14

Марк

Я не понимал, что со мной происходит. Но это уже происходило, и оно влияло на все вокруг. На меня, на него, на нее саму. Эта девчонка меняла нас всех, наше отношение к жизни и друг к другу. Она посмела встать между нами, она засела ржавой занозой в моей груди, и я готов был на все, чтобы вырвать ее оттуда.

– Я же сказал, чтобы вы… – Воскресенский замер, увидев меня в дверях.

А я смотрел мимо него.

Видел лишь ее – сидящую перед ним на краешке кресла, взъерошенную, перепуганную, растрепанную. И опять эта ее нарочитая чистота и невинность лезли наружу: большие желтовато-ореховые глаза светились наивностью, точно у ребенка, длинные ресницы трепетали на каждом взмахе, а тонкие пальчики нервно перебирали подол мятого платья. Она, как нарочно, опять выставляла напоказ всю эту свою непорочность, чтобы еще раз меня уязвить и пристыдить.

– Выйти всем! – прохрипел Воскресенский.

Девчонка дернулась и сдавленно охнула, завидев меня. Ее зрачки расширились, а меня пронзило одной-единственной мыслью: «Как эти глаза поведут себя, когда она будет стонать подо мной? Их заволочет туманным маревом страсти, или они восторженно распахнутся, когда она будет кончать?»

Охранники засуетились, пропуская меня вперед. Я сделал шаг и тяжело выдохнул.

– Виктор Андреевич, – пробубнил Артем, – может, не надо?

– Пошли все вон! – покраснел от ярости Вик, ударив ладонью по столу.

Таким я его еще не видел.

– Пойдем отсюда, – процедил охранник, обращаясь к своему товарищу.

Все трое посторонних поспешили покинуть помещение.

Воскресенский повернулся к Полине.

– Подожди меня в приемной, хорошо? – сказал он выдержанно и почти спокойно.

– Вик, пожалуйста… – Ее тонкая ручка обхватила его запястье.

– Все будет хорошо, мы просто поговорим, – пообещал он.

– Хорошо, – согласилась она.

Встала, осторожно обогнула меня и юркнула в дверь за моей спиной. Я успел лишь заметить, как ее голые пяточки промелькнули справа.

– Ничего не хочешь мне сказать? – Холод, с которым были сказаны эти слова, заставил меня содрогнуться.

Мне ужасно хотелось прикоснуться сейчас к своей щеке. Интересно, как глубоко врезались в мою кожу ее острые ноготки? Останется ли там шрам, который будет напоминать мне об этой гадине? Или все, что останется мне – это воспоминание о ее сладком запахе и мягких губах, первых, которые я по-настоящему целовал в своей жизни?

– Судя по твоему лицу, – усмехнулся я, – все, что было нужно, тебе уже сказали.

Мой мозг был словно парализован, ладони покрылись ледяной влагой. Меня разъедало похотью, мне нужна была боль, которая принесла бы хоть какое-то облегчение. И нужна была срочно.

– Может, есть что добавить? – порывисто вздохнул Воскресенский.

Я старался сохранять спокойствие, но от мысли, что ничто уже не будет, как раньше, меня выворачивало наизнанку.

А еще больше меня бесил тот факт, что этот тюфяк станет первым у той, которую мне почему-то не хотелось отпускать. У той, которая была кипящим адским котлом, в который мне не терпелось погрузиться. Тем нестерпимым кайфом, от которого у меня никак не получалось отказаться. Даже ради друга.

– Может, есть какая-то причина, по которой я должен тебя выслушать?

Его лицо исказилось презрением.

Да, я заслужил это презрение. Я каждой клеточкой своего тела желал то, что принадлежало ему.

– А разве эта хитрая сука не рассказала тебе все в подробностях? – самодовольно ухмыльнулся я и расправил плечи.

– Ты сам напросился, – коротко бросил Воскресенский.

Я знал, что сейчас произойдет.

Инстинкт подсказывал мне увернуться, но я с мазохистским удовольствием подставил лицо под его удар. Кулак Вика взлетел передо мной, и боль тотчас ослепительно пронзила голову.

Я отлетел назад.

Этот удар превзошел все мои ожидания: мне с трудом удалось сохранить равновесие.

– Ух ты. – Я поднес пальцы ко рту. – Да ты боец, Воскресенский. – Прикоснулся к губе, скованной жаром, и удивленно посмотрел на руку. На подушечках моих пальцев алела кровь. – Ого! – Я рассмеялся, сотрясаясь всем телом, как гребаный псих. Мне нравилось видеть, что это вызывает в Вике еще большее презрение и ярость. – Меня? И по лицу? – У меня теперь никак не получалось остановиться. Я хохотал, сгибаясь пополам. – Вот это ты изменился, Воскресенский!

– Лучше заткнись, – прорычал Вик.

Но меня было не остановить. Я хотел добавки. Желал новой порции острой боли.

– Дружище, – снисходительно улыбнулся я, пытаясь сдержать рвущийся на волю смех. Я облизнул губу, но ничего не почувствовал. Только металлический привкус крови во рту. – Так эта дешевая деревенская шлюшка хорошо тебя обработала, да? – Мои веки вздрогнули, и я через силу заставил себя удержать на нем взгляд. – Бегаешь за ней, как верный пес!

На мгновение картинка застыла, а потом все полетело в тартарары. Воскресенский метнулся ко мне и сбил с ног. Меня отбросило назад и ослепило болью. Кажется, я упал на стол, послышался жуткий треск. Я смеялся, гадая, что трещит – древесина или мои кости? Но времени на размышления Вик мне не оставил – обрушил новый удар, который свалил меня на пол.

Затылок оглушило тупой болью, в ушах зашумело.

Раз, два, три – я сбился со счета. Держа левой рукой меня за рубашку и прижимая коленом к полу, Воскресенский щедро осыпал меня ударами правой. Все звуки сливались в пронзительное жужжание, а за веками мелькали свет и тьма. Я не пытался закрываться, не издавал ни звука, просто наслаждался происходящим, а Вик никак не мог остановиться.

Он бил меня, пока его кулак не потерял силу. Я слышал, как он тяжело дышал, когда кто-то перехватил его руку.

– Сейчас до смерти забьет, держи.

Его сняли с меня и оттащили. Жаль – Воскресенский не видел моей последней усмешки. Я попытался открыть глаза, но ничего не увидел. Очертания комнаты закружились, а потом стало очень горячо, и глаз заволокло чем-то липким. Руки меня не слушались, не получалось даже пошевелиться.

– Вызывай «Скорую», – раздался голос охранника, – он без сознания.

Я поморщился от соленого вкуса крови на языке.

«Идите все к черту! Я в сознании! Мне охерительно хорошо, ублюдки! Вы, мерзкие подонки, трусы. Давай! Налетай! Кто следующий? Идите сюда, я всех вас уничтожу!» И в горле от смеха забулькали горькие остатки слюны. «Пошли вы все к черту…»

Полина

Я ворвалась в зал вслед за охранниками. Руки Вика были все в крови, костяшки пальцев разбиты. Из моей груди вырвался испуганный вопль, но тут же превратился в слабый хрип – я увидела распластанного на полу Загорского. Его лицо было похоже на кровавое месиво: губа разбита, под скулой справа наливался багровый синяк, из рассеченной брови на глаза стекала густая кровь.

Сердце больно дернулось в груди, и голова закружилась. Я почувствовала, что меня сейчас вырвет. Меня слегка пошатнуло, но Вик вовремя подхватил меня под локоть:

– Идем.

– Он жив? – проговорила я.

Впервые я испытала почти животный страх, который парализовал все тело. Мне было жаль чудовище, даже несмотря на то, что он хотел со мной сделать.

– Жив, – буркнул Вик, увлекая меня за собой.

Я поплелась за ним, оглядываясь через плечо на лежащего на полу Загорского и суетящихся вокруг него охранников. Мне было страшно от того, что именно я стала причиной такого безжалостного, слепого, всепоглощающего гнева, который заставил Вика так исступленно бить лучшего друга.

– Все позади, – прошептал Воскресенский, притягивая меня к себе.

Мы ушли, сели в машину, и Артем повез нас домой.

Всю дорогу Вик обнимал меня, а я смотрела на костяшки его пальцев, перепачканные кровью, и меня трясло все сильнее. Дрожь поднималась с коленей и охватывала уже все тело.

Вик уперся подбородком в мой затылок, обнял и медленно вдыхал запах моих волос, а я смотрела в окно и думала только о том, что чудовище никогда мне этого не простит. Меня мутило от собственной беспомощности и бессилия.

– Ступай, прими душ, – сказал Вик, внося меня в дом.

– Нужно сначала обработать твои раны, – попыталась спорить я.

Он поставил меня на пол и с печальным видом поцеловал.

– Черт с ними, с ранами. Мне нужно выпить.

Вик отправился на кухню, достал из шкафа бутылку коньяка и пузатый бокал, а я отправилась наверх, чтобы смыть с себя следы рук Загорского. Стоя под душем, я не могла проронить и слезинки. Чувствовала себя, будто сдутый шарик, из которого выпустили весь воздух. Намыливала тело гелем для душа, смывала и намыливала снова. А перед глазами стояли шрамы на лице чудовища, его злые глаза и сильные руки со сжатыми в кулаки пальцами.

– Давай, обработаю, – сказала я, спустившись вниз после ванной. – Не могу смотреть на эти корки на твоей коже.

Воскресенский сидел, сгорбившись и вытянув ноги. Он задумчиво скользил взглядом по собственным ладоням.

Я достала из аптечки все необходимое, смочила ватный диск в растворе, подошла к Вику, взяла его руку и осторожно коснулась ее ваткой.

– Жжет? – подула на ранку.

– Не знаю, – улыбнулся он.

Я подула еще.

– Что теперь будет, Вик?

Воскресенский долго смотрел на раны, затем взял ватный диск из моей руки и положил его на стол. Его руки скользнули под мой халатик и осторожно коснулись живота.

– Все будет хорошо, – сказал он.

Мы встретились взглядами, и я прочитала в его глазах желание. Мое сердце трепыхнулось в груди и застучало сильнее.

– Иди сюда, – хрипло прошептал Вик и требовательно притянул меня к себе.