Книга: Виннету
Назад: Глава вторая КЛЕКИ-ПЕТРА
Дальше: Глава четвертая ДВОЙНАЯ БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ

Глава третья
ВИННЕТУ В ОКОВАХ

За время моего отсутствия лагерь был передвинут ближе к тому месту, где я убил медведя. Гризли оказался таким тяжелым, что лишь с большими усилиями десятку дюжих вестменов удалось перетащить его через кустарник к разведенному в долине костру.
Несмотря на то, что было уже довольно поздно, в лагере еще никто не ложился. Один только Рэтлер выспался с похмелья. Он был перенесен сюда товарищами, которые бросили его, как чурбан, на траву. Сэм уже успел снять с медведя шкуру, но мяса пока что не трогал. Едва только я соскочил с лошади и подошел к костру, он обратился ко мне:
— Где это вы пропадали, сэр? Мы с нетерпением поджидали вас, так как нам очень хотелось полакомиться медвежатиной, но мы не решились резать мишку без вас. Все же за это время я успел снять с него фрак! Портной так хорошо сшил его по фигуре, что на нем не оказалось ни малейшей складочки! Хи-хи-хи! Надеюсь, вы не в претензии, что я это сделал? А теперь скажите, как распределить мясо? Не мешало бы зажарить кусочек, прежде чем отправиться спать?
— Делите по собственному усмотрению, — ответил я. — Мясо принадлежит всем.
— Отлично! В таком случае я вам кое-что скажу. Самое вкусное — это лапы. На свете нет ничего вкуснее медвежьих лап! Но для этого они должны как следует полежать, пока не приобретут определенного душка… А если в них к тому же заведутся черви, то это сущее объедение! Однако мы не сможем так долго ждать, так как я опасаюсь, что сюда явятся апачи и испортят нам аппетит. Поэтому следовало бы своевременно, лучше всего сегодня же, полакомиться, пока нас самих не прикончили индейцы. Имеете ли вы что-нибудь против этого?
— О нет!
— Тогда приступим к этому славному делу! Ведь на отсутствие аппетита сейчас, пожалуй, никто не сможет пожаловаться, если не ошибаюсь…
Он поделил лапы таким образом, что на долю каждого из нас пришлось по куску. Получив лучшую часть передней лапы, я завернул ее и отложил в сторону, в то время как другие поспешили зажарить свои порции. В тот вечер, как это ни странно, я был очень голоден и вместе с тем лишен всякого аппетита. После долгой утомительной поездки я чувствовал потребность в принятии пищи, но не мог есть. Перед моими глазами все еще стояла ужасная картина убийства. Я видел себя сидящим рядом с Клеки-Петрой; я слышал его признания, которые теперь представлялись мне как бы его последней исповедью, и я все время думал о сказанных им напоследок словах, в которых сквозило предчувствие близкой смерти.
Лишь то обстоятельство, что Клеки-Петра умер на руках Виннету, притом от предназначенной его любимцу пули, могло до известной степени примирить меня с кровавым происшествием. Ну, а его просьба не покидать Виннету и закончить начатое дело? Почему он обратился с ней именно ко мне? И почему я так быстро дал согласие умирающему? Из сострадания? Да, очевидно. Но была еще и другая причина, в которой я почти не отдавал себе отчета: Виннету произвел на меня глубокое впечатление, какого я в отношении к другим никогда еще не испытывал. Он был одних со мной лет, но насколько превосходил меня во всем! Это я почувствовал с первого же взгляда. Меня очаровала серьезная и гордая ясность его бархатистых глаз, спокойная уверенность его движений и манера держаться, а также выражение глубоко скрытой скорби, которое я уловил на его юном и прекрасном лице. Сколько уважения внушало поведение Виннету и его отца! Другие на их месте, будь то белые или краснокожие, набросились бы на убийцу и жестоко расправились бы с ним. А эти апачи не удостоили его ни единым взглядом, ни одним движением мускула не выдали происходящего в их душе! Какие жалкие люди мы были по сравнению с ними! С такими мыслями сидел я у костра, совершенно не замечая того, что окружающие за обе щеки уплетали медвежатину. Наконец Сэм вывел меня из раздумья:
— Что с вами, сэр? Разве вы не голодны?
— Я не буду есть.
— Вот как! Значит, вы упражняетесь в мышлении? Смотрите же, не приучайте себя к этому! Мне тоже досадно за случившееся, но вестмены должны привыкать к подобным происшествиям. Ведь недаром Запад называют: «dark and bloody grounds» — «мрачная и кровавая страна». Поверьте мне, земля здесь на каждом шагу пропитана кровью, и тот, чей чувствительный нос не переносит ее запаха, должен сидеть дома и пить сахарную воду. Не принимайте близко к сердцу всего случившегося! Скоро явятся сюда апачи — это тем вероятнее, что они ни одним словом не заикнулись о мести. Они обнаружили не только гордость, но и большой ум! Если бы они сразу же отплатили за убийство, то пострадал бы только один Рэтлер, но они решили отомстить всему нашему отряду, так как в него входит убийца и так как мы измеряем украденную у них землю. Поэтому они и владели так поразительно собой и уехали, не задев нас даже пальцем. Но с тем большей уверенностью можно сказать, что они еще вернутся, чтобы сделать нас пленниками. Если им это удастся, то нам следует готовиться к мучительной смерти!
— И все это из-за какого-то несчастного пьяницы! Уж, наверное, их не мало придет сюда!
— Разумеется! Весь вопрос в том, когда они придут. Мы, правда, успели бы еще скрыться до их появления, но тогда пришлось бы оставить работу незаконченной!
— Этого нужно во что бы то ни стало избежать!
— Когда же вы надеетесь справиться, со своим заданием, если будете работать вовсю?
— Через пять дней.
— Насколько я знаю, вблизи нас не имеется ни одной стоянки апачей. По-моему, ближайших мескалеров следует искать на расстоянии, по крайней мере, трех дней пути отсюда. Если не ошибаюсь, Инчу-Чуна и Виннету, так как им приходится везти с собой покойника, доберутся до своих не раньше чем через четыре дня. Затем три дня потребуется на обратный путь. Итого семь дней. Думаю, что вы смело можете продолжать измерения.
— А если ваши расчеты окажутся неправильными? Ведь вполне возможно, что, доставив покойника в безопасное место, апачи возвратятся и устроят нам засаду. Они могут также встретиться с соплеменниками раньше названного вами срока; весьма даже вероятно, что их друзья находятся где-нибудь поблизости отсюда. Меня бы очень удивило, если бы эти два индейца, к тому же вожди, удалились так далеко от своей стоянки, и при этом их бы никто не сопровождал! Можно, наконец, предположить, что Инчу-Чуна и Виннету принадлежат к какому-нибудь охотничьему отряду, находящемуся по соседству с нами, и от которого они почему-то отделились на короткое время. Все это следует принять в соображение, если мы хотим быть осторожны и предусмотрительны.
Сэм прищурил левый глаз, сделал удивленную гримасу и воскликнул:
— Черт возьми, какой вы умница! Нынче в самом деле цыплята учат наседку, если не ошибаюсь. Но, отдавая вам справедливость, нужно признаться, что вы доложили не такую уж глупость. Я вполне согласен с вами, что мы должны считаться со всеми упомянутыми возможностями. Поэтому нам необходимо узнать, куда направились Инчу-Чуна и Виннету. Как только наступит утро, я поскачу по их следам.
— Я поеду с тобой, — сказал Дик.
— И я тоже, — заявил Билли.
Немного подумав, Сэм ответил:
— Вы оба останетесь в лагере, и больше никаких разговоров! Здесь может понадобиться ваша помощь. Поняли?
При этом он посмотрел на друзей Рэтлера. Сэм Хоукенс был прав. В обществе этих ненадежных людей можно было ожидать всяких неприятностей с пробуждением их вожака. Поэтому было лучше, чтобы Стоун и Паркер не покидали лагерь.
— Но ты ведь не можешь ехать один, — сказал Билли.
— Если бы я захотел, то смог. Но я не хочу, — возразил Сэм. — Поэтому я выберу себе спутника.
— Кого же?
— Вот этого молодого грингорна. — При этом Сэм указал на меня.
— Нет, я его не отпущу, — возразил старший инженер.
— Почему же нет, мистер Бэнкрефт?
— Потому что он мне нужен.
— Хотел бы я знать, для чего?
— Для работы, конечно. Если мы хотим закончить ее в пять дней, то для этого нужно использовать все силы. Мне необходима помощь всех землемеров.
— Да, использовать все силы! До сих пор вы этого не делали, или, вернее, один из вас старался за всех. Пусть же хоть разок все потрудятся за одного!
— Мистер Хоукенс, вы, очевидно, захотели делать мне предписания? Чтобы впредь этого не повторялось!
— Я вообще не собираюсь их делать. Замечание не есть ведь еще предписание!
— Но это звучало так!
— Возможно. Я не протестую. Что же касается работы, то в ней не может произойти большой задержки от того, что один день ее будут продолжать вместо пяти душ четверо. Кроме того, беря с собой грингорна, получившего прозвище Разящей Руки, я преследую еще свои особые цели.
— Нельзя ли узнать: какие именно?
— Почему бы нет? Он должен научиться выслеживать индейцев. Умение находить их следы послужит ему только на пользу.
— Это мне не указ.
— Отлично знаю. Но имеется еще вторая причина. Она заключается в тех опасностях, которые могут мне встретиться на пути. Для всех нас выгодно, чтобы меня сопровождал человек большой физической силы, умеющий к тому же ловко обращаться со своим ружьецом.
— Но я, право, не усматриваю в этом никакой выгоды для нас.
— Неужели? Это удивляет меня. Ведь вы вообще довольно сметливый джентльмен! — с легкой иронией заметил Хоукенс. — Каково будет, если я наткнусь на врагов, направляющихся сюда, и они убьют меня? Никто не сможет предупредить вас об опасности, индейцы нападут на вас и перебьют всех! А если со мной отправится вот этот грингорн, сшибающий с ног своей женской ручкой любого верзилу, то, по всей вероятности, мы с уцелевшей шкурой вернемся в лагерь. Надеюсь, теперь вы понимаете меня?
— Гм… да!
— А затем, главное, он не должен здесь оставаться, чтобы завтра не произошло столкновения, которое может окончиться весьма плачевно. Вы же знаете, что Рэтлер точит на него зуб? Когда этот любитель виски проснется, весьма возможно, что он постарается как-нибудь задеть виновника своего сегодняшнего поражения. По крайней мере завтра, в первый день после убийства, мы не должны подпускать их близко друг к другу. Поэтому тот из них, кто все равно не сможет быть мне полезен, останется в лагере, а другого я возьму с собой. Имеете ли вы еще что-нибудь против моего плана?
— Нет, пусть грингорн едет с вами!
— Отлично! Следовательно, мы сговорились. — И, обратившись ко мне, он прибавил:- Вы слышали, какой тяжелый день предстоит нам завтра. Легко может случиться, что у нас не найдется ни минутки свободного времени, чтобы закусить и отдохнуть в дороге. Поэтому я спрашиваю еще раз: не съедите ли вы хоть маленький кусочек медвежатины?
— Пожалуй, в таком случае придется попробовать.
— Попробуйте, вы только попробуйте! Уж я знаю, чем это кончится! Хи-хи-хи! Стоит вам только проглотить кусочек, и вы начнете с таким аппетитом уплетать это лакомство, что от него ровно ничего не останется! Дайте-ка сюда ваше мясо, я зажарю его вам по всем правилам искусства. Ведь грингорн не может знать толк в таких вещах. Теперь хорошенько следите за мной, чтобы самому постичь эту науку! Случись мне жарить для вас такой деликатес вторично, вы ничего от него не получите, так как я сам все съем.
Добряк Сэм был прав: едва я проглотил первый кусок, как у меня сразу же разыгрался аппетит; забыв о впечатлениях, все время угнетавших меня, я ел что называется «до отказу».
— Вот видите! — рассмеялся Сэм. — Гораздо приятнее есть медведя, чем убивать его, — сегодня вы это постигли! Ну, а теперь мы отрежем кусочек на дорогу и немедленно зажарим его! Завтра мы возьмем его с собой в качестве провианта, ибо в таких разведках всегда приходится быть готовым к тому, что за неимением времени не удастся застрелить дичь, а из боязни разводить костер ее нельзя будет зажарить. А затем ложитесь и постарайтесь получше выспаться, так как мы отправимся на заре, и нам понадобятся все наши силы.
— Хорошо, я лягу спать.
Меня сразу же объял крепкий сон, и когда я под утро был разбужен Сэмом, то почувствовал себя совершенно освеженным. Паркер и Стоун давно уже проснулись, но остальные, не исключая Рэтлера, еще сладко спали. Мы съели немного мяса, запив его водой, затем напоили лошадей и, после того как Сэм дал краткие инструкции своим остающимся товарищам, отправились в путь. Солнце еще не всходило, когда началась эта опасная для нас поездка. То была моя первая разведка, и мне очень интересно было узнать, чем она кончится. Как много таких разведок предпринимал я впоследствии!
Мы взяли, конечно, то направление, в котором удалились апачи: вниз по долине, а затем за опушку леса. Следы всадников еще виднелись в траве, — даже я, грингорн, сумел их заметить. Они вели на север, между тем как апачей следовало искать к югу от нас. Вскоре мы заметили в лесу большую прогалину, возникшую, очевидно, вследствие прожорливости каких-то вредных насекомых. Следы вели вверх по прогалине, которая потом переходила в прерию, похожую на покатую зеленую крышу. Здесь все так же ясно были видны отпечатки лошадиных копыт; из этого мы заключили, что апачи объехали вокруг нас. С гребня этой «крыши» открывался необъятный вид на широкую, сплошь поросшую травой равнину, не имевшую, казалось, конца к югу. Хотя апачи скрылись почти целые сутки назад, мы отчетливо видели их следы, прямой лентой пересекавшие равнину. Сэм, до сих пор не проронивший ни звука, неодобрительно покачал головой и буркнул в бороду:
— Мне совсем не нравятся эти следы.
— А мне очень даже нравятся, — возразил я.
— Потому что вы — глупый грингорн! Вам нравятся эти следы. Охотно верю! Они так ясны, что слепой мог бы нащупать их руками. Мне же, исколесившему саванны вдоль и поперек, они кажутся подозрительными.
— А мне ничуть!
— Держите язык за зубами, уважаемый сэр! Я взял вас с собой не для того, чтобы вы своими скороспелыми суждениями утирали мне бороду! Подобные следы индейцев должны всегда наводить на размышления, особенно же в данном случае, так как апачи были враждебно к нам настроены, когда покидали лагерь. Можно предположить, что они устроили нам ловушку, так как они, разумеется, знали, что мы последуем за ними.
— В чем же заключается эта ловушка?
— Сейчас это трудно сказать.
— А где она находится?
— Конечно, там, на юге. Апачи облегчили нам задачу следовать за ними. Если бы у них не было определенного намерения, они постарались бы уничтожить следы.
— Гм… — промычал я.
— Что означает сей звук?
— Что мое мнение расходится с вашим. Я не верю ни в какие ловушки.
— Тэк-с! Почему же!
— Апачи стремятся поскорей соединиться со своими соплеменниками, чтобы повести их на нас; кроме того, не забывайте, что они в этот зной везут с собой покойника. Обе эти важные причины заставляют их торопиться к своим. Ведь труп по дороге начнет, чего доброго, разлагаться, а затем они могут запоздать со своим возвращением и потерять нас навсегда из виду! Только за недостатком времени вожди не успели уничтожить своих следов.
— Гм… — в свою очередь промычал Сэм Хоукенс.
— И даже если бы я оказался неправ, — продолжал я, — мы можем все же спокойно ехать вперед. До тех пор, пока мы находимся на этой широкой равнине, нам нечего опасаться, так как здесь любой враг заметен уже издали, и мы сможем своевременно скрыться от него.
— Гм… — покосившись на меня, еще раз промычал Сэм. — Вы говорите про труп. Разве вы думаете, что апачи в такую жару везут его с собой?
— Разумеется.
— А не закопали ли его где-нибудь по дороге?
— Нет. Покойник пользовался среди них большим уважением, и обычай требует, чтобы его похоронили со всей подобающей пышностью. Это торжество достигло бы своей высшей точки, если бы апачам удалось поймать убийцу, замучить его и похоронить вместе с жертвой. Поэтому они пока что не будут предавать покойника земле, а постараются поймать Рэтлера, а заодно и нас с вами! Насколько я их знаю, от них именно этого и следует ожидать!
— Ах вот как! Насколько вы их знаете! Значит, вы родились в стране апачей?
— Чепуха!
— Откуда же вы знаете их?
— Из книг, о которых вы ничего не желаете слышать.
— Ладно, — кивнул он головой. — Едем дальше!
Таким образом, мне так и не удалось добиться от него, согласен он со мной или нет. Однако каждый раз, когда он поворачивал ко мне голову, я замечал, что его густая борода слегка подрагивает. Я отлично знал эту примету: она указывала на то, что он с трудом переваривает нечто в своем мозгу.
Мы мчались галопом по равнине. Вернее, это были саванны, поросшие низкой травой; такие равнины нередко встречаются между областями источников Канейдиан и Рио-Пекос. Следы шли тремя параллельными линиями, как будто их кто-то провел громадным трезубцем. Из этого мы заключили, что лошади апачей, очевидно, по-прежнему бежали рядом. Всадников, должно быть, утомляло везти покойника все время в седле, и я решил, что они со временем должны были устроиться как-нибудь поудобнее.
Через полчаса езды мы увидели лес. Саванны в этом месте круто поворачивали в сторону, и лес остался по левую руку от нас. Я заметил, что деревья росли в нем так далеко друг от друга, что между ними легко могла бы проехать поодиночке целая кавалькада; но лошади апачей бежали рядом, и, следовательно, им невозможно было пробраться через лес. Ясно было, что они именно по этой причине отклонились от прямого пути. Мы поехали дальше по их следам. Впоследствии мне бы никогда не пришло в голову поступить таким образом, вместо того чтобы отправиться напрямик через лес; ведь по ту сторону леса мы должны были опять напасть на следы апачей.
Наконец прерия сузилась и перешла в продольную луговину, на которой вразброс росли отдельные кусты. Мы подъехали к месту, где апачи незадолго перед тем сделали привал. Среди кустарников здесь гордо возвышались стройные дубы и буки. Мы сперва осторожно объехали это место кругом и, только убедившись, что краснокожие покинули его, решили приблизиться. При внимательном расследовании выяснилось, что апачи слезли здесь с лошадей и, вынув из седла покойника, положили его на траву. Затем они проникли в чащу и нарезали дубовых ветвей, часть которых еще валялась на земле.
— Для чего бы могли им понадобиться эти ветки? — спросил Сэм, поглядывая на меня, как учитель на ученика.
— Они сделали из них носилки для покойника.
— Откуда вы это знаете?
— Я давно уже ожидал этого. Не шутка ведь везти покойника в седле! Поэтому я предполагал, что они на первой же стоянке постараются устроиться как-нибудь по-другому.
— Недурно рассуждаете! Впрочем, ваше предположение совпадает с моим собственным. Посмотрим.
— Я подозреваю, что вместо носилок они соорудили нечто вроде полозьев, на которые уложили труп.
— Почему вы так думаете?
— Потому что для перевозки покойника на носилках нужны были бы две лишние лошади, а у апачей их всего-то было три. Тогда как другой способ перевозки, о котором я упомянул, требует одной только лошади.
— Совершенно верно! Но в таком случае они должны были оставить чертовски крупный след, а между тем они ведь знали, как это могло быть опасно для них. Я предполагаю, что апачи были здесь вчера незадолго до вечера; в таком случае мы скоро выясним, делали они еще где-нибудь привал или же ехали всю ночь напролет.
— Следует предположить последнее, так как две важные причины заставляют их торопиться!
— Давайте-ка исследуем этот вопрос!
Мы соскочили с лошадей и медленно пошли по следам, все еще состоявшим из трех полос, хотя они были уже в другом роде, чем раньше. Средний след принадлежал копытам лошади, а боковые два — остроумному приспособлению апачей, состоявшему из двух длинных жердей, поперек которых были положены и прикреплены друг к другу ветки с привязанным к ним трупом.
— Начиная отсюда, они ехали уже не рядом, а гуськом, — заметил Сэм. — Очевидно, у них была на то особая причина, так как здесь достаточно места, чтобы ехать рядом. Последуем за ними!
Мы опять сели на коней и поскакали. По дороге я все время старался разгадать, почему апачи решили ехать друг за другом. Наконец, после долгого раздумья, мне показалось, что я был близок к истине, и я заявил:
— Сэм, напрягите ваше зрение! Скоро в следах произойдут изменения, которые индейцы хотели от нас скрыть.
— Какие такие изменения?
— Очень просто! Приспособление, устроенное апачами, не только облегчило им перевозку покойника, но и дало возможность разъехаться!
— Чего вы только не придумаете?! Разъехаться! Да это сплошной бред вашей фантазии! Уверяю вас, что им в голову не взбредет расстаться по пути.
Спорить с Сэмом мне не хотелось. Я легко мог оказаться неправым, ибо Сэм, будучи опытным скаутом, не хуже меня должен был знать апачей. Поэтому я молчал, но вместе с тем продолжал внимательно рассматривать следы.
Вскоре после нашего разговора мы подъехали к широкому и очень мелкому руслу какой-то реки. Оно было совершенно сухим, и, очевидно, вода в нем появлялась только весной, когда на горах таял снег. Дно между низкими берегами было покрыто отшлифованной галькой; в некоторых местах виднелись отдельные островки мелкого песка. Следы индейцев пересекали это русло.
В то время как мы медленно переправлялись на другой берег, я зорко разглядывал песок и гальку. Если мои догадки были правильны, то здесь было наиболее подходящее место, для того чтобы одному из апачей свернуть в сторону. Он мог отъехать по сухому руслу немного вниз, и, если лошадь его ступала не по песку, а по крупному щебню, на котором не оставалось отпечатков копыт, он мог незаметно исчезнуть. Следы же двух лошадей, продолжавших прежний путь, легко можно было принять за следы трех.
Я все время держался позади Сэма. Мы почти что уже переправились на ту сторону, как вдруг я заметил в том месте, где песок граничил с галькой, круглое углубление с вдавленными краями. Оно было величиной приблизительно с кофейную чашку. В то время у меня еще не было того опыта и проницательности, какими я обладал впоследствии. Все же я догадался, что это углубление было сделано копытом лошади, соскользнувшим с щебня в песок. Когда мы достигли противоположного берега, Хоукенс хотел было продолжать путь, но я сказал ему:
— Сэм, свернем-ка немного влево!
— Чего ради?
— Я покажу вам кое-что.
— Что такое?
— Сейчас увидите. Поедемте!
Мы поскакали вдоль берега, поросшего густой травой. Проехав около двухсот шагов, мы заметили на траве, в направлении с севера на юг, отпечатки лошадиных копыт.
— Ну, Сэм, что же это такое?! — воскликнул я, немного гордясь своей правотой.
Его плутоватое лицо пресмешно вытянулось, а маленькие глазки, казалось, окончательно затерялись в своих впадинах.
— Следы лошади! — удивленно воскликнул он.
— А откуда они здесь появились?
Он посмотрел вниз в русло и, ничего не заметив, сказал:
— Во всяком случае из этой речушки.
— Разумеется. Но кто же был всадник?
— Откуда мне это знать?
— А я знаю.
— Ну, кто же?
— Один из побывавших в лагере апачей!
Лицо его еще более вытянулось, чего я у него никогда раньше не замечал, и он воскликнул:
— Один из апачей? Не может быть!
— И все же это так! Видите, они разъехались, как я и предполагал. А теперь вернемся на прежние следы! Вот увидите, что они принадлежат только двум лошадям.
— Меня бы это очень поразило! Давайте посмотрим! Очень любопытно!
Мы вернулись к широким следам и действительно убедились в том, что там проехало только два всадника.
— Ну, что же, отправимся дальше? — спросил Сэм.
— По каким следам?
— Вот по этим.
— Они принадлежат Виннету.
— Из чего вы это заключили?
— Всадник, поехавший этой дорогой, медленно следует за другим, поскакавшим вперед, чтобы созвать воинов. Ясно, что к своему племени поспешил сам вождь, а не Виннету!
— Верно! Я согласен с вами! До вождя нам теперь нет дела. Мы поедем по следам Виннету!
— Почему именно за ним?
— Потому что я хочу узнать, сделал ли он еще один привал. Для нас это очень важно. Итак, сэр, вперед!
Мы поехали опять на юг; на этот раз путь был очень однообразный и скучный. Наконец, уже незадолго до полудня, Сэм остановил свою лошадь и сказал:
— Теперь нам пора вернуться. Виннету, оказывается, ехал всю ночь напролет. Очевидно, оба они спешили. В самом недалеком будущем мы должны ожидать нападения со стороны индейцев. Весьма возможно, что они произведут его в течение тех пяти дней, которые нам осталось работать.
— Это было бы весьма скверно.
— Разумеется! Если вы прекратите работу, и мы улепетнем от индейцев, то она останется незаконченной; если же мы останемся, то на нас нападут краснокожие, и работа опять-таки не будет сделана. Этот вопрос следует серьезно обсудить с Бэнкрефтом.
— Может быть, найдется какой-нибудь выход из этого затруднительного положения?
— Какой же именно?
— А чтобы мы могли пока что спрятаться в безопасное место, а когда апачи вернутся домой, окончить работу.
— Это, может быть, удастся устроить… Посмотрим, как к этому отнесутся остальные. Нам нужно поспешить, чтобы еще до наступления ночи попасть в лагерь.
Мы возвращались по той же самой дороге. Хотя мы и не жалели своих скакунов, мой чалый еще не чувствовал никакой усталости, и Мэри бежала так бодро и легко, как будто ее только что выпустили из конюшни. За весьма короткое время нам удалось значительно приблизиться к лагерю. Достигнув какой-то маленькой речонки, мы решили устроить возле нее привал, чтобы напоить животных и самим отдохнуть часок. Мы соскочили со своих скакунов и растянулись на мягкой траве, окруженные со всех сторон кустарником.
Успев хорошенько наговориться в пути, мы лежали, не нарушая царившего кругом молчания. Я думал о Виннету и предстоящей схватке с апачами, между тем как Сэм мирно спал. Я видел, как равномерно приподымалась и опускалась его грудь. За прошлую ночь ему не удалось хорошенько выспаться, поэтому, полагаясь на мою бдительность, он решил наверстать упущенное.
Во время этого привала мне лишний раз пришлось убедиться в том, как тонко развиты зрение и слух у животных и у людей на Западе. Мул Сэма забрался в кусты так, что его оттуда не было видно, и обгладывал листья с ветвей; он был весьма необщительным животным, избегал лошадей и предпочитал одиночество. Чалый находился недалеко от меня и щипал траву своими острыми зубами. Сэм, как я уже упомянул, спал.
Вдруг мул как-то странно и — я бы сказал — предостерегающе фыркнул. Сэм моментально проснулся и вскочил на ноги.
— Я заснул… Фырканье Мэри меня разбудило. Сюда кто-то идет: либо человек, либо зверь. Где мой мул?
— Там, в кустах. Идемте туда!
Мы пробрались в кустарник и увидели Мэри, которая осторожно выглядывала из-за ветвей. Она оживленно двигала своими длинными ушами, и ее хвост ни на минуту не оставался в покое. Увидев нас, она успокоилась: хвост и уши у нее перестали двигаться. Сэм мог быть счастлив, что вместо лошади поймал этого умного вышколенного мула.
Посмотрев сквозь кустарник, мы увидели шесть всадников, приближающихся с севера по нашим следам.
Это были краснокожие.
Находившийся впереди отряда индеец был небольшого роста, но зато крепкого, мускулистого телосложения. Он ехал с опущенной головой и, казалось, не отрывал взгляда от наших следов. На краснокожих были надеты кожаные штаны и темные шерстяные рубахи. Вооружены они были ружьями, ножами и томагавками. Их лица лоснились от жира, и поперек лица у каждого шла красная и синяя полоса.
При появлении этих всадников мной начало овладевать некоторое беспокойство. Сэм же, казалось, чувствовал себя прекрасно. Ничуть не понизив голос, он обратился ко мне:
— Какое счастливое стечение обстоятельств! Это спасет нас, сэр!
— Спасет? Каким образом? Не угодно ли вам вести себя потише? Индейцы уже близко и могут услышать нас.
— Они должны услышать! Это — киовы. Того, что едет впереди, зовут Бао, — на их языке это означает «лисица». Он очень храбрый и, главное, хитрый воин, на что и указывает его имя. А их вождя зовут Тангуа; это весьма предприимчивый индеец. Кстати, мы с ними — хорошие приятели. Их лица сегодня раскрашены по-воениому, нужно полагать, что перед нами разведчики. Однако я что-то не слышал, чтобы в данный момент была война между какими-нибудь племенами.
Племя киовов, очевидно, возникло от смешения шошонов с индейцами, живущими в пуэбло; несмотря на то, что им отведены земли на территории Индианы, многие киовы бродят отдельными отрядами по пустыням Техаса, вплоть до Нью-Мексико. Эти отряды очень хорошо приучены к верховой езде, и у них имеется много прекрасных лошадей. Так как они охотно занимаются разбоем, то между ними и колонистами пограничных зон царит постоянная вражда. В плохих отношениях они также с некоторыми племенами апачей, ибо не щадят ни имущества, ни жизни своих краснокожих братьев. Одним словом, это настоящие разбойничьи банды Дикого Запада.
Всадники были уже очень близко от нас. Каким образом они должны были нас спасти, я пока что не представлял себе. Шестеро краснокожих не могли, конечно, оказать нам значительную подмогу.
Однако вскоре я узнал, что хотел сказать Сэм. На первых же порах я радовался тому, что это были знакомые Хоукенса, и нам поэтому нечего было их бояться.
Индейцы ехали по нашим прежним следам. Вдруг они заметили встречные следы, уходившие в кустарник. Для них стало ясно, что в нем должны находиться люди. Киовы моментально поворотили лошадей и помчались обратно, чтобы удалиться на такое расстояние, куда не мог достичь ружейный выстрел. Тогда Сэм вышел из кустарника, сложил руки рупором, и по равнине гулко пронесся пронзительный клич. Очевидно, он был знаком индейцам, так как они остановили лошадей и оглянулись. Сэм крикнул вторично и замахал руками. Они узнали Сэма и галопом помчались к нам. Я стал рядом со своим спутником. Киовы так бешено неслись в нашу сторону, словно собирались нас затоптать. Мы спокойно оставались на месте. На расстоянии какого-нибудь аршина от нас они круто остановили своих лошадей и выпрыгнули из седел, предоставив скакунам полную свободу.
— Каким образом наш белый брат оказался на пути своих краснокожих друзей? — спросил Сэма их предводитель.
— Хитрая лиса Бао встретил меня потому, что он едет по моим следам, — ответил Сэм Хоукенс.
— Мы думали, что следы принадлежат краснокожим собакам, которых мы ищем, — заявил Бао на ломаном, но довольно понятном английском языке.
— О каких собаках говорит краснокожий брат мой?
— Об апачах племени мескалеров.
— Почему он называет их собаками? Разве между ними и моими братьями, отважными киовами, возник раздор?
— Между нами и этими паршивыми волками прерий вырыт томагавк.
— Ого! Меня это радует! Пусть мои братья сядут! Я сообщу им нечто важное.
Вождь испытующе посмотрел на меня и спросил:
— Я никогда еще не видел этого бледнолицего. Он еще очень молод. Принадлежит ли он к воинам белых людей? Получил ли он уже какую-нибудь кличку?
Если бы Сэм назвал мое настоящее имя, оно не произвело бы здесь никакого впечатления. Но он вспомнил прозвище, данное мне Уайтом, и ответил:
— Этот любимый друг и брат мой, недавно приехавший сюда через большую воду, — великий воин своего племени. Он никогда еще в жизни не видел ни бизонов, ни медведей и, несмотря на это, убил позавчера двух старых бизонов, чтобы спасти мне жизнь; а вчера он заколол ножом серого медведя Скалистых гор, не получив при этом даже царапинки!
— У-у!.. — воскликнули в изумлении краснокожие, а Сэм, не стесняясь преувеличивать, продолжал:
— Пущенная им пуля всегда попадает в цель, и в его руке столько силы, что одним ударом кулака он любого врага сшибает с ног. Поэтому белые люди Запада дали ему прозвище Разящая Рука.
Таким образом, без моего на то согласия, я был окрещен воинственной кличкой, которой меня постоянно величали с тех пор. Таков был тогда обычай на Западе. Там часто случалось, что лучшие друзья не знали, как по-настоящему звать друг друга.
Бао протянул мне руку и приветливо сказал:
— Если Разящая Рука позволит, мы будем его друзьями и братьями. Мы любим удальцов, которые одним ударом кулака сшибают недруга с ног! Поэтому ты всегда будешь желанным гостем наших палаток.
Другими словами это означало: нам нужны молодчики, обладающие подобной физической силой, поэтому иди к нам! Если ты будешь красть и грабить вместе с нами, тебе будет неплохо у нас. Не обращая внимания на истинный смысл сказанного, я с достоинством отвечал:
— Я люблю краснокожих. Мы с вами братья и будем защищать друг друга от всех врагов, не умеющих оказывать нам должное уважение.
По его вымазанному жиром и краской лицу скользнула благожелательная улыбка, и он заявил:
— Разящая Рука хорошо сказал. Мы выкурим с ним трубку мира.
После этого мы все уселись в кружок. Бао вытащил трубку, издававшую какой-то приторный резкий запах, и набил ее смесью, которая, как мне показалось, состояла из натертой свеклы, листьев конопли, щавеля и измельченных желудей. Затем он зажег ее, встал, затянулся дымом и сказал:
— Там, наверху, живет Добрый Дух, а на земле произрастают растения и водятся звери, предназначенные для воинов племени киовов.
Затем он опять четыре раза затянулся и, дохнув дымом на север, юг, восток и запад, продолжал:
— В этих направлениях живут краснокожие и белые люди, которые несправедливо владеют этими растениями и животными. Но мы их разыщем и отберем у них то, что принадлежит нам. Я все сказал. Хоуг!
Какая странная речь! Она была совсем в другом роде, чем те, про которые мне раньше приходилось читать и которые я слышал впоследствии. Этот краснокожий открыто заявлял, что все без исключения продукты животного и растительного царства он считает собственностью своего племени и смотрит поэтому на разбой не только как на свое право, но и как на обязанность… И мне предстояло стать другом этих людей! Однако нечего было делать: с волками жить — по-волчьи выть, говорит старая пословица.
Бао протянул свою далеко не миротворную трубку Сэму. Тот храбро затянулся ею шесть раз подряд и сказал:
— Сердца воинов знаменитого племени киовов отважны, неустрашимы и верны. Мое сердце привязано к ним, как мой мул к дереву, от которого ему не убежать. И оно останется привязанным на вечные времена… если не ошибаюсь! Я все сказал. Хоуг!
Эти слова отлично характеризовали плутоватого весельчака Сэма, умевшего в любой вещи и любых обстоятельствах находить «положительную» сторону. За свою речь он был вознагражден всеобщими, долго не смолкающими возгласами одобрения. К сожалению, он совершил затем немалое злодеяние по отношению ко мне, сунув мне в руки противную глиняную вонючку. Однако я был вынужден покориться необходимости, причем твердо решил сохранить свое достоинство и не изменять мужественно-спокойного выражения лица.
Должен сказать, что я всегда охотно курил и за всю жизнь не встречал сигары, которая оказалась бы для меня слишком крепкой. Я решался курить даже замечательный «DreimДnner tabak», обязанный этим названием своему отвратительному вкусу: дело в том, что того, кто его курит, должны держать под руки по крайней мере трое, иначе он обязательно свалится! Таким образом, я имел основание полагать, что меня не сшибет с ног и эта трубка мира! Итак, я поднялся, сделал торжественный жест рукой и осторожно затянулся. Да, я был прав: все выше названные составные части — свекла, конопля, щавель и желуди — имелись в трубке налицо, однако пятого, главного элемента, я еще не упомянул: то был, очевидно, кусок войлочной подошвы, придававшей куреву очень своеобразный вкус и запах.
Это был мой первый «священный обряд» у индейцев; курение трубки мира считается у них большим торжеством, имеющим обычно серьезные основания и влекущим за собой не менее серьезные последствия. В дальнейшем мне часто приходилось курить трубку мира, и я всегда достаточно отчетливо сознавал всю важность этой церемонии. Но в тот раз я сразу почувствовал отвращение. Кроме того, вся процедура казалась мне смешной, когда Сэм заговорил о своем сердце, привязанном «словно мул к дереву».
Наконец все формальности были выполнены, и краснокожие пришли в прекрасное расположение духа. Тогда Сэм обратился к ним со следующими словами:
— Мои братья сказали, что между ними и апачами вырыт томагавк. Я ничего об этом не знаю. С каких пор он не покоится больше в земле?
— С тех пор прошло время, которое бледнолицые называют двумя неделями. Мой брат Сэм находился где-нибудь в отдаленном месте и поэтому не мог узнать об этом.
— Это действительно так. Но племена жили ведь в мире! Какая же причина заставила моего брата взяться за оружие?
— Эти собаки апачи убили четырех наших воинов.
— Где?
— У Рио-Пекос.
— Но там ведь нет ваших шалашей?
— Зато имеются шалаши мескалеров.
— А чего ваши воины требовали от них?
Индеец отвечал без малейшего колебания:
— Несколько наших воинов отправились к апачам, чтобы украсть у них лошадей. Но эти смердящие псы хорошо стерегли их; они стойко защищались и убили при этом четырех отважных киовов. Поэтому и был вырыт между нами томагавк.
Итак, киовы собирались украсть у апачей лошадей, но те их накрыли и прогнали ни с чем. В том, что некоторым из них пришлось поплатиться жизнью, они сами были виноваты, ибо апачи только защищали свою собственность, и право было на их стороне. Однако киовы поклялись отомстить апачам за свою неудачу.
Вот как обстояло дело между этими двумя племенами! Я хотел было честно заявить это стоявшим передо мной мошенникам, но Сэм предостерег меня движением руки и продолжал расспросы:
— Знают ли апачи, что ваши воины выступили против них?
— Неужели бледнолицый брат думает, что мы скажем им это? Мы нападем на них внезапно, перебьем всех, кого только удастся, а нужные нам вещи заберем с собой.
О, это было ужасно! Я не мог сдержаться и спросил:
— Зачем понадобились моим храбрым братьям лошади апачей? Я слышал, что у богатого племени киовов гораздо больше лошадей, чем нужно его воинам?
Бао с усмешкой посмотрел мне в лицо и сказал:
— Молодой брат мой Разящая Рука приехал через большую воду и поэтому еще не знает, как живут и думают люди по эту сторону воды. Да, у нас много лошадей, но к нам пришли белые люди и захотели купить у нас лошадей, без которых мы не могли бы обойтись. Они рассказали нам о больших табунах у апачей и обещали дать за каждую их лошадь столько же товаров и водки, сколько стоит лошадь киовов. Тогда наши воины и отправились за лошадьми апачей.
Итак, кого же следовало винить в смерти погибших и в предстоящем кровопролитии? Белых барышников, обещавших заплатить за лошадей водкой и этим толкнувших племя киовов на конокрадство! Я хотел уже было дать волю накипевшим во мне чувствам, но Сэм сделал мне энергичный знак, чтобы я молчал, и осведомился:
— Мой брат Бао отправился на разведку?
— Да.
— Когда остальные воины последуют за ним?
— Они едут за нами на расстоянии одного дня пути.
— Кто ими предводительствует?
— Сам отважный вождь Тангуа.
— Сколько у него воинов?
— Два раза по сто.
— И вы надеетесь, что застанете апачей врасплох?
— Мы нападем на них, подобно орлам, бросающимся на зазевавшихся ворон.
— Мой брат ошибается. Апачи знают, что киовы хотят напасть на них!
Бао недоверчиво покачал головой и ответил:
— Им неоткуда это узнать! Разве уши их достигают шалашей киовов?
— Да, достигают.
— Я не понимаю моего брата Сэма. Пусть он объяснит, что значат его слова!
— У апачей есть уши, которые могут ходить и даже ездить верхом. Мы вчера видели пару таких ушей, которые побывали у палаток киовов и там подслушивали.
— У! У! Пара ушей? Значит, разведчики?
— Да.
— Тогда я должен сейчас же возвратиться к вождю. Мы взяли с собой только двести воинов и нам не нужно было больше, если бы апачи ничего не подозревали. Но раз апачи знают наши планы, нам нужно гораздо больше воинов!
— Мои краснокожие братья рассудили недостаточно зрело! Инчу-Чуна, вождь всех апачей, — очень умный воин. Когда он увидел, что его люди убили четырех из племени киовов, он сам себе сказал, что киовы отомстят за смерть своих соплеменников, и отправился подглядывать за вами.
— У! У! Он сам?
— Да. Он и его сын Виннету!
— У! И этот еще! Если бы мы это знали, то поймали бы этих собак! Они соберут теперь целую кучу воинов, чтобы встретить нас. Я должен все это сказать вождю, ему следует остановиться и послать за другими воинами. Поедут ли со мной Сэм и Разящая Рука?
— Да.
— Пусть они тогда скорее сядут на лошадей!
— Не нужно спешить! Мне необходимо еще переговорить с тобой.
— Ты можешь все сказать по дороге.
— Нет. Я поеду с тобой, но не к Тангуа, вождю киовов, нет, ты проводишь нас к нашему лагерю!
— Брат мой Сэм ошибается.
— Нисколько! Слушай, что я тебе скажу! Хотите ли вы поймать живьем Инчу-Чуну, вождя апачей?
— У! — воскликнул Бао, точно наэлектризованный, а его спутники навострили уши.
— А заодно и его сына Виннету?
— У! У! Разве это возможно?
— Очень даже легко!
— Я хорошо знаю брата моего Сэма, а не то я подумал бы, что его язык говорит шутки, которые мне не подобает слушать.
— Как бы не так! Я говорю вполне серьезно. Вы можете живьем захватить вождя и сына.
— Когда?
— Я думал сначала, что через пять, шесть, в крайнем случае семь дней, но теперь я знаю, что это может случиться гораздо раньше.
— Где?
— Возле нашего лагеря.
— Я не знаю, где он находится.
— Вы скоро это узнаете, так как охотно поедете с нами после того, что я вам сейчас расскажу.
Сэм рассказал им о нашем отряде, о его целях, против которых киовы не стали возражать, и наконец о нашей встрече с апачами. Затем он прибавил:
— Меня очень удивило, что вожди были без спутников, и я решил, что они явились в эти места на охоту и только на короткое время отделились от своих воинов. Теперь же я отлично знаю, в чем дело. Оба апача побывали в ваших краях на разведке. И если, будучи главарями апачей, они сами отправились к вам, то это значит, что они считают свою разведку очень важным делом. Теперь они вернулись к своим. Виннету задержался в пути из-за покойника, а Инчу-Чуна поспешил вперед и, конечно, не пожалеет до смерти загнать лошадь, чтобы только поскорее собрать своих воинов.
— Поэтому я и должен столь же скоро известить об этом своего вождя!
— Пусть мой брат вооружится терпением и даст мне высказаться! Апачи жаждут сейчас двойной мести: во-первых, они хотят отомстить вам; во-вторых, требует отмщения убийство их белого друга, Клеки-Петры. Они вышлют большое войско против вас, а к нашему лагерю направят отряд поменьше, в котором будут находиться вождь со своим сыном. Когда маленькому отряду удастся расправиться с нами, он примкнет к остальным воинам. Я покажу тебе наш лагерь, чтобы ты смог потом найти его, а затем ты поедешь к своему вождю и сообщишь ему все, что я рассказал тебе. Затем с вашими двумястами воинами вы приедете к нам, чтобы подстеречь Инчу-Чуну с его маленьким отрядом и захватить его в плен. Вас будет двести человек, а у него будет с собой не больше пятидесяти. Нас в лагере двадцать белых, и мы все, конечно, поможем вам. Таким образом, победа над апачами окажется не сложнее детской игры. И если оба вождя попадут вам в руки, вы сможете требовать от племени, чего только захотите. Понимает ли меня брат мой?
— Да. План моего брата Сэма очень хорош! Когда вождь киовов узнает его, он очень обрадуется, и мы поступим так, как брат мой советует нам.
— В таком случае мы должны немедленно отправиться в путь, чтобы еще до наступления ночи прибыть в лагерь!
Мы сели на лошадей, успевших за это время отдохнуть, и галопом помчались на север. На этот раз мы не придерживались слишком точно следов и, чтобы не терять времени, скакали напрямик.
Должен признаться, что я вовсе не был доволен поведением Сэма, — я даже был зол на него. Виннету, этого благородного юношу, вместе с его отцом и отрядом из пятидесяти воинов они хотели заманить в ловушку! Если бы киовам это удалось, то оба вождя апачей вместе со своими людьми должны были погибнуть. Как мог Хоукенс предложить подобную сделку! Он знал ведь, какую симпатию я чувствовал к Виннету: я говорил ему об этом. К тому же и сам он был расположен к молодому вождю апачей.
Все мои попытки отъехать с ним в сторону, хотя бы на короткое время, не увенчались успехом. Я хотел отговорить его от ненравившегося мне плана и взамен предложить другой; однако Сэм, казалось, подозревал это и держался все время около предводителя разведки. Наконец мы прибыли в лагерь. Здесь я соскочил с лошади, снял с нее седло и, очень недовольный оборотом дела, растянулся на траве. Появление вместе с нами индейцев произвело было в лагере большой переполох. Какова же была всеобщая радость, когда выяснилось, что киовы приехали к нам в качестве союзников и что нам теперь нечего опасаться апачей! Окруженные двумя сотнями киовов, защищавших нас, мы могли спокойно продолжать работу в полной уверенности, что ожидавшееся нападение ничем нам не повредит.
После того как киовам было оказано любезное гостеприимство, причем их хорошенько угостили медвежатиной, они собрались в обратный путь. Краснокожие решили всю ночь провести в дороге, чтобы возможно скорее доставить сообщенное им известие своему вождю. Едва они покинули лагерь, как Сэм подошел ко мне, лег рядом на траву и сказал свойственным ему покровительственным тоном:
— У вас, сэр, очень недовольное лицо сегодня! Причина кроется, вероятно, в расстройстве пищеварения или душевного состояния, хи-хи-хи! Думаю, что последнее более правдоподобно. Не так ли?
— Разумеется! — ответил я не особенно-то любезным тоном.
— В таком случае облегчите ваше сердце и скажите, что с вами! Я вас вылечу!
— Мне хотелось бы, Сэм, чтобы это было так! Однако я очень сомневаюсь в этом.
— И все же я могу вас вылечить. Вы должны только вполне положиться на меня!
— Тогда скажите, Сэм, как понравился вам Виннету?
— Весьма! Вам ведь тоже!
— И в то же время вы хотите погубить его! Как это вяжется одно с другим?
— Погубить? Это и в голову не приходило сыну отца моего!
— Но ведь Виннету будет схвачен!
— Разумеется!
— И это будет его погибелью!
— Не беспокойтесь, сэр! Виннету настолько мне по душе, что я охотно рискнул бы собственной жизнью для его спасения, если бы ему грозила какая-нибудь опасность.
— Но зачем же в таком случае вы хотите заманить его в ловушку?
— Чтобы спасти нас всех от него и его апачей.
— А затем?
— Затем? Гм… Вы, очевидно, собираетесь принять участие в его судьбе?
— Не только собираюсь, но и на самом деле это сделаю! Если его схватят, я освобожу его. А если на него поднимут руку, я стану на его сторону и буду сражаться за него. Прямо и откровенно заявляю вам это!
— Вот как? Неужели вы так поступите?
— Да, разумеется! Я это обещал умирающему, и так как я никогда не нарушаю даже простого обещания, то такой обет будет для меня свят, как присяга!
— Очень, очень рад! Мы с вами, значит, одного мнения.
— Скажите, однако, — в нетерпении торопил я его, — как можно согласовать ваши добрые речи с вашими злыми намерениями?
— Вы желали бы это узнать? Да, старик Сэм отлично заметил, что вам хотелось поговорить с ним по дороге. Но этого нельзя было допустить, иначе мог бы рухнуть весь мой блестящий план! На самом деле я часто думаю совсем по-другому, чем это кажется со стороны; но я не хочу раскрывать свои карты, хи-хи-хи! Вам я могу это сказать, ибо вы мне поможете, так же, как Стоун и Паркер, если ни ошибаюсь… Итак, насколько я могу судить, Инчу-Чуна не только отправился с Виннету на разведку, но и успел уже перед тем собрать своих воинов и приказал им выступить в поход. За это время апачи, наверное, далеко продвинулись вперед, и так как Инчу-Чуна будет без отдыха ехать всю ночь, то уже завтра до полудня он должен встретиться с выступившим отрядом; в противном случае он не стал бы так утомлять свою лошадь. Послезавтра вечером мы уже можем ожидать их здесь. Теперь вы видите, какая нам грозит опасность и как она близка! Поэтому мы очень хорошо поступили, что поехали по следам Виннету. Я ни в коем случае не ожидал столь скорого их возвращения. Счастье, что мы встретили киовов и все от них узнали! Завтра они явятся сюда со своими двумястами воинами…
— Я предупрежу Виннету о киовах, — перебил я его.
— Ради Бога, не делайте этого! — воскликнул он. — Нам бы это только повредило, так как апачам удалось бы улизнуть, и мы бы не избавились от них, несмотря на помощь киовов. Нет, они должны попасть в плен и увидеть смерть лицом к лицу. Если мы их тогда тайком освободим, они будут нам благодарны и навсегда откажутся от мести. Единственно только они потребуют, может быть, выдачи Рэтлера, и я, право, не отказал бы им в этом! Ну, что вы на все это скажете, разгневанный джентльмен?
Я протянул ему руку и ответил:
— Вы меня вполне успокоили, дорогой Сэм! Это вы отлично придумали!
— Не правда ли? У Сэма Хоукенса оказываются иногда и хорошие качества, хи-хи-хи! Итак, вы по-прежнему хорошо ко мне относитесь?
— Да, мой старый Сэм!
— В таком случае отправляйтесь на боковую и постарайтесь заснуть! Завтра нам предстоит много дела. Я же еще должен предупредить о своем плане Стоуна и Паркера.
Ну, разве он не был удивительным добряком, — мой милый, старый Сэм? Между прочим, если я говорю «старый», то это не следует понимать буквально. Сэму Хоукенсу было немногим более сорока; однако густая борода, покрывавшая почти все его лицо, ужасный нос, выделявшийся, словно башня, среди этой растительности, наконец кожаная куртка, словно сколоченная из дубовых досок, — все это делало его гораздо старше, чем он был на самом деле.
После того как Сэм удалился, я попробовал заснуть, но мне это долго не удавалось. Все мои товарищи по лагерю были очень рады предстоявшему приезду киовов и так громогласно рассуждали об этом, что требовалось большое искусство, чтобы заснуть под этот шум. Не давали мне покоя и собственные мысли. Сэм с такой уверенностью говорил о своем плане, как будто всякая неудача в его выполнении безусловно исключалась! Я не мог согласиться с такой точкой зрения. Мы решили освободить Инчу-Чуну и Виннету; однако о других апачах, которые будут взяты в плен, не было и речи. Неужели они останутся в плену у киовов, между тем как их вожди получат свободу? Это казалось мне явной несправедливостью. Освободить же всех апачей мы вчетвером не могли бы, тем более что пришлось бы делать это в величайшей тайне, чтобы на нас не пало ни малейшего подозрения. Кроме того, возникал вопрос: каким образом удастся киовам захватить апачей в плен? Это возможно во время сражения, но в таком случае следует предположить, что как раз Инчу-Чуна и Виннету будут защищаться наиболее храбро и более остальных подвергнут себя смертельной опасности. Каким же образом предотвратить все это? Ведь если апачи не сдадутся, то киовы могут перебить их всех без исключения. Однако такого исхода нельзя было ни в коем случае допустить!
Я долго думал обо все этом, но не мог прийти ни к какому решению. Только надежда на то, что хитрый Сэм найдет спасительный выход, немного утешала меня. Как бы то ни было, я твердо решил стать на защиту обоих вождей, даже жертвуя собой, если бы это оказалось нужным. Наконец я заснул.
На следующее утро я с удвоенным рвением взялся за работу, чтобы наверстать упущенное за прошедший день. Так как каждый из нас старался работать изо всех сил, то мы гораздо скорее подвигались вперед, чем обычно. Рэтлер явно избегал нас; он слонялся без дела по лагерю. Между тем его вестмены относились к нему, как и раньше, по-приятельски, как будто за последние дни ничего не произошло. Это привело меня к убеждению, что нам нечего рассчитывать на их помощь в случае нового столкновения с Рэтлером. К вечеру выяснилось, что мы измерили почти вдвое большее расстояние, чем обычно за это время, несмотря на то, что местность представляла для работы значительные затруднения. Неудивительно поэтому, что все чувствовали сильную усталость и сразу же после ужина легли спать. Лагерь наш, конечно, уже был перенесен в другое место, что всегда делалось в связи с продвижением работ.
На следующий день мы продолжали производить измерения с тем же усердием, но в полдень произошла крупная задержка в работе: к нам пожаловали киовы. Их разведчики легко нашли нас по следам, предварительно побывав на нашей предыдущей стоянке.
У индейцев был весьма воинственный вид: они ехали на превосходных лошадях и все без исключения были вооружены ружьями, ножами и томагавками. Я насчитал их более двухсот. Их предводитель выделялся своим внушительным ростом; у него были строгие черты лица и глаза хищника, в которых читалось необузданное желание грабить и насильничать.
Его звали Тангуа, что дословно означает «вождь». Из этого можно заключить, что как вождю ему нечего было бояться соперников. Увидев его лицо и глаза, я испугался за Инчу-Чуну и Виннету: что, если они действительно попадут ему в лапы?
Несмотря на то, что Тангуа явился в качестве нашего друга и союзника, он отнесся к нам далеко не приветливо. Вместе с Бао он стоял во главе всей банды краснокожих; подъехав к нам, он не соизволил слезть с лошади, чтобы поздороваться с нами, а сделал лишь повелительный жест рукой, после чего его люди немедленно окружили нас. Затем он направился к нашей повозке и принялся шарить в ней без всякого стеснения.
Мы приблизились, держа наготове винтовки. Я чувствовал себя при этом крайне неловко. Сэм же обратился к нему с угрозой в голосе:
— Разве славный вождь киовов желает отправиться в страну вечной охоты?
Нагнувшись было над повозкой, предводитель киовов выпрямился, обернулся к нам и грубо ответил:
— Зачем бледнолицый брат мой пристает ко мне с таким глупым вопросом? Пока Тангуа найдет дорогу в страну вечной охоты и сделается там великим вождем, пройдет еще немало времени!
— Это время будет, пожалуй, длиться не более одной минуты!
— Почему?
— Слезай-ка с воза, и я скажу тебе! Эй, поворачивайся живее!
— Я останусь здесь!
— Отлично. В таком случае взлетай на воздух!
После этих слов Сэм повернулся и сделал вид, что хочет уйти. Заметив это, вождь быстро спрыгнул с воза, схватил Сэма за руку и воскликнул:
— Взлететь на воздух? Что означают твои слова?
— Я хотел предостеречь тебя.
— От чего?
— От смерти, которая постигла бы тебя, если бы ты остался еще на несколько мгновений на возу!
— У! У! Разве на возу находится смерть?
— Да.
— Где? Покажи мне ее!
— Потом как-нибудь! Разве твоя разведка не донесла тебе, зачем мы явились сюда?
— Да, я узнал, что вы собираетесь строить дорогу для огненного коня бледнолицых!
— Совершенно верно! Эта дорога пройдет через реки и пропасти, а также через скалы, которые мы будем взрывать. Думаю, что все это ты знаешь.
— Да, мне это известно! Но что в этом общего со смертью, которая якобы угрожала мне?
— Очень много! Гораздо больше, чем ты подозреваешь! Ты, должно быть, слышал, чем мы взрываем скалы, стоящие на пути железного коня? Не думаешь же ты, что мы делаем это ружейным порохом?
— Нет! Бледнолицые сделали другое изобретение, посредством которого они могут взрывать целые горы.
— Совершенно правильно! И вот это самое изобретение лежит в нашей повозке. Правда, оно хорошо запаковано, но если до этого пакета кто-нибудь дотронется, не зная, как обращаться с ним, то он погибнет, так как пакет моментально взорвется и разнесет его на мелкие куски.
— У! У! — воскликнул Тангуа, явно струсив. — Неужели я был так близко от этого пакета?
— Так близко, что если бы ты вовремя не соскочил с воза, то находился бы в стране вечной охоты! Но в каком виде ты бы явился туда? Без скальпа и лечебных трав! От тебя остались бы только маленькие кусочки мяса и костей. Как бы ты смог сделаться там великим вождем и править страной? Ведь твои бренные останки были бы втоптаны в землю духами-лошадьми той страны.
Дело в том, что всякого индейца, попадающего в страну вечной охоты без скальпа и лечебных трав, умершие герои встречают с презрением, и он не смеет попадаться им на глаза. Таково представление краснокожих о загробной жизни.
Какое несчастье попасть туда с разорванным в клочки телом!.. Вождь племени киовов так испугался этой перспективы, что у него не осталось ни одной кровинки в лице, и он воскликнул:
— Как хорошо, что ты вовремя предупредил меня! Но зачем вы храните это изобретение в повозке, где у вас так много разных полезных вещей?
— Не класть же нам эти важные пакеты на землю, где при малейшем толчке они могут натворить беды? Ведь я сказал тебе, что они и так достаточно опасны! Если такой пакет взорвется, то все, что находится вблизи него, взлетит на воздух!
— Неужели и люди!
— Да, конечно! И люди, и животные — на расстоянии, равном десять раз по сто взятой длине лошади!
— В таком случае я должен предупредить своих воинов, чтобы они не приближались к опасному возу.
— Непременно сделай это! Очень прошу тебя об этом, иначе мы все можем погибнуть из-за неосторожности одного из твоих воинов. Видишь, как я забочусь о вас! И все потому, что я считаю киовов нашими друзьями. Впрочем, я кажется, ошибся. Ведь друзья при встрече приветствуют друг друга и затем выкуривают совместно трубку мира. А ты как будто не собираешься этого делать!
— Но ты ведь курил уже трубку мира с моим разведчиком Бао?
— Только я и вот этот белый воин, стоящий рядом со мной. Если ты не поздороваешься с остальными, то я должен буду заключить, что ваше дружелюбие неискренно.
Тангуа уставился в землю и, придумав отговорку, ответил:
— Мы сейчас находимся в походе, и потому у нас нет с собой кинникинника для трубки мира.
— Язык вождя киовов говорит не то, что думает его сердце. На его поясе я вижу мешочек с киниикинником. Но он нам не нужен, так как у нас достаточно своего табаку. К тому же вовсе не обязательно, чтобы все принимали участие в курении. Ты будешь курить за себя и своих воинов, а я — за себя и присутствующих здесь белых. Тогда дружеский союз, заключенный нами, будет иметь силу для всех находящихся в лагере.
— Зачем же нам курить с тобой, раз мы уже и так братья! Ведь Сэм Хоукенс может предположить, что мы с ним курили трубку мира за всех.
— Как хочешь! Но тогда мы, белые, поступим по своему собственному усмотрению, и тебе не удастся победить апачей.
— Не собираешься ли ты их предупредить? — спросил Тангуа, грозно сверкнув глазами.
— Нет, этого я не сделаю, потому что они наши враги и хотят нас убить. Но я не скажу тебе, каким образом ты смог бы поймать их!
— Для этого ты мне вовсе не нужен. Я сам сумею сделать это.
— Ого! Разве ты знаешь, когда и откуда они придут и где их можно застигнуть врасплох?
— Я могу все это узнать, если вышлю им навстречу своих лазутчиков.
— Ты этого не сделаешь, так как знаешь, что апачи заметят следы твоих разведчиков и приготовяться. к сражению. Они будут делать каждый шаг с величайшей осторожностью, и неизвестно еще, удастся ли тебе захватить их в свои руки! А по тому плану, который я хотел предложить, вы могли бы неожиданно их окружить и захватить в плен, если не ошибаюсь…
Я заметил, что этот разговор не преминул оказать свое действие. После короткого раздумья Тангуа заявил:
— Я поговорю со своими воинами.
С этими словами он направился к Бао, пригласил жестом еще нескольких краснокожих, и мы увидели, что они начали совещаться.
— Отправившись на совет со своими воинами, Тангуа, в сущности, признал, что замышлял нечто недоброе против нас, — сказал Сэм.
— Это подло с его стороны! Ведь вы же его друг и ничего дурного ему не сделали, — ответил я.
— Друг? Что вы называете другом у киовов? Это ведь настоящие мошенники, которые живут грабежом! Их другом считаешься до тех пор, пока есть что взять с тебя. Здесь же у нас имеется целый воз съестных припасов и всевозможных других, ценных с точки зрения индейцев, вещей. Об этом разведчики сообщили своему предводителю, и с этого же момента у них было решено разграбить наш лагерь.
— А что же будет теперь?
— Теперь? Гм… я думаю, нам нечего больше опасаться!
— Я был бы очень рад, если бы вы оказались правы!
— По всей вероятности, так оно и будет! Я знаю этих людей! Мне пришла в голову счастливая мысль уверить этого разбойника, что у нас имеется чуть ли не «адская машина» на возу, хи-хи-хи! А ведь все, что там находилось, он считал уже верной своей добычей: недаром первым делом полез на воз! Надеюсь, что его испуг и в дальнейшем принесет нам известную пользу! На всякий случай я суну себе в карман коробку из-под сардин и намекну им, что она содержит взрывчатое вещество. У вас ведь тоже имеется такая коробка с вашим дневником. Имейте это в виду!
— Прекрасно! Надеюсь, это окажет ожидаемое действие. А что вы думаете относительно трубки мира?
— Сначала у них определенно было решение не курить ее, но теперь, мне кажется, банда одумалась. Мой аргумент уже убедил вождя, то же самое произойдет и с остальными киовами. Но, несмотря на это, мы все же не должны им доверять.
— Теперь вы видите, Сэм, что позавчера я был до некоторой степени прав. Вы хотели осуществить свой план с помощью киовов, а добились того, что мы находимся в их власти! Мне крайне любопытно узнать, что из всего этого получится!
— Именно то, чего я жду и предвижу. Можете на это вполне положиться! Правда, Тангуа собирался нас ограбить и уже без нас устроить прием апачам. Но теперь он увидел, что апачи слишком хитры для того, чтобы попросту дать себя схватить и изрубить на куски. Как я уже говорил, апачи заметили бы следы разведчиков, и Тангуа пришлось оы долго ждать, чтобы мескалеры, как слепые куры, дались ему в руки. Но вот они окончили совещание, и Тангуа идет сюда, — значит, дело сейчас решится!
Еще прежде чем вождь успел к нам приблизиться, можно было догадаться о принятом решении, так как сразу же, после нескольких окриков Бао, окружавшее нас кольцо краснокожих распалось, и всадники слезли с коней. Таким образом, стража была снята. Лицо Тангуа было менее мрачно, чем вначале.
— Я советовался со своими воинами, — сказал он. — Они согласны со мной. Я готов выкурить трубку мира со своим братом Сэмом, и это будет иметь силу для всех.
— Я ожидал этого, так как ты не только храбрый, но и умный человек. Пусть воины киовов сядут полукругом, чтобы быть свидетелями того, как мы станем обмениваться друг с другом дымом мира и дружбы.
Итак, Тангуа и Сэм выкурили трубку мира, соблюдая все полагающиеся при этом церемонии. Затем белые обошли всех краснокожих и каждому пожали руку. Это давало нам основание надеяться, что, по крайней мере в ближайшие дни, киовы не будут таить против нас злого умысла. Но мы все же не могли знать, что будут они замышлять и как поступят в дальнейшем.
Наконец мы с прежним усердием принялись за межевание, и так как Бэнкрефт и его подчиненные напрягали все силы, то мы чрезвычайно быстро подвигались вперед. У меня собственно была двойная работа. Она состояла не только в измерениях, но и в ведении книг и изготовлении чертежей, которые я делал всегда в двойном количестве. Один экземпляр получал наш начальник, старший инженер, а копию я оставлял на всякий случай себе. Мы находились в таком опасном положении, что эта предосторожность далеко не была излишней.
Вечером я осведомился у Сэма о результатах состоявшегося между белыми и краснокожими совещания.
— Вы можете быть довольны, — заявил он, — вашим любимцам не причинят никакого вреда.
— Но если они будут сопротивляться?
— До этого дело не дойдет: их схватят и свяжут раньше, чем они успеют додуматься до такой возможности!
— Вот как! Но как вы себе это все представляете, милый Сэм?
— Очень просто! Апачи придут сюда по определенной дороге. Может быть, вы догадываетесь, сэр, по какой именно?
— Разумеется! Они прежде всего явятся на ту стоянку, где они встретились с нами, а затем направятся по нашим следам.
— Совершенно верно! Итак, первое, что мы должны были знать, а именно: направление, откуда их следует ожидать, — нам уже известно. Во-вторых, нам необходимо знать время их прихода.
— Это мы могли бы узнать только с помощью высланной им навстречу разведки, о которой вы ничего не хотели слышать. Ведь вы того мнения, что следы лазутчиков могут выдать нас.
— Краснокожих лазутчиков! Заметьте, сэр, только краснокожих! Что мы здесь находимся, апачи отлично знают, и следы белого разведчика не возбудят в них никакого подозрения. Но дело обстояло бы совсем иначе, если бы они нашли следы индейцев. Они были бы предупреждены и действовали бы очень осторожно!
— Значит, вы думаете, что мы должны послать навстречу апачам не краснокожих, а белых разведчиков?
— Безусловно! Но не многих, а только одного!
— Не мало ли это?
— Ничуть, потому что тот, кого мы пошлем, такой малец, на которого вполне можно положиться! Его зовут Сам Хоукенс, если не ошибаюсь… Знакомы ли вы с ним, сэр?
— Еще бы! — кивнул я головой. — Если он возьмется за дело, мы можем быть спокойны. Он себя не даст провести апачам.
— Провести не проведут, но увидят!
— Как? Они должны вас увидеть?
— Понятно!
— Но они ведь поймают вас и убьют!
— Не подумают даже! Апачи слишком умны для этого! Я так устрою, что они должны будут меня увидеть, но не догадаются о полученной нами подмоге. Если я преуютно буду разгуливать у них на виду, то они решат, что мы чувствуем себя, как у Христа за пазухой. Они мне все равно ничего не сделают, так как знают, что здесь возникнут подозрения, если я не вернусь в лагерь. По их соображениям, я все равно не улизну от них потом!
— Но разве не может случиться, что они вас заметят, а вы их нет?
— Глаза Сэма хоть и малы, но очень зорки! Апачи идут на нас не скученной гурьбой, они высылают вперед разведчиков, которые не скроются от моих глаз! Как только я их увижу из своей засады, я немедленно сообщу вам об этом, а когда они подкрадутся к лагерю, вы должны будете сделать вид, что ничего не подозреваете.
— Но они ведь увидят киовов и донесут об этом своему вождю!
— Кого увидят? Киовов? Милый человек, грингорн! Я уж позабочусь о том, чтобы ни киовов, ни их следов не было видно, — поняли? Наши дорогие друзья киовы должны будут спрятаться и затем в подходящий момент выскочить из засады. Разведчики апачей должны увидеть только тех лиц, которые были в лагере в первый приезд Виннету и его отца.
— Это меняет положение дела!
— Не правда ли? Пусть лазутчики апачей спокойно подкарауливают нас и убедяться в том, что мы ничего не подозреваем! Как только они удалятся, я тайком отправлюсь за ними, чтобы выведать время прибытия всей ватаги. Она явится, конечно, не днем, а ночью, чтобы можно было ближе подойти незамеченной к лагерю. К этому времени мы разведем костер, чтобы они могли хорошенько нас разглядеть. Пока костер будет гореть, апачи, конечно, не вылезут из засады. Мы дадим костру потухнуть, и, как только наступит темнота, мы тихонько, но быстро отправимся за киовами. Между тем апачи набросятся на лагерь и… никого там не найдут, хи-хи-хи! Они будут, конечно, очень удивлены и раздуют огонь в костре, чтобы разыскать нас. Это даст нам возможность видеть их так же хорошо, как они видят нас. Таким образом, «палка о двух концах» будет перевернута, и мы окажемся в роли нападающих. О, какой это будет удар для них! Об этом коленце еще долго будут говорить, и притом всегда будут прибавлять: «Все это придумал Сэм Хоукенс», если не ошибаюсь!..
— Хорошо, если бы все случилось именно так.
— Иначе и не случится! Уж я позабочусь об этом!
— А что будет после? Мы тайком освободим апачей?
— По крайней мере, Инчу-Чуну и Виннету.
— А других разве нет?
— Других лишь постольку, поскольку мы сможем это сделать, не выдавая себя!
— Что же станется с остальными?
— Им будет не так уж плохо, смею вас уверить! В первый момент киовы будут думать о них меньше, чем о беглецах, которых пожелают снова поймать. В случае, если же дело дойдет до кровопролития, то не следует забывать, что Сэм Хоукенс еще существует на свете! Вообще не стоит ломать себе голову над тем, что может случиться потом. Однако мы сегодня порядком наговорились! С завтрашнего дня начнем действовать!
Он был прав. Тратить лишние слова и строить планы было ни к чему: нам оставалось спокойно выжидать дальнейшего хода событий.
Последовавшая за этим разговором ночь была весьма неуютна. Уже с вечера поднялся сильный ветер, который вскоре перешел в настоящий ураган, и к утру стало довольно холодно. Сэм испытующе посмотрел на небо и заявил;
— Сегодня произойдет чрезвычайно редкое для этой местности событие: пойдет дождь, если не ошибаюсь… И это было бы очень удобно для осуществления нашего плана.
— Каким образом? — спросил я.
— Вы не можете догадаться? Посмотрите, как примята трава кругом! Если мимо этого места проедут апачи, то они сразу же увидят, что здесь было гораздо больше людей и животных, чем раньше. Но, к счастью, дождь смоет все следы, и трава очень быстро выпрямится после него… А теперь я отправлюсь с краснокожими на поиски удобного местечка для засады.
Он сообщил вождю киовов о своем намерении, и тот не замедлил дать согласие. Вскоре после этого индейцы вместе с Сэмом и его двумя спутниками ускакали в саванны. Само собой разумеется, что место, которое Сэм собирался выбрать, должно было находиться недалеко от той линии, по которой нам нужно было измерять землю. В противном случае мы потеряли бы слишком много времени, и, кроме того, это скорее привлекло бы внимание апачей.
По мере того как подвигалась наша работа, мы медленно следовали за отправившимися вперед индейцами. Около полудня сбылось предсказание Сэма: внезапно грянул ужаснейший ливень. Такие дожди возможны вообще только в тех широтах, где очень редко выпадают осадки. Казалось, целое озеро прорвало на небе плотину и бурно низвергается на землю!
В то время как с неба стекали эти могучие потоки, Сэм, Дик и Билли вернулись в лагерь. Дождь был такой сильный, что мы различили всадников не далее, как на расстоянии каких-нибудь двенадцати шагов. Оказалось, что им уже удалось найти подходящее место для засады. В обязанности Стоуна и Паркера входило показать его нам. Хоукенс, запасшись предварительно провиантом, пошел на свой наблюдательный пост. Он отправился туда пешком, так как ему было гораздо легче прятаться, не имея с собой мула. Когда я увидел, что он скрылся за плотной завесой дождя, мной овладело такое чувство, словно катастрофа гигантскими шагами приближается к нам.
Ливень прекратился так же неожиданно, как и начался, и из-за туч снова засияло солнце. Мы опять принялись за прерванную на время дождя работу.
Измерения производились в не особенно большой, совершенно плоской, с трех сторон окруженной лесом саванне, в которой кое-где встречался кустарник. Для межевания это была очень удобная местность, и мы работали с большой скоростью. При этом я заметил, что Сэм очень верно предсказал последствия дождя; киовы проехали до нас как раз по тому месту, где мы работали, и, несмотря на это, никаких следов лошадиных копыт не было видно. Если бы апачи поехали по нашим следам, то все же они не смогли бы догадаться о том, что при нас находятся двести союзников.
С наступлением сумерек мы прекратили работу. От Стоуна и Паркера мы узнали, что находились совсем близко от предполагаемого места сражения. Мне хотелось осмотреть его, но было уже слишком поздно, чтобы предпринимать эту прогулку.
На следующее утро после нескольких часов работы мы достигли ручья, образовавшего в одном месте довольно большое, похожее на пруд углубление, которое, очевидно, всегда было наполнено водой, между тем как русло ручья наполовину высохло. Однако, вследствие выпавшего накануне дождя, оно так же, как и пруд, было до краев наполнено водой. К пруду вела узкая луговина, окаймленная с обеих сторон кустами и деревьями. В воду вдавливался полуостровок, на котором тоже росли кусты и деревья; он был очень узок в том месте, где соединялся с сушей, а далее расширялся, образуя почти правильный круг. Его можно было сравнить с кастрюлей, подвешенной за ручку к суше. На другой стороне пруда подымалась отлогая возвышенность, поросшая густым лесом.
— Вот как раз это место выбрал Сэм, — сказал Стоун, озираясь во все стороны с видом знатока. — Оно как нельзя лучше соответствует нашим планам!
Это замечание побудило меня оглянуться по сторонам.
— А где же киовы, мистер Стоун? — спросил я его.
— Они спрятаны, притом превосходно! — последовал ответ. — Как бы вы ни старались, вам ни за что не найти ни малейшего следа их присутствия, между тем как я знаю, что они видят нас и могут отлично наблюдать за нами.
— Но где же они?
— Подождите, сэр! Сперва я должен вам объяснить, почему хитрец Сэм выбрал именно это место. В саваннах, через которые мы приехали сюда, растет много отдельных кустов. Это облегчит разведчикам апачей незаметно следовать за нами, так как они смогут пользоваться прикрытием. А теперь взгляните-ка на эту окаймленную деревьями луговину, ведущую к островку! Мы разведем здесь большой костер. Он будет далеко виден в саваннах и приманит сюда апачей, которым легко будет приблизиться к лагерю, придерживаясь окружающих, кустов и деревьев. Повторяю, господа: мы не смогли бы найти лучшего места для схватки с краснокожими!
При этом его худощавое обветренное лицо прямо-таки сияло от удовольствия. Однако старший инженер совершенно не разделял его восхищения. Он покачал головой и сказал:
— Ну, и странный же вы человек, мистер Стоун! Радуетесь тому, что на вас так удобно можно произвести нападение! Меня это лично так мало занимает, что я постараюсь куда-нибудь улизнуть!
— И попадетесь в лапы апачей! Не забивайте себе голову такой ерундой, мистер Бэнкрефт! Как мне не радоваться, что мы нашли такое отличное место, так как, хотя мы и облегчили задачу апачам, нам тоже ведь будет легче переловить их здесь. Посмотрите-ка на противоположную сторону пруда! Там, на вершине холма, посреди леса, устроились киовы. Их лазутчики засели на верхушках самых высоких деревьев и, безусловно, видели, как мы пришли сюда. Так же заметят они и приход апачей, ибо могут на далекое расстояние окидывать взглядом саванны.
— Но какая нам может быть польза, — отозвался Бэнкрефт, — от того, что во время нападения на нас апачей киовы будут находиться в лесу по ту сторону пруда и реки?
— Там они останутся только до поры до времени; не могли же они расположиться здесь, так как на этом месте их непременно бы накрыли разведчики апачей! Но как только лазутчики уйдут, киовы сразу же переправятся к нам и спрячутся на полуострове, где их невозможно будет заметить!
- Но разве лазутчики апачей не смогут и туда пробраться?
— Конечно, они могли бы это сделать, но мы их не пустим. Мы преградим им дорогу. Вон на том узеньком перешейке мы привяжем к деревьям лошадей, и можете быть спокойны, ни один индеец не осмелится приблизиться, так как фырканье лошадей моментально выдаст его. Итак, значит, мы позволим разведчикам обойти лагерь и хорошенько осмотреться, но на остров они не попадут. Когда же они отправятся за своими воинами, киовы поспешат к нам и спрячутся на полуострове. Вскоре после этого апачи подкрадутся к лагерю и будут ждать, пока мы ляжем спать.
— А если они не захотят так долго ждать? — возразил я. — Мы ведь не успеем скрыться!
— И это не представляло бы опасности, — ответил Стоун, — так как киовы поспешили бы к нам на помощь!
— Но дело не обошлось бы без кровопролития, а этого мы как раз хотели бы избежать.
— Да, сэр, здесь на Западе нельзя принимать в расчет каждую каплю крови. Однако не беспокойтесь! Как раз те же опасения будут удерживать и апачей от нападения на нас, пока мы не уснули. Они отлично понимают, что мы не дадимся им в руки без сопротивления и что, хотя нас насчитывается всего-навсего двадцать душ, многие из индейцев были бы убиты раньше, чем им удалось бы нас обезоружить. О, они щадят свою жизнь и кровь так же, как и мы! Поэтому они, несомненно, будут ждать, чтобы мы заснули, а мы между тем, как только потухнет костер, поспешно удалимся на остров.
— А что мы будем делать до этого? Сможем ли мы работать?
— Разумеется! Только в решающий момент вы должны находиться здесь.
— В таком случае не будем терять времени! Идемте, господа, чтобы успеть еще кое-что сделать!
Мои коллеги приняли мое предложение, хотя, собственно говоря, им было не до работы. Я уверен, что все они охотно сбежали бы отсюда, но тогда работа осталась бы неоконченной, и, согласно контракту, они не могли бы требовать никакого вознаграждения. С другой стороны, если бы им даже и удалось сбежать, апачи все равно догнали бы их и захватили в плен. Таким образом, здесь, в лагере, было сравнительно безопаснее, и поэтому они решили остаться.
Что касается меня самого, то честно признаюсь, что я относился далеко не равнодушно к предстоящим событиям. За последние дни я так много думал о Виннету, что он сделался близким моей душе. Молодой индеец был дорог мне, несмотря на то, что я не пользовался его дружбой и даже был лишен возможности его видеть. Это было весьма своеобразное душевное явление, если и не психологическая загадка! И — странно! — впоследствии я узнал от Виннету, что он в те же дни так же часто вспоминал обо мне, как и я о нем…
Мое беспокойство не уменьшалось во время работы, но я твердо знал, что оно исчезнет с наступлением развязки. Этого момента я ожидал с нетерпением, тем более что сознавал его неизбежность. Моему желанию суждено было вскоре исполниться: едва наступил полдень, как мы увидели приближавшегося к нам Сэма. По-видимому, он был сильно утомлен, но его маленькие, плутоватые глазки чрезвычайно бойко выглядывали из-под густых бровей.
— Все сошло удачно? — спросил я. — Впрочем, это видно по вашему лицу, дорогой Сэм! Но скажите, ради Бога, поскорее, что вы узнали!
— Об этом потом! А сейчас соберите-ка ваши инструменты и отправляйтесь в лагерь! Я тоже скоро приду туда. А пока я должен поспешить к киовам, чтобы сообщить им, что я узнал и как они должны поступать в дальнейшем.
Он пошел вдоль берега и в том месте, где ручей суживался, перескочил через него и скрылся в лесной чаще. Мы же собрали свои вещи и направились к лагерю, где сели поджидать Сэма. Мы не видели и не слышали его приближения; он внезапно очутился среди нас и весело заявил:
— А вот и я, господа! Разве у вас нет ушей и глаз? Ведь вы же сидели совсем тихо и не разговаривали, а между тем не слышали, как я подкрался! Вчера случилось то же самое, когда я подслушивал апачей…
— Расскажите нам это, расскажите!
— Отлично! Ну, слушайте! Только сперва я должен усесться, так как здорово устал… Итак, сегодня вечером начнется вся эта музыка!
— Уже сегодня? — спросил я, изумившись и обрадовавшись, так как с нетерпением ожидал развязки. — Это хорошо, это очень-очень хорошо! Но что же вы слышали, расскажите нам, наконец!
— Терпение, терпение, молодой человек! Все по порядку! Сразу я не могу вам сказать, что я слышал, так как сначала вы должны узнать, что случилось до этого… Итак, я отправился еще в самый проливной дождь: мне незачем было ждать, пока он кончится, так как ливень не может промочить насквозь мою куртку, хи-хи-хи! Я добежал почти до того места, где была наша стоянка, когда к нам явились апачи, но затем я принужден был спрятаться, так как там уже рыскало трое краснокожих. «Это лазутчики апачей, — подумал я, — они не отправятся дальше, так как должны были дойти только до этого места!» Так оно и оказалось! Индейцы обшарили всю местность, не нашли моих следов и уселись под деревьями, так как вне леса было слишком мокро. Там они прождали битых два часа. Я тоже примостился под деревом и тоже просидел два часа. Должен же я был знать, что произойдет в дальнейшем! Наконец появилась группа всадников с лицами, раскрашенными в цвета войны. Я сразу же узнал их: то были Инчу-Чуна и Виннету со своими воинами.
— Сколько же их было всего?
— Ровно столько, сколько я предполагал! Я насчитал около пятидесяти человек. Разведчики вышли из-под деревьев и сделали донесение вождям. Затем они снова двинулись вперед, и вся ватага медленно следовала за ними. Вы без труда догадаетесь, господа, что и Сэм Хоукенс отправился по пятам краснокожих. Правда, следы лошадиных копыт были смыты дождем, но вбитые вами колья служили верными указателями дороги. Однако апачи должны были быть очень осторожны, так как за каждым кустом и поворотом дороги они могли наткнуться на нас, поэтому они очень медленно двигались вперед. Они действовали при этом так хитро и осторожно, что приводили меня в восхищение, и я по-прежнему утверждаю, что апачи во многом превосходят всех других краснокожих. Инчу-Чуна и Виннету — бравые молодцы! Малейшие движения этих вождей были точно рассчитаны. Ни единого слова не было сказано, они объяснялись знаками. Апачи успели проехать только две мили, когда наступил вечер. Они слезли с лошадей, привязали их к деревьям и исчезли в лесу, чтобы устроить там привал.
— И там-то вы их подслушали? — спросил я.
— Да! Они — как умные люди — не зажгли костра, и так как Сэм Хоукенс умен не менее их, то он решил, что им трудно будет заметить его в чаще. Я прокрался под деревья и полз на собственном животе, пока не очутился совсем близко от них. Тут я мог подслушать все, что они говорили. Апачи решили взять нас в плен!
— Значит, не убить?
— Во всяком случае не сразу! Они собираются захватить нас целыми и невредимыми, чтобы отправить в поселение мескалеров у Рио-Пекос, где нас привяжут к столбам пыток и зажарят живьем. Совсем как карасей, которых приносят домой, пускают в воду, чтобы потом сварить из них суп со всевозможными приправами! Хотел бы я знать, какое жаркое получится из старика Сэма, в особенности если они положат его целиком на сковородку и зажарят вместе с его курткой, хи-хи-хи! — Он тихо рассмеялся и затем продолжал: — В особенности же они метят на мистера Рэтлера, который в тихом умилении сидит среди вас и радостно смотрит на меня, как будто его уже ждут небеса со всеми их блаженствами! Да, мистер Рэтлер, вы заварили себе кашу, которую я не хотел бы расхлебывать. Они хотят посадить вас на кол, отравить, заколоть, расстрелять, колесовать и повесить, и все это по порядку одно за другим, и ото всего только самую малость, чтобы вы возможно дольше не умирали и со вкусом прочувствовали все эти разновидности казней! А если вы, несмотря ни на что, все еще не умрете, то вас положат в яму вместе с Клеки-Петрой, которого вы укокошили, и заживо закопают!
— О, святое небо! Неужели они это все говорили? — спросил Рэтлер, смертельно побледнев от страха.
— Ну да, говорили! К тому же вы всего этого заслуживаете, и я вам ничем не могу помочь! Я желал бы только того, чтобы вы вторично не совершили такого низкого поступка, после того как минуют для вас все эти разновидности смерти! Думаю, однако, что вы больше не повторите этого! Труп Клеки-Петры предоставлен в распоряжение знахаря, который и доставит его в деревушку апачей. Нужно вам сказать, что краснокожие юга умеют так хорошо бальзамировать трупы, что они долго не подвергаются тлению. Я сам видел мумии индейцев, пролежавшие целое столетие и, несмотря на это, так хорошо сохранившиеся, как будто они недавно жили. Если апачам действительно удастся взять нас в плен, они, надо полагать, доставят нам удовольствие присутствовать при том, как мистера Рэтлера будут заживо превращать в такую мумию!
— Я здесь ни за что не останусь! — воскликнул Рэтлер. — Им не поймать меня!
Он вскочил было на ноги, но Сэм заставил его снова сесть:
— Ни шагу отсюда, если вам жизнь дорога! Смею вас уверить, что апачи уже заняли все ближайшие окрестности. Вы попали бы им прямо в лапы!
— Вы действительно так думаете, Сэм? — спросил я.
— Разумеется! Это не пустая угроза. Я имею достаточно оснований предполагать, что дело обстоит таким образом. В остальном я ведь тоже не ошибся. Апачи действительно выступили против киовов целым войском, к которому должны будут примкнуть оба вождя, как только они расправятся с нами. Только поэтому они и смогли так быстро вернуться к нам. Им вовсе не нужно было доехать до своих поселений, чтобы собрать воинов против нас; они уже по дороге встретили выступивший против киовов отряд, передали знахарю труп Клеки-Петры, чтобы тот доставил его домой, выбрали пятьдесят лучших всадников и отправились разыскивать нас.
— А где находится сейчас отряд, выступивший против киовов?
— Не знаю… Об этом ими не было сказано ни слова. И в конце концов нам это безразлично.
Однако Сэм был в этом отношении не прав. Для нас было далеко не безразлично, где находился в тот момент многочисленный отряд апачей, в чем нам пришлось убедиться уже через несколько дней.
Между тем Сэм продолжал рассказывать:
— Разузнав все, что мне нужно было, я мог бы сразу отправиться в обратный путь. Однако далеко не легкое дело пробраться куда-нибудь ночью так, чтобы после этого не осталось никаких следов. Апачи заметили бы мои следы уже утром, а кроме того, мне хотелось еще понаблюдать за врагом. Поэтому я на всю ночь остался в лесу и дал оттуда тягу лишь после того, как апачи тронулись в путь. Я все время следовал за ними, пока мы не приблизились к лагерю на расстояние шести миль, после чего я незаметно в обход поспешил к вам. Отлично… Стойте, вы слышали?
Его рассказ был прерван криком орла, раздавшимся три раза подряд.
— Это разведчики киовов, — сказал он. — Они сидят там, на верхушках деревьев. Я велел подать мне этот знак, как только они заметят в саваннах апачей. Пойдемте-ка, сэр, испытаем ваши глаза!
Это приглашение относилось ко мне. Он направился в сторону кустарника, а я взял свою винтовку и пошел за ним.
— Стойте! — сказал он. — Оставьте ружье здесь! Правда, вестмен никогда не должен расставаться со своей винтовкой, но данный случай составляет исключение из общего правила. Мы должны иметь такой вид, словно не подозреваем ни малейшей опасности и вышли собрать сучья для костра. Тогда апачи решат, что мы намерены сделать здесь на ночь привал, а это как раз и требуется!
С совершенно невинным видом мы слонялись между кустами и деревьями, пока не вышли в саванны. Здесь мы принялись собирать около кустарника сухой хворост, причем озирались украдкой, ища глазами апачей. Если бы они находились где-нибудь поблизости, то прятались бы в кустах, росших среди саванны.
— Видите ли вы кого-нибудь? — спросил Сэм.
— Никого, — ответил я.
— И я не вижу…
Мы усиленно напрягали зрение, но ничего не замечали. И все-таки, как я это впоследствии узнал от Виннету, он лежал за кустом на расстоянии каких-нибудь пятидесяти шагов от нас и наблюдал за нами. В таких случаях никогда не достаточно одного только зоркого зрения — человек должен иметь особый опыт. Случись это теперь, я без всяких затруднений открыл бы убежище Виннету, хотя бы уже потому, что над тем кустом, под которым он лежал, должно было кружиться значительно больше комаров, привлеченных запахом человеческой крови.
Итак, мы вернулись в лагерь, не поумнев ни на йоту, и затем все вместе принялись собирать сучья для костра. Мы наносили их даже больше, чем нам могло понадобиться.
— Вот и хорошо! — заявил Сэм. — Мы оставим кучу хвороста апачам, чтобы они смогли зажечь костер, когда придут схватить нас, а здесь никого не окажется!
Между тем стемнело. Сэм, как самый опытный из нас, спрятался в конце лужайки, чтобы подкараулить там приход разведчиков. Мы знали, что апачи, прежде чем напасть на наш лагерь, должны были собрать сведения о нем. В ожидании Сэма мы пока что развели большой костер, который далеко засветился в саваннах. Легко себе представить, за каких неосторожных и неопытных людей должны были принимать нас апачи! Ведь свет костра как нельзя лучше указывал противнику дорогу к нам!
Плотно поужинав, мы преуютно расположились на траве, не показывая виду, что знаем о присутствии апачей. Свои винтовки мы положили хотя и немного поодаль, но в направлении полуострова, чтобы потом легко было прихватить их по дороге с собой. Проход через перешеек, по настоянию Сэма, был загорожен лошадьми.
Спустя три часа после того, как стемнело, Сэм вернулся наконец в лагерь и тихонько доложил:
— Лазутчики только что пришли. Один крадется по эту, другой — по ту сторону лужайки. Я не только слышал, но и видел их.
Итак, апачи, пользуясь прикрытием кустов, приближались к нам с двух сторон. Чтобы усыпить бдительность краснокожих, Сэм подсел к костру и принялся непринужденно разговаривать. Вскоре между нами завязалась оживленная беседа. Мы знали, что апачи находились поблизости от лагеря и зорко следили за нами… Поэтому мы старательно избегали смотреть в сторону кустов.
Прежде всего нам надо было установить, когда разведчики удалятся. После их ухода мы не имели права терять ни минуты, так как киовы должны были пробраться на полуостров еще до нападения всей ватаги апачей. Хорошенько обсудив все это, мы решили не выжидать, пока разведчики сами уйдут, а принудить их к этому. С этой целью Сэм встал и, сделав вид, что идет за хворостом, направился к кустам; я последовал его примеру и двинулся в другую сторону. Благодаря этой уловке, мы могли быть уверены, что разведчики удалились. После этого Сэм, подойдя к кустам, приложил руки ко рту и стал подражать кваканью лягушки. Это был сигнал, чтобы киовы поспешили к нам. Так как поблизости находился пруд, то подобное кваканье не могло вызвать никаких подозрений. Затем Сэм прокрался обратно на свой наблюдательный пост, обещав вовремя сообщить нам о приближении неприятеля.
Не успело пройти и двух минут, как к лагерю длинной цепью стали подползать киовы. Очевидно, им не хватило терпения спокойно дожидаться сигнала, и они еще до того спустились к берегу. Когда же раздалось кваканье Сэма, они сразу переправились через ручей и очутились возле самого лагеря. Им оставалось только пробраться мимо нас к полуострову, и они сделали это так ловко и проворно, что уже через три минуты последний из воинов скрылся в темноте.
Что касается нашего отряда, то мы остались еще дожидаться Сэма. Наконец он явился и шепотом сообщил:
— Апачи приближаются с обеих сторон, я это отлично слышал. Не прибавляйте больше хворосту! Позаботьтесь только о том, чтобы после нашего ухода костер продолжал тлеть, и апачам легко было бы развести огонь!
Мы сложили вокруг костра весь имевшийся у нас запас хвороста, чтобы свет от углей не проник в окружавшую тьму и не выдал преждевременно нашего исчезновения. Затем мы стали выжидать, не показывая виду, что подозреваем о близости неприятеля. Между тем жизнь всецело зависела от исхода наступавших минут! Мы, правда, предполагали, что апачи будут ждать, пока в лагере все успокоится, — но что бы мы стали делать, если бы они вздумали напасть на нас в тот момент, когда мы еще сидели у костра? Конечно, в этом случае мы имели бы хорошую помощь в лице двухсот киовов, но все же дело бы дошло до рукопашной схватки и кровопролития, а это могло бы многим из нас стоить жизни. Итак, катастрофа каждую минуту готова была разразиться, но, несмотря на это, я был совершенно спокоен, как будто дело касалось партии в шахматы или домино. В высшей мере интересно было наблюдать в это время за другими! Рэтлер во всю длину растянулся на траве и притворился спящим. Его «знаменитые» вестмены с бледными как смерть лицами таращили с испугу друг на друга глаза и не могли произнести ни слова. Билли и Дик преуютно сидели возле костра, словно на свете вообще не существовало никаких апачей! Сэм Хоукенс отпускал шутки, а я превесело смеялся.
Так прошло около получаса, и мы окончательно убедились в том, что апачи решили совершить нападение во время нашего сна, в противном случае они давно бы уже напали на нас. Костер почти совсем догорел. Дальше мешкать было бы рискованно! Необходимо начинать действовать. Я встал, потянулся, зевнул несколько раз и сказал:
— Ох, как я устал, и как мне хочется спать! А вы, Сэм, разве не устали?
— О, и я ничего не имею против того, чтобы выспаться, — отвечал он. — Костер уже догорел. Спокойной ночи, господа!
— Спокойной ночи! — последовал ответ Дика и Билли, затем мы отодвинулись подальше от костра, но так, чтобы это не смогло вызвать никаких подозрений, и растянулись на траве.
Едва мы это сделали, как пламя окончательно погасло. Одни только угли дотлевали еще в костре, но из-за положенного вокруг хвороста свет их не проникал к нам. Наступил подходящий момент, чтобы улизнуть от грозящей опасности. Я нашел свое ружье и медленно пополз к полуострову. Сэм полз рядом со мной, остальные следовали за нами. Добравшись до лошадей, я схватил повод одной из них и, дергая за него, заставил животное топтаться на месте. Этот топот заглушил все подозрительные шорохи, которые могли бы привлечь апачей. Таким образом, благодаря этой уловке, все мы благополучно достигли полуострова, где киовы, словно алчные пантеры, с нетерпением подстерегали врага.
— Сэм, — шепнул я своему другу, когда все стихло. — Нам нужно позаботиться о том, чтобы киовы не тронули обоих вождей. Согласны ли вы со мной?
— Разумеется.
— Виннету я беру на себя. Вы же с Диком и Билли возьмитесь за Инчу-Чуну!
— В то время как нас будет трое против одного, вы один хотите справиться с Виннету! По-моему, это не годится, если не ошибаюсь…
— Вполне годится! Мне нетрудно будет справиться с молодым апачем, вас же должно быть трое, чтобы Инчу-Чуна не смог сопротивляться, подвергая этим опасности свою жизнь!
— Идет! Я согласен с вами! Но для того чтобы нас не опередили киовы, вы должны стать поближе к костру. Тогда мы будем первыми. Идемте!
Мы приблизились к предполагаемому месту сражения и стали выжидать бранного клича индейцев. У апачей существует такой обычай: бросаться в атаку не раньше, чем раздастся крик вождя, который затем подхватывается демоническими воплями остальных. Цель этого дикого воя заключается, конечно, в том, чтобы напугать противника.
Рев этот нетрудно воспроизвести, выкрикивая тонким фальцетом протяжное «и-и-и-и!..» и ударяя при этом ладонью по губам так, чтобы получалась непрерывная трель.
Киовы чувствовали себя не в менее напряженном состоянии, чем мы. Каждый из них, желая быть первым, протискивался вперед, и таким образом они все дальше оттесняли нас к апачам. Это представляло ту опасность, что мы могли слишком близко подойти к неприятелю, который в таком случае заметил бы нас. Вот почему я с нетерпением ждал, чтобы апачи скорее перешли в наступление.
Наконец мое желание исполнилось. Среди царившей кругом тишины раздалось пронзительное, проникавшее до самых костей «и-и-и!», а затем последовал такой ужасный вой, что можно было подумать, что возле костра бесновалась, по крайней мере, тысяча чертей. Несмотря на мягкость почвы, мы слышали спешный бег и суетню апачей. Затем все внезапно смолкло. Наступила такая тишина, что можно было бы услышать полет мухи.
Вдруг раздалось громкое приказание Инчу-Чуны: «Ко!» Это означало «огонь».
Апачи немедленно исполнили приказание вождя и подбросили в полупотухший костер сухих сучьев. Через несколько мгновений вспыхнуло яркое пламя, и при его свете мы увидели окружавших костер индейцев.
Инчу-Чуна и Виннету стояли друг возле друга, и их моментально обступили апачи, как только они заметили, что нас не оказалось около костра. «Уф! Уф!» — послышались их удивленные возгласы.
Однако Виннету не растерялся среди царившего вокруг смятения. Он мгновенно сообразил, что мы не могли находиться далеко от костра и что его воины, освещенные пламенем, являлись отличной мишенью для наших ружей. Поэтому он громко крикнул:
— Татиша, татиша!
На языке апачей это слово означает «скрыться». При этом он сам уже был готов ринуться в темноту, но я все же опередил его. Подскочив к окружавшим вождей апачам, я растолкал направо и налево преграждавших мне путь воинов и протиснулся вперед.
Хоукенс, Стоун и Паркер не отставали от меня. В тот момент, когда Виннету крикнул «Татиша!» и повернулся, чтобы отскочить от костра, он очутился лицом к лицу со мной, и мы на мгновение посмотрели друг другу в глаза. Апач сунул было руку за пояс, чтобы выхватить нож, но я в тот же миг нанес ему удар кулаком в висок. Он покачнулся и затем повалился на землю. В это же время я увидел, как Сэм, Билли и Дик схватили его отца.
Апачи взвыли от ярости, однако этого воя не было слышно, так как его заглушил рев киовов. Вследствие того, что мне удалось пробиться сквозь толпу апачей, я очутился в самом центре рукопашной схватки. Пятьдесят апачей боролись против двухсот киовов — значит, один против четырех! Однако храбрые воины Виннету защищались очень стойко. Только с большими усилиями мне удавалось отражать их натиск. При этом я пользовался исключительно силой своих кулаков, боясь пустить в ход оружие, чтобы кого-нибудь не ранить или, чего доброго, не убить по неосторожности. Только после того, как мне удалось повалить еще с полдесятка апачей, я почувствовал себя немного свободней, одновременно с этим ослабел и общий натиск. Спустя пять минут после того, как мы напали на апачей, сражение было закончено. Да, оно длилось только пять минут, но мне показалось, что прошла целая вечность!
Оба вождя лежали крепко связанные на земле, Виннету все еще не приходил в сознание. Апачи все до единого попались в плен, так как никому из них в голову не приходило спасаться бегством, оставив на произвол судьбы своих вождей. Многие во время схватки были ранены, и, к сожалению, пять апачей и три киова оказались убиты. Несмотря на то, что мы рассчитывали обойтись без кровопролития, энергичное сопротивление апачей заставило киовов пустить в ход оружие.
Итак, все апачи были связаны и прикреплены к деревьям. Пленникам не представлялось никакой возможности освободиться и бежать из плена, и все же Тангуа поставил вокруг лагеря стражу.
Наш костер вновь запылал ярким пламенем, и мы снова расположились вокруг него. Киовы также зажгли несколько костров поодаль от нас. Они чувствовали себя господами положения, их можно было сравнивать со львами, которые из милости терпят присутствие у себя в клетке ничтожных щенят!
Осуществление наших замыслов было затруднено тем, что о них знали всего только четверо: Сэм, Дик, Билли и я. Остальных мы не хотели посвящать в тайну, так как они, по всей вероятности, были бы против нашего плана и, чего доброго, еще сообщили бы о нем киовам. Таким образом, нам оставалось только спокойно выжидать, пока уснут киовы. Сэм предложил нам использовать это время для сна, так как в дальнейшем уже трудно было рассчитывать на отдых. Мы растянулись на траве, и, несмотря на чрезвычайно возбужденное состояние, я очень скоро заснул. Когда меня наконец разбудил Сэм, то все наши спутники крепко спали. Костры давно уже потухли, только один из них еще догорал у киовов. Очевидно, никто не мог нас подслушать, и мы начали совещаться. Паркер и Стоун тоже проснулись. Между тем Сэм Хоукенс шепотом обратился ко мне:
— Прежде всего нам необходимо решить, кто отправится спасать апачей, так как мы не можем взяться за это дело все четверо. Для этого достаточно двоих.
— И к этим двоим, конечно, принадлежу я, — заявил я решительным тоном.
— Ого, не спешите с решением, любезный сэр! Это дело связано с опасностью для жизни, и удача в нем зависит именно от того, кто возьмется осуществить его!
— В таком случае, чтобы заслужить ваше доверие, я подкрадусь к вождю киовов и разузнаю, спит ли он!
— Хорошо! Однако будьте осторожны! Ведь это может навлечь на вас подозрения, если вас задержат.
Поглубже засунув за пояс нож и револьвер, я пополз на коленях. Только теперь, рассказывая о минувшем, я вполне сознаю ту ответственность, которую я так легко взял на себя, и также всю смелость тогдашних своих намерений. Ведь я даже и не собирался подкрасться к вождю киовов!
Почувствовав непреодолимую симпатию к Виннету, я сразу же решил доказать ему это каким-нибудь рискованным, опасным поступком. И вот мне представилась наконец такая отличнейшая возможность: я мог вернуть ему свободу. Поэтому я и решил направиться не к вождю киовов, а прямо к Виннету.
Итак, я полз наподобие четвероногого, упираясь локтями и коленями в землю и ощупывая перед собой дорогу, чтобы не наткнуться на хворост, который мог бы захрустеть под тяжестью моего тела. Если мне приходилось проползать между двумя ветками, то, чтобы не задеть их, я тщательно связывал их. Таким образом я, правда, очень медленно, но все же неуклонно пробирался вперед.
Оба вождя находились налево от нашего костра, а на расстоянии четырех или пяти шагов от них, обратившись к ним лицом, сидел индеец, специально поставленный сторожить этих важных пленников. Последнее обстоятельство сильно затрудняло осуществление моего плана, но я придумал, как можно было на короткое время отвлечь внимание индейца. Для этого мне необходимы были камни, но их, к сожалению, не оказалось под рукой.
Я уже прополз около половины пути, и на это потребовалось более получаса времени. Подумайте только: в полчаса я сделал не более тридцати шагов! Вдруг я заметил какое-то светлое пятно в стороне. Я направился туда и, к своей великой радости, увидел маленькое, примерно два локтя в диаметре, углубление, наполненное песком. Я поспешно набил им карманы и пополз дальше.
Наконец я приблизился на расстояние каких-нибудь четырех шагов к Виннету и его отцу. Стволы деревьев, к которым они были привязаны спиной ко мне, были не настолько толсты, чтобы я мог спрятаться за ними, и мне не удалось бы вплотную подойти к ним, если бы их не окружал мелкий кустарник, скрывавший меня от часового. Нужно еще упомянуть, что в нескольких шагах от дерева рос колючий куст, оказавший мне вскоре немалую услугу.
Я подполз к дереву, к которому был привязан Виннету, и стал наблюдать за сторожившим его киовом. Казалось, он очень устал, так как сидел с закрытыми глазами и только изредка с большим усилием поднимал веки. Это значительно облегчало мою задачу.
Прежде всего надо было выяснить, в каких местах перевязаны руки и ноги Виннету. С этой целью я осторожно протянул за ствол руки и ощупал колени молодого апача. Он это, безусловно, почувствовал, и я боялся, как бы он не выдал меня каким-нибудь неосторожным движением. Однако мои опасения были напрасными: он был слишком умен и сообразителен для этого.
Выяснилось, что ноги молодого апача были связаны в щиколотках, кроме того их стягивал еще второй ремень, обхватывающий также ствол дерева. Таким образом, для того чтобы освободить ноги Виннету, мне нужно было перерезать два ремня.
Затем я взглянул выше. При мерцавшем свете костра я увидел, что руки Виннету справа и слева обхватывали ствол дерева и сзади они были туго стянуты ремнем. Для того чтобы высвободить их, достаточно было одного надреза.
В этот момент у меня возникло соображение, что, если бы мне удалось освободить Виннету, он, очевидно, сейчас же обратился бы в бегство, подвергая меня, таким образом, большой опасности. Я долго ломал себе голову над тем, как избегнуть этого, но так и не нашел выхода. Итак, для того чтобы спасти юного вождя, я должен был поставить на карту собственную жизнь.
Но как я сильно ошибался в Виннету! Как мало я тогда знал его! Однажды впоследствии Виннету рассказал мне о мелькнувшей у него мысли, когда он почувствовал прикосновение моей руки. Он решил, что это был свой, апач. Правда, он знал, что весь его отряд попал в плен, но ведь за ними мог следовать какой-нибудь гонец главного войска апачей. Виннету нетрудно было сообразить, что человек этот хочет освободить его, и он стал терпеливо ждать, пока тот разрежет ремни. Но в то же время он решил ничего не предпринимать, пока не будет освобожден его отец и пока спасшему их человеку не удастся скрыться.
Прежде всего я разрезал ремни на ногах Виннету. До верхнего ремня я, однако, не мог дотянуться в лежачем положении, кроме того, если бы мне это и удалось, я легко мог бы поранить при этом апача. Таким образом, для того чтобы высвободить его руки, я вынужден был привстать. Но это могло бы привлечь внимание караульного, и я очутился бы в очень затруднительном положении. Вот в этот-то момент мне и пригодился собранный песок. Я сунул руку в карман, захватил горсть песку и запустил им в стоявший по ту сторону дерева колючий куст. Раздался подозрительный шорох. Краснокожий обернулся и посмотрел по направлению куста, но тотчас же успокоился. Я повторил опыт, и на этот раз индеец встревожился. Ведь в кусте могло скрываться какое-нибудь ядовитое пресмыкающееся! Он встал, подошел к кусту и принялся внимательно исследовать его, стоя к нам спиной. Я воспользовался удобным моментом, вскочил на ноги и перерезал ремень, связывающий руки Виннету. При этом мне бросились в глаза прекрасные волосы Виннету, связанные на макушке в шлемообразный пук и тяжело спадавшие на его могучие плечи. Я захватил тонкую прядь и отрезал ее, а затем поспешно приник к земле.
Сделал я это для того, чтобы на всякий случай иметь доказательство, что именно я освободил Виннету.
К моей великой радости, Виннету даже не шелохнулся после того, как я перерезал ремни. Он стоял как вкопанный у дерева, как будто он все еще связан. Это меня успокоило, и я пополз к Инчу-Чуне. Мне удалось освободить его таким же способом, как и Виннету. При этом вождь апачей проявил такую же осторожность и не двинулся с места.
В этот момент у меня мелькнула мысль, что лучше не оставлять перерезанных ремней на земле. Киовы не должны были знать, каким образом пленникам удалось освободиться. Поэтому я спрятал связывающие Инчу-Чуну ремни в карман, пополз к Виннету, сделал то же самое с его ремнями, а затем пустился в обратный путь.
Между тем мои приятели начали уже беспокоиться за меня. Когда я вернулся, Сэм встревоженно шепнул мне:
— А мы уже беспокоились! Ведь вы, сэр, пропадали битых два часа!
Не обращая внимания на его упреки и расспросы, я напряженно следил издалека за освобожденными вождями. Меня удивляло, что они по-прежнему стояли прислонившись к деревьям, как будто их все еще не пускали ремни, между тем как оба они давно уже могли убежать. Дело же обстояло вот как: Виннету догадался, что его освободили раньше чем отца, поэтому он ждал какого-нибудь знака со стороны Инчу-Чуны, который также не трогался с места, думая, что Виннету первый подаст ему сигнал. Сообразив наконец в чем дело, Виннету улучил удобный момент, когда караульный закрыл глаза, и быстро поднял руку, показывая отцу, что он свободен. Инчу-Чуна догадался и подал ему такой же знак. В следующий момент оба апача уже скрылись в кустах.
— Вот те раз! Что же это такое? — воскликнул Сэм. — Дик, Билли, посмотрите хорошенько, видите ли вы еще Виннету или Инчу-Чуну?
Между тем карауливший вождей индеец, заметив бегство пленников, принялся пронзительно кричать. Этот крик разбудил весь лагерь, и все бросились бежать к тому месту, где находились вожди. Я побежал вслед за остальными, делая вид, что ничего не знаю, и из предосторожности выворачивая на бегу карманы с песком.
Я очень сожалел о том, что из всех апачей мне удалось освободить только вождей. О, как бы мне хотелось вернуть свободу всем пленникам, но такая попытка граничила с безумием!
Более двухсот человек обступило деревья, у которых за несколько минут перед тем стояли беглецы. Со всех сторон слышался яростный вой, и тут только я понял, какая меня ожидала бы расправа, если бы киовам удалось обнаружить мою причастность к бегству пленников. Наконец Тангуа призвал всех к спокойствию и приказал половине воинов отправиться в саванны и, несмотря на темноту, приняться за поиски беглецов. Вождь киовов буквально кипел от ярости. Хорошенько замахнувшись, он отвесил сперва здоровенную оплеуху провинившемуся караульному, а затем сорвал с него мешочек с лекарствами. Этим он как бы навсегда наложил на него позорное клеймо.
Если здесь упоминается о мешочке с лекарствами, то это еще не значит, что в нем действительно находились медикаменты или целебные средства. Слово «лекарство» появилось в обиходе у индейцев только после того, как они вошли в соприкосновение с белыми. Им не были знакомы целебные средства бледнолицых, и они приписывали их действие колдовству и сверхъестественным силам. С тех пор они стали называть «лекарством» все, в чем видели проявление волшебства или чему не могли найти подходящего объяснения.
Каждый взрослый мужчина, каждый воин носит свое особое «лекарство», свой талисман. Юноша, прежде чем стать полноправным мужем, обыкновенно уходит от людей и ищет полного уединения.
В течение этого времени он обязан соблюдать строжайший пост — ничего не есть, не пить, даже воды, — и мысленно углубляться в свои планы, надежды и желания. Сильное душевное напряжение, связанное с физическими лишениями, приводит его наконец в такое лихорадочное состояние, что он уже не может отличить иллюзий от действительности. Ему кажется, что на него нисходит вдохновение свыше. Всякий сон представляется ему божественным откровением. Достигнув этой стадии, он с нетерпением ждет, чтобы ему во сне или каким-нибудь другим путем был указан предмет, который на всю его жизнь должен сделаться его «лекарством». Если, скажем, ему приснится летучая мышь, то он до тех пор не успокоится, пока не поймает именно ее… Как только это ему удается, он возвращается в родную деревню и передает свою добычу знахарю, который препарирует ее по всем правилам искусства. Затем молодой войн зашивает свой талисман в мешочек, с которым никогда больше не расстается и который считается самым ценным достоянием индейца. Если собственник этого мешочка теряет его, то одновременно с этим он лишается своей чести и может восстановить ее только в том случае, если ему удастся убить какого-нибудь знаменитого воина и присвоить его талисман.
Исходя из этих соображений, можно легко представить себе, какое ужасное наказание постигло провинившегося караульного, когда вождь сорвал с него мешочек. Бедняга не проронил ни слова в свое оправдание и, взвалив на плечи ружье, медленно удалился. С этого дня он как бы умер для родного племени, и только талисман другого воина мог возвратить ему прежние права.
Наконец мы вернулись опять на свое место и принялись обсуждать случившееся, однако всякие попытки найти всему какое-нибудь объяснение не увенчались успехом. Я же, конечно, ни единым словом не обмолвился о своей тайне. Даже Сэм, Дик и Билли ничего не знали о ней. Мне доставляло немало удовольствия иметь в своих руках ключ к разгадке происшествия, в то время как остальные с таким рвением и все же тщетно искали его. Что касается пряди волос Виннету, то во время своих долгих странствий по Дикому Западу я всегда носил ее при себе, и она хранится у меня до сих пор.
Назад: Глава вторая КЛЕКИ-ПЕТРА
Дальше: Глава четвертая ДВОЙНАЯ БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ