Лаура Бо Кармайкл, сидевшая в своем шикарном, обшитом красным деревом офисе в клубе «Секвойя», замерла в нерешительности — ее рука застыла над лежавшим перед ней на столе чеком на сумму двадцать пять тысяч долларов. Он был выписан по счету на специальные цели клуба и предназначался для организации «Энергия и свет для народа». Эти деньги должны были стать вторым взносом от общей суммы в пятьдесят тысяч долларов, выделенной организации Дейви Бердсонга еще в августе, пять месяцев назад. Выплата первой части была проведена сразу же после заключения тайного соглашения между клубом «Секвойя» и «Энергией и светом для народа». И вот пришел срок выплаты второй части. Подпись Родерика Притчетта, управляющего секретаря «Секвойи», уже стояла на чеке. Ниже предусматривалась подпись председателя. Одним росчерком пера — ее подпись была неразборчива — чек мог превратиться в финансовый документ. Но Лауру Бо до сих пор одолевали раздумья. Причиной ее сомнений оставалось решение о соглашении с «Энергией…». Эти сомнения усилились на слушаниях по «Тунипе», где Дейви Бердсонг, как ей показалось, вел себя ужасно. Все в ней бунтовало против его жажды дешевой популярности, циничного заигрывания с низменными инстинктами толпы. Она снова и снова задавала себе вопрос: не ошиблась ли она, отдавая свой решающий голос в поддержку союза? Не унизил ли, не обесчестил ли себя уважаемый клуб «Секвойя», пойдя на этот сговор? Ведь если все выплывет на поверхность, Лауре Бо как председателю придется нести за эту сделку персональную ответственность. А может, ей следовало принять сторону Присциллы Куинн, которая не делала тайны из своего отношения к Бердсонгу, причем в самый решающий момент? Лауре Бо ясно и с чувством какой-то неловкости припомнились слова Присциллы: «…интуиция подсказывает мне, что ему нельзя верить… у меня тоже есть принципы, которых этот отвратительный тип, по-видимому, лишен». И далее: «Думаю, вы все еще пожалеете об этом голосовании. Хочу, чтобы мое мнение было зафиксировано в протоколе». Лаура Бо Кармайкл уже сожалела о том, что голосовала «за». Она положила ручку, неподписанный чек лежал рядом, и нажала кнопку интеркома. Услышав голос управляющего секретаря, она сказала:

— Родерик, зайдите, пожалуйста. — Несколько минут спустя проговорила: — Мне кажется, мы могли бы пересмотреть этот второй платеж. Если первый был ошибкой, стоит ли ее повторять?

Притчетт, как всегда аккуратно одетый и подстриженный, выглядел удивленным. Он снял свои очки без оправы и протер их носовых платком, обеспечив себе тактическую паузу для осмысления услышанного.

— Вы уже все обдумали, мадам председатель, — сказал он, снова надевая очки, — ведь если мы тормознем эти перечисления, то нарушим соглашение, которое подписали и которое выполняется и до сих пор выполнялось противной стороной.

— Но разве оно выполняется? Что мы получили за первые двадцать пять тысяч долларов? Разве что балаган, устроенный Бердсонгом на слушаниях по «Тунипе».

— Я бы сказал, — Притчетт осторожно выбирал слова, — что Бердсонг добился гораздо большего. Его тактика, хоть и грубая, определенно грубее той, к которой мы сами вправе прибегать, в общем-то себя оправдала. До сих пор он обращал внимание средств массовой информации на негативные стороны проекта «Тунипа», в то время как вся аргументация «Голден стейт пауэр» в поддержку проекта не вызвала особого интереса. Он также сумел дезавуировать их основного свидетеля Голдмана, сначала спровоцировав его, а затем тихонько отойдя в сторону, когда Голдмана подвели нервы и он ополчился на всех, включая свою собственную компанию.

— Я чувствую себя виноватой перед ним, — призналась Лаура. — Я знаю Нима Голдмана уже давно, он может заблуждаться, но он честный и искренний человек… Вообще говоря, он не заслуживает того, что с ним произошло.

Притчетт вздохнул было, но сдержался.

— В такого рода стычках участники обычно получают синяки, а их репутация страдает. С точки зрения «Секвойи» самое главное — выиграть. А выигрыш в связи с «Тунипой» нам обеспечен. И я в это верю.

— А я вот никогда не считала, что для достижения цели все средства хороши, — ответила Лаура. — Я слышала этот аргумент много лет назад. И до последнего дня буду сожалеть, что не боролась с ним.

Притчетт с трудом сдержал зевоту. Ему так часто приходилось слышать от председательствующей про «комплекс вины в связи с Хиросимой и Нагасаки», что он к этому уже привык.

— Я употребил не совсем подходящие слова, — сказал Притчетт, изображая на лице глубокое сожаление. — Мне бы следовало сказать, что соглашение с Бердсонгом поможет нам в достижении наших целей, а они, как мы оба знаем, несомненно, весьма достойные.

— Куда же все-таки идут эти деньги?

— Какую-то часть Бердсонг, разумеется, забирает себе. В конце концов, он тратит много собственного времени на все эти слушания, допросы все новых свидетелей, одновременно поддерживая интерес СМИ к самому себе и противникам «Тунипы». А еще не забывайте обо всех тех, кто его поддерживает. На протяжении длительного времени ему удается заполнять зал для слушаний своими людьми, одно это создает впечатление влиятельной независимой оппозиции «Тунипе» со стороны общественности.

— Так вы думаете, это не случайная публика? Выходит, Бердсонг платит людям за их присутствие на заседаниях?

— Не всем. — Притчетт тщательно подбирал слова. Он представлял себе этот механизм, но не хотел выкладывать все, что знал. — Некоторым из этих людей приходится тратиться, например, отпрашиваться с работы и все такое. Это те самые люди, которых Бердсонг привлекал для демонстрации протеста на ежегодном собрании акционеров компании «Голден стейт пауэр энд лайт». Если помните, он тогда при встрече рассказывал нам об этом.

Лаура Бо Кармайкл была потрясена.

— Платить демонстрантам! Платить за срыв ежегодного собрания вкладчиков! И все это нашими деньгами! Мне это не нравится.

— Позволите мне напомнить вам кое-что еще, мадам председатель? — спросил Притчетт. — На союз с Бердсонгом мы шли с открытыми глазами. Когда заседал наш комитет — мистер Ирвин Сондерс, миссис Куинн, вы и я, — мы отдавали себе отчет в том, что методы мистера Бердсонга могут быть, ну как бы выразиться, не совсем этичными по сравнению с нашими. Несколько дней назад я просмотрел свои записи той встречи в августе. Мы все согласились, что могут быть некоторые вещи, о которых нам лучше не догадываться. Кстати сказать, это слова мистера Сондерса.

— Но разве тогда Ирвин мог знать о методах Бердсонга?

— Я думаю, — жестко произнес Притчетт, — как опытный юрист, он имел о них достаточно полное представление.

Предположение Притчетта имело под собой основание. Друзья и враги Ирвина Сондерса знали, что, надевая судейскую мантию, он не очень утруждал себя этическими тонкостями. Возможно, лучше, чем кто-либо, Сондерс мог предвидеть стиль действий Бердсонга.

Впрочем, управляющий секретарь не стал говорить об этом Лауре, а предпочел остановиться на ином аспекте деятельности юриста Сондерса. Дело в том, что Родерик Притчетт готовился в скором времени уйти в отставку. Сондерс же был председателем влиятельного финансового комитета клуба «Секвойя», причем именно от председателя комитета зависел размер пенсии Притчетта. Пенсии в клубе не устанавливались автоматически, точно также они не фиксировались по воле начальства. Критерием служили стаж работы и индивидуальные способности работника. Родерик Притчетт знал, что за многие годы у него набралось определенное число недоброжелателей, и вот сейчас, непосредственно перед выходом на пенсию, ему хотелось заручиться поддержкой Сондерса, отношение которого к проекту «Тунипа» и к самой персоне Дейви Бердсонга было достаточно однозначным.

— Мистер Сондерс восхищен стараниями Бердсонга по сплачиванию оппозиции в связи с «Тунипой», — сказал он, обращаясь к Лауре Бо. — Он звонил мне, чтобы сообщить об этом и напомнить, что Бердсонг обещал продолжить нажим на «Голден стейт пауэр энд лайт» по всему фронту. Еще один согласованный аспект — это отказ от насилия. Именно я настаивал на важности этого обстоятельства. Бердсонг выполнил и это обещание.

— А что слышно от Присциллы Куинн? — поинтересовалась Лаура Бо.

Притчетт улыбнулся:

— Ну, она чрезвычайно обрадуется, если вы отступитесь и откажетесь сделать второй платеж. Представляю себе, как она будет говорить всем, что в итоге оказалась права. А вы — нет.

Это замечание попало в самую точку. Они оба знали об этом. Если решение о подписании чека застопорится на заключительном этапе, вспомнят и о том, что именно голос Лауры Бо Кармайкл при заключении соглашения с Бердсонгом оказался решающим. Ну а если она признает, что двадцать пять тысяч долларов из кассы клуба были потрачены неразумно, то ее роль окажется совсем незавидной. И уж конечно, острая на язык Присцилла Куинн ни за что не угомонится.

Итак, женщина против женщины. Несмотря на жесткий подход к вопросу о недопустимости женского начала влиять на принятие решений, в конце концов именно женская гордость Лауры взяла верх. Взяв ручку, она поставила подпись на чеке на имя Бердсонга и вручила его расплывшемуся в улыбке Родерику Притчетту. Чуть позже в тот же день чек был отправлен адресату.