37

Январь 2020 года, Верхняя Савойя, Франция

Адам

Стыдно признаваться, но когда я услышал, что дорогу в Ла-Мадьер занесло, то сначала испытал облегчение. Может, мне и не придется тащиться на курорт. Может, удастся избежать этой пытки – опознавать тело брата, пролежавшее в снегу больше двадцати лет…

Мир стал таким тесным! Добраться в любую его точку не составляет труда, правда? Поэтому, хоть я и находился на другом краю света, когда мне позвонили, всего день спустя я уже здесь, во Франции. Даже не знаю, как полиции удалось так быстро меня разыскать – наверное, в наше время это нетрудно. Из-за своего зачаточного французского я не совсем понял, что они говорили: только что я единственный родственник Уилла и потому должен приехать.

После того происшествия я поступил как трус – просто сбежал. Не мог выносить боли в глазах родителей, хоть они и старались изо всех сил не винить меня. Не мог не копаться в собственной голове. Хотелось бы сказать, что я старался жить так, как жил бы Уилл, но это будет неправда. Я болтался по свету, работал в разных случайных местах, а последние пять лет, после смерти родителей, проживал свое наследство – а также наследство Уилла. Только по этой причине у меня оказалось достаточно денег, чтобы прилететь, когда полиция меня вызвала.

Я забронировал билет первого класса. Мог бы сказать, что тем самым выражал Уиллу свое уважение, а бесплатное шампанское пил за его память.

Но и это вранье. Я сделал так, потому что мог себе это позволить.

* * *

Несмотря на роскошный салон, еду от мишленовского шефа и бесплатный алкоголь (которым я насладился в полной мере), путешествие просто адское. Аэропорт не принимает из-за снегопада, какого в здешних краях не было – вот так ирония! – с той зимы, когда Уилл погиб. Наконец, мы садимся в другом месте, за много миль от того, куда направлялись; так что, выходит, грандиозная цена билета отнюдь не гарантирует тебе доставку в пункт назначения. Мало того, дороги так замело, что мне приходится ночевать в спортзале местной школы с десятками других людей и есть суп, который раздают милосердные француженки из Красного Креста.

Мне становится жаль парочки и семьи, толпящиеся вокруг, – они только и делают, что ворчат об упущенном времени, об условиях, где нас разместили, и об отсутствии информации, пока молоденькие менеджеры в форменных куртках, стараясь улыбаться, раз за разом повторяют затверженные фразы: «Прошу прощения, сэр, на дорогах заносы, и пока мы ничем не можем помочь. Как только у нас появится новая информация, мы дадим вам знать». Я испытываю приступ дурноты при виде куртки с логотипом «Паудер Пафф», компании, с которой мы ездили в свое последнее лыжное путешествие – то самое, с Уиллом.

Люди вокруг только и мечтают добраться до гор, в то время как я бы предпочел оказаться где угодно, только не там. Не будь дорога такой тяжелой, я вполне мог бы сейчас развернуться, доехать до аэропорта и сбежать к себе на пляж. Притвориться, что не смог доехать. Сказать, что пытался, но ничего не получилось.

Так почему же я здесь? По сути, нет никаких сомнений, что тело принадлежит Уиллу. Факт моего приезда его уже не вернет.

Но, возможно, это нужно мне.

А возможно, и нет.

38

Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Хьюго

– Боже, какая скука! – вздыхает Реа уже в который раз. Мы успели сыграть в «Монополию», «Счастливый случай», в покер и блек-джек. Ни интернет, ни спутниковое телевидение не работают из-за снегопада. По крайней мере, мы занимались сексом – это уже что-то, но Реа ведет себя как зверь в клетке.

– Сколько можно торчать тут взаперти! – возмущается она. – Когда, по-твоему, мы сможем уехать? Я ужасно хочу домой.

– Дорогая, ты же знаешь, что Милли сказала: сегодня все дороги закрыты. Да если б и нет: рейсы отменяют, и на самолет нам никак не попасть. Через пару дней погода исправится, сядем на свой рейс, как собирались, а пока…

– Пару дней! – восклицает Реа. – Ты должен что-то сделать, Хьюго!

Я корчу гримасу.

– И что же? Приятно, конечно, что ты считаешь меня всемогущим, но я не могу соперничать с худшей снежной бурей за последние двадцать лет.

Пытаясь взять ее за руку, я уговариваю:

– Есть места и похуже, где можно застрять, любовь моя. Тут полный комфорт, мы в тепле и уюте, да еще Милли готовит нам потрясающую еду…

– Да и вино отменное, – вставляет Саймон, поднимая вверх свой бокал. Сейчас только четыре часа, а он уже почти опустошил бутылку.

Реа отворачивается от меня и прислоняется лбом к панорамному окну. Сверху доносится плач Иниго.

– У меня уже клаустрофобия, – жалуется она. – И я хочу домой.

39

Ранее

Когда я проснулась, мамы не было. Опять. Я пошла в школу, потому что мне уже надоело с ней возиться, и я достаточно выросла, чтобы самой позаботиться о себе, а не звонить сразу же Анне. Пока я буду в школе, мама наверняка вернется домой и потом все равно поднимет шум по какому-нибудь пустяку – как обычно.

Но позже, когда я сидела на математике, меня позвали к директору.

Мне стало не по себе. Боже мой! Что мама еще натворила? Ее опять забрали в госпиталь? Самое плохое, что с ней случалось, это когда она явилась в «Теско» в ночной рубашке и стала сбрасывать с полок товары, а ребята из школы увидели ее там, и они знали, кто она такая. Я надеялась, ничего подобного не произошло.

Я не удивилась, когда увидела в кабинете директора Анну – она всегда приходила, когда случалось что-то в этом роде, – но появление двух полицейских, мужчины и женщины, застало меня врасплох. Я подумала, это означает, что маму арестовали.

– Вот и ты! Спасибо, что пришла. Садись, пожалуйста.

Еще никогда директор, мистер Хардкасл, не разговаривал со мной так ласково.

– Боюсь, у нас для тебя плохие новости.

– Что-то с мамой? – безнадежно спросила я, потому что, конечно, так и было. Что еще могло случиться?

– Да, боюсь, что так, – ответила Анна. Голос ее звучал напряженно, как будто она старалась не заплакать. Она далеко не впервые приходила в школу сообщить мне плохие новости про маму, но никогда себя так не вела.

– В чем дело? – спросила я. Голос у меня внезапно сел. – Что на этот раз?

Анна подошла ближе и взяла меня за руку.

– Даже не знаю, как тебе сказать… Сегодня утром твою маму нашли мертвой.

Я поглядела на Анну и увидела у нее в глазах слезы. Наверное, я ослышалась.

– Простите… Вы сказали, она умерла? Но я же видела ее вчера вечером… Умерла? – Я потрясла головой. – Вы что-то не так поняли. Я видела ее. Она была дома. Со мной.

Анна посмотрела на полицейских, а потом снова на меня.

– Конечно, будет расследование, но, боюсь, она совершила самоубийство. – Пауза. – Бросилась с верхнего яруса парковки. Смерть была мгновенной, она не страдала.

Я выдернула ладонь из рук Анны и, зажав уши, закричала:

– Нет, нет, нет! Не говорите так! Это ошибка!

Я почувствовала, как по щекам у меня покатились слезы. Я и не понимала, что плачу.

Анна мягко отняла мои руки от ушей и обняла меня.

– Мне очень жаль, – сказала она негромко. – Я договорилась о приемной семье для тебя, на время, а потом мы обсудим дальнейшие… варианты. Хочешь, сразу поедем?

Я подняла на нее глаза и вытерла слезы, но они все равно текли.

– К Ронде? – спросила я.

– Боюсь, на этот раз Ронда не сможет тебя принять. Это другая семья, но за тобой тоже будут хорошо присматривать.

* * *

С этого начались худшие годы в моей жизни. Оказалось, что у Ронды рак груди, и она больше не может брать приемных детей, потому что проходит химиотерапию. И хотя жизнь с мамой была нестабильной и непредсказуемой, в глубине души я все равно чувствовала, что она любила меня. И я ее любила. У меня был свой дом, и была мама. Без нее и без Ронды я чувствовала, будто лишилась вообще всего.

Мои новые опекуны оказались приятными людьми, но они предпочитали брать детей постарше, как я. А многие другие дети, попавшие в эту систему, пережили немало всего тяжелого, отчего, конечно, изменились. Сандра и Терри были хорошими и старались создать семейную атмосферу, в которой я росла у Ронды, но между моими временными братьями и сестрами царили такие ненависть, насилие и жестокость, что порой мне было страшно возвращаться домой. Когда один из мальчиков попытался ко мне приставать, меня перевели в другую семью. Ронда по-прежнему не могла меня взять, но мы с ней поддерживали связь. Я продолжала кочевать от одних опекунов к другим. Некоторые были лучше других, но я все равно чувствовала, что это временно, и мечтала о собственном доме.

Я пошла по стопам мамы и начала резать себя. Только так я что-то чувствовала. Так, или позволяя мальчикам и мужчинам, которых едва знала, трогать меня непристойным образом, хоть я и была практически ребенком. Мне нравилось ощущать над ними власть, вот только потом я казалась себе грязной. Мне снились странные сны про то, как я причиняю боль другим людям, и я просыпалась возбужденной. Своим психотерапевтам я никогда об этом не рассказывала – не знала, нормально это или нет, и не хотела, чтобы меня заперли в госпитале, как маму когда-то.

Бывало, я злилась на нее за то, что она натворила. Почему бросила меня? Неужели ей было все равно, что со мной произойдет, если я останусь одна на целом свете, когда мне всего пятнадцать?

Но в основном я злилась на брата моего отца. Каждый раз, закрывая глаза, я видела мамино лицо, когда она рассказывала мне, что он сделал, – полное ненависти. А еще разочарованное и несчастное. Это была не ее вина – она ничего не могла поделать со своей болезнью. Виноват был он – отцовский брат, – ответственный за его смерть. Он разрушил ее жизнь.

Если б не он, ничего этого не случилось бы. Мама не бросила бы университет, получила бы хорошую работу. Вышла бы замуж за моего папу. Я выросла бы в нормальной семье. Может, мы поселились бы в горах, где, как она говорила, жил папа, и я провела бы детство на фоне идиллических сельских пейзажей, а не кочуя из одной приемной семьи в другую. А может, у нас был бы большой дом с садом где-нибудь в Сюррее, и папа работал бы в банке, а мама дома, например, делала бы украшения, чтобы проводить больше времени со мной. Мы бы вместе пекли пироги и одалживали друг у друга косметику. Ездили бы в отпуск в жаркие страны, жили на вилле, окруженной оливами, с большим бассейном. Иногда мы, конечно, ссорились бы, но сразу же мирились и вместе смотрели телевизор. Мама была бы нормальной, и я тоже. Мама никогда не стала бы такой, если бы папа не умер. Если бы брат его не убил – как мама сказала. Это он виноват во всем.

Уилл Кэссиобери. Мама, в конце концов, назвала мне его имя – прежде чем умереть. Может, она уже тогда решила покончить с собой? И поэтому сказала мне? Наверное. Думаю, мама все заранее спланировала. Получается, она хотела, чтобы я отомстила. Сама она не смогла, потому что он довел ее до болезни, – но я должна была сделать это вместо нее.

Вдохновленная этой мыслью, я вбила фамилию отца в «Гугл». Быстро просмотрела результаты, но ничего не нашла про Уилла Кэссиобери, погибшего в результате несчастного случая в горах. Впрочем, когда он умер, газеты еще не выходили онлайн – по крайней мере, в полной версии, как сейчас.

Однако должны были существовать другие методы поиска, и я решила ими заняться. Как-то же люди находили информацию до появления интернета. Вот и я найду.

Мама, я тебя не разочарую.

* * *

Я проводила много времени в библиотеке. Своим приемным родителям я говорила, что занимаюсь, а поскольку часто меняла и дома, и даже школы, то никто не обратил внимания, что мои оценки становятся хуже. Я по-прежнему редко прогуливала уроки, но все свободное время посвящала поискам информации об отце, так что перестала делать домашние задания. Они казались мне неважными по сравнению с этим.

Поскольку я не знала точной даты происшествия и даже места – только что это было на лыжном курорте, – у меня ушло немало времени, чтобы найти хоть какое-то упоминание о папе. Оказалось, что на лыжных курортах люди гибнут чаще, чем я себе представляла. И даже те немногочисленные упоминания о моем отце и его смерти, которые мне удалось обнаружить, были до обидного короткими, с минимумом деталей. Казалось, что для всего мира смерть отца была всего лишь статистическим фактом, еще одним трагическим инцидентом в череде других, отчего я злилась еще сильнее.

Наконец, мне попалась заметка в «Дейли мейл», где упоминались и мой отец, и его брат, Адам. Еще там говорилось про мою маму и девушку брата, которую звали Нелл Эррера. Статья сообщала, что будет проведено расследование, и я решила поискать еще – наверняка о расследовании тоже писали в прессе. Там упоминалось, что они катались с инструкторами, но их имен не называлось.

Я продолжила поиски и наткнулась на статью о расследовании в журнале на микрофишах про горнолыжный спорт. Двое инструкторов были британцами, и в этой статье упоминались их имена. Автор статьи писал, что на свет выплыли кое-какие «недочеты», но обвинений не последовало. От этого я опять разозлилась. Никакого наказания за то, что инструктор не смог защитить человека, находившегося под его присмотром. За то, что тот погиб.

Я вбила имена инструкторов в «Гугл». Одного мне удалось найти. И тогда у меня начал складываться план…