Дорога уходила в непроглядную черноту. Иммануэль не видела леса, но она чувствовала знакомый дурман ускользающего самоконтроля, все глубже и глубже погружаясь в дебри. Небо над головой было темным – ни брызгов звезд, ни серпа полумесяца, что осветили бы путь впереди. Большинство фонарей вдоль дороги не горели, а в тех немногих, что еще не погасли, неистово трепыхались крохотные язычки угасающего пламени, угрожая потухнуть от малейшего дуновения ветерка.

Ни на дороге, ни в обступавшем Иммануэль лесу не наблюдалось никаких признаков жизни. Ни следов от повозок, ни отпечатков ног, ни сов, гнездящихся в деревьях. Как и предсказывал Эзра, стража пророка прекратила погоню в тот момент, когда она миновала Священные Врата. Она осталась совсем одна в этом мрачном, диком пути. Но, невзирая на зловещую тишину ночи и свое щемящее одиночество, она находила утешение в том, что теперь, с наступлением тьмы, мор, очевидно, должен был подойти к концу, поскольку до сих пор каждое новое бедствие возвещало окончание предыдущего. Она молилась, чтобы Глории и Онор теперь ничего не угрожало. Но потом она вспомнила о последнем бедствии: резне. Она могла лишь надеяться, что своим путешествием сможет предотвратить ее.

Иммануэль ехала дальше. Ночь затянулась и не спешила кончаться даже после того, как миновали отведенные ей часы, и черная волна тьмы казалась почти непроницаемой. Иммануэль, как могла, старалась вести счет проходящему времени, но неисчерпаемая чернота принесла с собой какое-то особое безвременье, буквально обрекая на провал любые ее попытки.

Через несколько часов – а может, и минут, как знать; в темноте было сложно судить – с неба закапал моросящий дождь, который вскоре сменился косой стеной ливня. Иммануэль не видела вокруг ничего, что могло бы сойти за укрытие, не считая сомнительного навеса из редких древесных веток, и для защиты от непогоды ей приходилось полагаться на один только плащ Эзры. К тому времени, когда она подъехала к развалинам давно заброшенного монастыря, она промокла до нитки, а поводья стерли ее ладони в кровь. Понимая, что слишком устала, чтобы продолжать путь, она решила остановиться там на ночлег.

Это было странное сооружение, построенное на насыпи, выходящей на неглубокий овраг. Оно было узким, приземистым и продолговатым, как галерея или конюшня со стойлами. Каменные колонны подпирали осыпающуюся крышу, плоскую и низкую, буйно поросшую зубровкой.

Остановив повозку рядом с развалинами, Иммануэль соскочила с козел, распрягла коня и увела его с проливного дождя под крышу монастыря. Она накормила и напоила животное тем, что нашлось в фургоне, после чего, промокшая и озябшая, устроилась в дальнем углу постройки, за стенами которой бушевала буря.

Отдохнув и снова почувствовав в себе силы держать поводья, Иммануэль встала, запрягла коня в повозку и продолжила путь по темноте.

Дебри леса все плотнее смыкались вокруг Иммануэль, а спустя некоторое время она выехала к развилке. Одна тропа, более широкая из двух, была добротно вымощена булыжником и с обеих сторон освещена фонарями. Она поворачивала на восток, в глубь леса. Другая же представляла собой невзрачную узкую дорожку, похожую на лесные тропки, которые змеились по всем вефильским лесам.

Иммануэль повернула на запад, в Ишмель.

Ветки кустарника и ежевичные колючки рвали ее одежду, пока она пробиралась по узкому лесному коридору. Тропа была изъедена рытвинами и усеяна всяческим мусором. Иммануэль не раз приходилось спрыгивать с козел и расчищать дорогу впереди, прежде чем они могли продолжить путь. В итоге, большую часть этого отрезка она прошла пешком, ведя под уздцы коня Эзры. Животное постоянно упиралось, не желая идти узкими проходами, которые прорезали дикую чащу, и Иммануэль приходилось уговаривать его, успокаивать тихими разговорами. Пару раз она даже спела ему те же колыбельные, которые пела Онор и Глории, просто чтобы не подпускать слишком близко эту зловещую тишину и не спугнуть несчастное животное.

По мере того как путешествие продолжалось, дорога стала круто забирать в гору, пока в конце концов не уступила место череде извилистых и опасных тропинок, серпантином прорезавших горные подножья. Иммануэль впервые оказалась в горах, и она проклинала тьму за то, что та лишила ее возможности рассмотреть их как следует. Ей ужасно хотелось, чтобы рядом был Эзра. С ним дорога могла бы стать настоящим приключением – когда бы еще они попали в такое удивительное место.

Она не знала, жив он, или стражники пророка убили его там на равнинах. И хотя Иммануэль давно перестала молиться, сейчас она молилась за Эзру. Она заклинала Отца спасти его или, в крайнем случае, сделать так, чтобы она смогла вернуться в Вефиль и спасти его своими силами. Он был слишком молод, слишком добр, чтобы умирать. Он был нужен Вефилю. Он был нужен ей. Потому что без Эзры, к кому она могла обратиться за поддержкой? Лия уже покинула этот свет. Марта сдала ее страже, и Иммануэль знала, что остальные Муры не посмеют пойти ей наперекор. Она начинала понимать, что, возможно, впервые в жизни осталась абсолютно и бесповоротно одна.

Иммануэль продолжала путь по коварным горным тропам, склонив голову против ревущего штормового ветра, налетевшего с запада, крепко сжимая поводья, так что немели пальцы. Гром грянул в тот самый миг, когда ее конь осторожно продвигался вдоль отвесного уступа скалы. Животное резко рвануло вперед, своей силой сбив Иммануэль с ног. Они еле-еле вписались в крутой поворот, пока Иммануэль, скользя подошвами по наледи на дороге, тщетно пыталась остановить лошадь. Но когда они стремглав неслись к очередному изгибу тропы над обрывом, на этот раз на такой высоте, что Иммануэль не видела земли, колесо повозки угодило в выбоину на дороге. Задние колеса соскользнули с уступа, увлекая за собой коня.

Лошадиное ржание эхом разнеслось по всему горному перевалу, в то время как скакун всеми силами пытался вытащить колеса повозки из обрыва и обратно на дорогу. Иммануэль натянула уздечку до упора – мозоли на ладонях лопнули, когда она перехватила кожаные ремни. Но, несмотря на все ее старания, конь под тяжестью повозки начал соскальзывать со скалы, и их обоих медленно потащило все ближе и ближе к краю обрыва.

Ящики с припасами выпали из кузова. Последовала долгая пауза, прежде чем Иммануэль услышала грохот, когда они разбились о землю у подножия горы, оставшуюся далеко-далеко внизу. Коня еще немного протащило назад, и Иммануэль откинула поводья, бросившись его распрягать. Дрожащими, онемевшими от холода руками она завозилась с застежками, расправляясь с ремнями и пряжками. Конь, влекомый весом повозки, медленно, но верно приближался к краю утеса, пока его задние копыта не зависли над самым обрывом. За долю секунды до того, как повозка утащила вниз их обоих, Иммануэль расстегнула последнюю пряжку. Повозка сорвалась с обрыва и рухнула в долину у подножья горы.

Иммануэль проделала остаток пути верхом, преодолевая штормовую непогоду. Дождь лил как из ведра, то и дело сменяясь потоками мокрого снега и жалящим градом. К тому времени, как Иммануэль заметила огни Ишмеля, мерцающие в далекой темени, она так обезумела от холода и усталости, что даже усомнилась, видит ли их наяву. Но она продолжала ехать вперед, и далекие огни становились все больше, все ярче, и вот она уже слышала чьи-то голоса, ощущала запах печного дыма в холодном ночном воздухе.

Она въехала в деревню, расположенную в тени горного склона, куда меньшую в сравнении с Амасом. Здесь тьма не казалась такой абсолютной, как в Вефиле. Небо было фиолетово-синего цвета поздних сумерек незадолго до того, как те превращаются в кромешную ночь, и уличные фонари горели достаточно ярко, чтобы тени держались на расстоянии. Во всех домах по улице окна были закрыты ставнями, а двери заперты на засовы. К своему облегчению, она не обнаружила никаких следов стражи пророка.

Иммануэль продолжала ехать лабиринтом узких, немощеных улочек, пока не выбралась к месту, которое могло сойти за центр деревни. Там она обнаружила гостиницу с большими эркерными окнами, в которых горел огонь. Каждый раз, когда ее двери распахивались, на улицу выплескивались тихие голоса и ноты, в которых Иммануэль безошибочно узнавала траурные гимны. На крыльце гостиницы сидел попрошайка – широкоплечий мужчина с блестящими глазами и длинной бородой, сбившейся в клочья. В руках он держал маленький барабан, похожий на детскую игрушку. Когда Иммануэль подошла ближе, он начал выстукивать на барабане ритм – слишком быстрый и отрывистый, чтобы сочетаться с мелодией скрипки, льющейся с постоялого двора.

Иммануэль наклонилась, чтобы положить монету в чашку у его ног.

– Я ищу одного человека… Не могли бы вы мне помочь?

– Зависит от того, кого ты ищешь, – ответил мужчина с акцентом, непохожим ни на один из тех, что Иммануэль доводилось слышать.

– Женщину… по имени Вера Уорд.

Она могла бы добавить, что Вера была прорицательницей родом из Вефиля, но не знала, насколько безопасно говорить о подобных вещах в этом месте. На первый взгляд Ишмель не отличался явной религиозностью, столь характерной для Вефиля с его величественным собором и часовнями, понатыканными на углу каждой улицы, но она решила, что лучше не терять бдительности.

Под маслянистым светом ближайшего фонаря мужчина смерил ее оценивающим взглядом, а потом кивнул, жестом поманил за собой и повел по узкой дорожке, которая, петляя, убегала на восток. Вместе с попрошайкой они миновали лабиринты домов, затем спустились вниз по наклонной улице, которая огибала высокий холм, и наконец достигли небольшого подворья, где у пруда стоял каменный коттедж.

Иммануэль привязала лошадь к колышку у дороги и зашагала вперед. Окна коттеджа светились теплом зажженных свечей, и на улице было достаточно светло, чтобы Иммануэль смогла разглядеть небольшой символ, начертанный на двери: защитный сигил, точно такой же был высечен и в фундаменте дома Уордов.

Она постучала. Подождала.

За дверью что-то негромко зашевелилось, в занавешенных окнах задвигались тени, послышалось шлепанье босых ног по деревянному полу, щелчок отодвигаемого засова.

Дверь распахнулась.

На пороге стояла женщина. У нее была слишком светлая для окраинки кожа, густая копна темных кудрявых волос и глаза, зеленые, как молодая поросль. На вид она казалась ровесницей Анны, может, чуть старше. Она стояла, пристроив на изгибе бедра корзину с бельем, но при виде Иммануэль ее руки обмякли, и корзина с глухим стуком упала на крыльцо.

– Вера, – позвала она с сильным акцентом. – У нас гостья.

За спиной женщины появилась вторая фигура. Эта женщина была выше, шире в плечах и одета в темные мужские бриджи. Ее посеребренные сединой дреды были собраны на затылке. На ее шее, под расстегнутыми пуговицами рабочей блузы, Иммануэль разглядела кожаный шнурок, с которого свисали два священных кинжала, вырезанных из березы. А между темных и густых бровей красовалась метка матери.

Не успела Иммануэль сказать и двух слов, как женщины завели ее в дом, и усадили перед потрескивающим очагом. Женщина, открывшая дверь, которую звали Сейдж, укутала ее в толстое одеяло и налила чашку чая со сливками и несколькими ложками меда. Вера ушла, чтобы позаботиться о лошади, и, вернувшись через несколько минут, села в большое кресло напротив Иммануэль. Она была внушительной женщиной – ростом почти с Лилит, темнокожая и необыкновенно эффектная, ни на кого не похожая. Она даже навевала Иммануэль ассоциации с изображениями Темной Матери, с ее эбеновой кожей и тонкими чертами лица. Она была так красива, что он нее было трудно оторвать взгляд.

Чтобы не глазеть, Иммануэль решила осмотреть комнату. Внутри коттедж был больше, чем казался снаружи. Гостиная была обставлена со вкусом, полы застелены медвежьими шкурами, столы завалены мелкими безделушками, вроде кружевных салфеток, свечей и книг со стихами. В воздухе пахло дрожжами и пряностями, и на столе еще стоял недоеденный ужин. В кресле у камина сладко спали два котенка, серый и черный.

Не зная, что сказать или сделать, Иммануэль молча пила чай с медом.

Вера наблюдала за ней бесстрастно, почти угрюмо, игнорируя тщетные попытки Сейдж завязать разговор. И только когда Иммануэль допила чай, Вера наконец заговорила.

– Как ты меня нашла?

– Я ходила в Окраины, – сказала Иммануэль, отставив чашку на изящный столик сбоку от кресла. – Там я встретила священника, который знал вас. Он сказал, что я могу найти вас здесь.

– И ты проделала весь этот путь одна? – спросила Сейдж, присаживаясь на низкий табурет у очага.

Иммануэль стало неловко, когда она осознала, что, видимо, заняла ее обычное место, и начала было вставать, но женщина остановила ее жестом.

– Не весь. Со мной был друг, который сопровождал меня до границы Вефиля. Он помог мне выехать из города, но… – Образ Эзры, стоящего посреди дороги с поднятым ружьем, окруженного стражниками пророка, всплыл у нее перед глазами. Она зажмурилась и потрясла головой, прогоняя воспоминание. – Сам остался за воротами.

– А как же твоя семья? – осторожно спросила Сейдж.

– Осталась в Вефиле.

Следующей заговорила Вера.

– Они знают, что ты здесь?

– Нет.

Вера наклонилась вперед – расставив ноги на ширине плеч, упершись предплечьями в коленные чашечки, так, как обычно сидят мужчины.

– А знают ли они, почему ты ушла?

Иммануэль замотала головой и поспешила объясниться.

– Я не говорила им, куда направляюсь, и не говорила о том, что вы здесь. Я бы никогда не выдала вашу тайну.

Вера присмотрелась к ней в тусклом свете свечи, словно пытаясь определить, говорит ли она правду.

– За тобой следили?

Иммануэль хотела отрицательно покачать головой, но передумала.

В Вериных глазах мелькнуло недовольство.

– Это очень простой вопрос: за тобой следили? Да или нет?

– Да… но только сначала. Стража пророка прекратила погоню, как только я выехала за ворота. За всю дорогу мне не встретилось ни души, пока я не прибыла в Ишмель.

На это Вера ничего не ответила. Она встала, достала трубку из шкатулки на каминной полке, набила ее табаком из красивой жестяной баночки и закурила. Она вперила в Иммануэль пристальный взгляд. Выдохнула облако дыма.

– Зачем ты приехала?

– Вера, – осадила ее Сейдж с упреком, просочившимся сквозь стиснутые зубы. – Может, стоит дать девочке отдохнуть, прежде чем начинать допрос с пристрастием?

– Мы должны знать, зачем она здесь.

– Посмотри на нее, Ви. Она твоя. Она приехала к тебе. Или ты стала такой черствой, что не узнаешь собственную кровь, когда она сидит прямо перед тобой?

Глаза Веры за пеленой трубочного дыма сузились в щелочки.

– Прошу вас, – сказала Иммануэль бессильно и устало. Одеяло, накинутое на плечи, казалось тяжелым, как набитый камнями мешок. – Мне больше не к кому податься. Просто выслушайте меня, и если после этого вы все равно не захотите меня знать, я уйду, честное слово.

Вера долго смотрела на нее изучающим взглядом. Желваки ее скул ходили ходуном.

– Уже поздно. Все, что ты хочешь сказать, придется отложить до утра. Сейдж, – она повернулась к своей компаньонке. – Подготовь для нее комнату.