Глава 18

Фло спускается вниз, когда я заканчиваю раскладывать покупки. Я тут же замечаю, что она напряжена.

– Привет. Как дела?

– Нормально.

– Чем занималась?

– Прогулялась в магазин.

– Есть что рассказать?

– Неа. – Она отодвигает стул и садится, избегая встречаться со мной взглядом. – А как у тебя все прошло?

– Хорошо.

– Есть что рассказать?

Я замираю с пакетом горошка в руке, размышляя о матери Джой, о фотографии в кармане, встрече с Майком Саддатом. И качаю головой.

– Неа. – Я запихиваю горошек в морозилку. – Думала, может, мы после ланча посмотрим, подходит ли подвал на роль проявочной. Но его необходимо освободить. Судя по всему, там много хлама.

– Ясно. Хорошо.

В ее голосе нет того энтузиазма, который я ожидала услышать.

– Я думала, тебе нужна новая проявочная.

– Нужна. Но я собиралась после ланча пойти еще пофотографировать. Ригли говорит, что тут есть…

Моя голова резко поворачивается в ее сторону.

– А вот тут, пожалуйста, помедленнее. Кто такой Ригли?

Она опускает голову, теребя замок молнии на своем худи.

– Мальчик, с которым я вчера познакомилась.

– Ты вчера не говорила о том, что с кем-то познакомилась.

– Я забыла.

– Ладно. Но теперь мне нужно чуть больше информации.

– Это просто мальчик, ясно?

Нет, ничего мне не ясно. Но сказать этого я не могу. И дело не в том, что я возражаю против дружбы Фло с мальчиками. Мальчик. Друг. Я бы хотела, чтобы эти два понятия у моей дочери как можно дольше не сливались в единое понятие бойфренд.

– Имя Ригли мне кажется немного странным.

– Это фамилия. Его зовут Лукас.

– Хорошо. И как ты с ним познакомилась?

– Я встретила его на кладбище. Он рисует. По-настоящему хорошо.

– Он рисует могилы. Мило.

– А я их фотографирую.

– Ну, значит, это судьба.

– Ма-ам. – Она закатывает глаза, и мне кажется странным, что у нее из ушей не валит дым. – Это совсем не то. Ясно?

– Ясно, – киваю я, не веря ни единому ее слову. – Так что же сказал Ригли?

Она в нерешительности молчит.

– Насчет какого-то места, – подсказываю я.

– Ага… – Снова молчание. – Очень красивые рощи.

– Понятно.

Она хмурится:

– Не говори это таким тоном.

– Ты о чем?

– Ты знаешь.

– Слушай, я не уверена, что хочу, чтобы ты бродила по каким-то рощам с мальчиком, с которым едва знакома.

– Значит, ты предпочитаешь, чтобы я бродила одна?

– Нет.

– Но ты не хочешь, чтобы я шла с другом, который хорошо знает эти места.

О, моя дочь очень проницательна. Я вообще не хочу, чтобы она куда-то шла. Но ей пятнадцать лет. Ей нужна свобода. И ей нужны здесь друзья. Оттого, что я буду что-то запрещать, Фло только сильнее захочется это сделать.

Я тяжело вздыхаю:

– Хорошо. Ты можешь пойти…

– Спасибо, мам.

– Но… будь осторожна. Возьми телефон. На случай, если ты свалишься в канаву или что-то в этом роде.

– Если на меня нападет бешеная корова.

– И это тоже. – Я подозрительно на нее смотрю. – И я хочу познакомиться с этим Ригли.

– О боже, мам.

– Это мое условие.

– Да я только-только сама с ним познакомилась.

– Я не говорю, что это должно произойти прямо сейчас, но мне необходимо знать, с кем встречается моя дочь.

– Я не… о боже, ладно.

– Вот и хорошо.

– Отлично.

– Надеюсь, ты все это не придумала, чтобы отвертеться от наведения порядка в подвале?

– Ты думаешь, что я стала бы тебе врать?

– Тебе пятнадцать. Так что да, думаю.

– Как будто ты никогда не врешь.

– Конечно, нет. Я викарий.

Она качает головой, но я вижу, что она прячет улыбку.

– Викарий или не викарий, все равно тебя ждет ад.

– Этого мы не знаем. А теперь скажи мне, что ты хотела бы на ланч?

Я стою у окна спальни Фло и провожаю дочь взглядом. Она бредет через кладбище за домом – тонкие ножки, угрюмо ссутуленные плечи, болтающийся на шее фотоаппарат. Мои внутренности сводит нехорошее предчувствие. Она что-то скрывает. С другой стороны, я не могу осуждать дочь за то, что у нее есть от меня тайны.

Я спускаюсь вниз. Фотография шуршит у меня в кармане. Я вынимаю ее и снова всматриваюсь в лица девочек. Мерри и Джой. У одной белокурые волосы, у другой – темные. Обе худенькие, одеты в мешковатые свитера и легинсы, на шеях блестят цепочки дружбы.

Джой красивее подруги. Синими глазами и льняными локонами она напоминает куклу. Мерри рядом с ней не кажется хорошенькой. У нее настороженный взгляд и не такая открытая улыбка. На ее лице уже читаются безнадежность, страх, подозрительность.

Я прячу фотографию в свой тайник внутри Библии и останавливаюсь посреди гостиной, растерянно озираясь по сторонам. Мне хочется свернуть сигарету, но я решаю этого не делать. Мне нужно сделать что-нибудь более продуктивное и менее вредное для моих легких. Я сказала Фло, что буду наводить порядок в подвале, так что почему бы не приступить прямо сейчас?

В кухонном шкафу я беру пакеты для мусора и резиновые перчатки и направляюсь к двери в подвал, расположенной под лестницей, – в уголке между кухней и гостиной.

Я смотрю на нее. Как там в «Донни Дарко»? Что-то насчет того, что из всех бесчисленных комбинаций слов в мире самым красивым является словосочетание «дверь подвала».

В точку. Хотя я ни за что не поверю, что кто-либо когда-либо приближался к двери подвала без дурных предчувствий. Дверь, ведущая вниз, во мрак, комната, скрытая под землей. Я приказываю себе не тупить, а просто взять и потянуть за дверную ручку. Что и делаю, впуская в дом запах плесени и тучу пыли. Закашлявшись, я вытираю нос рукавом. Замечаю, что возле двери висит какой-то короткий шнурок, и дергаю за него. Маленькая лужица желтого цвета, больше похожая на мочу, заливает неровные ступеньки.

Я осторожно начинаю спускаться, слегка наклонившись вперед из-за низкого потолка. К счастью, внизу потолок становится выше, и теперь весь подвал передо мной как на ладони. Я озираюсь вокруг.

– Господи Иисусе!

Когда Раштон предостерегал меня относительно того, что здесь полно мусора, он не шутил. Нагроможденные друг на друга помятые картонные коробки, пожелтевшие газеты и поломанная мебель заполняют почти все пространство просторного помещения. Я свечу фонариком вокруг и вижу все новые коробки, а также не поддающиеся описанию силуэты, накрытые старыми простынями. Я не знаю, с чего начать. Возможно, правильнее всего было бы обратиться в клининговую компанию и предоставить им право разбираться с этим.

С другой стороны – размышляю я, возмущенно обозревая коробки, – сколько запросит за вывоз всего этого клининговая компания? Несколько сотен фунтов. Церковь вкладываться не станет, я на мели и не уверена, что идея собрать деньги на то, чтобы очистить от дерьма подвал нового викария, будет встречена приходским советом с воодушевлением.

Я вздыхаю и делаю шаг к наименее угрожающей груде. Первым делом займусь коробками, потому что в них наверняка много такого, что пойдет в переработку. Кроме того, нельзя исключать и вероятность того, что я могу откопать какое-нибудь сокровище стоимостью в тысячи фунтов.

Полчаса спустя становится ясно, что в сколько-нибудь обозримом будущем стать звездой Antiques Roadshow мне точно не светит. Вместо этого я распихиваю по черным мешкам многочисленные древние экземпляры «Черч таймс». Я уже выбросила старые бюллетени и проповеди, пластиковые стаканчики и бумажные тарелки, вне всякого сомнения предназначавшиеся для ярмарок и других мероприятий, но давно покрывшиеся плесенью. Одна из коробок забита старыми рождественскими шляпами, бумажными гирляндами и гниющими хлопушками.

Я бреду к очередной коробке. Она оказывается полна старых видеодисков, вероятно, принадлежавших преподобному Флетчеру. «Звездные войны» (оригинал), «Бегущий по лезвию», трилогия «Крестный отец», «Охотники за привидениями». У Флетчера был хороший вкус. И тут я замечаю притаившихся на дне «Ангелов и Демонов» (что ж, наверное, у всех есть свои маленькие позорные тайны). В следующей коробке – диски с музыкой. По большей части соул. Несколько стандартных подборок попсы. Немного музыки из восьмидесятых. Элисон Мойе, «Бронски Бит», «Эрейже». Ясно. Эклектика. Но я сама слушаю в машине «Май кемикал ромэнс», так что не мне его судить.

Третья коробка набита книгами. Мне приходит в голову, что, по словам Клары, она выбросила почти все вещи преподобного Флетчера. Похоже, она не особо старалась.

Я вынимаю из коробки несколько книг. Массивные издания в твердых переплетах. К. Дж. Сэнсом, Хилари Мэнтел, Кен Фоллетт, Бернард Корнуэлл, огромные тома по истории, сборники местных легенд и суеверий.

Мне становится совершенно ясно, чем интересовался Флетчер. Впервые за все время у меня появляется ощущение, что я представляю себе своего предшественника. Возможно, затруднительно судить о книге по ее обложке, но судить о человеке по его книгам вы можете наверняка. Мне кажется, Флетчер был бы мне симпатичен. Будь он жив, нам, наверное, было бы о чем пообщаться за чашкой кофе.

Я вытаскиваю несколько книг в мягком переплете, и они заставляют меня нахмуриться.

Урок ведьмовства. Град заклинаний. В поисках шабаша.

Эти книги плохо вяжутся с предыдущими. Я переворачиваю одну из них, изучаю задник. Серия книг для подростков о школе ведьм – Мэллори Тауэрс знакомится с искусством ведьмовства.

Автора зовут Саффрон Уинтер. Что-то смутно знакомое. Кажется, это молодежный автор, по книгам которой даже снимали фильмы (хотя я не уверена).

Я открываю книгу на последней странице и смотрю на маленькое черно-белое фото женщины приблизительно моего возраста с копной темных волос и многозначительной улыбкой. Интересно, почему авторы на фотографиях всегда выглядят такими самодовольными? Смотрите, я написала книгу. Правда, я молодец?

И тут я вижу клочок бумаги, который торчит из книги явно в качестве закладки. Я вынимаю этот листок. Это перечень дел.

Я смотрю на этот список, и внезапно меня охватывает грусть. Это всего лишь заурядный список необходимых дел. Но именно такие вещи зачастую оказываются самыми щемяще-трогательными. Я вспоминаю, как одна прихожанка после смерти мужа рассказывала мне, что самую острую боль она испытала не на похоронах, и не во время отпевания, и не тогда, когда ей сообщили о его кончине. Она потеряла самообладание, когда ей доставили книги, которые он заказывал на Амазоне.

Он так мечтал их прочесть, но так и не увидел и уже никогда не увидит.

Эти нетронутые страницы. Именно они заставили ее с воем рухнуть на пол.

С другой стороны, все мы делаем подобные небольшие вклады в свое будущее. Билеты на концерт, заказ столика в ресторане, забронированный отпускной тур. Мы не допускаем мысли, что не сможем всем этим насладиться, потому что нас здесь уже не будет, потому что некое случайное событие или встреча выдернет нас из этого мира. Мы всегда делаем ставку на завтра. Хотя на самом деле каждый день – это прыжок в неизвестность.

Я вытираю лоб предплечьем. Воздух здесь, внизу, спертый и влажный одновременно. Где-то должны быть вытяжки, но они наверняка забиты пылью или заслонены вездесущими коробками. Я уже набила три мусорных мешка, но на размерах здешнего картонного мегаполиса это почти не отразилось.

Пора сделать перерыв. Я отнесу мешки наверх, сварю себе кофе и чуть позже поработаю еще немного. Поднимаю два мешка. Чувствую себя грязной, и пыльной, и…

Проклятье.

Разворачиваясь вместе с мешками, я цепляю одним из них шаткую колонну из коробок. Я понимаю, что они рухнут, за мгновение до того, как это происходит, но бессильна это предотвратить. Я роняю мешки и подпираю вибрирующие коробки, но тщетно. Они обрушиваются, сбивая меня с ног, и я падаю на кучу мусора. К счастью, подо мной оказываются набитые журналами мешки, но все же я с силой врезаюсь локтем в твердый пол подвала. Громко выругавшись, растираю пылающий болью сустав.

– Проклятье.

Выругавшись еще раз, я приподнимаюсь, продолжая растирать ушибленный локоть, и озираюсь вокруг. К счастью, по большей части в рухнувших коробках не было ничего хрупкого или способного проломить череп – все те же старые газеты и журналы. Поднявшись на ноги, я начинаю распихивать их по черным мешкам. И тут кое-что привлекает мое внимание. Еще одна коробка. Она выделяется, потому что более новая и не затронута плесенью. Она опечатана липкой коричневой лентой. Наверное, ее запихнули в одну из старых коробок. Спрятали? Я подтаскиваю коробку к себе и запускаю свои слишком короткие ногти под края коричневой ленты. Несколько секунд спустя мне удается ее отклеить и открыть коробку.

Первое, что я вижу, – это папка на резинке с надписью «Сассекские мученики». Я вынимаю ее. Она битком набита бумагами, которые торчат из нее во все стороны. Под ней лежит еще одна папка, гораздо легче, с надписью «Мерри и Джой». Преподобный Флетчер действительно интересовался историей деревни. Он явно проделал огромную исследовательскую работу.

Я снова заглядываю в коробку. На дне лежит что-то еще. Что-то маленькое, прямоугольное и черное. Я достаю предмет из коробки.

Это портативный магнитофон с кассетой внутри. Я смотрю на него, ощущая, как к горлу подступает тошнота. На ярлычке аккуратным разборчивым почерком написано:

«Экзорцизм Мерри Джоан Лейн».