Глава 10
Умница Беата
Беата довольно кивнула.
– Благодарю вас за то, что согласились поговорить со мной. Я не считаю себя умнее прочих, но у них вряд ли зародилась мысль о том, что вы не просто проходили мимо. Сегодня днем кузен Матиас поделился с вами своими соображениями… Не так ли?.. Например, о том, что картинку из книги вырвал Леон?
– Он говорил, что вы вините Леона в смерти вашей собаки.
– Да, мы не раз спорили об этом. Садитесь поближе, господин Граф, но вначале… Не закроете ли вы дверь в коридор? Передняя часть гостиной превосходно просматривается, к тому же она достаточно велика. Нас трудно будет подслушать.
Граф закрыл дверь. Она находилась напротив входа в библиотеку. Вернувшись к камину и удобно устроившись в кресле напротив Беаты, он снова задумался о страшной гибели Матиаса Одемара. Неужели кто-то третий незримо присутствовал в библиотеке сегодня днем? Но Графу казалось, что это невозможно, если, конечно, архитектор не снабдил особняк Одемаров хитроумными устройствами для подслушивания.
– Знаете, ваш кузен не считал нужным опасаться любопытных чужих ушей, – с кривой улыбкой заметил он.
– Он не боялся. А я боюсь. Я боюсь Леона. Я боялась и прежде, и сейчас оказывается – не зря. Вы так не считаете?
Она откинулась в кресле, закинув ногу на ногу под бархатной юбкой. Одна ее рука спокойно лежала на коленях, другой она поднесла к губам сигарету – кольцо ярко сверкнуло. Граф долго и внимательно рассматривал девушку. Наконец он сказал:
– У вас крепкие нервы, госпожа Одемар.
– Совсем не такие крепкие, как я изображаю.
– Вы серьезно думаете, что ваш племянник Леон вытолкнул господина Матиаса Одемара из окна?
– Кто знает, как действует его ущербный разум? Говорят, что у него разум ребенка, но ведь порочное дитя небезобидно. Ребенок способен совершать ужасные поступки, а физически Леон – сильный мужчина. Ребенок может ударить собаку, которая его раздражает: Леон ее убивает. Ребенок может порвать книгу. Леон вырывает страницу и очень хитро прячет ее. Ребенок может толкнуть человека: Леон выбрасывает кузена Матиаса из окна и демонстрирует полное неведение.
– Есть доказательства?
– Если бы у меня были доказательства, я бы не занимала вас этим разговором и не беспокоила понапрасну, но теперь я говорю: позвольте нанять вас, как профессионала.
– Об этом не может быть и речи, – решительно произнес Граф и продолжил – мягко и грустно: – Господин Матиас Одемар мертв, и моя помощь, увы, ему не нужна. Я рад оказаться полезным для вас. Но без доказательств мне ничего не сделать.
– Имей я хоть что-нибудь против Леона, я представила бы это тете Анне – и предложила бы немедленно покинуть дом.
– Предложили бы ей?
– Она не оставит любимого сына. Ее привязанность к Леону болезненна – они никогда не расставались со дня его рождения. После смерти дяди Клауса она могла бы снова выйти замуж, тот оставил ей небольшое наследство – все свои сбережения. Но ни один нормальный человек не захочет жить под одной крышей с Леоном.
– И вы не представили бы отцу доказательства вины его племянника?
– Нет, если бы тетя Анна согласилась поместить Леона в лечебное заведение до конца жизни. Переезд для нее вовсе не такая трагедия, как она стремится убедить всех и каждого, господин Граф. Состояния этого чудовищного ребенка достаточно, чтобы они жили в роскоши, в любом приглянувшемся им доме и в окружении целой армии старательных слуг. Даже сейчас, в самый разгар войны! Но она не желает покидать наш дом. Почему?
– Ваш отец разделяет ваши опасения насчет Леона?
– Надеюсь, мои соображения останутся между нами. Видите ли, подобные мысли – страшное оружие, оно может просто убить отца. Холодный рассудок терпит неудачу там, где решаются вопросы сердечной привязанности. Мой отец любил дядю Клауса, дядя Клаус боготворил свою жену Анну и своего сына Леона… Но все-таки нам не следует так рисковать дальше. Кто знает, что в следующий раз сотворит обиженный Леон? А если он погубит моего отца?
– Так. Подождите-ка минутку… Леон что – имел зуб на господина Матиаса?
– В том-то и дело, что нет. Вернее, ничего нельзя сказать наверняка, поскольку Леон приучен скрывать негативные эмоции. Но он никогда не казался мне трогательным, никогда не вызывал умиления. Я встречала его в пустых коридорах и холодела. А его надсмотрщик – это просто циничная насмешка над здравым смыслом – тощий и хилый Йост Карсон, полуинвалид с совершенно расшатанными нервами. Он не имеет медицинского образования, совершенно несведущ в психиатрии. Мне кажется, он способен скрыть любые неблаговидные поступки Леона – и если так, то убийство моей собаки лежит на совести господина Карсона.
– Если ваш племянник вытолкнул господина Матиаса из окна, его мать и Эмма Гаст должны будут лгать, чтобы спасти его.
– Они никогда не признаются, что он выходил из гостиной.
– И Эмма Гаст?
– Она полностью зависит от тети Анны, кроме того, у нее есть племянница, о которой надо заботиться. Йост Карсон тоже не производит впечатления бесчестного лжеца, но сейчас он совершенно без средств – его жалование не назовешь большим – и не в состоянии зарабатывать деньги нормальными способами. К тому же он собирается жениться.
– На Хильде Гаст? Матиас что-то говорил об этом.
– Хильда Гаст за порогом этого дома тоже влачила бы нищенское существование. Но дело даже не в этом – отец не хочет, чтобы она вышла замуж за человека, оказавшегося в весьма затруднительном положении, да еще и не очень увлеченного ею. – Беата слегка улыбнулась. – Бедный отец не понимает этого порочного романтизма. Он считает Хильду редкостным существом, он хотел бы создать ей прекрасную жизнь. Он надеется, что я смогу представить ее избранному кругу. Она в самом деле очень милая барышня, но ее не так легко выдать замуж. Это сложная задача. На свете слишком много милых барышень! А большинство приличных молодых людей уже заняты.
– А вашему отцу нравится опекать слабых и беззащитных представительниц человечества?
– Если они такие, как Хильда. Наверное, в ней есть что-то особенное – то, чего нет во мне. Сейчас барышня вполне довольна своей жизнью в Витчерхиире, и мне не жаль для нее ни этого мрачного убежища, ни надежных, как скалы, Утзингеров.
– Так она не влюблена в господина Карсона?
Беата снова слабо улыбнулась.
– Она «не уверена». Она знает его и только, и отец считает, что ей надо расширить круг знакомств. Но она молода, ее проблемы решатся сами собой.
– А ваши? Требуют немедленного рассмотрения?
– Это в самом деле так. Я наделась, что вы постараетесь найти для меня доказательства, господин Граф, говорят, вы умеете это делать.
– Доказательства того, что Леон Одемар убил Матиаса Одемара? Если они существуют, полиция ими уже располагает.
– Полиция? – Беата удивленно выпрямилась в кресле. – Они убеждены, что это был несчастный случай!
– Это только гипотеза, осмелюсь сказать, временная гипотеза. Полицейские ничего не принимают на веру.
– И лейтенант Нидербергер? Я как-то не заметила.
– Он рассудителен. Рискну предположить, что он не пропустит ничего странного. Тело погибшего будет обследовано на предмет наличия синяков.
– Синяков? Кузен Матиас упал с верхнего этажа на железную ограду!
– Могут обнаружиться синяки на спине или голове, нанесенные до его смерти.
Беата нахмурилась.
– Это маловероятно.
– Ну, вы в общем-то правы. Достаточно было самого слабого толчка, а от него синяка не останется. Но полицейские все равно станут искать. Впрочем, я хотел бы отвлечься от этой темы и принести свои соболезнования вашей тете и Эмме Гаст. Если вы правы – хотя бы отчасти, – они должны выглядеть испуганными.
– Отец же сказал им, что вы здесь. Я могу вас проводить наверх. Но мне кажется, вы ничего нового от них не узнаете. Они умеют скрывать свои чувства.
– Умеют?
– И потому я хочу вернуться к разговору о пропавшей гравюре с видом Витчерхиира, господин Граф. Я абсолютно уверена, что именно Леон вырвал и спрятал ее. У меня есть доказательства, вернее, намеки на доказательства. Я убеждена, что он рассказал о гравюре тете Анне, а та поделилась с Эммой Гаст. С того момента, как книга попала в дом, они стали выглядеть одинаково – я их могу сравнить только с курком ружья – такие же взведенные и напряженные. Они сидят и занимаются своим вечным шитьем, между собой не разговаривают, и я начинаю думать, что они сходят с ума. Тетя Анна продолжает с каким-то отчаянием смотреть на Леона. И еще они ищут гравюру – по крайней мере, Эмма Гаст и, возможно, Йост Карсон. Я слышала, как кто-то бродит внизу, но ничего не предпринимала. Я боюсь выглянуть, потому что там может оказаться Леон, а меньше всего мне хотелось бы столкнуться с ним в темноте. Если же это кто-то другой, а я позвала бы отца, подняла шум, то этот кто-то, приняв вид оскорбленной невинности, просто объяснил бы, что потерял книгу или какую-нибудь безделицу. А теперь скажите мне, что я могла сделать еще?
– К сожалению, почти ничего.
– Этот дом легко обойти, не привлекая чужого внимания: если хотите, проведу вас по задней лестнице в любое помещение, и нас никто не заметит. Слуги заняты своими делами внизу, в подвале, и останутся там, пока им не позвонят.
– Идемте. – Граф энергично поднялся на ноги и бросил сигарету в огонь. – В конце концов, наверху вполне могут оказаться доказательства, для понимания которых Нидербергеру недостает специальных знаний.
– Или у вас зародится идея, где следует искать гравюру? – Беата тоже встала с кресла. – Наверное, нам стоит обойти весь дом.
– Слишком насыщенная программа для одного вечера, но если хотите, я зайду завтра. Мне нужно принести вашему отцу то первое издание… Помните, мы разговаривали о нем. Но шокировать Анри просьбой о встрече с вашим отцом или еще с кем-то я не хочу.
– Анри получит указание сообщить мне, когда вы придете.
– Определенная сложность состоит в том, что я не знаю, когда это произойдет. На завтра у меня намечено несколько встреч, и перенести их нельзя – люди прибудут издалека.
– Я буду ждать вас с полудня. – Беата сделала паузу и серьезно посмотрела на него. – Я понимаю, господин Граф, наши семейные проблемы вряд ли кажутся вам очень важными по сравнению с той смертоносной опасностью, на борьбу с которой направлен ваш интеллект.
– Ну почему же не важными? Ведь это тоже проявление сил зла.
– Я не стала бы давать нашим неурядицам такое впечатляющее название. В конце концов, это всего лишь дело рук умственно неполноценного.
– Если ваши предположения верны, то правильнее будет говорить о поступках «захваченного злым духом», чьи «шалости» прикрывают люди, злоупотребляющие благожелательностью вашего отца, люди, которые – все, и в первую очередь Анна Одемар – действуют исключительно в собственных интересах. Если, – повторил Граф, – ваши предположения верны.
– В любом случае они подвергают нас всех страшному риску. Господин Граф, если вы не найдете гравюру за день или, в крайнем случае, за два, я поговорю с отцом.
– Хорошо.
– Может, мы сразу пойдем наверх?
– Если вы вначале расскажете мне о подвальных помещениях. Думаю, что верхний этаж я знаю довольно хорошо.
– Когда вы входите в дом со двора, вначале идет небольшая прихожая. Там спала моя собака.
– Она лаяла на обитателей дома?
– Напротив, предпочитала радостно приветствовать их. Это был замечательный пес, господин Граф, далматинец.
– Я сожалею, что вы потеряли его.
– Жестокое бессмысленное преступление – так думала я тогда, так думаю и теперь. Мне очень трудно поверить, что это сделал Леон… Из прихожей вы попадаете в небольшой коридорчик: дверь в биллиардную направо, в прачечную – налево, затем входите в длинный, через весь дом, коридор. Все остальные помещения находятся на восточной стороне: кухни, кладовые, ванная комната, комната слуг и спальня Анри с ванной.
– У него есть телефонный аппарат?
– Телефон установлен в холле перед его дверью. Не думаю, что Леон мог спрятать гравюру внизу, скорее снаружи – в саду.
– Не кажется ли вам, что мы выдвинули слишком много предположений?
– Хорошо, оставим пока эту тему.
Граф распахнул перед Беатой дверь гостиной. К его удивлению, девушка направилась в сторону библиотеки к неприметной двери рядом со входом.
– Разве это не кладовая? – спросил он.
– Нет.
Она потянула за бронзовую ручку, и Граф увидел короткий коридор, заканчивающийся на узкой, покрытой ковром лестнице. Он замер, как громом пораженный.
– Такой же маленький коридорчик, отделенный от основной части дома, есть на каждом этаже. Видите, тут и аппарат установлен, – объяснила Беата. – Эта лестница идет из подвала. – Она посмотрела на своего попутчика. – В чем дело, господин Граф? У вас очень странное выражение лица.
– Удивляюсь собственной глупости. – Теперь было совершенно ясно, почему кто-то посчитал нужным убить Матиаса Одемара. – Я-то думал, что задняя лестница – за той стеклянной дверью в конце коридора.
– Нет, это оранжерея, с толстянками и пальмами. Еще там есть жуткие мелкие папоротники; Анри выращивает их и подает на фамильном серебряном блюде к обеденному столу. В кладовую ведет дверь справа, а левая, конечно, относится к библиотеке.
Граф почти видел, как кто-то, спустившись вниз по задней лестнице, спокойно прослушал весь разговор в библиотеке – этого кого-то, вероятно, немало повеселили бесполезные попытки сохранить разговор в тайне. Граф последовал за Беатой на третий этаж по двум крутым пролетам лестницы; ступеньки поднимались и дальше, уходя прямо в темное небо. Видимо, часть крыши особняка была выполнена в виде стеклянного фонаря.
Девушка приоткрыла дверь в главный холл, посмотрела направо, налево и кивнула ему. Они тихонько выбрались в основную часть дома.
– Видите, этот коридор тоже упирается в застекленную дверь. – Беата взмахнула рукой, показывая. – И такая же есть на втором этаже. Они ведут в большие ванные комнаты. Помещения для прислуги, чуланы и встроенные шкафы, напротив, справа от нас. Комната слева – она как раз над моей – единственное помещение для гостей во всем доме. Правда, и оно освободилось совсем недавно – когда Хильда Гаст уехала в Витчерхиир! Две комнаты впереди – кузена Матиаса и Йоста Карсона. Дверь комнаты последнего выходит в маленький поперечный коридорчик. Между спальнями размещены ванная и гардеробная – мужчины пользовались ими по очереди. По-спартански, но кузен Матиас не жаловался.
Граф миновал комнату для гостей и через открытую дверь вошел в обширные, удобные, запущенные холостяцкие апартаменты. На полу – протертый до основы турецкий ковер, у стен – старинная громоздкая мебель из махогона, пожелтевшие от времени групповые фотографии в рамках, облезлая керосиновая лампа, какими пользуются студенты, но превращенная в электрическую. Занавешенные темной тканью окна, выходившие на север и на запад, были закрыты.
Беата осталась у порога. Она сказала:
– Кузен не позволял нам покупать для него новые вещи или хотя бы заменить ковер. Здесь все – его. Многое он приобрел, еще обучаясь в колледже. Когда-то, очень давно, Матиас разорился в результате неудачной финансовой операции и после этого жил с нами. Почему бы и нет? Ведь не каждый способен стать миллионером. Его присутствие в доме всегда скрашивало нашу жизнь. Он помогал моему отцу – и в делах, и так; когда мы уезжали на лето, он оставался здесь, потому что ненавидел путешествия и отдых в деревне, и присматривал за домом. Когда я была маленькая, он водил меня в цирк, а потом – на интересные спектакли. Он был таким милым…
Казалось, Беата всхлипнула; Граф удивленно посмотрел на свою спутницу и, опасаясь возможной истерики, резковато отреагировал на ее эпитафию кузену Матиасу:
– И вы платили ему той же монетой.
Не ожидая ее ответа, Граф подошел к высокому окну над закрытым балконом гостиной, нагнулся и прикоснулся к подоконнику. Затем он выпрямился и показал Беате частицы мела на пальцах.
– Я говорил вам, что Нидербергер ничего не пропустит! Профессионал против любителя – меня.
Он сунул пальцы в два латунных паза в раме окна: она легко поднялась до уровня подбородка. Граф долго стоял, глядя на темную боковую стену противоположного дома, затем взглянул вниз – на улицу. Человек в кепке чистил покрытый пятнами затоптанный снег возле изгороди. Кто-то, возможно, Нидербергер, сел в экипаж. Затем она отъехала, и только один патрульный полицейский остался на своем посту – перед расходящейся толпой.
Граф закрыл окно и обернулся.
– Вы могли бы вытолкнуть меня отсюда слабым движением кисти, – заметил он с кривой ухмылкой, – и никто бы не узнал, даже полицейский внизу. На улице слишком темно.
– Теперь у нас будет теперь прекрасная новая комната для гостей, – бесстрастно произнесла Беата. – Отец закажет защитные ограждения на все эти окна.
Граф прошел сквозь длинную ванную комнату, затем через коридор со множеством встроенных шкафов и оказался в не слишком приветливом убежище Карсона. В комнате был некоторый беспорядок, на кресле стояла портативная пишущая машинка, под столом – дорожная сумка. Потертые туалетные принадлежности лежали рядком на ровной крышке старинного бюро.
Беата прошла другим путем, по маленькому поперечному коридорчику. Теперь она стояла в дверях.
– Здесь жил мой отец, когда был мальчиком, – пояснила она, – а следующая комната дяди Клауса. Теперь в ней ужасно. Некоторое время она служила спальней нашему лакею – до того, как парня призвали в армию.
– Господин Карсон – перелетная птица. – Граф посмотрел на дорожную сумку. – Похоже, он провел на чемоданах целые годы.
– Леон мог забежать в комнату для гостей или даже успеть спуститься до того, как Йост попал в комнату кузена Матиаса.
– Да. Путей отступления много.
– Из комнаты Леона на втором этаже можно выйти прямо в коридорчик. А парень в состоянии добежать до задней лестницы в две секунды.
– Пойдемте вниз.
Они прошли основным коридором и спустились по широкой главной лестнице: посередине пролета Беата остановилась и наклонилась над балюстрадой.
– Наверное, они уже легли. Там темно.
– Давайте посмотрим, какую часть коридора они могли видеть со своих мест.
– Им ничего не было видно, если они оставались у камина. Но это ничего не меняет – госпожа Одемар и ее компаньонка никогда не скажут, что Леон выскакивал из комнаты.
Они вошли в гостиную, и Беата включила лампу. Граф спросил, глядя на закрытую дверь в восточной стене:
– Мы не разбудим их?
– Нет, если будем говорить тихо. Двери звуконепроницаемы. Я это знаю на собственном опыте – здесь жила моя мать. Теперь в передней комнате расположилась тетя Анна, там есть и ванная, а Эмма Гаст занимает малую гостиную. Следующая спальня – Леона, с дверью в тот маленький коридорчик, как я уже говорила.
– А где помещаетесь вы и ваш отец?
– Дверь в мою комнату справа при выходе. У меня своя ванная. Апартаменты отца – за задним коридором: две комнаты и ванная, весь юго-западный угол дома.
Граф, чуть повернув голову, взглянул на полуоткрытую дверь комнаты Беаты, затем подошел к застекленному балкону.
– Окна закрыты. Эти дамы, вероятно, ничего не слышали…
– Они и не могли услышать: в этом доме все толстое, солидное и звуконепроницаемое.
На круглом столе по-прежнему громоздились куски ткани, эскизы, мотки ниток, мусорная корзина под ним была наполовину засыпана цветными обрезками от дневного шитья: но поверх этой массы лежал скомканный бумажный шар. Граф надеялся, и эти надежды оправдались: клиент верил, что тот, к кому он обратился, явится и найдет послание. От радости позабыв про смерть Матиаса Одемара и свою встревоженную спутницу, Граф нагнулся к своеобразному почтовому ящику.
