Дейты из «Звездного пути». Инопланетные цивилизации, далеко опередившие по развитию земную, скорее всего, уже умеют создавать их.
Возможность — даже вероятность — подобной роботизированной жизни влияет на наши прогнозы по поводу обитаемости других планет. Если, как считают некоторые астробиологи, инопланетная жизнь может быть искусственной, то есть «рукотворной», будут ли к ней применимы те правила и ограничения, которые мы обсуждали в предыдущих девяти разделах? Или для жизни, которая является продуктом осмысленной, преднамеренной разработки, правила и ограничения будут иными?
Естественный отбор кажется на первый взгляд досадно непродуктивным. Поколения детенышей газелей появляются на свет только для того, чтобы достаться на обед львам. Лишь по чистой случайности один детеныш рождается с более длинными ногами, позволяющими ему быстрее бегать и не стать жертвой хищника. Поколения мух идут в пищу птицам, пока случайная мутация не даст одной из них желтые полоски, чтобы отпугивать врагов. Зачем оставлять все это на волю случая? Разве эволюция не ускорила бы ход, если бы газели знали, что им нужно бегать быстрее, а мухи умели переделывать себя и становиться пугающими для птиц? На самом деле элегантность естественного отбора заключается в том, что он не требует предвидения; наличием естественного отбора можно объяснить развитие жизни во Вселенной именно потому, что он не предполагает заранее известной цели. Нет нужды в Творце, поскольку эволюционный процесс обязательно идет, даже в отсутствие всяких предустановленных правил. Живое эволюционирует — пусть и медленно, — не нуждаясь в знании, куда ему двигаться.
Но если бы дело обстояло иначе?
Как бы выглядела жизнь, если бы она знала, куда двигаться?
Крабы идут по острову
Физик Анатолий Днепров в 1950-х гг. писал эксцентричную и типично советскую фантастику. Его рассказ «Крабы идут по острову» повествует о двух инженерах, которые проводят на необитаемом острове кибернетический эксперимент. Туда выпускают одного самовоспроизводящегося робота-краба, который добывает сырье и строит других роботов. Вскоре остров уже кишит новорожденными крабами-роботами. Но крабы начинают мутировать. Те, кто крупнее, безжалостно пожирают более мелких роботов ради запчастей для постройки еще более крупных механизмов. Чем закончится подобный эксперимент? По законам жанра, разумеется, катастрофой.
1950-е годы были эпохой завышенных ожиданий от развития науки и технологий. Хотя мечты о летающих автомобилях и персональных роботах грешили неумеренным оптимизмом, многие идеи, носившиеся тогда в воздухе, были достаточно рациональны, даже если технологическое развитие в реальности существенно отставало от чаяний человечества. В 1956 г. в научно-популярном журнале Scientific American появилась статья о том, что продовольственные проблемы можно решить путем создания искусственных «растений» — роботов, которые будут поглощать питательные вещества, синтезировать из них съедобные соединения, а затем, когда наступает время сбора урожая, добровольно отправляться на переработку. Говоря словами из статьи, «подобно леммингам, поток искусственных живых растений поплывет прямо в пасть перерабатывающему заводу». Главное, что эти искусственные растения должны были также размножаться. Как и природные живые организмы, они использовали бы природные ресурсы, чтобы строить новые копии самих себя — копии, которые бесперебойно продолжали бы выполнять те же задачи.
В принципе, эта идея вполне обоснованна. Естественный отбор подарил миру огромное разнообразие животных и растений, большинство из которых не слишком удобоваримо для человека. Когда мы окончательно разберемся, как растут и размножаются живые организмы, почему бы не использовать эти знания, чтобы самим конструировать существ, более подходящих для наших нужд, не обремененных ограничениями и багажом эволюционной истории? Если мы хотим есть мясо, но не хотим причинять боли и страданий, можно ведь создать машины, выращивающие «мышцы» без мозга или нервной системы? Даже если нас смущает образ машин, «плывущих, как лемминги, прямо в пасть перерабатывающему заводу», их поведение всего лишь заданная нами компьютерная программа. Страдают они не больше, чем старый смартфон, который вы выбрасываете на помойку.
Человечество в своем технологическом развитии уже ступило на этот путь — например, мы используем генную инженерию, внедряя определенные гены в другие организмы и получая, в частности, бактерии или дрожжи, производящие инсулин, — то есть переделываем формы жизни для собственных целей. Производство мяса путем выращивания организмов, не обладающих мозгом животного, безусловно, не такая уж фантастическая возможность. Но чего следует ожидать от инопланетных цивилизаций, которые, вполне вероятно, на тысячи лет опередили нас? Будут ли их миры изобиловать роботизированными коровами и овцами, производящими молоко и мясо благодаря сложным миниатюризированным химическим механизмам? Или, может быть, подобные цивилизации будут состоять только из искусственных организмов, способных к питанию, воспроизводству, конфликтам и кооперации и там вообще не будет существ, эволюционировавших «естественным» путем? Возможно, тщательно спроектированные искусственные растения и животные будут функционировать гораздо эффективнее, чем неповоротливые продукты естественного отбора вроде нас, причем настолько, что «исконное» население планеты окажется вытеснено собственными творениями.
В фантастике большинство историй о самовоспроизводящихся машинах представляют собой мрачные антиутопии; благие намерения создать искусственную жизнь оканчиваются тем, что экспоненциально растущие полчища «ботов» заполоняют Вселенную, используя все звезды и планеты для производства все новых и новых копий самих себя. Даже примитивная бактерия может устроить конец света, если будет неограниченно размножаться по экспоненте. Кишечная палочка E. coli в идеальных условиях может делиться на две дочерние клетки каждые 20 минут. Через час из одного организма получится восемь. Через сутки их будет 4 квадриллиона (4×1015), и их масса составит 4000 т. Всего через 72 часа масса кишечных палочек превысит массу всей Вселенной. Вот что такое экспоненциальный рост.
Естественно, в реальности этого не происходит. Научная фантастика подчас бывает ужасно пессимистичной, но для этого пессимизма нет оснований. В игру вступают и другие факторы, в том числе ограниченность ресурсов. Ведь в конце концов даже у крабов на острове из рассказа А. Днепрова кончились материалы для изготовления новых роботов. Ко всему прочему, когда вокруг много вкусных бактерий, другие существа в ходе эволюции непременно обучаются их есть, и устанавливается равновесие. Так что нам не стоит беспокоиться — Вселенная не утонет в бактериальной слизи.
Надо признать, человечество причинило колоссальный вред своей планете, но до уничтожения Вселенной нам далеко. Более того, в звездном небе не наблюдается никаких признаков того, что какой-либо организм, природный или искусственный, распространил свое влияние в масштабах, ожидаемых при экспоненциальном росте численности бактерий или крабов-роботов.
Но и оптимизм также следует проявлять с осторожностью. В том, что касается контроля над численностью бактерий или крабов-роботов, мы полагаемся на вековые процессы естественного отбора, надеясь на то, что непременно возникнет хищник, который начнет их есть. Но что, если это будут не бактерии, а разумные организмы, изобретающие способы поиска новых ресурсов, открывающие новые пути усовершенствовать себя, свою эволюционную приспособленность и свою способность учиться друг у друга и у предыдущих поколений? Возможно ли появление подобной армии самовоспроизводящихся искусственных интеллектов? Если да, то можно ли ее остановить? Насколько правдоподобно допущение, что другие планеты могут населять искусственно созданные существа, столь высокоразвитые, что они сумели обойти даже законы естественного отбора? А если это возможно, почему такое существо не возникло в ходе естественной эволюции? Если мы хотим знать, стоит ли нам опасаться инопланетного искусственного интеллекта, сначала следует установить, в чем заключается его особенность.
Жан-Батист Ламарк и шея жирафа
Одна из причин, по которым на Земле эволюция протекает столь медленно, состоит в том, что детям по наследству не передается полезный опыт родителей. Детеныши газели инстинктивно знают, как убегать ото льва, но инстинкт спасаться бегством развивался крайне медленно, в течение многих поколений: детенышей, у которых он отсутствовал, попросту съедали львы. Представьте себе, насколько быстрее пошла бы эволюция, если бы первая газель, сумевшая спастись ото льва, родила детенышей, которые бы поголовно боялись львов. Но так обычно не бывает. Недавние исследования выявили возможные механизмы влияния экстремального опыта (вроде недоедания или болезни) на будущие поколения, но они вряд ли могут быть ведущим фактором естественного отбора или эволюции. Почему это так?
Еще до того, как ученые начали понимать природу и механизмы наследственности, предположение, что жизненный опыт животного передается его потомству, выглядело по меньшей мере разумным. Эту идею принято связывать с именем французского биолога эпохи Просвещения Жана-Батиста Ламарка (1744–1829), который за столетие до Дарвина пытался объяснить тот факт, что животные кажутся удивительно хорошо приспособленными к своей среде. Как это могло получиться? Ламарк выдвигал много соображений по этому поводу, но прославился главным образом благодаря своему двухкомпонентному закону наследственности. Согласно этому закону, животные, во-первых, развивают признаки, которыми они постоянно пользуются, и утрачивают неиспользуемые признаки: кроты ослепли, потому что не пользовались зрением под землей, а жирафы — знаменитый пример — отрастили длинные шеи, потому что тянулись вверх за высоко растущими листьями. Во-вторых, что важнее всего, Ламарк предположил, что животные могут передавать эти приобретенные признаки потомству: если собака-мать увидит змею и испугается, ее щенки тоже будут бояться змей.
Теория, получившая название «ламаркизм», как нам теперь известно, в своей основе ошибочна, и в адрес Ламарка с тех пор было высказано много незаслуженных насмешек. Немецкий биолог Август Вейсман пытался опровергнуть закон наследования приобретенных признаков, поколение за поколением отрезая хвосты мышам и дожидаясь рождения бесхвостого мышонка. В наше время трудно воспринимать подобные эксперименты всерьез, особенно с учетом того, что иудейским младенцам делают обрезание на протяжении как минимум ста поколений, однако никто из их потомков пока еще не родился без крайней плоти. Что ж, одна из особенностей науки — в том, что иногда эксперимент нужно провести, чтобы убедиться в его бессмысленности.
Теперь мы действительно разбираемся в молекулярных механизмах наследственности. В наше время известно, что на планете Земля правила Ламарка по большей части не работают. Но отсюда не следует с очевидностью, что они в принципе неверны, а именно неверны для любой планеты, независимо от биохимической основы роста и размножения обитающих там организмов. Возможно, в инопланетные аналоги генов встроить приобретенные в течение жизни изменения не так трудно, как в ДНК. Можно смело утверждать, что, если существует планета, на которой законы Ламарка работают, или если ее обитатели сконструируют искусственную жизнь, способную передавать накопленный в течение жизни опыт по наследству, — эволюция там пойдет по совсем иному и, вероятно, непостижимому для нас пути. Животные и растения станут приспосабливаться намного быстрее, если смогут передавать свои приобретенные за жизнь признаки потомству напрямую!
В чем заключается фундаментальная ошибка идей Ламарка и ошибка ли это вообще? Биологам трудно уверенно ответить на этот вопрос. Ясно, что представления Ламарка ошибочны применительно к Земле, но, возможно, это не более чем частный случай — продукт конкретных химических механизмов, с помощью которых ДНК воспроизводится в потомстве животных. Есть, однако, два соображения в пользу того, что эволюция по Ламарку вряд ли может быть естественным явлением и на других планетах.
Развитие, развитие, развитие
У большинства людей имеется общее представление о том, что естественный отбор действует через случайные мутации. Благоприятные мутации сохраняются и распространяются в популяции, тогда как неблагоприятные означают, что их неудачливый носитель рано погибнет. Однако на самом деле это не совсем точное объяснение эволюционного процесса. Большинство крупных мутаций — причем подавляющее большинство — крайне вредны. Если бы для появления глаз, крыльев или длинной шеи приходилось дожидаться благоприятной мутации, ожидание было бы очень долгим. Чаще всего полезные адаптации возникают в результате не «мутации, от которой вырастает лишняя рука», а куда более простых мутаций, изменяющих ход эмбрионального развития. Тонкие воздействия могут быть эффективны, но при этом менее рискованны. На гончарном круге можно вылепить горшки чрезвычайно разнообразных форм и размеров, слегка изменяя усилия, которые вы прилагаете к глиняному кому во время вращения. Это гораздо более элегантное решение, чем просто прилепить еще кусок глины, хоть мы и восторгаемся творчеством малышей из начальных классов, которые именно так и поступают.
Возьмем самый знаменитый пример Ламарка — длинную шею жирафа. Если вы жирафий предок с короткой шеей, как вам дотянуться до верхних листьев, которые никто другой не сможет достать? Есть шанс, что ваш жирафенок родится с особой мутацией — дополнительным шейным позвонком! Удачливый Жираф-младший сможет добраться до этих неиспользуемых листьев с большей вероятностью, чем его сверстники, выжить и размножиться, а значит, передать ту же мутацию своим детенышам. У многих животных действительно время от времени случаются мутации, обеспечивающие им дополнительный позвонок. Но у жирафов шейных позвонков столько же, сколько у человека или у мыши. Крупная мутация не только маловероятна, но и опасна. Такому серьезному изменению скелета должны сопутствовать изменения других составляющих эмбрионального развития: одновременно потребуется изменить всю нервную систему и кровоснабжение, иначе Жираф-младший окажется вообще нежизнеспособен. Крупные мутации, как правило, полезными не бывают. Внезапные изменения куда чаще вредят, чем помогают.
Другая возможность состоит в том, что произойдет более простая мутация, влияющая на то, как жирафенок будет расти. Возможно, шея у него начнет расти раньше, чем у других зародышей жирафов. Или шейный скелет будет расти быстрее либо дольше. Шейных позвонков не становится больше, они просто укрупняются. К тому времени, как детеныш родится, шея у него будет немного длиннее, для чего не понадобятся резкие изменения основного плана строения тела — так и происходит в реальности у жирафов. В последние десятилетия биологи пришли к пониманию того, что приспособленность видов обусловлена скорее подобными тонкими процессами, чем внезапными, скачкообразными благоприятными мутациями. Как в сделках с недвижимостью, где три главных условия — «местоположение, местоположение и снова местоположение», в эволюции, похоже, простейшие способы обеспечить приспособленность — «развитие, развитие и снова развитие».
Но это, разумеется, земной механизм, который не обязательно дает нам понимание того, как эволюционируют животные на других планетах. И все же элемент универсальности в нем присутствует. На самом деле неважно, каков механизм наследственности — в его основе может лежать ДНК, аналогичная ей молекула или даже некий процесс, невообразимо отличающийся от земного. Каков бы ни был этот процесс, можно утверждать, что внезапные изменения функциональности вряд ли будут полезными. Каким бы способом ни размножался инопланетный вид, следует ожидать, что потомство не будет радикально отличаться от родителей. Как говорится, «не сломалось — не чините».
Один из самых наглядных способов представить себе этот процесс популярно изложил биолог-теоретик Стюарт Кауфман. Вспомним метафору восхождения на гору в густом тумане, которую мы использовали во втором разделе. Чем выше вы находитесь, тем лучше вы в эволюционном отношении приспособлены к своей среде: тем длиннее у вас шея, если вы жираф, тем быстрее вы бегаете, если вы газель. Как подняться на вершину горы — пик приспособленности? Можно взбираться медленно, следуя дорогой, которая, по вашим ощущениям, ведет наверх — это, очевидно, хорошая стратегия, — но если я дам вам волшебное приспособление для телепортации, некий «мутатор», который мгновенно перенесет вас на 100 м в случайном направлении, стоит ли вам им воспользоваться? Все зависит от рельефа. Если вы находитесь на равнинных болотах Кембриджшира, то, вероятно, стоит. Вы вряд ли где-то поблизости от горы, поэтому беспорядочные скачки́ — стратегия не хуже любой другой. Но если вы находитесь в Озерном крае или Дымчатых горах, то лучше ползти вверх по склону, не сворачивая. На горе движение вверх непременно приведет вас к вершине; бессистемные скачки́ с большей вероятностью собьют вас с пути, чем помогут до нее добраться. Эволюционные ландшафты чаще всего пересеченные, но ступенчатые, подобно Озерному краю (почему это так, более подробно объясняется в книге Кауфмана). Продолжайте взбираться. Не телепортируйтесь. Не мутируйте. Это правило, которое может работать для любой планеты.
К барьеру: Ламарк против естественного отбора
Второе основание считать, что эволюция по Ламарку вряд ли может быть нормой на других планетах, дают компьютерные симуляции. Это очень заманчиво — думать, что наследование опыта полезно, ведь чем больше информации, тем лучше? Однако не стоит делать подобные утверждения, не проверив их. Так что же показывают симуляции? Ученые создают компьютерные модели эволюционных миров, населенных множеством виртуальных существ — «агентов», конкурирующих между собой за виртуальные ресурсы. Агенты наделяются весьма ограниченным искусственным интеллектом, нейросетью определенной конфигурации, и свою виртуальную среду должны познавать самостоятельно. Затем они мутируют и эволюционируют по двум разным правилам: одна группа виртуальных существ развивается путем естественного отбора («дарвиновские» агенты), так что наиболее успешные умножают свою численность, а другая группа («ламарковские» агенты) может передать обученную нейросеть своему «потомству» — иными словами, потомство с рождения обладает информацией, которую усвоила нейросеть родителей. Какой вариант будет успешнее? Если стравить их в клетке, кто победит? Ламарк или Дарвин?
Ответ — «в зависимости от обстоятельств». В относительно неизменной среде способность передавать потомству опыт более полезна. Детеныши ламарковских агентов рождаются, уже располагая достаточным знанием о том, как добывать и использовать ресурсы, в то время как тем, кто не унаследовал родительского опыта, приходится усваивать знания о мире с нуля. Может показаться, что врожденное знание — это преимущество.
Однако в изменчивой среде все наоборот. Врожденное знание о мире может оказаться недостатком, если мир непрерывно меняется. Ламарковские детеныши берутся за дело в убеждении, что поступают правильно, а затем оказывается, что они по наследству получили негодные «наставления». Листья на верхушке дерева уже не вкусные, а ядовитые. Как теперь быть с длинной шеей? Как в примере Кауфмана с телепортацией через «мутатор», организмы оказываются в незнакомой среде, и у них нет очевидного способа избавиться от навыков, ставших теперь бесполезными.
Это несколько озадачивает — казалось бы, наоборот, следует ожидать, что в изменчивой среде ламарковское потомство будет обладать преимуществом. Если внезапно появляется новый хищник, то за одно поколение потомство родителей, которым удалось спастись, станет более осторожным. Это же преимущество. Признаки, которые родители могут передавать детям, не дожидаясь редкой генетической мутации, будут распространяться в популяции быстрее. Однако в быстро меняющейся среде хвататься за любую соломинку рискованно. Это все равно что вкладываться в каждую новую криптовалюту — вы так скорее разоритесь, чем разбогатеете.
Конечно, подобные компьютерные модели и мысленные эксперименты описывают лишь виртуальные, воображаемые условия и мало что могут сказать нам о реально существующих чуждых мирах других планет. Нельзя быть уверенными, что на реальной планете в меняющейся среде естественный отбор непременно победит ламарковскую схему наследственности. Но это дает нам основательную пищу для размышлений. Эволюционная история Земли всегда была историей грандиозных изменений среды. Падение астероида, ставшее причиной вымирания динозавров, — пустяк на фоне катастроф, которые переживала биосфера на протяжении 3,5 млрд лет. Был момент, когда океаны покрылись льдом от полюсов до экватора, что определенно создало огромные трудности для всего живого, и выжили лишь немногие организмы, сумевшие приспособиться к новым условиям. Мы не знаем климатической истории других планет, но если она хотя бы отчасти напоминает земную, то, вероятно, подобные ламарковские организмы, упорно сохранявшие унаследованный опыт, должны были вымереть еще на раннем этапе истории планеты. К тому времени, когда биосфера успокоится и станет более стабильной, по всей видимости, выживут только неспешные, осторожные приверженцы естественного отбора по Дарвину. Любые формы жизни, воображающие, будто знают, что делают, попадутся в ловушку, когда правила изменятся.
Дело в том, что просто унаследовать опыт недостаточно. Это грозит решительным проигрышем в быстро меняющейся среде. Организму нужно знать, когда использовать унаследованный опыт, а когда нет. Это знание, а точнее разумность, наличие которой мы ожидаем у искусственных форм жизни, — необходимое условие эффективного наследования приобретенных признаков по Ламарку. Но такой механизм невозможно представить у ранних форм жизни типа бактерий, поскольку умение принимать подобные решения предполагает уровень обработки информации, намного превосходящий способности примитивных форм жизни. Более того, это умение требует наличия органа для принятия решений — то есть, по сути, мозга. Вероятно, ламарковские животные — если они когда-либо существовали — не могли угнаться за изменениями среды и вымерли много раньше, чем у них мог развиться мозг, необходимый для того, чтобы воспользоваться их дремлющей сверхспособностью.
Все, что я излагал до сих пор, по большей части домыслы. Я склонен думать, что эволюция на других планетах будет подобна земной, но я не удивлюсь и в том случае, если в некоторых мирах обнаружатся ламарковские механизмы эволюции. Ведь мы, конечно, будучи разумными существами, способны справиться лучше, чем примитивные виртуальные агенты? И можем изобрести нечто, что будет работать одинаково хорошо и в постоянной, и в изменчивой среде? А если не мы, то, может быть, более развитая инопланетная раса уже сейчас конструирует искусственные организмы и посылает их завоевывать Вселенную?
Более подходящее решение
В свете вышеизложенного возможность естественного зарождения ламарковских организмов представляется в лучшем случае не очень правдоподобной. Для моего потомства возможность использовать мой опыт, несомненно, полезна, но весьма проблематична, так как естественный отбор неспособен передать следующему поколению полезные знания и навыки. Но можно ли создать подобные организмы искусственно? И какими могут быть эти искусственные организмы? Если бы мы собирались конструировать подобные существа с нуля, мы бы предпочли, чтобы они учились на опыте, поскольку это дает им несомненные эволюционные преимущества, однако желательно, чтобы они действовали более разумно, чем примитивные агенты при моделировании эволюции. В сущности, нам понадобится, чтобы они вели себя подобно нам, передавая знания из поколения в поколение. Людям вообще-то неплохо удается сохранять и передавать знания, а также адаптировать их к меняющимся условиям, в отличие от злосчастных ламарковских виртуальных агентов.
Существа, сконструированные искусственно с сознательной целью ускорить естественный отбор, должны обладать этим труднодостижимым сверхламарковским свойством. Они смогут передавать информацию из поколения в поколение, не застревая в адаптивных тупиках при изменениях среды. Они должны уметь логически рассуждать, предсказывать и передавать полезные признаки, одновременно отказываясь от адаптаций, которые перестали приносить пользу. У искусственных организмов не будет аппендикса, который может воспалиться, или зубов мудрости, которым предстоит болезненное удаление, а их родовой канал уж точно не будет слишком узким для детенышей с большим мозгом.
У всех млекопитающих есть гортанный нерв, передающий сигналы от мозга к гортани. Он управляет нашими голосовыми связками, позволяя нам рычать, пищать и разговаривать. В силу случайных, по сути, причин этот нерв загнут петлей вокруг одного из крупных кровеносных сосудов поблизости от сердца. Хотя у наших рыбообразных предков это было лишь несущественное отклонение от прямой, у некоторых животных — например, у жирафа — в ходе эволюции шея становилась все длиннее, так что гортань оказывалась все дальше и дальше от сердца. У жирафа этот нерв спускается от мозга по шее на четыре метра вниз, огибает тот же сосуд, что у лягушки или мыши, и снова возвращается через всю шею к гортани. Любой организм, способный улучшить свое строение, немедленно избавился бы от такой аномалии. Способность нашего гипотетического существа приспосабливаться затрагивала бы одновременно и будущее, и прошлое: будущее в том смысле, что это существо могло бы предсказывать, какие адаптации будут для него полезны в будущем, и конструировать эти адаптации в своем организме; а прошлое — с целью определения бесполезных или вредных частей тела и устранения их у будущих поколений. Организм с такими способностями будет располагать хорошими возможностями для покорения своего мира. У искусственного существа, сконструированного сверхразумными инопланетянами, скорее всего, будет предусмотрена эта способность.
Культурная революция
От вашего внимания, вероятно, не ускользнуло, что этот разумный способ передачи опыта из поколения в поколение — вкупе со способностью предвидеть, когда стоит использовать данную информацию, — напоминает то, что наблюдается в человеческом обществе: передачу идей из поколения в поколение посредством культуры. Чтобы познавать науку, нам не нужна наследственность — достаточно школы. Что еще важнее, нам не обязательно вечно придерживаться какой-либо религии или политической идеологии, не подвергая их сомнению, — мы способны определить, когда они перестают служить нашим запросам, и сменить курс. Передача опыта через культуру — процесс, обладающий подозрительно ламарковскими свойствами. Мы, безусловно, наследуем от родителей и общества склонность к некоторым культурным представлениям, однако мы можем приспосабливать их для себя наиболее удобным образом, менять и даже отказываться от них. Вы можете вырасти в семье замечательных музыкантов, но для себя решить, что не притронетесь и к губной гармошке. Используемые культурные идеи подкрепляются, неиспользуемые угасают.
Представьте, если бы вы могли заявить: «Знаешь, мама, я решила, что не хочу слишком узкую шейку матки, в которую не проходит голова ребенка». Конечно, это невозможно — ведь ваше физическое тело эволюционирует путем естественного отбора. Но вы можете сказать, что не хотите рожать, как мама, — без обезболивания, или, наоборот, под наркозом. Передача идей через культуру наделяет нас властью чуть ли не над каждым аспектом нашей жизни.
В наши дни передача знаний культурным путем привычна и воспринимается как нечто естественное, но язык — а значит, и способность объяснять идеи — появился у человечества не более 200–300 тысяч лет назад. Быть может, это нетипичная аномалия и не следует ожидать, что она присутствует у любого инопланетного вида? Неужели мы — единственный в истории планеты пример существ с подобной необычайной способностью распространять адаптации через коммуникацию, а не через гены? Безусловно, нет. Птицы обучаются песням друг у друга, и во многих случаях накопившиеся в ходе культурной трансмиссии изменения приводят к появлению произвольных «диалектов» у птиц из разных географических регионов. Еще более развиты в этом отношении некоторые виды птиц, такие как вороны и синицы, у которых засвидетельствована способность «заимствовать» новые идеи (в основном новые способы добывать пищу) у других особей, в результате чего возникает нечто вроде «вирусной» культуры, распространяющейся в популяции. Знаменитый пример — синицы-лазоревки в Англии 1920-х гг., которые додумались добывать сливки из бутылок с молоком (в то время их доставляли на дом и ставили на крыльцо), проклевывая дырку в крышечке из картона или фольги. Это поведение быстро распространилось по всей стране, так как еще не посвященные в этот секрет птицы наблюдали за теми, кто уже выучился трюку. Дельфины в одном из районов у побережья Австралии обучают своих дочерей (обычно этим занимаются только самки) защищать нос с помощью особого вида губки, чтобы не поранить его, раскапывая каменистое дно в поисках корма. Культура присутствует в животном мире вокруг нас, просто она не столь внушительна и развита, как наша.
Можно смело утверждать, что вся наша цивилизация, все наши технологические и художественные достижения были бы невозможны без способности передавать идеи другим особям (не обязательно своим детям), которые развивали бы и совершенствовали их. В основе науки и технологий лежат многочисленные наслоения накопленных знаний, которые уточнялись и совершенствовались в процессе передачи от одной особи к другой. При необходимости бесполезные (или откровенно ошибочные) идеи отбрасываются — по крайней мере, в большинстве случаев. Идеи Коперника, а позже Галилея, настаивавших на том, что Земля вращается вокруг Солнца, столкнулись с сопротивлением, и тем не менее за одно поколение парадигма изменилась. Представьте себе, что подобным образом за единственное поколение изменилась генетическая предрасположенность! Именно способность совершенствовать и отфильтровывать идеи обеспечила человеческой цивилизации столь головокружительную скорость развития. И если передача знаний культурным путем происходит на другой планете, можно не сомневаться, что эволюция там будет такой же быстрой и продуктивной, как наша.
Конечно, нам неизвестно, какое эволюционное будущее нам уготовано. Очень трудно предсказать, что будет с нами еще через миллион лет, потому что у нас нет данных — ни из современных наблюдений, ни из геологической летописи, — указывающих, чем может закончиться эта ускоренная культурная эволюция по Ламарку. Как ни странно, лучше всего нам может помочь в этом научная фантастика, допущения которой порой слишком легко отбрасываются как неправдоподобные. За последние 150 лет человечество придумало тысячи более или менее вероятных сценариев, описывающих людей и экосистемы будущего. Естественно, многие из них с научной точки зрения полная чушь, однако фантасты — одни из тех немногих людей, кто серьезно относится к философским проблемам, связанным с миром будущего — либо с мирами других планет, где у нас могут появиться новые удивительные способности.
Проведем небольшой мысленный эксперимент. Допустим, вы — представитель высокоразвитой инопланетной цивилизации, которая планирует распространить свое наследие по всей галактике. Вы прилетаете на необитаемую планету, чтобы чем-нибудь «засеять» ее для развития там жизни. Что можно для этого использовать? Один из очевидных вариантов — попросту колонизировать планету, послав туда представителей своего же вида: разве это не лучший способ экспансии собственного биологического и культурного наследия? Противоположная крайность — оставить на этой планете кого-то вроде вашего очень отдаленного предка, например последнего универсального общего предка всего живого (LUCA), или даже просто набор химических компонентов, необходимых для зарождения жизни в вашем собственном мире. На земле этими компонентами, вероятно, были молекулы РНК, более простой родственницы ДНК. Бросив некоторое количество РНК в океаны этой безжизненной планеты, через несколько миллиардов лет вы, возможно, обнаружите, что на ней сформировалась целая экосистема, подобная той, что существует на вашей родной планете, но все же отличная от нее. То, насколько эта экосистема будет похожа или непохожа на вашу, является предметом самых ожесточенных споров среди биологов.
Как говорилось в разделе 2, одни ученые считают, что, если отмотать время назад и заново «проиграть» эволюцию, это приведет к радикально иным результатам: не появятся млекопитающие, улитки или птицы, вместо них мы увидим целый зоопарк незнакомых нам существ инопланетного облика. Другие убеждены, что, хотя конкретные детали будут отличаться, сохранятся узнаваемые для нас фундаментальные решения тех же задач — в том числе двуногий, обладающий большим мозгом, способный изготавливать орудия аналог человека. В любом случае, несомненно одно — в основе эволюции будет лежать естественный отбор. Все соображения, которые излагались до сих пор в этой книге, не зависят от того, зародилась ли РНК самопроизвольно в первобытном океане или ее занесли туда космические пришельцы. Неважно, откуда взялась первоначальная животворная молекула — важно, как она будет развиваться на протяжении грядущих миллиардов лет.
Но есть и еще одна возможность. Вместо того чтобы разбрасывать по планете биомолекулы, вы как представитель высокоразвитой цивилизации заселите ее разумными искусственными существами, специально разработанными роботами, способными обходить естественный отбор. Они запрограммированы на предвидение, которого недостает природе. Потомки роботов-газелей будут знать, что длинные ноги полезны, и перестраивать свою конструкцию, удлиняя ноги. Аналогично роботы-львы будут перестраивать свои программы, чтобы незаметнее подкрадываться к добыче.
Каков будет итог подобного сценария? Сохранятся ли отношения хищника и жертвы, которые, согласно моему предсказанию, должны существовать и на других планетах? Или эти существа будут так быстро развиваться, что вскоре робогазели построят космические корабли, чтобы сбежать от робольвов, а робольвы начнут конструировать суперкомпьютеры для разработки оружия массового уничтожения робогазелей? Этот абсурдный сценарий не так глуп, как кажется, поскольку затрагивает некоторые из самых фундаментальных эволюционных механизмов и ограничений. Может ли разум — и способность обойти естественный отбор — таким же образом миновать ограничения, которые накладывает мир природы? Можем ли мы, будучи разумным видом, не прекращать экспансию и потребление и можно ли полагаться на то, что наш разум убережет нас от любых грядущих экологических катастроф?
Природа искусственного сверхразума
Представим себе, что в один прекрасный день инопланетная цивилизация — или наша собственная цивилизация будущего — изобретет искусственный интеллект, по способностям превосходящий своих создателей. Это творение будет обладать явными ламарковскими свойствами: оно сможет учиться как у предшественников, так и на своих ошибках. Искусственный интеллект будет быстро развиваться и обретет устрашающую мощь. Некоторые ученые и писатели, в том числе Стивен Хокинг, предполагали, что он представляет собой настоящую угрозу жизни на Земле, а может быть, даже во всей Вселенной. Другие (включая меня) больше склонны верить, что чем разумнее организм, тем меньше он склонен к разрушению и доминированию, обусловленному страхом. Но каким бы ни был инопланетный сверхразум — злобным и опасным или добрым и мудрым, главный вопрос заключается в том, как может выглядеть экосистема планеты, которую на протяжении долгого времени населяли бы подобные искусственные организмы. Стоит ли ожидать чего-то в целом напоминающего то, что я в общих чертах описал в предыдущих разделах, или это будет нечто совсем иное, нарушающее все правила, заданные естественным отбором?
На первый взгляд кажется, что многие привычные признаки известных нам животных и растений просто исчезнут, если все организмы в экосистеме обзаведутся сверхразумом. Так, оксфордский профессор Ник Бостром предполагает, что сообщество искусственных интеллектов наладит столь эффективный и надежный обмен информацией, что многие аспекты поведения животных станут ненужными. Большие рога, павлиньи перья, яркие краски, даже птичьи песни — зачем утруждать себя столь своеобразными и малоэффективными способами передачи простых сообщений типа «Я здесь, и я крут»? Искусственным организмам достаточно для этого отправить электронное сообщение. А в правильно сконструированной системе будет обеспечена проверка достоверности этого сообщения (раздел 8). В приложении для знакомств типа нашего Tinder липовых профилей точно не допустят.
По мнению Бострома, даже игры будут ненужными, поскольку организмы станут «рождаться» (создаваться) с готовым знанием всего, что им необходимо для выживания в этом мире, и им не придется экспериментировать и осваивать различные навыки. Котята робогепардов будут уметь охотиться на газелей сразу, как только их включат, и им не понадобится учиться терпеливо подкрадываться к своим сверстникам или играть с мелкими животными и подраненной добычей.
У искусственного сверхразума, очевидно, должна быть какая-то цель. Скорее всего, нам окажется не под силу даже приблизительно предсказать, какая именно. Возможно, исследовать Вселенную, или уничтожить все остальные цивилизации, или, согласно самому пессимистическому сценарию Бострома, производить скрепки, безжалостно обращая всю материю во Вселенной в бесконечно разрастающуюся груду этих канцелярских изделий.
Если у нарождающегося разума имеется лишь одна цель — производить скрепки или уничтожать все другие организмы, то обязательным условием оказывается точная передача этого задания всем роботам во Вселенной, производящим скрепки. Должен быть предусмотрен какой-то абсолютно непогрешимый способ коммуникации. В противном случае малейшая ошибка приведет к тому, что некоторые боты начнут производить скобы для степлеров вместо скрепок. Тогда конкуренция между сверхразумными роботами, производящими скрепки, и роботами, производящими скобы, может привести к войне и взаимоуничтожению.
Насколько вероятна такая вселенная, пронизанная сетью компьютеров, занятых исключительно обменом информации, самовоспроизводством и выполнением единственной задачи? Скорее всего, не очень. Если подобный инопланетный мир искусственных разумных организмов и появится, есть вещи, которых ему не избежать — какими бы разумными и тщательно спроектированными ни были организмы, его населяющие. С одной стороны, искусственный интеллект не может совершенствоваться, не меняясь, а изменения влекут за собой риск мутаций. С другой стороны, даже самая продуманная стратегия открывает потенциальные возможности для паразитирования — нельзя упускать из виду теорию игр даже применительно к компьютерам, наделенным сверхразумом, развившимся до фантастического уровня.
Мутации: благословение или проклятие?
В жизни (то есть у природных организмов вроде нас) мутации происходят потому, что во Вселенной присутствует элемент случайности. Прилетевший из космоса луч выбивает из атома электрон, и процесс копирования ДНК нарушается. Фермент может быть на 99,99% специфичен к определенному белку, но всегда существует вероятность в 0,01%, что он свяжется «не с тем» белком. Подобные случайные ошибки могут быть фатальными — обычно достаточно одной неверной «буквы» в энциклопедии вашей ДНК, чтобы вы еще на стадии эмбриона не смогли полноценно расти и развиваться. Следовательно, жизнь (земная или инопланетная) не могла достичь нынешней сложности, не располагая каким-то способом выявления и исправления ошибок при каждом копировании ДНК. Как правило, эта система работает вполне успешно. Клетки нашего организма непрерывно делятся и воспроизводятся, о чем в высшей степени наглядно свидетельствует тот факт, что из трехкилограммового младенца вырастает взрослый человек весом 70 кг. Каждая клетка получает точную копию ДНК, а если этого не происходит, часто возникают онкологические заболевания.
Однако не все мутации непременно столь вредны. Мутация, из-за которой у вас на стадии эмбриона чуть дольше продолжается рост шейных позвонков, может быть полезной или бесполезной для вас во взрослом возрасте, но скорее всего, не погубит вас на эмбриональной стадии. Изменчивость отдельных особей неизбежна в силу мутаций (а также — по крайней мере на Земле — благодаря половому размножению).
Все это достаточно просто, когда речь идет о естественном отборе, поскольку у естественного отбора нет плана и нет разработчика. Никто не знает заранее, какие признаки организма будут полезными, а какие вредными. Без подобного предвидения единственный способ испытать различные варианты — случайные, но мелкие мутации и изменения того, что уже имеется в наличии.
А если нам известно, чего мы хотим? Что, если у нас есть план, как должно выглядеть и вести себя наше потомство, и мы не хотим ничего оставлять на волю случая?
Допустим, некий искусственный интеллект (или даже живой организм) создает набор самовоспроизводящихся разумных космических роботов-зондов для исследования (и освоения) Вселенной. Все зонды приземлятся на разных планетах, и каждый начнет производить подобные себе аппараты, примерно как в рассказе Днепрова «Крабы идут по острову». Будет ли каждый дочерний зонд идентичен родительскому? Вряд ли. Родительский зонд может целенаправленно сделать их несколько различающимися, исходя из разумного предвидения: например, один может быть лучше приспособлен для подводного плавания, а другой для воздушных полетов. Но возникнут ли в этом процессе ошибки (мутации)? Казалось бы, родительский зонд, как всякий ответственный инженер, должен постараться обеспечить точное соответствие каждого выполненного экземпляра требованиям проекта. Эволюционные мутации дают преимущество лишь потому, что эволюция не обладает предвидением! Если у вас есть предвидение, логично избавиться от случайности.
Но даже если вы сумеете достичь стопроцентной точности и гарантированно уберечь ваши программы от багов (в конце концов, наш гипотетический родитель сверхразумен), как мы уже убедились, изменчивость все же необходима. И пусть для вас нежелательны мутации, вам все равно нужны плавающий дочерний зонд и летающий дочерний зонд. Потомство этих дочерних машин, в свою очередь, будет иным: например, в третьем поколении появятся специализированные зонды для плавания в глубоких водах и на мелководье. С течением времени среда на планете начнет меняться, и возникнет широкое разнообразие искусственных существ. Пусть не обусловленное привычными нам земными механизмами, но все же разнообразие. Каждое из них будет идеально приспособлено к своей нише, причем без неудобств в виде зубов мудрости или аппендикса, которыми обременены мы и которые выдают наше не искусcтвенное происхождение.
Всё — игра
Означает ли это, что экосистема, описанная Бостромом, — состоящая из идеально приспособленных искусственных особей, объединенных в развитую информационную сеть, — не будет испытывать потребности в музыке, игре или искусстве? Будут ли эти искусственные существа, по сути, всего лишь дронами, работающими во благо общей цели (даже если эта цель — производство скрепок)? Будут ли у них отсутствовать конфликты и конкуренция? Такая инопланетная экосистема кажется унылой, но, по крайней мере, мирной.
И все-таки даже столь безупречно функционирующее сверхразумное сообщество подчиняется законам математики. Теория игр, обсуждавшаяся в разделе 7, неумолима. Если эксплуатация выгодна, она появится. Что из этого следует для нашего сверхразума, фанатично нацеленного на выполнение единственной задачи? Гипотетический рой роботов, производящих скрепки, должен координироваться с помощью того же программного обеспечения, которое задает цель каждому из них. Пока программа неизменна, каждая особь будет прилежно выполнять свою функцию. Но что, если у одного из ботов возникнет мутация, позволяющая ему переписывать собственный код? К тому же мы убедились, что без способности дочерних ботов менять свое программное обеспечение не обойтись. А если, например, одна особь решит, что лучший способ выполнить свое предназначение — это пожрать других ботов? Эгоизм — угроза, которой нельзя избежать даже в сообществе сверхразумных искусственных инопланетян.
В сообществе альтруистов с самым отлаженным взаимодействием — например, клеток нашего организма — эгоистическая мутация может иметь катастрофические последствия. Когда каждый убежден в благих намерениях всех остальных, паразиту раздолье. Если одна из клеток нашего организма решает вести себя эгоистично, начинает бесконтрольно размножаться, не выполняя полезных для организма функций, мы заболеваем раком.
Когда сотрудничают все, доверие — наиболее эффективная стратегия. В маленькой деревеньке не запирают дверей, выходя на улицу, а в вашем (здоровом) организме иммунная система не воспринимает другие клетки тела как врагов. Наш рой ботов-скрепочников оставляет задние двери своего мышления незапертыми — в программе присутствует уязвимость, которой легко воспользоваться. А значит, эгоистическая мутация, даже если она не случайна, а тщательно спланирована, нарушит целостность совместной деятельности. Как всегда в теории игр, успех или неуспех подобного мутанта зависит от реакции других игроков. Возможно, мутант погибнет. Возможно, будет достигнуто равновесие, при котором боты-коллективисты поделят планеты с эгоистами. А возможно, затея коллективного производства скрепок будет обречена.
Здесь вы можете возразить, что, будучи сверхразумными (или, по крайней мере, будучи умнее меня), инопланетные боты-родители сумеют предусмотреть эту опасность и принять меры, чтобы ее избежать. Даже в нашем собственном организме имеются механизмы обнаружения и уничтожения раковых клеток, и человечество не вымирает просто оттого, что риск онкологических заболеваний всегда присутствует. Однако вот в чем подвох — мы исходили из того, что эта мутация представляет собой переписывание кода у бота, который сам по себе уже сверхразумен. В фантастических фильмах типа «Терминатора» и «Матрицы» люди совершают беспомощные, но отважные попытки сразиться с искусственным интеллектом, поработившим планету Земля, и эти попытки выглядят обреченными на провал (несмотря на обязательную победную концовку), поскольку противник гораздо могущественнее нас. Но в моем гипотетическом примере бот-предатель по способностям равен хозяину, и это существенно меняет расклад сил. Как сказал один из героев Джоан Роулинг, «наши противники тоже умеют колдовать». Как и любая единообразная стратегия, производство скрепок, по всей видимости, должно неизбежно застопориться из-за альтернативных стратегий, которые могут, по крайней мере частично, успешно конкурировать с изначальной. Сверхразумный — не значит неуязвимый.
Костлявая с косой
Может показаться, что стремление избежать смерти — неотъемлемая составляющая жизни каждого организма на нашей планете: от газели, удирающей от гепарда, до гепарда, который не хочет умереть с голоду; от роз, которые отращивают шипы, чтобы их не съели, до биохимиков, которые ищут лекарство от рака. Кажется очевидным, что животные хотели бы жить вечно, — чем больше у вас времени, тем больше вы сможете оставить потомства, которое, что ни говори, является валютой естественного отбора.
Развивая это соображение дальше, можно ожидать, что инопланетяне, более разумные и развитые, чем мы, будут жить дольше, а может быть даже… станут бессмертными? Мы заманчиво близки к решению всех медицинских проблем человеческого организма. Чудаковатый биолог-миллионер Обри ди Грей прославился заявлением, что первый человек, который проживет 1000 лет, уже родился, и вложил состояние в создание компании, которая должна добиться этой цели. Надо полагать, инопланетные цивилизации уже опередили нас в этом вопросе. Наверное, инопланетяне знают, как полностью победить смерть?
Фантастика изобилует предложениями, как этого достичь — например, постепенно заменять стареющие органы искусственными протезами, пока мы не станем целиком киборгами — останется только наша фундаментальная сущность, которая и составляет «нас», нашу «душу», если угодно. Вопрос, возможно ли это в принципе, дискутировался на протяжении столетий, с тех пор как Декарт впервые объявил дух и тело раздельными и несовместимыми.
Многие авторы — как фантасты, так и ученые, в частности Ник Бостром, — рассматривают также возможность достичь бессмертия, загрузив свою личность в компьютерную программу и таким образом завершив переход от биологического к искусственному организму, причем сохранив свое «я». Даже если мы этого не умеем, может быть, какая-нибудь достаточно развитая цивилизация сможет разработать подобную технологию?
Но меня как эволюционного биолога занимает совершенно другой вопрос. Даже если бы мы могли жить вечно, жили бы мы вечно на самом деле? Осуществимо ли это в принципе с эволюционной точки зрения? Почему в природе ни один организм не живет вечно? Конечно, природные создания не обладают предвидением и технологиями искусственных, но они и существуют гораздо дольше. Как оказывается, есть немало причин, по которым бессмертие — плохая идея.
Теория эволюции указывает на то, что смерть — не «местечковая» специфика земной жизни. Если оставить пока в стороне технологически развитые инопланетные цивилизации, можно смело утверждать, что животные на других планетах умирают. Смерть играет ключевую роль в эволюции, а эволюция — по крайней мере, до появления технологий — единственный возможный способ развития сложных животных из простых. Смерть необходима эволюции по трем причинам.
Первая и самая очевидная из них: если бы никто не умирал, нам было бы негде разместиться. Эволюция действует потому, что организмы дают потомство, а потомство отличается от своих родителей. Если детям нет места, потому что родители не желают покидать бренный мир, не смогут меняться функции и адаптации организмов. Когда родители не уступают место детям, эволюции грозит застой. У бессмертной амебы просто никогда не появятся глаза.
Вторая причина: мир постоянно меняется. Неважно, насколько мы, родители, умны, неважно, насколько хорошо мы знаем (а мы убеждены, что знаем), когда детям надо ложиться спать, чем их кормить, в какую школу их отдавать (и отдавать ли вообще), рано или поздно мир изменится прямо у нас на глазах, причем весьма быстро: наши дети учат нас, как пользоваться смартфонами и не опозориться при использовании мессенджера. В мире, населенном динозаврами (в буквальном и переносном смысле), падение астероида обернется катастрофой при отсутствии иных организмов, занимающих другие ниши, с другими способами решать жизненные проблемы и другими возможностями. На планете, где нет смерти, даже незначительное изменение среды может привести к гибели всех без исключения.
Третья и самая важная причина заключается в том, что жизнь полна компромиссов. Непреодолимое свойство Вселенной — невозможность получить все разом. У бессмертия есть своя цена. Если станет возможно, как предлагает ди Грей, исправлять ошибки репликации клеток, заменять больные органы и избегать закупорки артерий, за это придется расплачиваться чем-то другим. Возможно, тефлоновые артерии окончательно избавят нас от ишемической болезни сердца, но они могут снизить сопротивляемость инфекции или помешать взбираться на гору. Отличный пример эволюционного компромисса — защитная броня. Если вы боитесь хищников, можно обзавестись прочным панцирем, как у черепахи, или острыми рогами, как у трицератопса, о чем мы узнали в разделе 7, но за это приходится расплачиваться потерей ловкости, скорости и маневренности. Не лучше ли рискнуть быть съеденным и передвигаться чуть быстрее? В мире 200-летних черепах заяц обладает преимуществом, даже если лисе легко его поймать. Долгожительство — компромисс, и равновесие всегда находится посредине между двумя крайностями.
Представим себе планету, на которой все бессмертны. Можно пофантазировать, какую цену ее обитатели за это платят — возможно, ползают очень медленно, как черепахи. Что, если появится особь, которая умеет быстро бегать, но живет не так долго, например тысячу лет вместо миллиона? Такая особь может обладать огромным преимуществом — например, лучше уметь избегать хищников и добывать пищу, поэтому ее гены в итоге распространятся по всей популяции. Эволюция демонстрирует нам как в теории, так и на примере реального мира, что излишние вложения в крайности не оправданны. Экстремистов в любой области всегда побеждают умеренные, способные воспользоваться преимуществами золотой середины.
На Земле многие виды достигли большого успеха благодаря стратегии короткой, но плодотворной жизни. Поденки в стадии имаго появляются только для размножения и умирают быстро, зачастую всего через несколько часов. В целях экономии у взрослых поденок даже нет полноценно развитого рта и пищеварительной системы — нет времени питаться, только спариваться! Самцы муравьев живут только для того, чтобы оплодотворить царицу. Удивительнее всего (по нашим меркам, учитывая нашу одержимость сексом) поведение западноавстралийских сумчатых мышей — мелких млекопитающих, внешне напоминающих землероек. У них такой неистовый брачный сезон, что все самцы просто умирают от истощения после непрерывного двухнедельного спаривания. Для животных, занимающих эти ниши, идея бессмертия была бы явно плохим выбором. Они хорошо приспособлены к своему образу жизни и к своей среде, и эти адаптации не подразумевают долгожительство. Наделите самца сумчатой мыши бессмертием, и ему придется расплачиваться: спариваться менее бурно, чтобы поберечь энергию для спаривания на следующий год. Его иммунная система не разрушится от непрерывных спариваний, но он проиграет конкуренцию своим безрассудным товарищам.
Применимы ли эти соображения к искусственной жизни? Сумеет ли достаточно высокоразвитая инопланетная цивилизация найти способ преодолеть эти технические проблемы? Скорее всего, нет. Стремление к компромиссам — слишком фундаментальное свойство Вселенной. Можно сделать себе оболочку из прочного титана, как у киборга, а возможно, сгодится не столь прочный, но более легкий пластик. Вы, конечно, можете изобрести вечные батарейки, но так ли они необходимы? Возможно, батарейки, работающие всего 5000 лет, позволяют летать быстрее? Даже для в высшей степени технологической, недарвиновской формы жизни многие из принципов, которые мы используем для описания эволюции жизни на Земле, все же работают, поэтому трудно представить, что эти существа достигнут бессмертия искусственным путем.
***
На первый взгляд кажется, что искусственные организмы открывают инопланетным экосистемам безграничные возможности. Их способность переделывать себя, чуть ли не мгновенно приспосабливаться к изменениям среды и предвидеть, что необходимо для достижения их целей, подразумевает, что законы естественного отбора к ним попросту неприменимы. Можно ли вообще предсказать, какими будут эти существа?
Разумеется, можно. Даже если на них не действует естественный отбор, некоторые законы эволюции будут по-прежнему применимы, независимо от того, насколько эти существа пластичны и способны переделывать себя. Даже для сверхразумных искусственных форм жизни существуют ограничения, налагаемые теорией игр, — им ведь придется конкурировать с другими столь же сверхразумными организмами. А от некоторых факторов — мутаций или даже смерти — невозможно избавиться, просто поумнев до невероятной степени.
Но есть ли вообще шанс, что нам встретится планета, населенная искусственными формами жизни? Как ни странно, нет никаких признаков того, что Вселенная кишит подобными супермощными ботами. Если астробиологов удивляет, почему мы пока еще не обнаружили признаков внеземной жизни, нам следует вдвойне удивляться, почему мы не находим никаких признаков внеземной сверхжизни. Ведь искусственный интеллект, однажды созданный, должен был бы завоевать Вселенную, не так ли? Пока что этого не произошло, значит, риск не столь велик, как мы думали. Такие факторы, как сотрудничество, эгоизм, необходимость находить компромиссы между ограниченностью ресурсов и долголетием, помешали бактериям завоевать Землю, а значит, они могли бы помешать и инопланетным роботам захватить Вселенную.
А как насчет искусственных форм жизни с более скромными способностями? Может ли на планете самостоятельно развиться целая автономная экосистема, основанная на искусственных формах жизни, которые умеют ускорять эволюцию, обладая как минимум одной базовой ламарковской способностью — передавать свой прижизненный опыт потомству? Возможно, у таких организмов вообще не окажется преимуществ перед теми, которые появились в результате естественного отбора, по крайней мере до тех пор, пока у них не разовьется способность к коммуникации, сотрудничеству и сознательному планированию своих эволюционных стратегий. Пришельцам, засевающим планету прародителями искусственных организмов, возможно, лучше выбрать для этой цели дарвиновские организмы, а не ламарковские.
А может быть, мы сами — искусственные создания, развившиеся из организмов, посеянных на планете Земля разумными пришельцами миллиарды лет назад? Идея, что земная жизнь зародилась в космосе, — так называемая теория панспермии — не нова и сама по себе не бессмысленна. Астрономы Фред Хойл и Чандра Викрамасингх предполагали, что молекулы, необходимые для зарождения жизни, возникли где-то в другом месте Галактики и на Землю были занесены метеоритами. В новейших исследованиях приводятся серьезные обоснования в пользу того, что бактерии способны миллионы лет выживать в космосе, так что камень, выбитый из земной коры астероидом, погубившим динозавров, возможно, уже долетел до спутников Юпитера, и, когда мы наконец на них побываем, мы, вполне возможно, обнаружим там жизнь, основанную на той же ДНК, что и у нас, занесенную туда в виде «спящих» бактерий 60 млн лет назад.
Но идея направленной панспермии, согласно которой внеземной разум сознательно занес жизнь или необходимые для ее зарождения химические соединения на другую планету, запустив процесс эволюции, — присутствует не только в научной фантастике. Такую гипотезу в 1960-е гг. выдвигали Карл Саган и Иосиф Шкловский. Возможно, так произошло и на Земле. Если инопланетная раса занесла на Землю семена жизни и затем покинула планету, предоставив ее самой себе, эта жизнь развивалась бы по таким же законам, как и жизнь, зародившаяся естественным путем. В таком случае мы, скорее всего, не сумели бы отличить примитивные искусственно созданные организмы от возникших естественным, биологическим путем. Возможно, мы сами происходим от каких-нибудь инопланетных червей, которых поселили на Земле, предоставив им эволюционировать как угодно. Если биологическая жизнь неотличима от искусственной, возможно, разница и не имеет значения. Но никаких признаков инопланетного вмешательства мы не обнаруживаем. С тем же успехом мы могли бы эволюционировать естественным путем — у нас наблюдаются все признаки естественного отбора, они просты и очевидны, и ни следа ламарковского ускорения.
Разве только…
У нас и вправду есть способность влиять на свою эволюцию, передавая наши идеи и жизненный опыт как потомству, так и другим особям. Ламарковскими способностями нас наделяют культура и технологии, и более того, мы достаточно разумны, чтобы понимать, когда и как их использовать — хотя еще неизвестно, хватит ли нам разумности, чтобы выбраться из экологического тупика, куда нас завел рост потребления. Применяя современные технологии генной инженерии, мы можем даже менять свой геном, избавляться от риска заболеваний, а возможно, даже победить старение. Не исключено, что впоследствии мы получим возможность менять ход собственного развития, отрастить лишнюю руку, колеса или все, что нам заблагорассудится. А что, если наши инопланетные сеятели предвидели появление сознания? Возможно, в этом и состоял их грандиозный замысел: ламарковские искусственные организмы не смогли бы выжить на ранних стадиях эволюции, но им предстояло когда-нибудь созреть. Наши создатели понимали это, и у них хватило терпения дождаться результатов своего эксперимента. Это маловероятный сценарий, но он допускает возможность, что другие планеты будут населены «искусственными» формами жизни, которые, однако, неотличимы от ожидаемых продуктов естественного отбора.
