10

По утрам Флоренс или кто-то из служанок поднимался, чтобы принести Ноэми поднос с завтраком. Девушка пыталась заговорить со служанками, но они отвечали кратко: «да» и «нет». Всегда, когда Ноэми встречалась с прислугой Дома-на-Горе – Лиззи, Чарльзом или Мэри, – они опускали взгляд, будто притворялись, что Ноэми не существует.

Тихий дом с задернутыми занавесками был похож на платье с каймой из свинца. Все ощущалось тяжелым, даже воздух – в коридорах висел затхлый запах. Ноэми казалось, что она находится в церкви, где нужно говорить тихо и преклонять колена. Тут все ходили на цыпочках, словно монахи, принявшие обет молчания.

Однако этим утром привычный ритуал был нарушен. В ее дверь тихо постучали три раза. Никто не вошел, и, когда стук повторился, Ноэми открыла дверь. К своему удивлению, она увидела Фрэнсиса с подносом.

– Доброе утро, – поздоровался он.

– Привет, – улыбнулась девушка. – Что, сегодня слуг не хватает?

– Я сам предложил маме помочь с подносом. Она занята дядей Говардом. Вчера ночью у него болела нога, а когда у него что-то болит, он обычно в плохом настроении. Куда поставить?

– Вон туда. – Ноэми показала на стол.

Фрэнсис осторожно опустил поднос. Потом засунул руки в карманы и смущенно кашлянул.

– Я тут думал, может, вы захотите сегодня посмотреть на споровые отпечатки? То есть… если вам больше нечем заняться, – добавил он.

Это была отличная возможность попросить подвезти ее в город. Они немного поговорят, и он точно сделает так, как она просит.

– Подождите, я поговорю со своим секретарем. У меня очень насыщенное расписание, – игриво ответила девушка.

Фрэнсис улыбнулся:

– Встретимся в библиотеке? Скажем, через час?

– Отлично.

Ноэми оживилась – поход в библиотеку станет чем-то вроде выхода в свет. Она сменила платье в горошек на другое, с квадратным воротником. У нее не было подходящего болеро, и стоило бы надеть белые перчатки, но, учитывая, куда она собиралась, маленькую ошибку вряд ли заметят и опишут в светской хронике.

Расчесывая волосы, Ноэми гадала, чем сейчас занимаются ее родственники и друзья. Несомненно, ее брат все еще по-детски капризничает со своей сломанной ногой. Роберта, скорее всего, пытается анализировать с психологической точки зрения круг своих приятелей – о, это ее любимое занятие, а Хьюго Дуартэ… ну он уж точно нашел себе другую подружку для концертов и вечеринок. На секунду эта мысль задела ее. По правде сказать, Хьюго был хорошим танцором и отличным компаньоном на светских мероприятиях.

Спускаясь по лестнице, Ноэми позабавилась, представив вечеринку в Доме-на-Горе. Без музыки, конечно. Танцевать придется в тишине, и все будут одеты в серое и черное, словно на похоронах.

Коридор, ведущий в библиотеку, был украшен большим количеством фотографий, а не картин, как на втором этаже. Однако рассмотреть их было трудно, потому что коридор тонул в полумраке. Пришлось бы взять фонарик или свечу, чтобы увидеть хоть что-то.

У нее появилась идея. Она зашла в библиотеку и раздвинула портьеры. Свет, заструившийся через открытую дверь, осветил участок стены, и теперь фотографии можно было разглядеть.

Лица казались странно знакомыми, вероятно, потому, что все Дойлы были похожи. Она узнала Алису, стоящую почти в той же позе, что и на портрете. Узнала Говарда Дойла, молодого, еще без морщин.

На одной из фотографий была женщина с высокой прической. Она смотрела на Ноэми огромными глазами. Они были примерно одного возраста. Из-за поджатых губ лицо женщины казалось грустным. Ноэми приблизилась к фотографии, прищурилась…

– Надеюсь, я не заставил вас ждать, – сказал Фрэнсис, приближаясь к ней. Под мышками он держал деревянную коробку и книгу.

– Совсем нет, – сказала Ноэми. – Вы знаете, кто это?

Фрэнсис взглянул на фотографию.

– Это моя кузина Рут, – ответил он после небольшой заминки.

– Я слышала о ней.

Ноэми никогда раньше не видела лицо убийцы. У нее не было привычки просматривать криминальную хронику. Она вспомнила слова Вирджиля о том, что пороки отпечатываются на лицах. Но юная женщина на фотографии действительно казалась грустной, может, недовольной, но не убийцей.

– Что вы слышали? – спросил Фрэнсис.

– Она убила нескольких человек, а потом саму себя.

Фрэнсис поставил коробку на пол, его взгляд стал отстраненным.

– Ее кузен Майкл. – Он показал на фотографию молодого человека, стоявшего навытяжку. На голове осторожный пробор, на груди цепочка от часов, в левой руке перчатки, глаза кажутся почти бесцветными. – А это Алиса, ее мать.

Затем он перешел к фотографии женщины со светлыми волосами, убранными в высокую прическу, и мужчины в темном пиджаке.

– Дороти и Лиланд. Ее тетя и дядя, мои дедушка и бабушка.

Фрэнсис замолк. Сказать было нечего. Литания по погибшим уже прочитана. Майкл, Алиса, Дороти, Лиланд и сама Рут покоятся на кладбище за домом, их гробы собирают паутину и пыль. Мысль о вечеринке без музыки и траурных одежд теперь показалась уместной.

– Почему она так поступила? – спросила Ноэми.

– Я еще не родился, когда это случилось, – быстро ответил Фрэнсис, отворачиваясь.

– Но вам же должны были что-то сказать, должна же быть…

– Говорю же, я еще не родился тогда. Кто знает? Это место может свести с ума кого угодно, – сердито заметил он.

Голос Фрэнсиса прозвучал слишком громко в тихом коридоре. Он словно отскакивал от стен и, возвращаясь, царапал кожу. Это напугало Ноэми и, кажется, подействовало на парня. Он поднял плечи и сжался, пытаясь стать меньше.

– Простите, – сказал он. – Не стоило повышать голос. Здесь звук хорошо разносится. Я был груб.

– Нет, это я была груба. Понимаю, почему вы не хотите говорить о таком.

– Может, в другой раз я и расскажу вам…

Теперь его голос был мягким, как бархат, как и тишина вокруг. Возможно, после того, как прогремели выстрелы, повисла такая же бархатная тишина.

У тебя изощренный ум, пожурила Ноэми саму себя. Неудивительно, что тебе снятся ужасные вещи.

– Ну и что там насчет отпечатков? – спросила она, желая поскорее сбежать от этой мрачности.

Они прошли в библиотеку, и Фрэнсис разложил на столе сокровища из коробки. Листы бумаги с коричневыми, черными и фиолетовыми пятнами. Они напомнили Ноэми рисунки Роршаха, которые Роберта, ее подруга, большая поклонница Юнга, показывала ей. Отпечатки рассказывали историю так же четко, как и ее имя, написанное на доске мелком.

Фрэнсис показал ей засушенные растения, с любовью собранные в альбоме. Папоротники, розы, ромашки – все аккуратно подписано. Безупречный почерк заставил Ноэми устыдиться своего собственного. Она подумала, что ее мама была бы в восторге от Фрэнсиса, учитывая его аккуратность и организованность.

Она ему так и сказала, а потом добавила, что монашки в ее школе ставили бы его в пример.

– Я всегда застревала на «верую в Святого Духа». Не могла назвать все символы. Там была голубка и, может, облако или святая вода, а остальное я забывала.

– Огонь, который обращает все, к чему прикасается, – помог ей Фрэнсис.

– Сказала же, монашки обожали бы вас.

– Уверен, они и вас любили.

– Нет. Все говорят, что любят меня, но это дежурные слова. Никто не скажет, что ненавидит Ноэми Табоада. Было бы грубо говорить такое, пока жуешь канапе. О таком шепчутся в прихожей.

– Значит, в Мехико на вечеринках вы проводите время, чувствуя, что за вашей спиной шепчутся?

– Я пью шампанское, это здорово отвлекает.

– О да, конечно. – Он засмеялся, опираясь о стол и глядя на споровые отпечатки. – Должно быть, ваша жизнь очень увлекательна.

– Не знаю. Но, наверное, я хорошо провожу время.

– Чем вы занимаетесь, кроме вечеринок?

– Ну, я посещаю университет, и на это уходит много времени. Но вы спрашиваете, чем я занимаюсь в свободное время? Мне нравится музыка. Я часто хожу в филармонию. Чавес, Ревуэльтас, Лара – есть столько чудесной музыки. Я даже сама немного играю на пианино.

– Правда? – спросил он, искренне пораженный. – Это чудесно.

– Я не играю в филармонии.

– Да? Ну, все равно звучит интересно.

– Нет. Это так скучно. Без конца играть гаммы и пытаться попасть по правильным клавишам. Я ужасна! – объявила она, как было принято в ее кругу. Казаться сильно увлеченной чем-то вульгарно.

– Это неправда. Совсем нет, – быстро произнес Фрэнсис.

– Вы не должны так говорить. Не так. Вы говорите слишком искренне. Разве вы не знаете правил? – спросила она.

Парень пожал плечами, словно извиняясь, что не в силах соответствовать ее хорошему настроению. Он был застенчивым и странным. И Ноэми он нравился не так, как нравились знакомые парни, не так, как Хьюго Дуартэ, который хорошо танцевал и походил на Педро Инфанте. Чувство к Фрэнсису было теплее, искреннее.

– Теперь вы посчитаете меня избалованной, – заметила она, и прозвучало это намеренно уныло, потому что в действительности ей хотелось нравиться ему, и это не было игрой.

– Совсем нет, – ответил Фрэнсис с той же обезоруживающей честностью, вертя в руках листок со споровыми отпечатками.

Ноэми наклонилась вперед. Их глаза встретились.

– Давайте поспорим, что через минуту вы так подумаете, потому что я хочу попросить об одолжении, – сказала она, думая о поездке.

– Об одолжении?

– Завтра я хочу поехать в город, а ваша мать сказала, что мне нельзя брать машину. Я подумала, может, вы подвезете меня и заберете, скажем, через пару часов.

– Хотите, чтобы я отвез вас в город? – спросил Фрэнсис.

– Да.

Он отвел глаза, избегая встречаться с ней взглядом:

– Маме это не понравится. Она скажет, что для поездок вам нужна компаньонка.

– Я не ребенок.

– Я знаю.

Фрэнсис обошел стол, встал рядом с ней и посмотрел на папоротник в альбоме.

– Они попросили меня приглядывать за вами, – тихо сказал он. – Говорят, вы безрассудны.

– Наверное, вы согласны и считаете, что мне и правда нужна нянька, – фыркнула она.

– Думаю, вы можете быть безрассудны. Но, вероятно, я могу вам помочь, – сказал Фрэнсис чуть ли не шепотом, наклонив голову, словно собирался рассказать секрет. – Только нужно уехать пораньше, примерно в восемь, прежде чем все проснутся. И не говорите никому, что мы собираемся ехать.

– Не стану. Спасибо.

– Не за что, – ответил он. На этот раз его взгляд задержался на девушке на долгую минуту, прежде чем он вернулся на свое место. Видно было, что он нервничает.

«Сердце раненое и кровоточащее», – подумала Ноэми, и этот образ задержался у нее в голове. Анатомическое сердце, как в атласе, красное, с синеватыми венами и артериями. «Не скучай по мне, милая, я вернусь на автобусе…» – завертелась в голове песенка. Почему-то она вспомнила, как играла с кузиной в карты. Где бы их взять? Возможно, тогда у нее и Каталины найдется занятие, которое пробудит воспоминания о более приятных днях.

Дверь в библиотеку открылась, и зашла Флоренс. За ней следовала Лиззи с ведром и тряпкой.

Взгляд Флоренс холодно окинул Ноэми и остановился на сыне.

– Мама, я не знал, что ты сегодня собираешься убираться в библиотеке, – сказал Фрэнсис, засовывая руки в карманы.

– Если мы не будем за всем присматривать, дом развалится. Хотя некоторые и могут позволить себе праздность, другим приходится выполнять свои обязанности.

– Да, конечно. – Фрэнсис начал собирать свою коллекцию.

– Я буду рада присмотреть за Каталиной, пока вы прибираетесь здесь, – предложила Ноэми.

– Она отдыхает. И в любом случае с ней Мэри. Вам нет необходимости идти туда.

– И все же я бы хотела быть полезной, раз уж вы упомянули об этом, – сказала Ноэми с вызовом. Она не позволит Флоренс упрекать ее в безделье.

– Следуйте за мной! – отрезала Флоренс.

Прежде чем покинуть библиотеку, Ноэми бросила взгляд через плечо и улыбнулась Фрэнсису.

Флоренс провела девушку в столовую и показала на буфеты с выставленным в них серебром:

– Вас, кажется, заинтересовали эти предметы. Возможно, вы сможете отполировать их.

Коллекция серебра была внушительной, полки были заставлены подносами, чайными сервизами, тарелками и подсвечниками, пылящимися за стеклом. Нечего и надеяться справиться с такой задачей в одиночку, но Ноэми была настроена решительно:

– Если дадите тряпку и средство для полировки, я это сделаю.

Поскольку в столовой было темно, пришлось зажечь лампы и свечи. Сложнее всего было справляться с изделиями, украшенными эмалью. Сахарница оказалась настоящим вызовом, но было приятно видеть результаты своего труда.

Когда Флоренс вернулась, Ноэми полировала кубок в форме гриба. Основание кубка украшали крошечные листики и маленькие жучки. Может, Фрэнсис мог бы рассказать ей, похоже ли это на настоящий гриб, и если да, то на какой.

Женщина некоторое время наблюдала за Ноэми.

– А вы трудолюбивы.

– Как маленькая пчелка, когда у меня есть настроение, – позволила себе пошутить девушка.

Флоренс подошла к столу, пробежалась взглядом по предметам, затем подняла один из кубков и покрутила в пальцах:

– Думаю, вы заслуживаете мою похвалу. Справиться с этим было не так-то просто.

– Я бы предпочла уважение. Не похвалу.

– Зачем вам мое уважение?

Ноэми промолчала.

Мать Фрэнсиса смотрела на серебро чуть ли не с благоговением. Ноэми сияющие вещички также впечатляли, жаль, что все это снова запрут в шкаф до следующей чистки. Но к чему такие горы серебра, если его не используют? Она вспомнила Эль-Триунфо. У людей в городе так мало всего. Будь у них серебро, они бы не хранили его запертым на полках.

– В основном все это сделано из серебра с наших шахт, – сказала Флоренс. – Представляете, сколько серебра производили наши шахты. Боже, как же это поражало! Мой дядя когда-то привез все эти машины, все знания, чтобы шахты работали. Дойл – значимое имя. Не думаю, что вы представляете, как повезло вашей кузине стать частью нашей семьи. Быть Дойлом – значит быть кем-то.

Ноэми подумала о рядах старых фотографий в коридоре. Быть Дойлом значит быть кем-то? Получается, что Каталина была никем до того, как приехала в Дом-на-Горе? И Ноэми Табоада тоже часть безликой толпы?

Должно быть, Флоренс заметила скептицизм на лице девушки и нахмурилась.

– О чем вы говорите с моим сыном? – внезапно спросила она, снова складывая руки на груди. – В библиотеке. О чем вы там говорили?

– О споровых отпечатках.

– И все?

– Ну, я и не вспомню. Но о споровых отпечатках – совершенно точно.

– Вы ведь и о Мехико говорите, наверное?

– Иногда говорим, – ответила Ноэми.

Если Говард напоминал ей насекомое, палочника, то Флоренс – насекомоядное растение, собирающееся проглотить муху. У брата Ноэми когда-то была венерина мухоловка. В детстве это растение ее немного пугало.

– Не нужно забивать голову моего сына всякими идеями! – отрезала Флоренс. – Вы только больно ему сделаете. Фрэнсис доволен жизнью здесь. Ни к чему ему слушать о вечеринках, о музыке и выпивке… и еще о каких-то фривольностях.

– Буду рада обсуждать с ним темы, заранее согласованные с вами. Возможно, мы притворимся, что других городов, кроме Эль-Триунфо, просто не существует, – сказала Ноэми. Хотя Флоренс и пугала ее, девушка не собиралась прятаться в углу, как ребенок.

– Вы нахальны, – усмехнулась Флоренс. – И думаете, что обладаете особой властью, потому что даже мой дядя считает, будто у вас милое личико. Но это не власть. Это скорее помеха.

Женщина склонилась над столом, глядя на огромный прямоугольный поднос, украшенный по краю цветочными венками. Гладкая серебряная поверхности исказила ее лицо. Она пробежала пальцем по краю подноса, касаясь цветов.

– В юности я считала, что мир за пределами этого места многообещающий и чудесный. Я даже на какое-то время уехала отсюда и встретила весьма привлекательного молодого человека. Я думала, он заберет меня, все изменит, изменит меня, – неожиданно сказала Флоренс, и на мгновение ее лицо смягчилось. – Но противиться нашей природе нельзя. Мне было предначертано жить и умереть в Доме-на-Горе… Оставьте Фрэнсиса в покое. Он смирился со своей участью. Так легче. – Голубые глаза женщины уставились на Ноэми. – Я сама уберу серебро, ваша помощь мне больше не нужна, – объявила она, заканчивая разговор.

Ноэми вернулась в свою комнату. Она снова подумала о сказках Каталины. Однажды в башне сидела принцесса, однажды принц спас ее из башни… Вероятно, есть заклятия, которые никогда не разрушаются.