Эпилог

Марк

Я не знаю, существует ли любовь с первого взгляда, но в тот момент, когда я встретил Полину, меня торкнуло. Это считается? Меня так садануло по затылку, что из глаз полетели искры. Может, это и была любовь, но я понял это не сразу.

Я был закрыт от любых проявлений чувств. Я боялся их и отрицал с такой силой, что сам верил, будто не способен чувствовать. Мне хотелось уберечь себя от того, что было в прошлом. Скрыться от любви под толстой броней, чтобы больше никогда не испытывать боль. Но эта хрупкая девчонка меня оттуда выцарапала.

Все изменилось в тот момент, когда я впервые поцеловал ее. Это не было поцелуем в привычном понимании этого слова. Это не было тем, чем мы занимаемся с ней теперь каждый день. В том поцелуе не было нежности и ласки, не было страсти. Я налетел на нее, как на стену, грыз, царапал, кусал и получал в ответ тумаки.

Вообще, во всем, что касалось этих отношений, я шел от противного и тыкался, точно слепой котенок, с удивлением всякий раз обнаруживая в себе все новые и новые проявления человеческого.

Я поцеловал Полину, и мне захотелось большего. Чтобы ее глаза смотрели только на меня, чтобы мысли были обо мне, чтобы ее тело желало только меня. Но больше всего я хотел ее сердце, потому что уже тогда понимал: ее любовь излечит меня. Любовь излечивает вообще от всего. Она даже из чудовища может сделать вполне нормального человека.

– Анна Сергеевна, – прошу я, отдавая домработнице сына.

– Марк Григорьевич, вам придется приплачивать мне! – ворчит она, усаживая Ярослава в коляску.

Я вижу улыбку на ее лице. Все она понимает.

– С этим не будет проблем, – киваю я, открывая для нее дверь.

Женщина выкатывает коляску на веранду.

– И за то, что я пса вашего развлекаю, – хмурится она, с удовольствием наклоняясь и поглаживая по спинке подбежавшего Графа.

– Конечно-конечно! – подмигиваю я и радостно закрываю дверь.

Пусть погуляют.

Перешагивая через две ступени, взлетаю на второй этаж.

– Спровадил? – хохочет жена.

– С трудом! – отчитываюсь я, на ходу расстегивая рубашку.

– Наконец-то!

Полинка приближается и помогает мне справиться с пуговицами. У нее тоже терпения не хватает, она дергает за петли и лихорадочно срывает рубашку с моих плеч. Тянет вниз мои брюки и трусы.

– Похоже, нам нужна няня, – смеюсь я, целуя ее.

Жена нетерпеливо впивается губами в мои губы, играет своим языком с моим языком, дразнится.

– Ах, так! – Я швыряю ее на кровать и падаю сверху.

Придавливаю ее весом своего тела.

– Как грубо! – смеется она, покусывая мои губы.

Я веду ладонями по ее бедрам, поднимаю подол платья и с удивлением обнаруживаю, что она уже без белья.

– Значит, ты приготовилась…

– Чтобы не терять зря время, – хихикает она, кусая меня за подбородок.

– Плохая девочка, – шепчу я, задыхаясь.

Стоит мне сейчас сделать хоть одно движение, и я окажусь внутри.

– Очень плохая!

Глаза Полины вызывающе блестят, она выгибается и трется об меня. Терпеть становится все сложнее.

– Любишь же ты издеваться, – хрипло говорит она.

Ее ногти нетерпеливо впиваются в мои ягодицы.

Чем дольше я над ней издеваюсь, тем сильнее нарастает мое собственное желание, и она это понимает. Ее взгляд смеется надо мной.

– А к черту, – говорю я и вхожу в нее сразу глубоко и до предела.

– О… – изгибаются ее губы.

Она ловит ртом воздух и крепко обвивает меня ногами.

Я замираю, а через несколько секунд начинаю осторожно раскачиваться. Медленно, очень медленно. Мы почти не двигаемся, но ее руки мечутся по моей спине.

– Садист, – стонет Полина, закатывая глаза.

Подставляет шею для поцелуя, и я медленно веду по ней губами.

Делаю один глубокий толчок и снова возвращаюсь в неспешный ритм. Наши губы сливаются в неистовом поцелуе, от которого все ощущения становятся острее и невыносимее. Но самое главное наше единение – во взглядах. В них страсть, нежность, доверие, преданность, свет. Мы наполняем друг друга любовью до самых краев.

Через минуту Полина напрягает ноги и начинает дрожать. Я усиливаю темп и стискиваю ее сильнее. Вижу, как она задыхается, как кусает губы и шепчет:

– Твою мать, господи!..

Как некультурно. Ай-яй-яй.

Я притягиваю ее к себе и вбираю всем телом ее дрожь.

Она бьется в моих объятиях и выкрикивает мое имя. Я собираю соленый пот с ее кожи и внимательно слежу за тем, как меняется ее лицо – от удивления к блаженству. Нет, ничто не может изменить ее, никакие операции и шрамы. Она – все та же Полина, она моя женщина, и это навсегда.

Жена кончает, утыкаясь лицом мне в шею, а я придерживаю ее за бедра, испытывая неземное наслаждение.

Полина улыбается, и я понимаю, что ради этой ее улыбки я и живу.

Полина

– Я убью любого, кто мне хоть еще раз скажет, чтобы я успокоился, ясно?! – обращается он к врачу.

Медик бросает на него недовольный взгляд и возвращается к работе.

– Я рожаю, Загорский! – рычу я, впиваясь пальцами в его руку. – Ты можешь заткнуться хотя бы на минуточку?!

– Да, милая, – нехотя выдыхает он.

– В последний раз тужимся, – спокойно говорит врач.

– А-а-а-а-а! – Из моего пересохшего горла рвется крик.

Я тужусь, на моем лице лопаются, кажется, все возможные сосуды. Перед глазами сверкают искры, и что-то разрывает меня изнутри, но голос мужа возвращает меня к реальности.

– Все хорошо, – как-то не очень уверенно говорит он. – Я с тобой…

И разом становится так легко, так хорошо, что я на выдохе открываю глаза.

Марк все еще сжимает мою руку, но его взгляд направлен куда-то в сторону. Загорский кажется растерянным. От его напряжения не осталось и следа. Он внимательно следит за тем, как врач принимает на руки нашего ребенка.

– Поздравляю, папаша, у вас девочка! – ухмыляется тот.

– Девочка… – как во сне повторяет за ним Марк. Хлопает ресницами, затем поворачивается ко мне. – У нас девочка…

Его глаза сияют, и большего мне не надо. Я смеюсь от счастья, а он наклоняется и целует меня во влажный лоб.

– Девочка… – повторяет он блаженно.

М-да, чудовище теперь совсем не узнать.