12

Насколько же дневной свет все меняет! Ночью, вернувшись в комнату, Ноэми натянула покрывало до подбородка, борясь со страхом. А теперь, глядя на небо через окно, она считала произошедшее разве что неловким.

Ее комната при открытых портьерах казалась не особо ухоженной и унылой, но вряд ли в ней прятались призраки.

Привидения, проклятия, пфф!..

Ноэми надела блузку с длинными рукавами бледно-кремового цвета и темно-синюю юбку со встречной складкой, а туфли выбрала без каблуков. Вниз она направилась раньше назначенного времени. Побродила по библиотеке, остановилась перед полками с томами по ботанике. Наверное, Фрэнсис получил свои знания о грибах, перелистывая вот эти изъеденные молью и плесенью страницы.

Вскоре появился Фрэнсис.

Этим утром он был молчалив, и Ноэми не стала его теребить. Она вертела в руках сигарету, но пока не зажигала. Ей не нравилось курить на пустой желудок.

Фрэнсис довез ее до церкви, и Ноэми решила, что, наверное, именно здесь они каждую неделю оставляли и Каталину, когда ее кузина еще ходила в город.

– Я заберу тебя в полдень, – сказал он. – Времени хватит?

– Да, спасибо, – ответила Ноэми.

Он кивнул ей и уехал.

Девушка сразу направилась к домику знахарки. Женщины, стиравшей белье в прошлый раз, не было видно, бельевую веревку покачивал ветерок. Городок еще спал. Однако Марта Дюваль уже бодрствовала: она выставляла тортильи подсохнуть на солнце, несомненно, для приготовления чилакилес.

– Доброе утро, – поздоровалась Ноэми.

– Привет. – Пожилая женщина улыбнулась. – Ты вернулась вовремя.

– Лекарство готово?

– Да. Заходи.

Ноэми зашла в кухню и села за стол. Попугая не было видно, фигурки святых никуда не делись.

Марта Дюваль вытерла руки о фартук, открыла шкафчик, вытащила маленькую бутылочку и поставила перед Ноэми:

– Одной столовой ложки перед сном для нее достаточно. В этот раз я сделал настойку посильнее, но и от двух ложек вреда не будет.

Ноэми подняла бутылочку и посмотрела на свет:

– И это поможет Каталине заснуть?

– Поможет, да. Но не решит все ее проблемы.

– Потому что дом проклят.

– Семья, дом… – Марта пожала плечами. – Разницы нет, разве не так? Проклятие, оно и есть проклятие.

Ноэми провела ногтем по стеклу.

– Вы знаете, почему Рут Дойл убила свою семью?

– Тут много ходило слухов… У вас есть еще сигареты?

– Они быстро закончатся, если я не буду их беречь.

– Бьюсь об заклад, вы собирались купить еще.

– Не думаю, что такие здесь можно купить, – ответила Ноэми. – У вашего святого вкус к дороговизне. А где, кстати, попугай?

Ноэми вытащила пачку «Голуаза» и передала Марте, та положила ее рядом с фигуркой святого:

– Все еще в клетке под одеялом. Спит. Я расскажу вам о Бенито. Хотите кофе? Без кофе неправильно рассказывать истории.

– Конечно, – кивнула Ноэми. Она не была голодна, но, возможно, кофе разбудит ее аппетит. Вот ведь дела…

Ее брат обычно шутил, что она завтракает так, словно еда вот-вот выйдет из моды и надо наесться впрок, но последние два дня Ноэми едва прикасалась к завтраку. Не то чтобы она и вечером много ела… И она не особо хорошо себя чувствовала. Так бывает, когда простудишься и вот-вот заболеешь. Но и простуженной она не была. Марта Дюваль поставила кипятить воду, поискала в ящиках и нашла жестяную банку. Когда вода закипела, она разлила ее в две оловянные кружки, добавила кофе и поставила кружки на стол. В доме сильно пахло розмарином, и его запах приятно смешивался с ароматом кофе.

– Я сама пью так, но, может, хотите сахар?

– Нет, спасибо, и так нормально, – ответила Ноэми.

Марта села и взяла чашку.

– Вам короткую версию или длинную? Длинная – значит погрузиться немного в прошлое. Если хотите узнать о Бенито, вам нужно узнать и об Аурелио. Вот так, если нужна вся история.

– Ну, у меня кончаются сигареты, – улыбнулась Ноэми, и Марта подмигнула ей:

– Ладно, слушай. Когда здешняя шахта снова открылась, это было настоящим событием. Мистер Дойл привез работников из Англии, но их было недостаточно. Одни – в шахте, другие занимались постройкой дома, всего человек шестьдесят.

– А кто до этого управлял шахтой?

– Испанцы. Но это было очень давно. Так что люди радовались, что шахта снова открылась. Это означало, что у местных появится работа. Некоторые даже приезжали из других районов, надеясь получить ее. Знаете ведь, как бывает. Где шахта, там деньги, и город развивается. Но люди сразу стали жаловаться. Работа была тяжелой, а мистер Дойл был суров.

– Он плохо обращался с работниками?

– Рассказывали, как с животными. Немного лучше было тем, кто строил дом. По крайней мере, они не сидели в дыре под землей. Мексиканцев он вообще не щадил. И мистер Дойл, и его брат гавкали как псы.

Фрэнсис показывал Лиланда, брата Говарда, на фотографиях, но Ноэми не могла вспомнить, как он выглядит. В любом случае у всех членов семьи были схожие черты лица. «Внешность Дойлов» – она так это называла. Как переходящая от поколения к поколению челюсть Габсбургов, но Дойлов, в отличие от Габсбургов, нельзя было назвать несимпатичными.

– Говард Дойл хотел, чтобы дом построили как можно быстрее, и ему нужен был огромный сад в английском стиле, с розами. Он даже привез из Европы коробки, наполненные землей, чтобы цветы лучше укоренились. Вот так все и было, когда пришла болезнь. Сначала она настигла тех, кто занимался домом, а потом и шахтеров. Вскоре все лежали в лихорадке. У Дойла был врач, которого он привез с собой, как землю, но этот расчудесный доктор не особо помог. Почти все умерли. Больше всего шахтеров. Люди, работавшие в доме, тоже умерли, даже жена Говарда Дойла умерла, но по большей части умирали шахтеры.

– И тогда появилось английское кладбище, – сказала Ноэми.

– Да, именно, – кивнула Марта. – Потом болезнь ушла. Наняли новых рабочих. В основном брали людей из Идальго, да, но сюда стали приезжать и работавшие на других шахтах англичане, да и просто надеющиеся разбогатеть. Говорят, в Сакатекас много серебра? Ну, у нас было не хуже.

Дом к тому времени уже построили, наняли прислугу. Все шло не так уж и плохо. Дойл был суров, но платил вовремя, и шахтеры получали свою часть от добычи, как тут всегда было принято. Но мистер Дойл снова женился, и все пошло наперекосяк.

Ноэми вспомнила свадебный портрет второй жены Говарда: 1895 год. Алиса, похожая на Агнес. Алиса, младшая сестра. Теперь, когда Ноэми задумалась об этом, ей показалось странным, что Агнес обессмертили в мраморной статуе, а Алису – нет. Говард сказал, что едва знал первую жену. Хорошо, но вторая жена прожила с ним столько лет, родила ему детей… Что же, Говарду Дойлу она нравилась еще меньше первой жены? Или статуя ничего не значит, просто мемориал, созданный по капризу хозяина? Девушка постаралась вспомнить, была ли рядом со статуей табличка об Агнес. Кажется, нет, но могла и быть, она не особо присматривалась.

– Потом нахлынула новая волна болезни. В этот раз она была еще хуже. Люди мерли как мухи…

– Их хоронили в общей могиле? – спросила Ноэми, вспоминая слова доктора Камарильо.

Пожилая женщина нахмурилась:

– В общей могиле? Нет. Семьи местных забрали своих покойников на кладбище в городе. Но в шахте работало много людей, у которых не было родственников. Если у человека не было семьи, его хоронили на английском кладбище. Мексиканцам не ставили надгробия, даже простые кресты не ставили, вот почему люди стали говорить о массовых захоронениях. Но просто дыра в земле без венка и церковного обряда – тоже, считай, массовое захоронение.

Это была депрессивная мысль. Безымянные рабочие, похороненные в спешке… никто никогда не узнает, где и как оборвалась их жизнь. Ноэми опустила кружку и потерла запястье.

– В любом случае это была лишь одна из проблем. Хуже, что Дойл решил прервать традицию отдавать рабочим немного серебра вместе с зарплатой. Там работал один мужчина, звали его Аурелио. Он был из тех, кому не нравилось изменение, но, в отличие от других, жалующихся за спиной, он жаловался открыто.

– И что он говорил?

– Очевидное. Что рабочий лагерь дерьмовый. Что доктор, привезенный англичанином, никого не лечит и нужен нормальный врач. Что вдовам и сиротам ничего не остается, а Дойл набивает карманы богатством. Аурелио подговорил рабочих устроить забастовку.

– Они устроили?

– Да, устроили, – кивнула Марта. – Дойл считал, что сможет легко запугать рабочих, заставить их вернуться в шахту. Брат Дойла и его доверенные люди отправились к лагерю с ружьями и угрозами, но Аурелио и остальные дали им отпор. Они кидали камни. Брат Дойла только чудом спасся. Но вскоре после этого Аурелио нашли мертвым. Говорили, что он умер естественной смертью, но никто в это особо не верил. Однажды утром просто так умирает самый главный у шахтеров? Это казалось странным.

– Но ведь была эпидемия…

– Конечно да. Но люди, видевшие тело, говорили, что лицо Аурелио выглядело ужасно. Ты слышала о людях, умерших от страха? Так вот, говорили, что он умер от страха. Что глаза у него вываливались из орбит, а рот был открыт и что он походил на человека, увидевшего самого дьявола. Это всех напугало, и бастовать перестали.

Фрэнсис говорил о забастовках, но Ноэми не подумала расспросить поподробнее. Наверное, это можно исправить, но пока что она слушала Марту.

– Вы говорили, что Аурелио как-то связан с Бенито. Кто это?

– Терпение, девочка, из-за тебя я могу сбиться с мысли. В моем возрасте нелегко помнить, что, когда и как было. – Марта сделала несколько глотков кофе и снова заговорила: – Так на чем я остановилась? А, да. Шахта продолжила работать. Дойл снова женился, и жена родила ему девочку, Рут, а много лет спустя мальчика. У мистера Лиланда, брата Дойла, тоже были дети. Мальчик и девочка. Парень был помолвлен с мисс Рут.

– Ох уж эти поцелуи близких родственников, – сказала Ноэми, подумав о том, что челюсть Габсбургов тоже наследовалась неслучайно и для них все печально закончилось.

– Там было не так уж много поцелуев, думаю. В том-то и проблема. Вот здесь на сцене и появляется Бенито. Он был племянником Аурелио и устроился работать в дом. После забастовки прошло много лет, поэтому, наверное, Дойлу было все равно, что он родственник смутьяна. А может, просто не знал. В общем, Бенито работал в доме, ухаживал за растениями. К тому времени Дойлы вместо сада построили оранжерею.

У Бенито было много общего с погибшим дядей. Он был красивым и умным, но его беда в том, что он не умел держаться подальше от неприятностей. Его дядя устроил забастовку, а он поступил еще хуже – влюбился в мисс Рут, а та влюбилась в него.

– Думаю, ее отец был не в восторге, – вздохнула Ноэми.

Скорее всего, он говорил с дочерью о евгенике. О высших и низших расах. Ноэми представила, как мистер Дойл сидит у камина в своей комнате и отчитывает девушку, а та опустила глаза и смотрит в пол. У бедного Бенито не было и шанса. Однако странно, что Дойл настаивал на близкородственных браках, если уж он действительно интересовался евгеникой. Может, его вдохновлял Дарвин, который тоже женился на родственнице?

– Говорят, когда он узнал, то чуть не убил ее, – пробормотала Марта.

Теперь Ноэми представила, как Говард Дойл обхватывает тоненькую шейку. Сильные пальцы вонзаются в кожу, давят… бедная девушка не может протестовать, потому что ей не хватает воздуха. «Папа, не надо». Образ был таким ярким, что она на мгновение закрыла глаза, хватаясь рукой за стол.

– С тобой все в порядке? – спросила Марта.

– Да, – ответила Ноэми, открывая глаза и кивая. – Все в порядке. Просто немного устала.

Она глотнула кофе. Все еще теплый напиток был приятен, хотя и горьковат. Ноэми опустила чашку.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила она.

– Почти все уже рассказано. Рут наказали, Бенито исчез.

– Его убили?

Пожилая женщина наклонилась вперед, ее затуманенные глаза уставились на Ноэми.

– Еще хуже: исчез, внезапно. Говорили, он сбежал, потому что боялся того, что с ним может сделать Дойл. Но другие говорили, что Дойл просто заставил его исчезнуть.

Тем летом Рут должна была выйти замуж за Майкла, своего кузена, и исчезновение Бенито ничего не изменило. Никто его и не хватился по большому счету. Это происходило во время революции, на шахте работало мало народу, но все же шахта не закрывалась. Кто-то должен был следить за машинами, откачивать воду, чтобы штольни не затопило. Здесь у нас много дождей.

А в доме кому-то надо было менять белье, вытирать пыль с мебели, так что жизнь шла своим чередом. Говард Дойл заказал на свадьбу всякие безделушки, уж для негото исчезновение Бенито не имело значения. Но, очевидно, имело для Рут.

Никто точно не уверен, что произошло, но, говорят, она подсыпала снотворное в их еду. Не знаю, откуда она его достала. Девушка была умна, многое знала о растениях и медицине, так что, возможно, Рут сама и приготовила снотворное. Или, может, Бенито где-то раньше раздобыл… А может, сначала она собиралась усыпить семью и сбежать, но потом передумала, чего уж теперь гадать. В общем, когда Бенито исчез, она выстрелила в отца, пока он спал, – хотела отомстить за то, что он сделал с ее любовью.

– Но она убила мать и других, – заметила Ноэми. – Они-то при чем?

– Не знаю. Может, она и их винила. Может, сошла с ума. Они все там прокляты, говорю тебе, и дом ихний населен призраками. Ты либо глупа, либо слишком храбрая, если живешь в доме с привидениями.

«Мне не жаль», – вот что Рут сказала во сне. Она не испытывала угрызений совести, пока бродила по дому и стреляла в своих родственников? Но то, что приснилось Ноэми, не означало, что так и было на самом деле. Ноэми нахмурилась, глядя на кружку с кофе. Сделала несколько глотков – этот кофе, казалось, не убывал.

– Суть в том, что мало что можно поделать с домами, населенными призраками, – сказала Марта. – Ты что-нибудь слышала о mal de aire?

– Злой воздух? Да, слышала, – кивнула Ноэми. – Это места, где чувствуешь себя плохо.

– Верно. Проклятые места. Места, где сам воздух тяжелый, потому что пропитан злом. Иногда это связано со смертью, может, с чем-то другим, не знаю… Дом-на-Горе весь пропитан этим воздухом, – закончила Марта Дюваль.

Словно кормишь животное мареной: кости окрашиваются красным, и все внутри становится багровым, – подумала девушка.

Пожилая женщина поднялась и начала открывать кухонные ящики. Извлекла из недр браслет из бусинок и протянула Ноэми. Бусинки были голубые и белые, и одна большая – черная.

– Это против сглаза.

– Да, я знаю, – сказала Ноэми, она и раньше видела такие браслеты, но считала их безделушками.

– Эта вещица тебе поможет. И я попрошу святых присматривать за тобой.

Не желая обижать Марту, она надела браслет на запястье. Потом открыла сумочку и положила туда бутылочку со снадобьем.

– Спасибо вам за все, – сказала она, прощаясь.

По пути к центру города Ноэми думала о том, что узнала о Дойлах. Но как это связано с Каталиной? Она пришла к выводу, что призраки, о которых говорила кузина, скорее всего, результат лихорадки. А то, что видела она сама… ну подсознание может выкинуть и не такие шутки. Страх предыдущей ночи прошел, осталось только неприятное послевкусие.

Ноэми подняла рукав кардигана и снова потерла запястье. Иногда оно ужасно зудело. Она увидела, что на коже появилась тонкая красная полоса, словно она обожглась. Девушка нахмурилась.

Клиника доктора Камарильо располагалась неподалеку, и Ноэми решила зайти. Ей повезло, у него не было пациентов. Доктор сидел и ел пирог. На нем был однобортный твидовый пиджак. Увидев Ноэми, он быстро положил пирог на тарелку и вытер рот платком.

– Приехали развеяться? – спросил он.

– Вроде того, – улыбнулась Ноэми. – Я прервала ваш завтрак?

– Ничего страшного, учитывая, что он не особо вкусный. Сам приготовил, и получилось ужасно. Как ваша кузина? Для нее ищут специалиста?

– Боюсь, ее муж не считает, что ей нужен специалист, Артура Камминза им достаточно.

– Думаете, поможет, если я поговорю с ним?

Ноэми покачала головой:

– Честно говоря, станет только хуже.

– Жаль. Ну а вы как?

– Не знаю. У меня тут сыпь. – Ноэми показала запястье.

Доктор Камарильо внимательно осмотрел кожу.

– Странно, – сказал он. – Такое впечатление, что вы вступили в контакт с Mala mujer, но Mala mujer здесь не растет. Вы страдаете аллергией?

– Нет. Мама говорит, что я до неприличия здоровая. В ее детстве считалось модным страдать от аппендицита, и, как она рассказывала, девушки садились на диету из глистов.

– Наверное, она шутила, – засмеялся доктор Камарильо.

– Надеюсь. Значит, у меня аллергия на что-то? На какое-то растение?

– Может быть. Давайте я вам наложу успокаивающую мазь.

Ноэми помыла руки в маленькой раковине в углу, доктор нанес цинковую мазь и перебинтовал запястье. Баночку с мазью он дал ей с собой.

– Чтобы воспаление ушло полностью, нужно несколько дней. Меняйте каждое утро повязку, – сказал он, провожая ее к выходу. – Через неделю все должно быть хорошо. Приезжайте, если не станет лучше.

– Спасибо, – кивнула девушка. – Но у меня есть еще один вопрос… Вы не знаете, отчего человек может снова начать ходить во сне?

– Снова?

– Видите ли… Я ходила во сне в детстве, но это было сто лет назад. А прошлой ночью я снова ходила…

– Да, такое скорее свойственно детям, – удивился доктор. – Вы принимали какие-нибудь новые лекарства?

– Нет. Говорю же, я скандально здорова.

– Может, дело в нервах? – По губам доктора скользнула легкая улыбка.

– Мне снился очень странный сон, – сказала Ноэми и нахмурилась. – В детстве было не так.

– Вижу, я снова не смог помочь вам… – растерялся доктор.

– Не говорите так, – махнула она рукой.

– Знаете, если такое повторится, приходите ко мне обязательно. И следите за запястьем.

– Конечно.

После больницы Ноэми зашла в маленький магазинчик на городской площади. Купила пачку сигарет и игральные карты. Они могут пригодиться. Ей нравилось играть на деньги с друзьями, но теперь она жалела о том, что не умеет гадать на картах. Хозяин магазинчика отсчитал ей сдачу. Он был очень стар, и по стеклу его очков пробегала трещина. У входа в магазин сидела такая же старая собака и пила из грязной миски. Ноэми почесала ее за ушами.

Рядом была почта, и девушка отправила отцу короткое письмо. Написала, что выслушала мнение другого врача и тот сказал, что Каталине нужна помощь психиатра. Она не стала писать, что Вирджиль весьма неохотно позволяет общение с Каталиной, – ей не хотелось волновать отца. Умолчала также о своих кошмарах и блуждании во сне. Кошмары, как и непонятная сыпь на запястье, были неприятными отметинами ее путешествия, но все это можно пережить. У нее оставалось время, и она стала прогуливаться по площади. Тут не было ни кафе, ни сувенирных лавок, ни площадки, на которой по вечерам могли бы играть музыканты. Несколько витрин забиты досками, на фасадах от руки написанные плакатики: «Продается». Церковь впечатляла, но все остальное выглядело довольно-таки печально. Увядающий мир. Во времена Рут все было точно так же? Ей вообще позволялось ездить в город? Или же Рут держали взаперти в Доме-на-Горе?

Фрэнсис приехал пару минут спустя. Ноэми сидела на кованой железной скамейке и собиралась закурить.

– Ты пунктуален, – заметила Ноэми; еще утром они окончательно перешли на «ты».

– Моя мать не признает опозданий, – сказал парень, снимая фетровую шляпу с лентой.

– Ты сказал ей, куда мы поехали?

– Я не возвращался домой. Если бы вернулся, моя мать и Вирджиль начали бы задавать вопросы, почему я оставил тебя здесь одну.

– Ты катался по округе?

– Немного. Потом припарковался вон там, под деревом, и прикорнул. Что с тобой? – спросил он, показывая на забинтованное запястье.

– Сыпь, – коротко ответила Ноэми.

Она протянула руку, чтобы он помог ей встать. Голова Ноэми едва доходила до плеча Фрэнсиса. Обычно при такой разнице в росте она вставала на цыпочки. Ее кузина поддразнивала ее, называя балериной. Не Каталина – та была слишком добра, чтобы дразнить кого-либо, а кузина Марилулу. Ноэми по привычке встала на цыпочки, и это так удивило Фрэнсиса, что он выронил шляпу, которую держал в руке. Порыв ветра тут же унес ее.

– О нет! – закричала Ноэми.

Они вдвоем побежали за шляпой. В узкой юбке это было настоящим подвигом. Собачка, которую погладила Ноэми у магазина, заливисто гавкала на них – не каждый день увидишь такое зрелище. Наконец шляпу поймали, точнее, поймала ее девушка.

– Ну, теперь, полагаю, я выполнила месячную норму физических упражнений, – засмеялась она.

Фрэнсис казался беззаботным, полуденное солнце и быстрый бег окрасили его щеки румянцем. Вирджиль был красив, но Фрэнсис – нет. Его нижняя губа была почти незаметна, брови слишком изгибались, веки казались тяжелыми. И все же он нравился Ноэми.

Пусть парень был странным, но он точно не лишен обаяния.

Девушка отдала шляпу, и Фрэнсис повертел ее в руках.

– Что? – смущенно спросил он, потому что Ноэми все еще глядела на него.

– Не поблагодарите за спасения шляпы, сэр?

– Спасибо.

– Глупый мальчик, – сказала она и поцеловала его в щеку.

Она боялась, что он снова уронит шляпу и придется гоняться за ней, но Фрэнсис покраснел и улыбнулся.

– Ну, все сделала, ради чего приехала в город? – спросил он, когда они сели в машину.

– Да. Врач, почта, магазин. И я поговорила кое с кем о Доме-на-Горе, о том, что там произошло. Ну, про Рут… – сказала она.

Мыслями она все время возвращалась к Рут. Ее это не должно было волновать – убийство произошло десятилетия назад, но, однако, волновало. Навязчивая мысль, и Ноэми хотелось обсудить ее. С кем, если не с Фрэнсисом?

– И что ты узнала?

– Она хотела сбежать со своим любимым. Но вместо этого застрелила всю семью. Не понимаю, зачем она так поступила. Ведь она же могла просто уйти.

– Дом-на-Горе просто так не покинешь.

– Почему? Ведь она была взрослой женщиной.

– А ты? Ты можешь делать что захочешь? Зная, что это расстроит твою семью?

– Ну… наверное, могу, – сказала Ноэми и сразу вспомнила страх отца перед публичными скандалами. Стала бы она рисковать открыто? К счастью, жизнь пока еще не ставила ее перед выбором.

– Мама покинула Дом-на-Горе, вышла замуж. Но потом вернулась. Сбежать отсюда нельзя. Рут знала об этом. Вот почему она так поступила.

– Ты говоришь это чуть ли не с гордостью! – воскликнула Ноэми.

Фрэнсис с серьезным видом посмотрел на девушку:

– Нет, не с гордостью. И правда в том, что Рут стоило сжечь Дом-на-Горе дотла.

Ноэми решила, что ослышалась. Дальше они ехали в молчании, и тишина, повисшая в машине, лучше всего подтвердила слова парня. Ноэми держала в руке незажженную сигарету, смотрела на деревья, на свет, струящийся между ветвей, и думала, думала…