Иммануэль и Адрина молча шли по пустынным улицам. Вокруг стояла мертвая тишина, Иммануэль могла бы даже подумать, что деревня давно заброшена. Дети не играли на улицах. Не лаяли собаки. Ничто не подавало признаков жизни – только стервятники кружили в вышине.

– Здесь так спокойно, – прошептала Иммануэль, когда они проходили мимо очередного дома с закрытыми ставнями. С крыльца свисали костяные поющие ветра и гулко постукивали друг о друга, когда по улице гулял ветер. – Все Перелесье кишит зараженными мором.

Адрина сморщила нос.

– Так вы называете это в Перелесье? Мором?

Иммануэль покачала головой, смутившись своей нечаянной оговорки.

– Нет, это… мое собственное выражение. Я не уверена, что у этой болезни есть конкретное название.

– Мы называем это хворобой души, – сказала Адрина. – От наших предков до нас дошли предания о ведьмах и прорицательницах, которые проклинали мужчин подобным недугом.

– То есть, использовали болезнь как оружие?

Адрина кивнула.

– В некотором смысле.

– Ты не знаешь, от этого есть лекарство?

– Думаю, что болезнь и есть лекарство, – ответила Адрина.

– Боюсь, я не понимаю, что это значит.

– Иногда то, что вроде бы причиняет нам боль, на самом деле является шагом к исцелению. Когда мы делаем кровопускание больному ребенку, укол ножа кажется ему наказанием, тогда как на самом деле это его лекарство. Когда ваш народ проводит чистки, вы приносите великий вред, но вы видите в огне и насилии лекарство от грехов, гораздо более тяжких. Может, так же и с этой болезнью. Может, это своего рода чистка, призванная искоренить более глубокое зло.

Иммануэль обдумывала ее слова, когда они свернули с главной дороги на тропу, петлявшую через трущобы. Воздух здесь смердел нечистотами. Под ногами была глина и сырая земля, и несколько раз Иммануэль наступала в такие глубокие выбоины, что слякоть доставала до верха ее сапог. Тропа, петлявшая через трущобы, была узкой, дома так тесно жались друг к другу, что порой проулки между ними были немногим больше ширины плеч. Большинство домов здесь были слишком скромны, чтобы позволить себе такие роскошества, как окна из стекла, но Иммануэль мельком успевала заглянуть в эти странные жилища, когда очередной порыв ветра откидывал занавески в сторону. Она видела семьи, взявшиеся за руки для молитвы, детей, играющих с кукурузными куклами, кормящую младенца мать, черную кошку, мирно посапывающую в изножье длинного матраца. Иммануэль было совершенно очевидно, что, несмотря на царящую здесь нищету, ни один из окраинцев не пал жертвой мора.

Иммануэль вздохнула с облегчением, когда небольшой пятачок домов снова уступил место открытым полям. В Перелесье, где зажиточные фермеры норовили прибрать к рукам каждый свободный клочок земли, эти дикие пастбища давно были бы освоены и преобразованы в материальные богатства. Но здесь земля оставалась совершенно нетронутой, если не считать одной-единственной дороги, прорезавшей ее.

Вдали виднелся Темный Лес, и деревья в нем росли так густо, что казались практически непроходимыми. Здесь притяжение леса ощущалось гораздо явственнее, чем в Перелесье: деревья пели ей, когда в их листве шелестел ветер, и Иммануэль лишь усилием воли продолжала держаться тропы вместо того, чтобы направиться на их зов.

– Мы на месте, – сказала Адрина и указала на обширный участок земли, у самой границы с лесом, где трава росла по пояс.

Иммануэль сошла с тропы на поляну, но только подойдя ближе увидела обугленный остов сгоревшего дома и треснутые камни там, где когда-то был заложен его фундамент.

Но даже одних руин ей было достаточно, чтобы понять, что этот дом был намного больше тех, которые они миновали в трущобах. Пожалуй, в лучшие времена он мог соперничать размерами с домом самих Муров. Было ясно, что, хоть они и проживали в Окраинах, Уорды пользовались хорошим положением в обществе. Только влиятельная семья могла позволить себе такой большой дом.

Иммануэль приподняла подол юбки и перешагнула через обуглившуюся деревяшку, прежде, возможно, служившую стропилом. Она обошла дом по периметру, осторожно ступая среди обломков, потом остановилась и присела на корточки рядом с одной из сланцевых плит фундамента. Вблизи она увидела, что на ней красовался странный глубоко вырезанный символ – крест в центре круга, похожий на букву какого-то иностранного алфавита. И чем дольше она смотрела на символ, тем больше он напоминал ей ведьмину метку.

– Что это за символ? – спросила Иммануэль, обводя резьбу кончиками пальцев. Несмотря на неумолимо жаркое полуденное солнце, камень оставался ледяным на ощупь.

– Это сигил, – отозвалась Адрина, делая шаг вперед. – По традиции мы вырезаем их в камнях фундамента наших домов. Для удачи, процветания, защиты.

– И что значит этот сигил?

– Это сифон, – проговорила девушка шепотом, хотя, насколько могла судить Иммануэль, вокруг не было никого, кто мог бы их подслушивать.

– И для чего он нужен?

Адрина отвечала с явной неохотой:

– Выкачивает силу. Из леса.

– А этот? – Иммануэль указала на плиту фундамента в другой части руин. На этой плите красовалась цепочка из восьми глубоких полос, вырезанных внахлест, которые выглядели так, словно были нанесены в гневе.

– Щит, – объяснила Адрина. – Чтобы отражать опасность.

Иммануэль не пришлось спрашивать о символе на следующей плите.

– Ведьмина метка.

Иммануэль подошла к последнему из четырех камней, который располагался в дальнем углу руин, ближе всего к лесу. Он был опрокинут и расколот на два больших куска. Девушки в четыре руки налегли на камни, перевернули их, обнажив слой дерна, в котором копошились пауки с червями, и сдвинули обломки вместе. Иммануэль стряхнула с камня землю, чтобы рассмотреть надпись, и когда она это сделала, Адрина так резко отпрянула, что чуть не навернулась об упавшую балку.

Иммануэль вгляделась в метку, очертила пальцами надрезы на камне. Символ выглядел достаточно безобидно: просто маленький шестиугольник с рядом крестов посередине.

– Что это такое?

– Нам пора уходить.

Иммануэль нахмурилась.

– Почему?

– Потому что это проклинающая печать, – прошипела Адрина. – Она призвана причинять зло.

– Но мы же никому не хотим навредить.

– Не имеет значения. Кто знает, что имел в виду заклинатель, когда накладывал эту печать.

– Но ведь сколько лет прошло, – возразила Иммануэль, – и дом давно заброшен. В этих камнях давно не осталось никакой силы.

– Как только сигил нанесен и проклятие наложено, это навсегда, – сказала Адрина, явно начиная терять терпение. – Не имеет значения, уходит ли человек, умирает или забывает – сила, которую символизирует эта печать, остается.

Внутри у Иммануэль что-то оборвалось, когда она подумала о ведьмах и бедствиях, навлеченных ее кровью.

– Ты хочешь сказать, что проклятия вечны?

– Я хочу сказать, что повернуть вспять то, что уже совершено, трудно, а зачастую и невозможно. Когда ты заклинаешь сигил, ты делаешь это раз и навсегда. Его можно видоизменить, но полностью стереть – никогда.

Если Адрина говорила правду, выходило, что надежды разорвать цикл бедствий практически не было. По всей видимости, темная сила леса все-таки возьмет свое. Но что это будет значить для Онор, для Глории и остальных зараженных мором? Доживут ли они до конца этого бедствия?

Иммануэль вспомнила пророческую запись в конце дневника ее матери: «Кровь. Мор. Тьма… Резня». Становилось очевидно, что если они не найдут способ снять проклятие, многим придется поплатиться жизнью. Наверняка существовал какой-то способ остановить это, и, исходя из того, что ей удалось выведать до сих пор, вернее всего было бы попытаться расшифровать сигилы – язык ведьминской магии. Если Иммануэль надеялась остановить вызванные Лилит бедствия, сперва она должна была разобраться в их сути и понять, против чего сражается.

Иммануэль сбросила с плеча сумку, порылась в ее содержимом и извлекла оттуда небольшой листок бумаги и огрызок графита. Бережными движениями она разложила чистый лист на камне и принялась натирать его графитом, переводя изображение с камня на бумагу с абсолютной точностью. Точно так же она перекопировала и три оставшиеся сигила, после чего собрала все листочки, аккуратно сложила и спрятала в сумку для сохранности. И снова повернулась к Адрине.

– Откуда ты так много знаешь об этих символах?

– Они часть нашего языка.

– Ты имеешь в виду ваш первый язык?

Адрина кивнула.

– Эти символы для нас обычные слова. Но намерение, стоящее за ними, делает сигилы чем-то большим… и опасным.

Иммануэль пересекла развалины и ступила на узкую полоску земли, отделявшую дом от Темного Леса. В паре шагов от нее торчал остов заброшенной постройки – не то отхожего места, не то небольшого сарая, как тот, в котором работал Абрам. А за ним – только непроглядно темная полоса леса. Его чары почти пьянили ее.

Иммануэль сделала шаг в сторону леса и споткнулась, зацепившись ботинком за то, что она поначалу приняла за торчащий камень. Но поискав глазами виновника своей неосторожности, она обнаружила небольшую ступеньку, и еще несколько сразу за ней, ведущих к простиравшемуся за участком лесу. По этой дорожке Иммануэль вышла к подножию двух раскидистых дубов-близнецов. Они стояли близко друг к другу, и их ветви переплетались над головой, образуя некое подобие арки. На каждом из стволов были вырезаны одинаковые символы: от первой ветки дерева вниз до самых корней тянулась одна сплошная линия, вершину которой пересекало штук двадцать более коротких зарубок различной длины.

Адрина покачала головой.

– Я не знаю таких сигилов.

– Я знаю, – прошептала Иммануэль.

Порывшись на дне сумки, она достала дневник матери и открыла его на странице с рисунком хижины, где, по словам Мириам, она провела зиму. На переднем плане она изобразила два больших дуба с отметинами, идентичными тем, что Иммануэль видела на деревьях перед собой.

Иммануэль подошла ближе, поводила сапогом по опавшим листьям, открывая взору ряд ступенек, уводящих в глубь Темного Леса, к хижине, где ее мать провела свою последнюю зиму. Она приложила ладонь к отметинам, вырезанным на стволе ближайшего к ней дуба, и вполоборота повернулась к Адрине.

Но та только покачала головой.

– Я с тобой не пойду. Туда – ни за что.

Иммануэль кивнула, отчасти испытав облегчение. Она точно ревновала к лесу, как будто ни с кем не хотела делить его тайны. И вот, даже не оглянувшись назад на прощание, Иммануэль подобрала юбки и шагнула под грозные дубы, в тени Темного Леса.