И все-таки Ним чувствовал себя измотанным. Перспектива новых показаний и дополнительного перекрестного допроса еще более усугубила его безрадостное состояние. Он очень плохо спал ночью; ему снилось, что он оказался в комнате, напоминавшей тюремную камеру, без окон и дверей, в которой четыре стены были увешаны автоматическими выключателями. Ним все порывался их включить, чтобы не прерывалась крайне важная подача тока. Но Дейви Бердсонг, Лаура Бо Кармайкл и Родерик Притчетт, окружив его, в шесть рук успевали все выключатели обесточить. Ним порывался прикрикнуть на них, стараясь уговорить не мешать ему, но его голоса не было слышно. В отчаянии он пытался двигаться быстрее, но ноги онемели, словно приклеились к полу. Тогда, чтобы отстранить их шесть рук своими двумя, он попробовал дотянуться до выключателя ногами. Совсем отчаявшись, Ним понял, что проиграл, уступил остальным, и очень скоро произойдет полное отключение. И тогда, весь в поту, он проснулся и уже не смог больше уснуть.

Когда Ним снова уселся в свидетельское кресло, председательствующий член комиссии напомнил, что вызванный свидетель поклялся говорить правду, и только правду. Когда вступительные формальности были закончены, за дело взялся Оскар О’Брайен:

— Мистер Голдман, сколько у вас есть акций компании «Голден стейт пауэр энд лайт»?

— Сто двадцать.

— И какова их рыночная стоимость?

— На сегодняшнее утро — две тысячи сто шестьдесят долларов.

— Таким образом, любое предположение, что вы лично можете сколотить состояние на «Тунипе», является…

— …смехотворным и в то же время оскорбительным, — прервал его Ним. Он лично попросил О’Брайена запротоколировать ответ в надежде, что пресса сообщит об этом, как уже было сделано в связи с брошенным ему Бердсонгом обвинением в извлечении прибыли. Однако Ним сомневался, что это произойдет.

— Согласен! — Казалось, О’Брайен опешил от решительности Нима.

— А теперь давайте вернемся к заявлению о воздействии проекта в Тунипе на окружающую среду. Миссис Кармайкл в своих показаниях утверждала, что…

Ним намеревался показать ошибочность, откровенную предвзятость и неорганичность показаний своих оппонентов, однако, отвечая на вопросы О’Брайена, на особый эффект своего выступления он не рассчитывал.

О’Брайен закончил менее чем за полчаса. Далее слово взяли адвокат комиссии Холиоук и Родерик Притчетт. Оба были достаточно учтивы и кратки и терзать Нима не стали, предоставив эту возможность Бердсонгу. Своим характерным жестом, запустив руку в густую, местами тронутую сединой бороду, он постоял несколько секунд, разглядывая Нима.

— Вот ваши акции, мистер Голдман. Вы сказали, что они стоили, — Бердсонг посмотрел на клочок бумаги, — две тысячи сто шестьдесят долларов, так?

Ним осторожно согласился:

— Да.

— То, как вы сказали об этой сумме, а мы все слышали это, прозвучало так, будто эти деньги для вас сущая ерунда. Вы, похоже, сказали «всего-то две тысячи». Так вот, я думаю, те, кто, подобно вам, привык мыслить в масштабах миллионов и передвигаться исключительно на вертолетах…

Член комиссии прервал Бердсонга:

— Это вопрос? Если да, пожалуйста, выражайтесь конкретнее.

— Да, сэр! — Бердсонг широко улыбнулся. — Этот Голдман, эта важная персона, просто достал меня, потому что никак не может понять, что эта сумма значит для бедных людей…

Член комиссии резко ударил молоточком.

— Ближе к делу!

Бердсонг снова усмехнулся, он не сомневался, что, как бы тут его ни старались осадить, его все равно не лишат слова. И он повернулся к Ниму:

— О’кей. Вот мой вопрос. Не приходило ли вам в голову, что деньги, подобные «каким-то там тысячам», как вы выразились, означают целое состояние для многих людей, которым придется оплачивать счета за «Тунипу»?

— Во-первых, я не говорил и не имел ввиду «какие-то там тысячи», — возразил Ним. — А во-вторых, да, мне это приходило в голову, но такая сумма и для меня тоже много значит.

— Если она и для вас так много значит, — вцепился в эту фразу Бердсонг, — возможно, вы были бы не прочь ее удвоить.

— Может быть, и был бы не прочь. А что, в конце концов, в этом плохого?

— Вопросы задаю я, — зловеще ухмыльнулся Бердсонг. — Итак, вы признаете, что вы были бы не прочь удвоить свои деньги, и не исключено, что так оно и будет, если проект с Тунипой получит одобрение, верно? — Он взмахнул рукой. — Нет, не утруждайте себя ответом. Мы сделаем из этого собственные выводы.

Вспыхнув было, Ним сел. О’Брайен, внимательно наблюдавший за ним, незаметно передал ему коротенькую записку: «Держи себя в руках. Будь осторожен и сдержан».

— Вы тут упоминали об экономии электроэнергии, — не желал угомониться Бердсонг. — У меня тоже есть несколько вопросов в этой связи.

Во время последнего допроса Голдмана О’Брайеном об экономии электричества было сказано вскользь. Это дало право «ГСП энд Л» вынести данный вопрос на обсуждение.

— Не считаете ли вы, Голдман, что если бы такая богатая компания, как «Голден стейт пауэр энд лайт», вместо стремлений к выкачиванию миллионов долларов из мест, подобных Тунипе, занялась экономией электроэнергии, то мы могли бы сократить ее потребление в нашей стране на целых сорок процентов?

— Нет, я так не считаю, — не раздумывая ответил Ним. — Поскольку сокращение потребления на сорок процентов за счет экономии электроэнергии абсолютно нереально, как нереальны и цифры, которые вы, вероятно, взяли с потолка, как, впрочем, и большинство других своих обвинений. Единственное, что может дать и уже дает экономия электроэнергии, — это помочь частично компенсировать новый рост генерирующих мощностей и обеспечить нам небольшой резерв времени.

— Времени для чего?

— Для того, чтобы дать понять людям, что грядет энергетический кризис, который может изменить их жизнь к худшему, причем настолько, что им это и не снилось.

Бердсонг усмехнулся:

— А может, истина в том, что «Голден стейт пауэр энд лайт» не рвется к сбережению электроэнергии, потому что это мешает получению прибылей?

— Ну это уж просто наглая ложь. Поверить в нее могут лишь такие люди, как вы, с извращенным сознанием. — До Нима вдруг дошло, что Бердсонг все время пытался вывести его из себя, и он все-таки попался на этот крючок. Бердсонг, видимо, этого и добивался. Оскар О’Брайен нахмурился, но Ним старался смотреть в сторону.

— Я предпочитаю никак не отвечать на это грязное обвинение, — проговорил Бердсонг, — и хотел бы задать другой вопрос. Действительно ли ваши люди потому серьезно не работают над проблемой использования солнечной энергии и силы ветра, что это дешевые источники энергии, от которых трудно ожидать огромных прибылей, как от «Тунипы»?

— Ответом будет однозначное «нет», хотя в вашем вопросе содержится лишь полуправда. Дело в том, что энергия солнца недоступна в больших количествах, и эта ситуация не изменится до наступления следующего столетия. Стоимость получения солнечной энергии необычайно высока, она гораздо выше стоимости электричества, которое мы планируем получать с помощью угля в Тунипе; кроме того, солнце как источник энергии по сравнению с обычной электростанцией, может вызвать еще более значительное загрязнение окружающей среды. А что касается энергии ветра, здесь можно говорить лишь об отдельных, далеких от промышленных масштабов примерах ее использования.

Член комиссии подался вперед.

— Я вас правильно понял, мистер Голдман, вы сказали, что солнечные лучи могут вызвать загрязнение?

— Да, господин председатель. Это утверждение часто удивляло тех, кто не рассматривал производство солнечной энергии во всех его аспектах. При нынешних технических возможностях электростанции по переработке солнечной энергии с такой же проектной мощностью, как и для «Тунипы», потребуется сто двадцать квадратных миль земли только для того, чтобы разместить коллекторы. Это приблизительно семьдесят пять тысяч акров, две трети озера Тахо, — сравните это с теми тысячами акров, которые потребуются для планируемой нами угольной электростанции. При этом не забывайте: земля, использованная для улавливания солнечных лучей, будет уже непригодна для любого иного применения. Если это не загрязнение, то что?..

Член комиссии не дал Ниму закончить:

— Интересная мысль, мистер Голдман. Мне кажется, многие из нас даже не задумывались об этом.

Бердсонг, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу в ходе этого диалога, снова перешел в атаку.

— Вот вы говорите нам, Голдман, что приступить к использованию солнечной энергии мы сможем лишь в следующем веке. Почему мы должны вам верить?

— Вас никто к этому не подталкивает. — Ним и не пытался скрыть свою неприязнь к Бердсонгу. — Хотите верьте, хотите нет. Это ваше дело. Таково единодушное мнение экспертов: об использовании солнечной энергии в промышленных масштабах можно будет говорить самое раннее лет через двадцать. Поэтому нам не обойтись без работающей на угле электростанции вроде «Тунипы», и еще во многих других местах, чтобы не допустить надвигающегося кризиса.

Бердсонг ухмыльнулся:

— Опять вы затянули свою старую песню про кризис.

— Когда он нагрянет, — произнес с чувством Ним, — вы вспомните эти слова и вам придется их проглотить.

Член комиссии потянулся было за своим молоточком, чтобы призвать стороны к порядку, но в последний момент отнял руку — наверное, ему самому было любопытно посмотреть, что произойдет дальше.

Лицо Бердсонга покраснело и скривилось в усмешке.

— Я не собираюсь проглатывать какие-либо слова. А вот вам придется! — фыркнул Бердсонг. — Все равно подавитесь словами — вы и ваша банда капиталистов в «Голден стейт пауэр энд лайт». Все слова, слова, слова. Те, что вы уже наговорили на этом слушании, и те, которые вам еще предстоит произнести, потому что мы, ваши противники, затаскаем вас по судам, свяжем по рукам и ногам, как в этой истории с Тунипой, апелляциями и судебными запретами и всякими прочими легальными способами. И если понадобится, мы выдвинем новые иски и будем повторять это хоть двадцать лет. В итоге люди сорвут ваши грабительские планы и победят. — Лидер «Энергии» сделал паузу и, тяжело вздохнув, добавил: — Так вот, мистер Голдман, позвольте мне вас заверить: использование солнечной энергии начнется здесь раньше, чем вы получите ваши новые электростанции в Тунипе или других местах. Вернее всего, вы не получите их сейчас и вообще никогда.

Видимо, завороженный вспыхнувшей словесной дуэлью, председатель потянулся к своему молоточку, но снова опустил руку. В этот момент раздались аплодисменты. И в тот же самый момент взорвался Ним. Он с силой ударил кулаком по ручке свидетельского кресла и вскочил на ноги. Его гневно сверкающие глаза пронзали Бердсонга.

— Если вам действительно удастся сорвать строительство этих электростанций — «Тунипы» и других, то это будет означать только одно: что наша обезумевшая, саморазлагающаяся система дает безграничную власть маньякам-эгоистам, помешанным и откровенным шарлатанам вроде вас.

Неожиданно в зале воцарилась тишина. Ним повысил голос:

— Только избавьте нас, мистер Бердсонг, от болтовни насчет того, что вы представляете народ. Ничего подобного. Это мы представляем народ — простых, порядочных, нормально живущих людей, доверяющих компаниям, подобным нашей, которые освещают и обогревают их дома, дают возможность заводам и фабрикам работать и делают еще миллион других полезных вещей, которых вы и ваши единомышленники из эгоистических соображений готовы их лишить под видом заботы о людях. — Ним повернулся к члену комиссии и административному судье: — В чем сейчас нуждается наш штат и многие другие, так это в «здоровом компромиссе», компромиссе между сторонниками идеи «никакого роста любой ценой» на примере клуба «Секвойя» и Бердсонга и теми, кто ратует за максимальный рост производства, игнорируя его воздействие на окружающую среду. Я и компания, которую я представляю, признаем необходимость компромисса, настаиваем на нем сами и советуем другим действовать подобным образом. Мы сознаем, что нет простых подходов, поэтому стараемся нащупать некий «средний путь»; определенный рост производства электроэнергии необходим, однако, Бога ради, оставьте нам, специалистам, поиск средств для наиболее рационального обеспечения этого роста. — Он снова повернулся к Бердсонгу. — То, чего вы добиваетесь для народа, в итоге обернется для него страданиями. Ему придется испытать лишения от острой нехватки элементарных удобств, массовой безработицы, дефицита больших и малых приспособлений, привязанных к электричеству. Кризис — это не чья-то выдумка, а суровая реальность, которая захватит всю территорию Северной Америки и, вероятно, многие другие районы земного шара. И где же тогда будете вы, Бердсонг? — спросил Ним застывшего в молчании оппонента. — Наверное, затаитесь? Будете скрываться от людей, которые наконец-то разберутся в том, что вы всего лишь дурачивший их шарлатан.

Еще продолжая говорить, Ним почувствовал, что в своих обвинениях он зашел слишком далеко, явно перешагнул традиционные рамки публичных слушаний и проигнорировал ограничения, наложенные на него «ГСП энд Л». Возможно, он дал Бердсонгу основания для возбуждения иска о клевете. Ну и пусть, а вот внутренний голос говорил Ниму, что об этом нельзя было не сказать, что его терпению и благоразумию есть предел. Ведь кто-то должен был сказать правду — откровенно и бесстрашно, независимо от последствий. И Ним продолжал:

— Вы что-то говорили о сорокапроцентной экономии, Бердсонг? Это вовсе не экономия энергии, а ее потеря. И она — синоним совершенно иного образа жизни, проявление чертовского убожества. О’кей, есть люди, которые утверждают, что всем нам не мешало бы понизить уровень жизни, что нам живется слишком уж хорошо, что мы заелись. Что ж, может быть, так оно и есть. Но как бы то ни было, решения о переменах такого рода касаются не энергетических компаний вроде «ГСП энд Л». Уважая волю выбранных органов власти, мы несем ответственность за поддержание угодного народу жизненного уровня. Поэтому мы будем продолжать защищать этот уровень, Бердсонг, до тех пор, пока не поступят новые директивы из официальных источников. А вот желания таких лицемеров, раздувающих щеки от собственной значимости, как вы, для нас не указ.

Когда Ним замолчал, чтобы передохнуть, член комиссии холодно спросил:

— Вы закончили, мистер Голдман?

Ним повернулся и посмотрел на скамью:

— Нет, господин председатель. Пока я здесь, мне хотелось бы сказать еще пару слов.

— Мистер председатель, если бы я мог предложить сделать перерыв… — Оскару О’Брайену явно хотелось привлечь к себе внимание присутствующих.

Ним твердо сказал:

— Я намерен закончить, Оскар. — Он увидел, что кто-то за столом для прессы сосредоточенно писал, а официальный стенографист на слушаниях, опустив голову, напряженно работал.

— Перерыва сейчас не будет, — объявил председатель, и О’Брайен, удрученный, сел.

Бердсонг все еще молча стоял, но удивление на его лице сменил какой-то намек на улыбку. Возможно, он смекнул, что резкое выступление Нима пошло «ГСП энд Л» во вред, а «Энергии и свету» на пользу. Хорошо это или нет, подумал Ним, но, зайдя так далеко, он проклял бы себя, если бы проявил нерешительность. Он обратился к члену комиссии и к административному судье:

— Все эти мероприятия, господин председатель — я имею в виду данное слушание и ему подобные, — являются бесполезной тратой времени и дорогостоящими спектаклями. Они бесполезны потому, что запланированное к исполнению за несколько недель растягивается на несколько лет, а то и больше, причем нередко с нулевым эффектом. В итоге это сплошная трата времени, поскольку те из нас, кто является реальным производителем, а не погрязшим в бумагах бюрократом, могли бы потратить время, которое мы бездарно просиживаем здесь, с большей пользой на благо компаний, в которых мы работаем, и общества в целом. Эта говорильня влетает в копеечку налогоплательщикам и потребителям электроэнергии, от имени которых пытается выступать Бердсонг. А ведь на поддержание этой безумной контрпродуктивной псевдосистемы в стиле комической оперы тратятся миллионы. По сути дела, это настоящие спектакли, в которых мы разыгрываем якобы нечто осмысленное, в то время как все мы по эту сторону ограды прекрасно знаем, что это не так.

Лицо члена комиссии побагровело. На этот раз он решительно ударил молотком по столу.

— Это все, что я позволю вам сказать по данной теме, и еще делаю вам предупреждение, мистер Голдман. Я намерен внимательно прочитать стенограмму, а соответствующие меры принять позднее. — Затем столь же сдержанно обратился к Бердсонгу: — Вы обо всем спросили этого свидетеля?

— Да, сэр. — Бердсонг широко ухмыльнулся. — Если спросите меня, то я скажу, что он только что обгадил собственное гнездо.

— Я вас об этом не спрашиваю, — отреагировал председатель, ударив молоточком.

Оскар О’Брайен снова вскочил со стула. Председатель нетерпеливо махнул рукой, дав понять, чтобы тот сел, и произнес:

— Объявляется перерыв.

Возбужденные участники слушаний медленно покидали зал. Нима среди них не было. Он окинул взглядом О’Брайена, который укладывал бумаги в дипломат. Тот покачал головой, в этом жесте Ним уловил то ли недоверие, то ли печаль. А уже минуту спустя он в одиночестве проследовал к выходу. Дейви Бердсонг присоединился к группе своих сторонников, которые шумно его поздравляли. Смеясь, они вышли на улицу. Лаура Бо Кармайкл, Родерик Притчетт и еще несколько членов клуба «Секвойя» с любопытством оглядели Нима, но, ничего не сказав, потянулись к выходу. Места для прессы быстро опустели, осталась лишь Нэнси Молино. Она просматривала свои записи и делала новые заметки. Когда Ним проходил мимо, она подняла голову и негромко проговорила:

— Ну что, малыш! Похоже, тебя так и тянет на Голгофу.

— Если бы это произошло, — ответил он ей, — ты бы наверняка воспользовалась этим на сто процентов.

Она покачала головой и лениво улыбнулась:

— А мне это не больно надо. Ты ведь пустил в расход собственного осла. Мужчина, о мужчина! Остается ждать выхода завтрашних газет.

Никак не среагировав на прозвучавшее замечание, он прошел мимо, а она снова уткнулась в свои записи. Ним не сомневался, что эта стерва пустит в ход свое ядовитое перо, чтобы измазать его дерьмом да еще насладиться собственной писаниной. Уж она-то будет все смаковать с еще большим удовольствием, чем в репортаже о вертолете в Дэвил-Гейте. Покидая зал, Ним ощутил себя странно одиноким. Поэтому был немало удивлен, когда уже на улице к нему подошли специально ожидавшие его телерепортеры с мини-камерами. Он даже не задумывался о том, как быстро средства массовой информации, если их оперативно поставить в известность, слетаются туда, где запахло жареным.

— Мистер Голдман, — обратился к Ниму один из телерепортеров, — мы слышали о некоторых вещах, которые вы там сказали. Может, повторите их, чтобы включить этот сюжет в новостной блок сегодня вечером?

Ним колебался всего секунду. Вообще-то не следовало этого делать, но он решил: раз крупных неприятностей уже не избежать, что бы он ни сделал или ни сказал, возникшую ситуацию усугубить уже не в его силах. Так что почему бы и нет?

— О’кей, — ответил Ним. — Вот как обстоят дела. — И он стал говорить горячо и страстно, как и чуть раньше в зале. Камеры застрекотали в ответ.