Глава 53
Автомобиль въехал в ворота усадьбы и плавно покатил на стоянку. Из окна авто было видно, как пятит грудь габаритный охранник, всем своим видом демонстрируя хозяину преданность и неусыпное бдение.
Сяо Дун не спеша вылез из уютного салона автомобиля и, наслаждаясь окружающим видом, подошёл к берегу искусственного пруда. Полюбовавшись карпами, он отдал слуге распоряжение приготовить ему фуруно и направился в свой кабинет. Принимать горячие ванны в фуруно ему посоветовал господин Ю. Сяо Дун, однажды испытав на себе это наслаждение, выписал себе такую бочку и теперь, каждый раз возвращаясь с работы, обязательно принимал в ней горячие ванны из настоев целебных трав. И хоть в его доме имелась отделанная итальянским мрамором лохань, окружённая барельефами античных скульптур, золочёными зеркалами и прочими модными аксессуарами, он любил эту дубовую бочку. Фуруно, в отличие от роскошной, но каменно-холодной мраморной ванны, обладала необъяснимой теплотой, простотой и уютным комфортом. После сорока минут в ней он чувствовал себя заново родившимся, и поэтому при всякой возможности баловал себя этой процедурой.
– Но сначала нужно закончить дела, – вздохнул он и поспешил в кабинет.
Кабинет был его личным пространством. Никому, даже своей жене, он не позволял переступать его порог. Здесь хранились все его записи, расписки, финансовая и деловая переписка и многое, многое другое, совершенно не предназначенное для чужих глаз.
На службе Сяо Дун был воспитанным, вежливым и предупредительным чиновником, умел ладить со всеми коллегами. Губернатор высоко ценил его трудолюбие и преданность, считая блестящим и полезным сотрудником.
На самом деле Сяо Дун вёл двойную жизнь. И в этой второй жизни он был безжалостным, хитрым и очень опасным игроком, он умело использовал огромный объем информации, которая проходила через его департамент. Все эти знания и силы он направил для зарабатывания денег. Деньги, точнее, процесс их добычи, – вот настоящая страсть, которая полностью завладела Сяо Дуном.
Блестяще сдав экзамены на должность государственного чиновника по специальности «экономика и финансы», он принялся энергично пробивать дорогу наверх. Благодаря покойному папаше деньги в семье водились, и молодой Сяо Дун, не стесняясь в средствах, покупал и подкупал чиновников всех уровней и рангов, пока наконец не добился должности начальника финансового департамента Цицикара.
Многие из его однокашников стремились строить карьеру в столице и уехали в Пекин. Но Сяо Дун по этому поводу имел другое мнение. Он планировал обосноваться в Цицикаре надолго. Причём жить не на жалкие подачки и подношения, как все его предшественники, а подмять под себя все финансовые потоки сначала города, а затем и всей провинции. А провинция Хэйлунцзян была непростой. Не зря его папашу «палкой нельзя было выгнать» из этого далеко не самого престижного и глухого края.
Здесь водилось золото. Водилось – вот очень верное определение. Небольшие и скучные, как могло показаться несведущему человеку, старательские городки, всего около десятка, золотой россыпью окружали Цицикар.
Сяо Дун приложил немало усилий, чтобы запретить в провинции деятельность всех аффинажных фабрик, оставив лишь одну, в Цицикаре. Только этой фабрике разрешалось заниматься переплавкой золотого песка, шлиха и самородков в слитки, которые отправлялись в императорскую казну. И теперь весь поток легального золота провинции шёл исключительно через эту фабрику. Сколько чистого металла «испарялось» при очистке шлиха, знали только директор фабрики и сам Сяо Дун.
Десяток лет назад государственные золотоносные прииски были истощены до предела и еле-еле натягивали план добычи металла. С каждым последующим годом ситуация с добычей золота в стране становилась всё хуже и хуже.
Правительству пришлось принять закон, разрешающий населению частную добычу золота, и десять процентов от всего добытого золота полагалось бесплатно сдавать государству; но дело не пошло. Открылись сотни частных приисков, но вот сдавать государству золото бесплатно никто не хотел.
Справедливо загоревшись гневом, государство попыталось запретить частную добычу золота, но снова потерпело фиаско. Старатели расползлись по лесам, и достать их оттуда не представлялось никакой реальной возможности.
Тогда какая-то светлая голова в Пекине решила оставить старателей в покое и заново разрешить частный промысел золота, правда, на условиях продажи всего добытого металла государству. Теперь старатели могли по установленной и строго фиксированной цене сдавать золото в государственные приёмные пункты, открытые во всех финансовых городских учреждениях страны.
Установленные закупочные цены были чуть выше, чем на чёрном рынке, и устраивали всех: и старателей, и государство.
Для обеспечения закупки старательского золота министерство финансов Китая выделило огромные денежные ресурсы. Контроль за исполнением данного закона возложили на территориальные финансовые департаменты, и закон заработал. Сотни килограммов ранее нелегального золота потекли в казну.
Сяо Дун, поняв, какая золотая жила находится в его руках, взял дело под личный контроль. Он начал собирать всю имеющуюся информацию о нелегальном рынке золота в провинции. Оказалось, что официальная предоставляемая государству информация об истинных объёмах добычи золота занижена минимум втрое. Поэтому нелегальный рынок сбыта старательского золота процветает.
Наладив связи с дельцами, промышляющими этим бизнесом, он организовал прибыльную, а главное, безотказно действующую аферу. Изготовив себе документы на вымышленное лицо, по которым он являлся владельцем небольшого прииска, он сдавал государству якобы добытое на нём золото. На самом деле это был заброшенный много лет назад истощённый государственный прииск.
Купив его за бесценок, Сяо Дун привёз несколько семей рабочих, которые изо дня в день за ничтожные медяки ковырялись в старых отвалах.
Естественно, ни о какой значимой добыче жёлтого металла на этом прииске речи не шло, но создавалась иллюзия официального производства.
На самом деле Сяо Дун просто скупал нелегальное золото через своих доверенных лиц, а потом декларировал его как добытое на своём прииске.
Затем, добавив к стоимости металла маржу, сдавал государству по твёрдой цене. Разница между покупкой и продажей золота была вроде бы не очень большой, но при том, что расчёт шёл серебром, а его рыночный курс к золоту равнялся шестнадцать к одному, такая спекуляция приносила Сяо Дуну солидный барыш. Но предприимчивому чиновнику этого было мало…
Согласно государственной разнарядке, выкупные деньги на старательское золото поступали в казну города раз в год и, естественно, не могли обеспечить все потребности рынка. Нередко случалось так, что приёмный пункт золота просто не мог принять металл из-за нехватки живых денег, и старатели вынуждены были или ждать следующего года, или нести золото на чёрный и весьма небезопасный рынок. Говорить, что Сяо Дун об этом знал, конечно, не стоит.
Вся деятельность приёмных пунктов провинции была полностью под его контролем. Он искусственно создавал дефицит денег в конкретном приёмном пункте, а его люди перехватывали расстроенного продавца, добиваясь от него выгодных условий. Тогда доход Сяо Дуна возрастал кратно. Бизнес был отлажен и работал как часы.
Но неуёмная и деятельная натура требовала нового дела. Кроме всего прочего, он мучительно страдал от того, что ему не с кем было поделиться своими успехами, некому было ценить его гений и красоту махинаций. Бесспорно, деньги – это хорошо, но хотелось большего – хотелось признания.
Поэтому, когда появилась идея хищения выкупного серебра в Кайчи, он буквально загорелся этим и стал выстраивать безукоризненную, с его точки зрения, схему. Возможно, Сяо Дуну удалась бы и эта афера, но главарь банды наёмников, выполняя приказ патрона, решил замазать нападением на Кайчи генерала Лю Даньцзы, включив тем самым в игру новую и очень опасную фигуру. В итоге это стало приговором для организаторов и участников налёта. Сяо Дун не стал исключением…
Бросив в кресло дорожный плащ, он подошёл к столу и включил настольный светильник.
– Во всём должен быть порядок, – пропел себе под нос Сяо Дун, собираясь переписать в толстую бухгалтерскую тетрадь заветные цифры, которые хранил полученный им сегодня небольшой клочок бумаги.
Освещения настольной лампы вполне хватало для этой нехитрой операции, и он решил не зажигать большой свет.
Привычно открыв потайной ящик-сейф, спрятанный в массиве дубового стола, он остолбенел. Сейф был пуст. Сяо Дун нервно пошарил рукой по пустому тайнику и трясущейся рукой вытер со лба холодную испарину.
– Этого не может быть!
Этот стол был привезён из Англии и сделан по его специальному заказу. О наличии в нем потайного ящика, кроме поставщика и самого Сяо Дуна, не знал никто.
– Поставщик! – мелькнула мысль.
Нет, вряд ли. Стол привезли отдельно от опечатанного конверта, который пришёл спецпочтой. В конверте хранилась инструкция по открыванию встроенного ящика-сейфа и ключ от него. Доставивший стол приказчик не видел конверта и, значит, не имел доступа к ключу. Да ему вообще не было известно о существовании сейфа.
Лондонская мебельная фабрика? Этим вообще по барабану, им заказали в стол встроить сейф, – пожалуйста, а для какой цели заказчику понадобился такой тайник, да мало ли? Блажь заказчика.
О том, какой важности документы будут храниться в этом сейфе, знал только он сам. С другой стороны, человек, не знакомый с инструкцией, вряд ли смог бы обнаружить под декоративной панелью тумбы стола тщательно спрятанный ящик-сейф. Так кто же вскрыл сейф? Где тетрадь? Где остальные бумаги? Об их существовании знал только один человек, и этим человеком был сам Сяо Дун.
Как истинный, дисциплинированный финансист, он вел учёт прихода и расхода всех своих средств. А тетрадь содержала бухгалтерию всей его второй жизни.
Нелегальные сделки по скупке золота, расходы, связанные с фиктивным прииском, затраты на подготовку аферы в Кайчи. В ней были записаны номера банковских сейфовых ячеек, где хранились скупленные у должников векселя, акции компаний и ещё многое.
Но не менее страшно было то, что вместе с бухгалтерской тетрадью пропали папки с досье на известных людей города, в том числе на фудутуна и цзянсюя Цицикара.
Информация, хранящаяся в этих досье, была настолько компрометирующей для лиц, на которых она была собрана, что в случае обнародования угрожала не только потерей репутации, позором и лишением поста, но во многих случаях могла закончиться тюремным сроком. Досье как источники информации имели и оборотную сторону. Человек, владеющий этими досье, практически сидел на пороховой бочке, и за его жизнь не поручился бы сам папа римский.
Но была ещё одна беда. Вместе с досье хранился и личный дневник Сяо Дуна. Страдая от отсутствия признания своего гения и возможности с кем-то поделиться, он доверил все свои мысли этому дневнику. Записи в нём хранили не только информацию по аферам, в нём были изложены его мысли о существующих порядках в стране: о позорно проигранной японцам войне, о гнилой системе государственного правления, о срочной необходимости проведения экономической реформы, противниками которой были высокородные приближённые императора и цзянсюи крупных провинций. Его отзывы и эпитеты, которыми он наградил чиновников всех рангов, от губернатора Цицикара до императора Поднебесной Гуансюя и его тётки Ци Си, были настолько нелицеприятны, что тянули на обвинение в государственной измене. И теперь этот дневник пропал.
– Это смерть!
Сяо Дун прикрыл глаза, стал лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации.
– В кабинете хватает дорогих и ценных вещей, но взяли только дневник, тетрадь с бухгалтерией и папки с досье. Тетрадь – это деньги, досье – нож в спину или пуля в затылок, а вот дневник – это смерть в дворцовой пыточной камере. Поговаривают, что старуха Ци Си любит лично присутствовать при допросах государственных преступников. В любом случае, пропажа документов – это смертный приговор.
Сяо Дун с тоской понял, что к кому бы ни попали эти бумаги, для него, блестящего финансиста, умницы и непризнанного гения, всё кончено. Его либо убьют, либо будут шантажировать, а потом, когда высосут до последнего юаня, все равно убьют.
Так лучше сейчас и самому, решил он и достал из стола револьвер. Взведя курок, он приставил ствол к виску и глубоко вздохнув, нажал на курок.
Раздался щелчок бойка по пустой каморе барабана, револьвер встал на самовзвод.
Осечка, бесстрастно подумал Сяо Дун и второй раз нажал на курок. И снова боёк сухо щёлкнул по пустому барабану.
