Глава 34
Я впервые увидела Руби, когда тетя привела ее, чтобы покрестить. Ей только что исполнилось пять. Пухлые щечки и самые огромные карие глаза из всех, какие я когда-либо видела. Тогда я еще не знала ее историю, но постепенно начала узнавать через других прихожан. Церковная община была очень тесной. Люди знали друг о друге все. Почти как в маленькой деревушке.
Мать Руби умерла от передозировки наркотиков. Отца на горизонте не было никогда. Сестра ее матери вмешалась и взяла над ней опеку. Тетя Магдалена была крупной жизнерадостной женщиной, которой не удалось завести собственных детей. Она жила со своей подругой, Деми, настолько же тощей, насколько пышной была сама Магдалена.
Я не очень хорошо их знала. Перед тем как забрать к себе Руби, они ходили в другую церковь, но затем решили присоединиться к моему приходу. Обе женщины каждое воскресенье приводили Руби на семейную службу и изредка – в детскую художественную группу в четверг вечером.
Лена (как она мне представилась) была очень общительной. Она все время либо улыбалась, либо хохотала. Деми была более сдержанной. Тем не менее они, похоже, были очень привязаны друг к другу, хотя временами мне казалось, что ребенок больше нужен Лене, чем Деми. И все же меня ничто не настораживало. Во всяком случае поначалу. Возможно, тревожные знаки были, но я не желала их видеть. Как все мы.
Я помню, как во время крещения Лена сказала, что теперь у нее отлегло от души. Такая формулировка показалась мне странной, и я спросила почему.
– Ее мать была безбожницей, – сообщила она мне. – Она могла дать своему ребенку умереть, и Руби осталась бы в чистилище.
Я вежливо и мягко сказала, что Господь принимает всех детей, даже тех, кто не был крещен. Она как-то странно на меня посмотрела и сказала:
– Нет, преподобная. Такие дети вечно блуждают по земле. Я хочу, чтобы моя Руби попала в рай.
Я не обратила на это внимания. А должна была. Я должна была понимать, насколько тонка грань между религиозностью и религиозным фанатизмом. С другой стороны, многие мои прихожане были гораздо более ветхозаветными, чем я. Я как могла пыталась сделать их взгляды более современными, побуждала их больше думать о любви и терпимости, чем об адском пламени и вечных муках. Но их взгляды вовсе не означали, что они плохие люди.
Наверное, первый тревожный сигнал прозвучал, когда Руби пришла на занятие художественной группы с большим синяком на лбу. Она упала, – сказала мне Лена. Маленькие дети действительно часто падают. Мне это было хорошо известно. Фло в возрасте Руби вечно была вся в синяках. Я помнила случай, когда Фло вбежала в гостиную, споткнулась о ковер на полу и врезалась головой в камин. У нее на голове немедленно вскочила огромная яйцеобразная шишка, и я в панике помчалась в неотложку. Так что инциденты такого рода – это обычное дело.
Но с Руби они происходили все чаще и чаще. Синяки, ссадины. Затем сломанная рука. Она упала с горки в саду, – объяснила Лена. Все эти здравые и правдоподобные объяснения она давала спокойно, не переставая улыбаться.
Я знала, где они живут – в небольшом муниципальном доме рядом с церковью. Лена однажды приглашала меня к чаю. Когда я пришла, в доме царил порядок, игрушки Руби были сложены в розовые пластиковые коробки. Я понимала, что теперь, явившись без предупреждения, переступаю черту дозволенного. Но мое беспокойство нарастало. Я больше не могла его игнорировать. Я купила конфет для Руби и сказала себе, что делаю это для собственного спокойствия.
Когда я пришла, никого не было дома. И сам дом выглядел далеко не таким опрятным, каким был во время моего первого визита несколько месяцев назад. Это было заметно даже снаружи. Шторы были задернуты, сквозь щели в ветхом заборе я увидела, что сад зарос. Старые игрушки валялись в траве. Мусорные баки были переполнены. Но что меня по-настоящему обеспокоило, так это то, что там не было никакой горки.
Именно тогда я поделилась своей тревогой с Деркином. Он улыбнулся (доброжелательно).
– Я не уверен, что заросший сад свидетельствует о чем-то недобром.
– Как насчет горки?
– Возможно, она имела в виду – в парке?
– Она однозначно сказала, что это было в саду.
– Наверное, она оговорилась.
– Но дело не только в синяках. Руби худеет.
– Дети худеют, когда начинают расти.
– Я о ней беспокоюсь.
– Джек, если бы существовали проблемы, наверняка на это обратили бы внимание в школе. И если она под опекой, социальные службы должны их проверять.
– Думаю, да, но…
– Я знаю, что ты всегда уделяешь особенное внимание благополучию своих юных прихожан, и это весьма похвально. Но, в конце концов, идеальных родителей не существует. Я уверен, что даже ты не идеальна. Разве Фло никогда не падала?
Конечно падала, но я все равно ощетинилась.
– Не суди и не судим будешь, – изрек Деркин.
– Разумеется, – вслух произнесла я.
Иди к черту, – подумала я.
В тот же день я позвонила в школу Руби, чтобы договориться о встрече с ее учителем. Но оказалось, что это невозможно. Потому что несколько недель назад Руби забрали из школы. Директриса сообщила мне, что теперь ее тети обучают девочку на дому. Лена мне об этом не говорила. Не упоминала этого и Руби. Хотя в последнее время Руби стала очень тихой и сдержанной, уже ничем не напоминая пухлощекого улыбчивого ребенка, который впервые пришел в мою церковь.
Это были уже не звоночки, а полноценный набат. И все же я выискивала оправдания. Возможно, у Лены и Деми финансовые трудности. Ребенок – это большая ответственность и расходы. После очередной службы я попыталась отвести Лену в сторонку.
– С Руби все в порядке?
Она просияла широкой улыбкой и ответила:
– Конечно, преподобная. Вы должны еще раз зайти к нам на чай.
– Это было бы чудесно, – ответила я, чувствуя, насколько неискренне это звучит с обеих сторон. Затем я как бы невзначай поинтересовалась: – Как дела в школе?
Она помрачнела.
– Преподобная, должна сознаться, что мы проявили беспечность. Руби в школе травили, но мы этого не знали. Один ребенок обижал ее и забирал у нее ланч. Мы должны были принять меры раньше, и нам нет оправдания. Но теперь мы обучаем ее дома, где можем заботиться о ней, как положено.
Она снова улыбнулась мне, так широко, так искренне. И ее рассказ был таким убедительным, но в глубине души я знала, что она лжет мне сквозь свои сверкающие зубы.
Я сделала анонимный звонок в социальные службы. Я выжидала. Ничего не происходило. Руби продолжала появляться в церкви и с каждой неделей становилась все тоньше и тоньше. Я не могла с ней поговорить, потому что там всегда присутствовали либо Лена, либо Деми. Я обратила внимание на то, что у Лены появляется новая одежда, а на щуплой шее Деми красуется новая золотая цепочка.
Я еще раз позвонила в социальные службы. И снова началось ожидание. Однажды, во время урока рисования, улучив момент, когда Лена вышла в туалет, я присела на корточки рядом с Руби.
– Привет, милая, как дела?
Не сводя глаз с рисунка – буйство клея и блесток, она ответила:
– Все хорошо.
– Дома все нормально? Ты хорошо кушаешь?
– Да.
– Ты уверена?
Она подняла голову. В ее темных глазах светились ужас, отчаяние, обреченность.
– Я плохая девочка. Во мне сидит дьявол. Его необходимо изгнать.
И она разрыдалась.
– Руби…
– Что вы делаете?
Боковым зрением я заметила что-то красное. Это бежала от двери Лена.
– Что вы сказали? – отталкивая меня от девочки, завопила она. – Зачем вы расстраиваете ребенка?
– Лена, я о ней тревожусь.
Она схватила Руби за локоть, рывком поднимая ее со стула и не сводя с меня глаз, горящих ненавистью.
– Это все ты, верно? Подсылала к нам тех людей. Создавала нам проблемы. Ах ты, белая сука.
Я ошеломленно на нее смотрела, не произнося ни слова.
– Я порядочная женщина, и я пытаюсь правильно воспитывать этого ребенка, а ты тут стоишь и распространяешь на нас клевету. Я люблю этого ребенка. И я делаю то, что для нее лучше всего, ты меня слышишь?
Я пыталась сохранять спокойствие, понимая, что теперь все присутствующие смотрят только на нас.
– Я тебя слышу, Лена. Но она плохо выглядит.
– Ты так думаешь? Что такие люди, как мы, не могут как положено растить своих детей? Не то что вы, идеальные белые люди, да?
– Нет. Это тут ни при чем.
– Как ты смеешь? Я не отдам тебе Руби, поняла? Я никому не отдам Руби.
И она ринулась прочь, волоча за собой девочку.
После этого я должна была обратиться в полицию. Я должна была наседать на социальные службы и заставить их себя услышать. Я должна была броситься за Леной. Я должна была сделать хоть что-то. Но я этого не сделала. Я испугалась. Испугалась того, как смотрели на меня другие родители. Испугалась того, что ее слова могли быть в какой-то степени правдой. Неужели я судила Лену и Деми строже из-за цвета их кожи, пусть даже подсознательно? Я опасалась совершить ужасную ошибку.
На протяжении всей следующей недели я не видела Руби ни разу. Я проезжала мимо их дома, и он выглядел заколоченным. Наверное, они переехали. Я ее потеряла.
В следующее воскресенье я пришла в церковь, как обычно. Я любила приходить пораньше, чтобы все подготовить и сосредоточиться, пользуясь тишиной и покоем. В начале февраля светало лишь около восьми. Я открыла двери, шагнула внутрь и тут же поняла: что-то не так.
Воздух в церкви. Запах. Резкий тошнотворный запах. Я щелкнула выключателем и пошла по центральному проходу нефа. Я увидела что-то на ступеньках под самым алтарем. И что-то услышала. Звук падающих капель. Медленно и ритмично. Кап, кап, кап.
Я продолжала идти вперед на подкашивающихся ногах. Я должна была увидеть. Должна была узнать. Несмотря на то, что всеми фибрами своей души ощущала, что не хочу этого видеть. Не хочу этого знать.
Она комочком лежала под алтарем. Обнаженная и такая худенькая, что ребра выпирали, как велосипедные спицы, а руки и ноги были тоненькими и хрупкими, как спички. Она продолжала прижимать к себе старого игрушечного кролика. Ее глаза были широко раскрыты и осуждающе смотрели на меня. Ее горло зияло ярко-красной насмешливой ухмылкой.
Кап, кап, кап. Я не отдам тебе Руби.
Лену и Деми арестовали на станции техобслуживания Тоддингтон на М1. Они прикарманивали деньги, которые получали на содержание Руби. Покупали себе вещи и откладывали на отпуск. На побег. Девочку морили голодом, избивали, а затем принесли в жертву. Вот как объяснила это Лена.
– Этот ребенок был одержим, – позже рассказывала она полиции. – Демонов необходимо было изгнать. Теперь ее душа отправится в рай.
До сегодняшнего дня я так и не знаю, на самом ли деле она в это верила или ее защита базировалась на ссылке на невменяемость. Как бы то ни было, газеты вцепились в этот случай, как бешеные собаки. Из-за того бреда, который несла Лена, все внимание переключилось на церковь. Меня представили викарием, который каким-то образом позволил всему этому случиться. Меня обвиняли в этом все прихожане, меня обвиняла пресса. Более того – я сама себя винила. Я стала викарием с кровью на руках.
Майк сочувственно смотрит на меня.
– Но в этом не было твоей вины. Ты сделала все, что могла, пытаясь помочь этой маленькой девочке.
– Этого было недостаточно.
– Иногда, что бы мы ни делали… – Он смотрит в чашку с кофе. – Я полагаю, Раштон и Клара рассказали тебе, как умерла Тара.
– Они сказали мне, что это был несчастный случай.
Он качает головой:
– Несчастный случай, которого не было бы, если бы не я. В тот день я должен был забрать ее из школы. Но я был пьян. Я не мог вести машину. Я попросил Эмму оказать мне услугу и присмотреть за ней. Тара вообще не должна была в тот день находиться у них дома.
– Но это могло произойти в другой день. Это произошло не из-за тебя. Это просто произошло. Труднее всего принять то, что у трагедии нет никакой причины и что в ней никто не виноват. Но мы должны это сделать, иначе не сможем жить дальше.
– А ты это сделала?
– Пока нет. – Я натянуто улыбаюсь. – Как я уже сказала, это самое сложное.
– Что, если ты никогда не сможешь это принять?
– Жизнь продолжается. Наш выбор – что мы с ней сделаем.
– А если мы не сможем?
– Майк…
Мой телефон жужжит на столе. Я бросаю взгляд на экран. Незнакомый номер. Я хмурюсь. Мой номер есть у очень немногих людей, и их номера сохранены у меня в контактах. Я не принимаю звонки с незнакомых номеров.
Майк кивает на телефон:
– Ты будешь отвечать?
Я нерешительно держу руку над телефоном. Затем хватаю его и нажимаю кнопку приема.
– Алло?
Дыхание в трубке. Я напрягаюсь.
– Мам?
– Фло? Что происходит? Чей это телефон?
– Ригли.
Я пытаюсь не вспылить, услышав это имя. Опять он.
– Почему ты звонишь с телефона Ригли?
– Долго рассказывать. Слушай, мам, ты можешь вернуться?
– Почему? Что случилось? Ты в порядке?
– Да, все хорошо… ну, я немного поранила ногу. Но ты не беспокойся. Тебе необходимо кое-что увидеть. В часовне.
Вопросы рвутся у меня с языка. Как она поранила ногу? Откуда там Ригли? Что они делали в часовне так поздно? Но я стараюсь говорить спокойно и рассудительно.
– Еду.
Я кладу телефон в карман. Майк вопросительно смотрит на меня.
– Проблемы?
– С дочерью. Мне нужно ехать домой.
– Я тебя подвезу.
– Спасибо.
Я встаю и обнаруживаю, что у меня подкашиваются ноги. Я хватаюсь за край стола. Всего на один миг, когда высветился этот незнакомый номер, меня охватило ужасное предчувствие, что это может быть он. Что он каким-то образом меня нашел. Точно так, как сделал это в прошлом.
Человек, который убил моего мужа.
Мой брат. Джейкоб.
