Глава 17
Вот как сильно я тебя люблю, – шептала мама. – Несмотря на то, как дурно ты себя вел.
А затем она опускала его в яму. Без еды. Без воды. Он в отчаянии смотрел вверх, на маленький кружок неба, на кружащих в вышине птиц.
Крики ворон переносят его в прошлое. Убийство, – думает он. Убийство ворон. Подняв голову, он смотрит на старое здание. В викторианские времена тут находился приют для душевнобольных. Величественное сооружение на окраине Ноттингема, окруженное разбегающимися во все стороны зелеными холмами. Затем, в 1920-м, его превратили в больницу. Но в какой-то момент двери заведения закрылись в последний раз, а большие полукруглые окна заколотили досками. Здание и прилегающая территория были заброшены и пришли в запустение.
Ему это известно, потому что какое-то время после побега здесь был его дом. Он тут жил вместе с другими бездомными. Наркоманами, алкоголиками, людьми с психическими расстройствами. В этом была определенная ирония. Днем он попрошайничал, принося достаточно денег, чтобы купить еды и воды. Другие в основном были к нему добры, жалели мальчишку.
Затем тут появилась одна группа. Пятеро молодых мужчин и женщин с длинными волосами и пирсингом. Они одевались в мешковатые штаны и разноцветные рубахи, сидели по ночам, куря сигареты со странным запахом и беседуя о политике и «фантастическом режиме».
Много лет спустя он понял, что они говорили о фашистском режиме.
– Они не такие, как мы, – сказал ему один из пьяниц постарше, Гэфф.
– В каком смысле?
– У них есть дом. Родня. Просто они не хотят там жить.
– Почему?
– Считают себя долбаными бунтарями, вот почему, – презрительно заявил Гэфф и сплюнул на землю большую порцию слюны, смешанной с кровью.
Он был потрясен тем, что кто-то способен добровольно выбрать такую жизнь – среди мусора и птичьего помета, без света и тепла, в то время, как они в любой момент могли отправиться домой. К родителям, которые их любят. А затем его охватил гнев. Ему казалось, что вновь прибывшие каким-то образом над ним насмехаются.
Один из этой группы – тощий мужчина с дредами, по имени Зигги – внушал ему особенно сильную антипатию. Иногда Зигги приходил и пытался с ним поговорить. Он садился слишком близко. Предлагал ему эти странные сигареты. Раз или два он их даже пробовал курить. Не особо понравилось. После них он чувствовал себя… немного не в своей тарелке, а есть хотелось еще сильнее.
– Почему ты со мной разговариваешь? – спросил он у Зигги.
– Просто стараюсь быть дружелюбным.
– Зачем?
– Видишь ли, мои родители богаты. Они присылают мне деньги.
– И что из этого?
– Тебе нужны деньги.
– Ну да.
– Если ты будешь дружелюбен со мной, может быть, я дам тебе денег.
Зигги подмигнул ему, желтозубо ухмыльнувшись.
Несколько ночей спустя он проснулся от странных звуков, похожих на стоны. Он сел. Над ним стоял Зигги. Сунув руку в штаны, он яростно себя тер. Вверх-вниз, вверх-вниз.
– Что ты делаешь?
Зигги ухмыльнулся:
– Отсоси у меня. Я дам тебе десятку.
– Что?
Зигги подступил ближе, опуская брюки вниз, извлекая свой эрегированный член, окруженный курчавыми рыжими волосами.
– Ну, дружище, давай. По-быстрому.
– Нет.
Зигги переменился в лице.
– Ах ты маленький кусок дерьма! Делай что тебе говорят!
Кровь взревела у него в ушах. Глаза застлало красной пеленой, и он уже ничего не видел. Вскочив на ноги, он отпихнул Зигги. Обкуренный, тот споткнулся и рухнул назад, на спину.
– О черт, ты чего?
Он огляделся. Пол разрушающейся психушки был усеян какими-то обломками и разбитыми кирпичами. Схватив кусок кирпича, он опустил его на голову Зигги. Еще и еще раз, пока Зигги не перестал шевелиться.
Он попятился. Ярость улеглась, но перед глазами все еще висела красная пелена. Под ногами валялись обломки кирпича и дреды Зигги.
Он услышал ее голос.
Что ты натворил?
– Он хотел, чтобы я у него отсосал, – угрюмо откликнулся он. – Мне очень жаль.
Ты больше не можешь здесь оставаться. Ты должен уйти. Сегодня же ночью.
– А как насчет него?
Он посмотрел на Зигги, голова которого превратилась в месиво, странно скошенное набок, но тот еще дышал, едва слышно.
Его нельзя оставлять в таком состоянии.
Он покачал головой.
– В полицию я не пойду…
Конечно, нет. Я сказала, что его нельзя оставлять в таком состоянии. Он может тебя опознать.
Он услышал стон. Залитый кровью, беспомощно смотрел на него голубой глаз Зигги.
Он понял. Она всегда знала, что нужно делать.
Он поднял кирпич и шагнул к Зигги.
Вороны каркают. Он закрывает глаза. Он уже не тот мальчик, каким был тогда. И не наркоман, который провел почти весь третий десяток своей жизни, то и дело попадая в тюрьму за разные мелкие преступления – наркотики, разбойные нападения, кражи. Он изменился. Все так говорят. Психотерапевты. Комиссия по условно-досрочному освобождению. Но этого недостаточно. Ему необходимо услышать это от нее.
Она написала ему после того, как ушла в первый раз. Так он узнал, где ее искать. Однако Ноттингем большой город. И когда он наконец ее нашел, его охватил гнев, он совершил по-настоящему дурной поступок и все испортил.
Она пришла к нему в тюрьму лишь однажды. Его письма возвращались нераспечатанными. Он ее не винит. У нее были на то причины. И он ее простил.
Сейчас она просто должна сделать то же самое. И тогда они снова смогут быть вместе. Как раньше.
Он ей докажет.
Вот как сильно я тебя люблю.
