Глава 25
Едва Ханс-Петер устроился на кушетке в своей каморке, как в дверь позвонили.
Черт, подумал он, вроде бы все постояльцы уже пришли.
Спина ныла – когда-то у него был жуткий приступ остеохондроза, лишь бы снова не повторился. Ханс-Петер не раз пытался уговорить Ульфа установить кодовый замок, в то же время понимая, что любые проявления модернизации таили угрозу его служебному положению. Но Ульф сопротивлялся. Он хотел, чтобы все в гостинице работало по старинке, проверенным способом. Это был его фирменный стиль.
В дверь снова позвонили. Ханс-Петер медленно встал и пригладил волосы – то немногое, что от них осталось. Мать беспокоилась при встречах: «Тебе бы врачу сказать про облысение, Ханс-Петер. Вдруг болезнь какая. С болезнями надо быть осторожнее. А если вовремя начать лечение, то можно победить недуг».
Ханс-Петер устал объяснять, что его растущая лысина – проявление возраста, что это совершенно нормально. Мать вздрагивала, как от удара:
– Возраста? Но, Ханс-Петер, ты совсем еще не старый. И посмотри на отца – я знаю, что тебе досталась его шевелюра.
В это мгновение отец обычно встряхивал седой гривой так, что перхоть летела по всей комнате.
– Какие же мы старики, Ха-Пэ? Вот, смотри, тут и вошь заблудится.
Мать не могла примириться с мыслью, что у нее до сих пор нет внуков и теперь уже, по всей видимости, не будет. Она гнала прочь эту мысль. К тому же она начинала дряхлеть разумом. Или становилась забывчивой – это формулировка звучала мягче. Два перенесенных инфаркта ослабили ее еще больше.
В дверь позвонили еще раз – резче, требовательней. Ханс-Петер открыл. На пороге стоял мужчина, высокий и крепкий, но с круглым, почти детским лицом. Короткие, выгоревшие на солнце волосы, ни намека на лысину. Он был одет в черные джинсы и белую футболку, подчеркивающую бронзовую мускулистость рук. На плечи он накинул пуловер, небрежно связав рукава на груди. Голубые глаза – яркие, лучистые, будто мужчина надел цветные линзы. Он протянул руку.
– Добрый вечер, – произнес он глубоким, но в то же время слегка натянутым голосом. Ханс-Петер хорошо различал нюансы интонации.
– Э… добрый вечер.
– У вас есть свободные номера?
– Не… не думаю. – У Ханс-Петера возникло смутное опасение, что однозначный отказ может вызвать взрыв гнева. «Глупости, – пронеслось в уме. – Это Жюстина заразила меня своими страхами».
Он вернулся к стойке и стал листать журнал, хоть и так знал, что этой ночью отель полон. Мужчина подошел ближе, оперся руками на стойку и навис над нею. Его пальцы поросли светлым пушком. На безымянном пальце правой руки блестело кольцо.
Ханс-Петер откашлялся.
– Боюсь, что ситуация сложная, – произнес он, пытаясь изобразить вежливое сожаление.
Мужчина фыркнул:
– Что вы сказали? Боитесь? Вам бы радоваться, что дела у гостиницы хорошо идут.
Ханс-Петер почувствовал, что краснеет.
– Это просто выражение такое, – пробормотал он.
– Да ладно, шучу, – сказал гость. – Забудьте про номер. Мне просто захотелось зайти сюда. Оглядеться, поговорить.
– Вот как?
– Дело в том, что я вас знаю. Или не то чтобы знаю, но я знаю, кто вы такой. И вы один из тех, с кем я хочу поговорить.
Ханс-Петер захлопнул журнал и отложил его в сторону Под мышками покалывало от беспокойства.
– Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду.
– Да не бойтесь вы так. Можно подумать, вы привидение увидели.
– Простите… мы встречались раньше? Может быть, вы останавливались у нас? В таком случае, я вас не помню, все лица невозможно запомнить.
Гость потянулся, суставы крупного тела хрустнули. Он оттопырил губу.
– Ханс-Петер Бергман. Это вы, не правда ли?..
– Да…
– Живете в Хэссельбю. Вместе с Жюстиной Дальвик, уже пять лет. Не женаты, а лишь проживаете вместе, прошу обратить внимание.
– Да…
– Она не хочет выходить за вас? Не хочет делиться своим огромным наследством? Или есть другие причины? Может, это вы жениться не хотите?
В ушах Ханс-Петера нарастал шум, заполнил всю голову до самой шеи, лишив способности думать.
– Спокойно, – произнес мужчина. – Все проще, чем кажется. Мы за нею давно следим. Мы чувствуем, что ей есть что скрывать. Но поймать ее пока не удалось.
– Кто вы? – наконец спросил Ханс-Петер, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. – Почему вы врываетесь сюда и говорите какие-то непонятные вещи?
Мужчина переменился. Его лицо озарила улыбка.
– Меня зовут Томми Ягландер. Я муж вашей коллеги, Ариадны. Она, конечно, рассказывала, что я работаю в полиции.
– Вот оно что… – безжизненно отозвался Ханс-Петер.
– Моя жена забыла ключи, так что я решил заглянуть сюда, раз оказался поблизости. Может, ключи здесь. Не видели незнакомых ключей случайно?
– Нет, кажется.
– Она иногда такая растеряха, жена моя. То кошелек потеряет, то ключи. Твоя такая же? Может, все женщины такие? Они хвалятся, что могут делать несколько вещей одновременно, но я не знаю, не знаю. – Он громко, раскатисто засмеялся.
Ханс-Петер хотел засмеяться в ответ, но ничего не вышло. Тогда он решил проявить вежливость, привитую родителями с детства.
– Может, чашку кофе и бутерброд? Или вы уже уходите?
К удивлению Ханс-Петера, здоровяк принял приглашение. Ханс-Петер налил воды в кофеварку и насыпал кофе. Пока варился кофе, он отрезал два толстых ломтя хлеба, намазал паштетом и положил сверху пару кусочков соленого огурца. Накрывая стол в комнате для завтрака, он слышал доносящиеся через приоткрытое окно возгласы и крики пьяной молодежи.
– Присядьте, – сказал он. – Я как-то опешил сначала – из-за того, что вы знали, кто я такой. Я должен был узнать вас? Даже неловко как-то…
Томми Ягландер вытянул вперед длинные ноги. Ботинки были тщательно начищены. Когда он положил ногу на ногу, Ханс-Петер заметил ценник на подошве одного ботинка.
– Я заезжал за ней пару раз, – ответил Томми. – Но вас не встречал. Видел вашего Свантессона.
– Да, это он тут хозяин. Вы угощайтесь. – Ханс-Петер переставил на середину стола тарелку с бутербродами.
Ягландер протянул руку, но передумал.
– Можно узнать состав хлеба?
– Обычный ржаной хлеб. Мама Ульфа Свантессона печет к завтраку.
– А добавки в нем есть? Например, просо?
– Просо? А что это такое?
Ягландер ответил целой лекцией. Было заметно, что ему уже приходилось слышать этот вопрос прежде.
– Злак. Выращивают его в Азии и Африке, но здесь тоже встречается. В Европе его начали выращивать уже в каменном веке, а в Швеции этот злак был распространен в восемнадцатом веке. Из зерен проса изготавливают крупу и муку, которую используют в выпечке и приготовлении еды. Если я проглочу хотя бы грамм проса, то умру.
– Вот черт.
– Так что вы понимаете, почему я спрашиваю. У меня, конечно, всегда есть с собой шприцы и антидот. – Он указал на маленький кожаный рюкзак, который лежал у его ног. – Но действует лекарство не сразу. А чувствовать, как отекают дыхательные пути, не очень-то приятно.
– Не думаю, что мама Ульфа кладет это самое просо в свой хлеб. Она довольно консервативна, как и сын. Но на всякий случай я ей позвоню. Может быть, другим гостям тоже важно знать такие вещи.
– Насколько мне известно, во всей Швеции, кроме меня, есть только один человек с такой же аллергией. По-моему, женщина.
– Я все равно позвоню. А который час, кстати?
– Половина двенадцатого. Ладно, не беспокойтесь. Я не буду бутерброд, если не обидитесь. Старушки обычно рано ложатся спать.
Ханс-Петер налил кофе. Сам он пить не решался, чтобы не сбить сон. Он съел один бутерброд и выпил стакан воды.
Ягландер огляделся по сторонам:
– Приятное местечко.
– Ну да. Неплохое.
– «Три розы». Почему так назвали?
– Этого я не знаю. – Ханс-Петер с удивлением обнаружил, что никогда не задавался этим вопросом.
Янгландер подул на кофе и сделал глоток.
– У вас, как я понял, сегодня было много дел.
– В это время года всегда дел много. Есть иностранные постояльцы. Народ снова стал путешествовать, успокоился после одиннадцатого сентября.
– А был спад?
– Да, иностранцы приезжали меньше.
На минуту воцарилась тишина. Из ванной номера на втором этаже доносился слабый шум. Томми Ягландер с хрустом потянул себя за пальцы. Ханс-Петер терпеть не мог этот звук. Кажется, Ягландер это почувствовал.
– Она хорошо работает? – вдруг спросил он.
– Что?
– Моя жена. Она хорошо работает?
– Конечно. Разумеется. Здесь, как видите, сложно поддерживать чистоту, но она трудится не покладая рук.
Ягландер хохотнул. Подавшись вперед, он пристально посмотрел на Ханс-Петера своими почти светящимися голубыми глазами. Тот рефлекторно подался назад. Оказаться на допросе у такого бульдозера – так себе удовольствие.
– Кажется, я знаю, о чем вы сейчас думаете, – произнес гость, не меняя выражения лица.
– Что… что вы имеете в виду?
– Вы приготовили кофе, бутерброды, все очень мило, но больше всего вам хочется вмазать мне как следует.
– Нет… с чего вдруг? – В голове пронесся облик Ариадны, ее распухшие губы.
– Я читаю по лицам, понимаете. Я вижу каждого насквозь. Это часть моей работы, и я неплохо с ней справляюсь, скажу вам без ложной скромности.
С улицы донесся пронзительный женский вопль:
– Сво-о-лочь! Я тебя убью!
Ягландер не сдвинулся с места.
Женщина снова закричала. Частый стук каблуков – и снова все затихло. Ханс-Петер отодвинул в сторону тарелку, на которой лежал нетронутый бутерброд.
– Боюсь, я вас не совсем понимаю.
– Ха! Снова боитесь!
Ханс-Петер поежился.
– Объясните, о чем идет речь.
– Ваша женщина. Жюстина Дальвик. Я знаю, что вы прекрасно слышали все, что я сказал несколько минут назад. Что мы следим за ней, потому что у нее в прошлом – темные делишки. Но вы решили не слышать этого, вытеснить из памяти. Не поможет, Бергман. Как только за мной закроется дверь, вы вспомните мои слова и будете прокручивать их в голове снова и снова.
– Темные делишки? – в каком-то отупении повторил Ханс-Петер.
– Один из моих коллег следил за ней – если понимаете, о чем я. Ханс Нэстман. Хороший старый полицейский. К сожалению, уже покойный. Рак. Чума нашего времени.
Ханс-Петер безотрывно смотрел на Ягландера. Тело сделалось будто из мокрого песка – все отяжелело и словно просело.
– Что она, по-вашему, сделала? – бесцветным голосом спросил он.
– Да уж, я бы с такой кровать делить не стал.
«Постель, – растерянно подумал Ханс-Петер. – Постель, а не кровать, идиот». Вслух он произнес:
– Но что она сделала?
– Вы уверены, что хотите знать?
– Да! – почти крикнул Ханс-Петер.
– Убила человека.