В последние годы, когда в Европе набирают популярность партии националистов, трудно говорить о генетике и истории нашего вида, не касаясь проблем расизма. Что еще может сказать генетика о скандальном понятии «расы»? С появлением генетических тестов на происхождение возник и другой вопрос: не будут ли эти тесты, позволяющие «классифицировать» людей, способствовать разжиганию расизма? Нам предстоит ответить на эти вопросы.

Как и любые категории, по которым мы пытаемся что-либо распределить, раса — зыбкое понятие с произвольными и непостоянными границами. Благодаря изучению ДНК нам известно, что все мы, безусловно, происходим из Африки, что мы на 99,9% генетически идентичны и что существует мало генетических различий, связанных с нашим географическим происхождением. Два человека с разных концов планеты отличаются друг от друга лишь немногим более, чем два других человека, чьи предки родом из одного региона. Этого и мало, и вместе с тем достаточно для того, чтобы определить географическое происхождение предков любого индивида.

За свою историю наш вид сначала распространился по всей планете, а затем люди стали мигрировать на небольшие расстояния, вступая в браки с теми, кто живет относительно близко. Дети селились недалеко от родителей. Тесты на генетическое происхождение отражают эти две составляющих нашей истории: миграции и географическую стабильность. Не будь географической стабильности, невозможно было бы выявить локальные генетические адаптации к окружающей среде, такие как адаптация тибетцев к высоте. Эта особенность появилась как раз потому, что многие поколения тибетцев продолжали жить в горах (по оценкам, на протяжении нескольких тысячелетий).

И наоборот, немногочисленность генетических различий между популяциями указывает на то, что миграции происходили на всем протяжении человеческой истории. В зависимости от точки зрения можно делать упор на историю миграций или на историю стабильности и локальных адаптаций. Генетика описывает данные и объясняет действующие механизмы, но приписывать или не приписывать какую-либо ценность различиям между нашими ДНК можно лишь с точки зрения морали и социальных норм эпохи. Да, у разных популяций ДНК действительно различаются. Но имеют ли эти различия какое-то значение? И можно ли вообще говорить о «расах»?

В частности, имеет ли смысл классифицировать людей по географическому происхождению с медицинской точки зрения? Ответ на этот вопрос отрицательный, поскольку релевантные для медицины подгруппы не совпадают с расовыми или этническими группами. Например, талассемия, наследственная анемия крови, распространена в странах Африки к югу от Сахары, по всему Средиземноморью и в Юго-Восточной Азии — но не в Восточной Африке. Следовательно, она не является маркером африканского происхождения, и наоборот: африканское происхождение — недостаточная информация для охвата популяций, подверженных риску.

То же можно сказать и о страшной болезни Тея — Сакса, которая поражает не только евреев-ашкеназов, но и франкоговорящих квебекцев. Что касается адаптации, позволяющей взрослым усваивать молоко, то она, будучи распространенной в Северной Европе, встречается также у некоторых популяций в Африке к югу от Сахары и на Ближнем Востоке.

В других случаях те или иные генетические особенности, наоборот, оказываются свойственны лишь узко локализованной популяции. Например, адаптацией к высоте обладают только тибетцы, а не все азиаты в целом. Способность надолго задерживать дыхание свойственна только индонезийским морским кочевникам баджо, а не всем жителям Юго-Восточной Азии.

Словом, важно помнить, что деление на расы не основано на каких-либо достоверных данных, связанных с биологической информацией. У каждой популяции в ходе ее истории случайно или под давлением естественного отбора могли развиться свои генетические особенности. Но популяции с теми или иными генетическими особенностями не совпадают с расовыми группами, выделяемыми в обществе. Даже если отвлечься от политического, исторического и социального аспектов понятия расы и видеть в нем лишь констатацию биологического разнообразия, деление на расы не несет никакой практической пользы для медицины.

К тому же расовая классификация не ограничивается разделением людей на группы по их подтвержденному или предполагаемому происхождению. Еще в XVIII веке, как только возникло деление на расы, появилась и четкая иерархия, в которой одни группы располагались выше других. Точно так же, как мужчины в иерархии ставились выше женщин, европейцы стали ставиться выше азиатов и африканцев. К этой иерархии добавился так называемый эссенциализм — вера в то, что из биологических особенностей вытекают нравственные, интеллектуальные и психологические различия, которые остаются неизменными и передаются из поколения в поколение.

Эссенциализм закрывает перед человеком все двери, поскольку предполагает, что происхождение говорит о человеке все. Каждый индивид волен развивать и акцентировать те черты своей личности, которые ему нравятся, однако эссенциализм навешивает на него ярлык и этим ярлыком его ограничивает. Тот же механизм задействован в сексизме. Сексист лишает меня права видеть в себе исследовательницу, страстную любительницу растений и заядлую путешественницу — для него все мои взгляды и интересы будут сводиться к тому, что я женщина.

В контексте расовых категорий нередко приходится слышать эссенциалистские высказывания вроде: «ты наверняка вор», «чувство ритма у тебя в крови», «у тебя должны быть способности к информатике», «ты, конечно, богат»… Чтобы обнажить эти представления, мы с коллегой-историком Кароль Рейно-Палиго и сотрудниками Музея человека организовали выставку «Мы и другие. От предрассудков до расизма», которая открылась в 2017 году и с тех пор путешествует по Франции и другим странам.

Иерархизация и эссенциализм долгое время использовались для оправдания неприемлемого: работорговли, порабощения целых народов, геноцида. Они и сейчас проявляются в дискриминации, основанной на предполагаемом происхождении людей, их этнической или религиозной принадлежности. Скажу раз и навсегда: если и возможно распределять людей по группам с учетом их генетической близости, понятие «расы» для описания этих групп и разнообразия нашего вида совсем не подходит.

Понимание трех концепций, лежащих в основе представлений о расах (распределение, иерархизация и эссенциализм), позволяет увидеть потенциальный риск, связанный с тестами на происхождение. Хотя они выявляют множественность происхождения наших современников, напоминая нам об истории миграций людей, такие тесты порой пытаются использовать для акцентирования какого-то определенного географического происхождения, якобы лучшего.

Например, генетические тесты пользуются успехом у американских «альтернативных правых». Эти ультраправые националисты кичатся предками европейского, особенно северного, происхождения. Как это ни парадоксально с генетической точки зрения, они гордятся еще и своей толерантностью к лактозе. Действительно, толерантность к лактозе распространена на севере Европы, но националисты, похоже, не знают, что и у некоторых африканских народов, например у тутси, частота толерантности к лактозе составляет около 90%.

Иногда генетические тесты на происхождение потворствуют эссенциализму. Так, существуют музыкальные приложения, предлагающие музыку в соответствии с генетическим происхождением пользователя. Можно подумать, наши музыкальные предпочтения зависят от генов! Кроме того, такие тесты заигрывают с понятием идентичности: якобы генетика благодаря научному подходу способна раскрыть нашу подлинную идентичность, показать, кто мы есть на самом деле. Но отождествляя идентичность с происхождением, мы рискуем превратить ее в нечто застывшее, сковывающее личность. Придавать слишком большое значение генетической идентичности — значит идти против современной цивилизации, предоставляющей каждому свободу самоопределения.

Приходится признать, что тесты на происхождение, как и данные о генетическом разнообразии нашего вида, иногда используют для подкрепления (или, напротив, развенчания) расистских теорий. Но это не значит, что сами тесты порождают расизм! Не стоит забывать о критическом мышлении.

Расизм — неискоренимое зло? Труды историков и социологов объясняют, какие механизмы превращают здоровое общество в такое, где расизм становится нормой. Они показывают, каким образом в определенный исторический момент власть, интеллектуалы, СМИ и обычные граждане начинают выстраивать расистскую идеологию. Расистские общества зарождаются в условиях доминирования одной из сторон, как в случае с колонизацией и рабством, или в условиях национализма, опирающегося на понятие «чистоты расы» (крайним проявлением такой идеологии был режим нацистов). Понимание этих процессов помогает сохранять бдительность и помнить, что расизм прорастает на определенной почве. Было бы заблуждением думать, будто люди по природе своей расисты. Но они способны стать ими в определенных социально-политических условиях.

Между тем есть другая черта, которая представляется неотъемлемой частью человеческой природы: этноцентризм, или предпочтение своей группы. В большинстве обществ существуют лестные определения для собственной группы («своих») и пренебрежительные для обозначения «других», тех, кто в эту группу не входит. В социальной психологии даже описано понятие «минимальной группы» — то есть определены минимальные признаки группы, необходимые для того, чтобы ее члены ощущали свою принадлежность к ней.

Непреодолимое предпочтение своей группы позволил выявить один эксперимент. Состоял он в том, что детей в классе произвольно разделили на две группы, «красных» и «синих», а затем попросили их раздать конфеты. В среднем дети давали больше конфет тем, кто входил в их группу, хотя она и была образована произвольным образом несколько минут назад. Очень немногое требуется для того, чтобы «создать группу» и стимулировать предпочтения.

Но как показывает история популяций, этноцентризм всегда существовал параллельно с принятием чужаков. Действительно, человеческих популяций, полностью изолированных по каким-либо культурным соображениям, практически не существует. Наш геном содержит следы скрещиваний даже с другими видами, такими как неандертальцы. Почему же наш вид «этноцентричен»? Разумное с точки зрения эволюции объяснение состоит в том, что индивиду выгоднее делиться ресурсами с кем-то из своей группы, кто в будущем сможет ответить ему тем же.

Этот механизм взаимопомощи делает нас социальными существами, способными к сотрудничеству. Как показывают многие исследования, люди, лучше умеющие сотрудничать, выше оцениваются окружающими и более привлекательны с репродуктивной точки зрения. Очевидно, эволюция направила нас на путь, предполагающий жизнь в больших группах и взаимодействие даже с теми, с кем мы не в родстве. Наша естественная склонность к сотрудничеству — почва для развития общих интересов. Этот принцип лежит в основе налогообложения, но существует он с незапамятных времен. Европейцы эпохи неолита строили сооружения из огромных каменных плит (мегалиты), а для этого требовалась совместная работа множества людей.

Идея общих ресурсов не могла бы существовать без механизма наказания «мошенников». И потому мы наделены еще и врожденным чувством справедливости, чутьем на обман. Это показал эксперимент, разработанный экономистами. Возьмем двух человек, Каролину и Софи. Дадим Каролине 100 евро, чтобы она разделила их с Софи, которая может взять то, что ей предложит Каролина, или отказаться. Если она откажется, деньги заберут у обеих. Если руководствоваться только расчетом и логикой, можно ожидать, что Софи возьмет любую сумму, которую даст ей Каролина. Ведь если Каролина предложит ей даже один евро, а 99 оставит себе, один евро все же лучше, чем ничего.

Но эксперимент показал, что Софи откажется, если сочтет дележ несправедливым. Конечно, она останется ни с чем — но и не позволит набить карманы Каролине. При этом сумма, которая воспринимается как справедливая, зависит от популяции, в которой проводится эксперимент, и составляет от 20 до 50 евро. Хотите верьте, хотите нет, но Софи неизменно отказывается, если ей предлагают меньше 20 евро! Стоит нам столкнуться с неравенством и «жульничеством», как наше чувство справедливости побуждает нас насторожиться, а то и прийти ярость.

И все же отдавать предпочтение своей группе вовсе не значит ненавидеть других, стремиться унизить их или подчинить себе. Как я уже говорила, для проявления этих негативных стремлений необходим определенный политический контекст. Этноцентризм еще не расизм, а лишь одна из его составляющих, наряду с эссенциализмом. Эссенциализм — это набор готовых суждений, которые можно найти и в сексизме, и в гомофобии. Впрочем, те, кто нетерпим к людям того или иного географического происхождения, нетерпимы и к другим группам, таким как ЛГБТ, и среди них чаще встречаются сексисты. Но современная биология несовместима с эссенциализмом, и тому есть несколько причин.

Прежде всего, многие черты, из которых складывается личность, такие как доброжелательность, моральные качества, религиозность и т. д., априори никак не связаны с генетикой.

С другой стороны, те черты, изменчивость которых связана с генетической изменчивостью (то есть те, где присутствует генетическая составляющая), зависят в то же время и от условий жизни человека. Один из примеров, к которому мы еще вернемся, чтобы уяснить связь между генетикой и условиями жизни, — рост. Этот пример показателен, поскольку генетическая составляющая здесь доказана, но при этом не менее важны и условия, в которых взрослеет индивид. Доказательство — увеличение среднего роста в Европе на протяжении последнего столетия, ставшее результатом улучшения здоровья и санитарных условий: генетика к этому никакого отношения не имеет.

Наконец, если говорить о цвете кожи, то биологически обусловленные варианты генов кодируют исключительно пигментацию — и больше ничего!

Лишь по недомыслию можно вообразить, будто цвет кожи человека определяет его нравственные, интеллектуальные или психологические качества. Этот примитивный подход сводится к мысли, что сущность человека непреложно определяется его происхождением. Существует и современная версия идеи о том, что человека определяет его происхождение: не отрицая роли культуры, приверженцы этой идеи полагают, будто культура неизменна и передается в одном и том же виде из поколения в поколение. И при таком подходе человек вновь оказывается скован детерминизмом, ему навязывают некую идентичность.

То же детерминистское представление об идентичности обнаруживается и на уровне наций. Некоторые даже думают, будто цвет кожи определяет продвижение народов по «великому пути истории»! В основе такого эссенциализма лежит парадигма, согласно которой биология определяет культуру. Якобы различные «уровни культуры» у отдельных групп людей складываются под влиянием биологических различий. Между тем современные работы в области популяционной генетики показывают, что, напротив, культурные практики влияют на генетическое разнообразие. Часть генетических различий между популяциями обусловлена такими культурными практиками, как эндогамия, правила выбора брачного партнера и правила определения родства. Не генетические различия влекут за собой разницу культур, а наоборот. Эти исследования переворачивают парадигму связи между биологией и культурой.

На мой взгляд, объясняя, на чем строится расизм, мы поспособствуем его искоренению. Нужно не отрицать разнообразие, а работать над его принятием. Все мы действительно состоим в родстве — но при этом мы различаемся, и часть различий связана с географическим происхождением наших предков. В этом нет ничего такого, что должно ограничивать нашу личную свободу.