Когда прозвенел обеденный колокол, Мэтью как раз заканчивал бриться перед овальным зеркалом. Он прополоскал бритву в тазу, вытер с лица остатки мыла влажным полотенцем, расчесал волосы. Глядя на свое отражение в полированном стекле, он понимал, какой далекий путь прошел от приюта. На него смотрел джентльмен, и не только любопытство светилось в этих ясных глазах, но и стальной блеск целеустремленности. Он уже не был тем, кем был когда-то, и хотя еще не годился для меча, у него появились сомнения, будет ли он годиться когда-нибудь снова для пера.

Пора было спускаться вниз на встречу с человеком из блокнота Осли.

Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы прояснились мысли, и вышел из комнаты.

Сегодня днем Лоуренс Эванс был в полном ужасе, когда открыл парадную дверь на стук Мэтью — дверь была явно заперта на ключ, чтобы гость не ушел бродить. «О сэр, как вы туда попали? Вам не следовало выходить, сэр. Это опасно — бродить здесь, тут дикие кабаны есть!»

— Да, — ответил тогда Мэтью. — Я даже встретил на дороге одного.

«Но вы же никому не расскажете, сэр? Если мистер Чепел узнает, что я выпустил вас, он будет крайне недоволен».

— Я ему не скажу, — пообещал Мэтью, хотя и подумал, что хозяин имения может узнать об этом от кабана с дороги.

Сейчас, спустившись по лестнице и свернув в коридор, он услышал из столовой голоса. Они были приглушены, почти как шепот ветра. Мэтью подобрался, расправил плечи и как можно более уверенно вошел в освещенный свечами зал восемнадцати клинков.

— А вот и наш молодой дворянин! — произнес человек, сидевший во главе стола. Скрипнуло отодвинутое кресло, когда он встал навстречу гостю, зашагал к Мэтью, дружеским жестом протягивая широкую ладонь. Башмаки громоподобно стучали в половицы. — Саймон Чепел, к вашим услугам! Очень рад нашему знакомству!

Рукопожатие весьма мощное, что у Мэтью кисть чуть не превратилась в вяленую треску. Хозяин дома был высок, не меньше шести футов с тремя дюймами, и крепко сбит, как грузовая подвода. Резко очерченная челюсть выдавалась вперед, торчали похожие на крупные гвозди зубы, способные перекусить пополам бульдога. Под квадратными очками блестели топазовым оттенком большие глаза. Контрастом со всей этой резкой мужественностью выглядел английский носик, курносый, вздернутый, будто обонял подгнившие фиалки. Выше мраморной плитой расположился лоб с синими прожилками вен, путаница песочных волос с седыми ниточками закрывала череп, сходящийся в гребень как стенобитное орудие. Губы подергивались какими-то взрывчатыми ремарками, еще не оформленными до конца. Одет он был в темно-синий сюртук с кремовым жилетом, в белую рубашку с синим шелковым галстуком, где узором расположились красные и кремовые квадратики.

Да, зрелище было очень внушительное, но Мэтью еще не до конца понимал, что перед ним за человек.

— Прошу сюда, сэр! — Чепел положил правую лапищу на плечо Мэтью, а левой показал на место, приготовленное ему рядом с креслом, с которого только что так энергично встал сам.

Мэтью оглядел трех других собравшихся к обеду. За длинным столом, сверкавшим серебряными блюдами, чашами, приборами, тарелками и стаканами под потоками света от канделябров, сидела Чарити Ле-Клер, прямо справа от кресла, ожидающего Мэтью. Напротив нее, также вставший, чтобы приветствовать Мэтью, находился Ларри Эванс, и Мэтью понял, что лиг на десять промахнулся, считая его простым слугой.

Но за столом был еще один человек, который предпочел не вставать, и именно он приковал к себе внимание Мэтью. Он ел ломтики яблока, беря их с фруктовой тарелочки размером с открытую ладонь. Это был худощавый денди, лет примерно тридцати, с волосами светлыми почти до белизны, убранными назад в хвост и завязанными бежевой лентой. Пронзительно зеленые, но какие-то лишенные жизни глаза изучали Мэтью, а лицо этого человека было и красивым какой-то царственной красотой, и страшным из-за полного отсутствия выражения. Одет был денди в светло-коричневый сюртук, на груди рубашки и на манжетах громоздились волной европейские кружева.

В прошлый раз Мэтью видел этого человека ночью, сворачивая за угол Кинг-стрит возле приюта, но впервые увидел его на площади перед Сити-холлом, где денди метал яблоки в прикованного к позорному столбу Эбенезера Грудера.

Безжалостный гренадер, подумал Мэтью и кивнул ему. Тот видел, но на жест не ответил.

— Позвольте мне представить вам графа Антона Маннергейма Дальгрена, — сказал Чепел, направляя Мэтью туда, где сам сидел во главе стола.

Блондин теперь едва заметно кивнул, но свободная и почти сонная поза показывала, что процедура представления не очень его интересует. Он так и продолжал есть ломтики яблока и глядел на Мэтью, который сел напротив него.

Чепел тоже сел, не переставая улыбаться во весь рот.

— Боюсь, что граф Дальгрен не слишком хорошо говорит по-английски. Он приехал из Пруссии и он очень… как бы это сказать… прусский, если можно так выразиться. Да? — обратился он к Дальгрену.

— Йа, — прозвучал ответ с акцентом густым, как Черный Лес. На миг мелькнули серые зубы. — Отшен прусски.

Чепел взял лежащий рядом с его прибором серебряный колокольчик и позвонил.

— Что ж, приступим к трапезе? Мэтью, надеюсь, вы проголодались?

— Да, сэр.

Если бы только пропихнуть что-то в желудок, который в этой компании будто стальными обручами стянуло.

Тут же в дверь с правой стороны комнаты пошла первая перемена: процессия чаш, тарелок и блюд с нарезанными дынями, печеными яблоками, земляникой в меду, зелеными салатами и прочими соблазнами. Все это несли трое юношей лет четырнадцати-пятнадцати, одетые в белые рубахи и черные панталоны, и две женщины постарше в кухонных фартуках. Полилось в бокалы белое и красное вино, и Чепел провозгласил тост: «За новых друзей и новые успехи!» Все выпили. Тут же бокалы снова наполнил один из юношей — тощий, с темными волосами до плеч, зачесанными назад и будто напомаженными пчелиным воском. Очевидно, его функцией было стоять возле тележки с винными бутылками и тут же наполнять опустевший бокал.

Пир шел своим чередом, огни отражались от серебряных приборов, кометами черкая по стенам. И все время Мэтью помнил о клинках у себя за спиной. Но пока что он вел разговор о погоде с мисс Ле-Клер, Чепел вставил несколько замечаний о форме и размерах облаков, Эванс подхватил пару замечаний и переформулировал их так, что они прозвучали как его собственные, а граф Дальгрен просто пил белое вино, глядя на Мэтью поверх бокала. Потом разговор свернул на красоту столового серебра Чепела. Тот между глотками вина сообщил, какое впечатление на него когда-то произвела фраза отца о том, что ни одного джентльмена нельзя назвать джентльменом, если у него нет изящного серебра на обеденном столе. Мисс Ле-Клер захлопала в ладоши так, будто Чепел объявил об открытии средства от водянки.

Подали вторую перемену блюд — флотилия глубоких тарелок с супами и похлебками: грибной с копченой свининой, пшеничной с устрицами, крабовый суп с икрой и сливками. Чепел горстями брал перец из горки на серебряном блюде и щедро сдабривал свою еду — так что леди с трудом подавила чих прижатой ко рту салфеткой. Эванс больше налегал на соленое, в то время как граф Дальгрен, игнорируя ложку, аккуратно пил прямо из миски — Мэтью решил, что так принято в Пруссии.

Он все ждал первого шелеста извлекаемой из ножен шпаги, и вот — через двадцать минут после начала обеда Чепел прокашлялся с перечным рокотом.

Эванс и мисс Ле-Клер в это время как раз обсуждали роль устриц в правильном питании. И оба они вдруг онемели.

Чепел сунул руку в карман, достал некоторый предмет и положил на стол перед Мэтью, после чего снова вернулся к огненной от перца тарелке.

Это был блокнот Осли. У Мэтью сердце дернулось в груди. Он испугался, что это та книжка, что была у него, выкраденная из молочной, как только его сюда увезли. Но нет… «Держи себя в руках», — велел он себе. На записной книжке не было засохшей крови. Очевидно, одна из предыдущих, но точно такая же, как и та, что у Мэтью.

— Полагаю, вы знаете, что это? — спросил Чепел.

Раздался очень легкий звон — Дальгрен прищелкнул ногтем по краю своего бокала.

Мэтью почувствовал, что уже наелся грибного супа со свининой, и отодвинул тарелку.

— Блокнот. — «Осторожней», — велел он сам себе. — Я видел, как Осли в нем писал.

— Может быть, не именно в нем. У него их был целый ящик под кроватью в спальне. Странный был человек, не кажется вам? Записывал все, что под Божьим солнышком происходит. Знаете, когда-то в Лондоне я знал сумасшедшего, который катал шарики из пыли. Сотнями, и держал их у себя на чердаке. О нем даже в «Газетт» писали, если не ошибаюсь. Так, Лоуренс?

— Писали, сэр.

Чепел кивнул своей конической головой, довольный, что память его не подвела.

— Вот мне кажется, что Осли со своими записями недалеко от него ушел. Обо всех своих карточных долгах и всех аспектах работы кишечника… просто смешно. Вы, конечно, уже заподозрили, что у моей дорогой Чарити с Осли ничего общего — если не считать своего рода безумием бешенство матки. — Он обратил к указанной даме оскаленные зубья, но та смотрела прямо перед собой и пила из бокала, совершенно ни в чем не переменившись, если не считать металлического отблеска в глазах. — При обыске в его комнате мы нашли этот ящик, — продолжал Чепел, снова обращаясь к Мэтью, — но было известно, что один блокнот всегда при нем. Значит, там недоставало — и сейчас еще недостает — пропавшего из его вещей блокнота. — Он бегло улыбнулся. — У вас никаких догадок нет, Мэтью, где он может быть?

— Нет, сэр, — уверенно ответил Мэтью.

— Мне жаль это слышать — иначе было бы намного проще. А теперь придется его искать. И где же начинать? С убийцы? Вы не думаете, Мэтью, что блокнот мог взять убийца?

— Даже представления не имею.

— Ну-ну, представление-то у вас должно быть! Или хотя бы мнение. Зачем бы убийце забирать блокнот, если он оставил бумажник? А? Как вы думаете?

Мэтью знал, что Чепел ждет ответа, значит, какой-то ответ дать надо.

— Подозреваю, что убийца Осли хотел его прочесть.

— Вот именно! — Чепел поднял толстый указательный палец. Улыбался он при этом так, будто никогда в жизни ему не было так весело, но топазовые глаза оставались тверды как камень. — Значит, Осли он убил намеренно, как убил раньше доктора Годвина и мистера Деверика. Их бумажники тоже не тронули? Лоуренс, пожалуйста, тот листок.

Он протянул руку, Эванс с готовностью на грани нетерпения полез во внутренний карман и извлек сложенный во много раз лист — Мэтью знал уже, что это будет «Уховертка». Эванс ее развернул, разгладил и мимо Мэтью и графа Дальгрена пододвинул улыбающемуся хозяину.

— До «Газетт» ей тянуться и тянуться, — сказал Чепел, читая статью об убийстве Деверика. — Но начало, я бы сказал, хорошее. Полагаю, скоро выйдет выпуск со статьей об Осли? Или это уже устарелые новости?

— Не сомневаюсь, что через несколько дней будет новый выпуск. Мистер Григсби должен для начала набрать материала.

— Конечно же. Следует дать экономический обзор, и вообще, за что Осли выпуск, посвященный только ему одному? Знаете, мы в нескольких этих книжицах нашли ваше имя. У Осли было очень интересное сочетание уважения к вашему интеллекту и ненависти к вашим принципам. Я думаю, он вас просто боялся. Как бы там ни было, он был рад сбыть вас этому магистрату Вудворду.

Мэтью был потрясен:

— Он еще с тех пор вел записи?

— Как видите. Только не так много и не так часто, как последнее время, когда уже окончательно погряз в игре и разврате. Но, как я уже отметил, он боялся вас. — Чепел вернулся к супу, стер маленького крабика салфеткой с подбородка. — Он боялся, что вы уговорите какого-нибудь мальчика выступить свидетелем перед магистратом Пауэрсом, а тогда в дело вступит церковь. И еще его нервировало, что вы следовали за ним как тень, из вечера в вечер. Он очень убедительно просил ему помочь, и я тогда одолжил ему моих охотников, Карвера и Бромфилда. Вы ведь видели сегодня Бромфилда?

Мэтью быстро глянул на Эванса, но ничего не сказал.

— Да не обращайте внимания, что вам там Лоуренс говорил. Это все не важно. Я был бы очень разочарован, если бы вы не выбрались наружу поразведывать. Но, конечно, вы рисковали — Бромфилд человек злой. Друзья мои, мы готовы есть второе? Тогда начнем!

Он опять позвонил в колокольчик, а граф Дальгрен протянул бокал, чтобы его наполнили.

Еще тарелки и подносы, на сей раз с существенными приношениями на стол: жаренный на гриле барашек с маринованными огурчиками, ливер в горчичном соусе, кусок красного мяса, которое Мэтью определил как телячий язык, толстые ломти ветчины в карамельной глазури. С этой манящей погибелью для желудка подали дикий рис, сваренную в молоке кукурузу и блюдо бисквитов. Мэтью тщетно искал взглядом зайцев. Для кого же охотился Бромфилд?

Но единственное, что мог сделать Мэтью — отметить это мысленно, потому что сцена пира одновременно с таким странным разговором с Саймоном Чепелом была скорее сном, чем явью. Мэтью уже был сыт до отвала, и прислуживающие за столом юноши накладывали ему еще одну тарелку. Потом вдруг — абсолютно вдруг — один из них просыпал дикий рис прямо на панталоны Мэтью, вскричал: «Простите, сэр! Простите, сэр!», стал смахивать эту просыпавшуюся еду салфеткой. Мэтью встал из-за стола, рука юноши быстро металась туда-сюда, убирая крошки, и наконец Мэтью сказал:

— Ничего страшного, все в порядке. Ничего не случилось.

Он отряхнул последние крошки и вернулся в кресло, а юноша — узкокостный парнишка с путаницей рыжеватых кудрей и быстрыми движениями хорька — смял в кулаке салфетку и двинулся к двери, ведущей, очевидно, в кухню.

— Сайлас, Сайлас… Сайлас! — с преувеличенным вздохом окликнул его Чепел. — Остановись где стоишь, будь добр.

Юноша послушался, обернулся к хозяину, криво улыбаясь. Щеки его пылали.

— Отдай, — велел Чепел. — Что бы это ни было.

— Отдай, Сайлас! — издевательски потребовал виночерпий.

— Сейчас же. — Добродушие стремительно уходило из голоса Чепела.

Улыбка у парня тут же увяла.

— Я ж только упражнялся, — сказал он. — Потом бы отдал сразу.

— Отдай их мистеру Корбетту. Сейчас же, иначе у нас с тобой будут трудности.

— Н-ну-у-у-у, — протянул Сайлас, как мальчишка, пойманный на горячем во время шалости. Он подошел к Мэтью, развернул салфетку и выложил на стол серебряные часы и ключ от молочной. Мэтью инстинктивно схватился за карманы, обчищенные так быстро и профессионально, что он даже не ощутил чужие пальцы.

— Займись своим делом, Сайлас, — велел Чепел, начиная резать телячий язык. — И чтоб без глупостей.

— И чтоб без глупостей, — глумливо повторил виночерпий и тут же сжался — Сайлас замахнулся кулаком, будто хотел ударить, но бить не стал и вышел в дверь на кухню.

— Есть у Сайласа такая привычка. — Чепел подвинул к Мэтью блюдо с языком. — Мы ему делаем иногда поблажки, поскольку вреда в этом нет. Но ведь правда же, он скор? — Чепел уставился на часы. — Очень красивая вещь. Как у вас оказался такой дорогой хронометр?

— Подарок, — ответил Мэтью, понимая, что опять вступает на зыбкую почву. — От…

Мысль давала перебои, ответа не было.

— Но это же не часы мистера Деверика? — ахнул Чепел в притворном ужасе, почти комичном. — Вы… вы же не Маскер?

— Нет. — Мысль снова понеслась вперед, как Сассафрас в колесе у Мики Рейнода в цирюльне. — Подарок от человека, который основал город Фаунт-Ройял в колонии Каролина. За помощь в выяснении одного очень важного дела.

— История с ведьмой? Да, Осли мне рассказывал. Я мог бы добавить, что мне из Каролины сообщили: источник Фаунт-Ройял пересох этим летом и его засыпало, как ни грустно мне это говорить. Но жизнь идет, и время тоже идет. Ага, а вот это что? — Чепел, продолжая поглощать язык, взял ключ от молочной.

Мэтью, чувствуя, что штаны доктора Годвина вот-вот лопнут на животе, передал язык мисс Ле-Клер, которая наколола себе кусок на вилку. Эванс был занят своей порцией ветчины, а граф Дальгрен, сидящий напротив Мэтью, накалывал на вилку жареную баранину и жевал неспешно, глядя, как Чепел рассматривает ключ.

— Антикварная вещь, — сказал он, как только прожевал. — Мне Чарити сказала, что вы живете в прачечном сарае.

— В молочном, — поправил Мэтью.

Чепел пожал массивными плечами:

— Молочный, прачечный…

— Бардачечный, — хихикнула леди, глядя мимо Мэтью блестящими глазами. Локон развился, опустился на шоколадные глаза. А бокал у нее был пуст, и мальчик при бутылках налил ей снова.

— Эй, смотри, чтобы не слишком много ей было! — велел Чепел мальчику. — Она нас тут всех употребит на столе, как воскресные колбаски! — Он снова повернулся к Мэтью. — Так почему молодой человек с вашими талантами живет в сарае?

— Моими талантами, сэр?

— Вашими мозгами. Вашей сообразительностью. Я знаю, вы не лентяй. И еще я знаю, что у вас есть любопытство и вы не боитесь действовать самостоятельно. Почему же тогда сарай? Честолюбия нет?

— Есть. Но пока что я нахожусь там, где нахожусь.

— Прямо сейчас, — Чепел положил ключ рядом с серебряной тарелкой Мэтью, — вы находитесь здесь. Вот место, куда вы завтра собираетесь вернуться, мне кажется постыдным.

— Простите, сэр?

— Вернуться в этот дурацкий город. Набитый кретинами и дебилами. На улице свиньи, конский навоз… ну, вам об этом рассказывать не надо. Ведь у вас же такой потенциал, Мэтью. Такой ум, как ваш, не должен пропадать впустую.

Он замолчал и пригубил вина.

— Впустую, сэр? — переспросил Мэтью.

— На занудливой работе, — был ответ. — Я прав, Лоуренс?

— Да, сэр. — Слегка заплетающимся голосом.

— Прислушайтесь к нему. Лоуренс тоже был когда-то клерком у юриста. Тонул в чернилах и долгах. А посмотрите на него теперь, Мэтью? Одет как денди, работу делает, которая отвечает его умениям. И перед ним большое будущее!

Мэтью смотрел на Дальгрена, а тот смотрел на Мэтью.

— А граф тоже на вас работает?

— В некотором смысле. Он гость, но еще он мой учитель фехтования. Боюсь, я слишком поздно начал, но я очень старательно учусь. Хотя о мастерстве вопрос даже не стоит.

— Стоит? — зашевелилась мисс Ле-Клер, которая до того елозила в кресле взад-вперед, а сейчас стала смотреть на всех мужчин по очереди. — У кого стоит?

— Тихо, тихо! — успокоил ее Чепел. — Я хотел сказать, что учиться мне нелегко, Мэтью. При мисс Ле-Клер нужно осторожно выбирать слова, иначе ее болезнь возьмет верх, а тогда она нас всех до смерти затопчет.

Мэтью допил вино, загородил бокал пальцем, показывая юноше при бутылках, что больше наливать не надо. Надо было разобраться в этом непонятном роге изобилия, и единственный способ сейчас получить ответы, который Мэтью приходил в голову — фронтальная атака.

— Мистер Чепел, — начал он, и сразу же хозяин стал внимательно слушать. — Могу я спросить, почему так важны для вас блокноты Осли?

— Разумеется. В них, кроме записей его речений и протоколов кишечной деятельности, упоминаются имена воспитанников, которых он мне продавал.

— Да, наверное, правильнее будет сказать сдавал в аренду. Сами понимаете — для работы в доме, в саду, на винограднике. Очень трудно найти хорошую прислугу. Мы, конечно, их проверяли. Учили и давали испытательный срок. Кто подходил, тот оставался. Кто не подходил, возвращался в приют. — Чепел продолжал есть. — Очень простое решение моих проблем. Можно было бы, конечно, рабов купить, но не хочу я черных рук у меня на винограднике.

— Хочу я черных рук, — неразборчиво пролепетала мисс Ле-Клер. — Черных рук хочу!

Она взорвалась смехом, от которого у нее из носу брызнули ясно видимые нити соплей.

— О Господи! Лоуренс, займитесь ею, хорошо? Только берегите свое имущество, у нее хватка железная. Да, так о чем мы? Ах, воспитанники, да. Такое соглашение у нас действовало с тех пор, как я — то есть Лоуренс от моего имени — связался с Осли. Кажется, это было в девяносто шестом. А вы когда ушли из приюта? В девяносто четвертом?

— Да.

Мэтью старался не смотреть, как Эванс прочищает даме нос и пытается заставить ее перестать елозить по креслу. Бешенство матки.

— Мы с вами едва не встретились. Да, так нам это соглашение выгодно, и Осли тоже… было, пока беднягу не зарезали. Теперь у нас есть все его блокноты, кроме последнего, и он нам очень нужен.

— А зачем? — спросил Мэтью. — Что такого важного в этих именах?

— На самом деле меня там волнует только одно имя. Мое. — Чепел улыбнулся, будто извиняясь, наклонил таран головы. — Видите ли, Осли, передавая мне своих подопечных, не вычеркивал их имена из списков. А потому продолжал получать столько же денег от церквей и благотворительных организаций — число воспитанников оставалось тем же. Я думаю, что много оплачивал его рискованные игры, да еще он с благотворителей хорошо брал. Теперь, когда его убили, найдется какой-нибудь высокий чиновник и проверит официальные книги и записи. А блокнотики эти, как вы сами понимаете, весьма неофициальны.

Чепел наклонился к Мэтью, будто сообщая что-то по секрету:

— Я ему передал через Лоуренса, чтобы не записывал моего имени нигде и никогда. Мне совершенно не нужно, чтобы существовал ведущий ко мне след на бумаге. Терпеть этого не могу. Ну и что же мы нашли, когда выгребли у него из-под кровати все эти блокноты? Именно это, вы угадали! Мое имя, записанное отчетливым почерком! Мне Бромфилд и Карвер сказали, что видали этот чертов блокнот в ночь, когда на него работали, и было у меня тогда подозрение. Пусть даже наверняка ничего там нет, кроме моей фамилии, и меня никак не связать с этим мошенничеством, но все-таки… как говорил мой отец, осторожность — мать мудрости. Могу вас заверить, что не недостаток предусмотрительности позволил мне подняться к моему нынешнему положению. Нет, сэр!

Мэтью кивнул. Эти сведения нисколько его не удивили. Но при чем тут числа? Какой-то шифр, который записывал Осли? Спрашивать, конечно, нельзя, хотя Мэтью пришлось чуть ли не буквально прикусить язык.

— Я не монстр, — продолжал Чепел, беря ножом кусок масла с серебряного блюдца и щедро намазывая бисквит. — Все эти мальчики — добровольцы. Никого здесь не заставляют оставаться, если ему не нравится. Сколько их здесь сейчас, Лоуренс?

— Девятнадцать, сэр. — Эванс пытался освободиться от рук, которые всерьез занялись пуговицами его штанов.

— Разных возрастов, от двенадцати и выше, — сообщил Чепел. — Живут в удобном доме возле виноградника. Когда им исполняется восемнадцать, они вольны уходить в мир, если хотят. Я получаю рабочие руки, Осли — свои деньги, и все хорошо в маленьком мирке Саймона Чепела. — Лицо его потемнело. — Было хорошо, пока не появился этот Маскер. И кто же он, черт побери, такой? Почему именно эти трое? Есть какие-нибудь гипотезы у кого-нибудь? — Седые брови приподнялись вверх. — У вас — есть?

Как-то не так он себя ведет, подумал Мэтью, отодвигая тарелку, складывая руки на столе. Что-то тут такое… неправильное. С чего бы Маскеру интересоваться мелким сговором Осли с Чепелом? Он вспомнил, что перед тем как Диппен Нэк спугнул Маскера, послышался шепот: «Эбен Осли про…»

Так это и есть конец фразы?

«Эбен Осли продавал воспитанников рабочими на виноградник? Слугами в дом и в сад?»

Какого вообще черта могло Маскера интересовать, что делал Осли со своими воспитанниками?

Нет, думал Мэтью. Что-то здесь не то.

— Вы мне тогда вот что скажите, — сказал Чепел, пододвигая к Мэтью экземпляр «Уховертки». Пальцем постучал по маленькой заметке. Мэтью увидел, что листок перевернут другой стороной, и палец Чепела показывает прямо на строчку: «Агентство „Герральд“. Решение проблем. Запросы посылать в гостиницу „Док-хаус-инн“.»