Книга: Книга покойника
Назад: Глава 19 Вычеркнутый из протокола
Дальше: Глава 21 На этом ставим точку
Глава 20
Графу не скучно
Поднявшись в библиотеку, Граф обнаружил весьма уютно устроившегося лейтенанта Пикара: ноги детектива лежали на честерфилдовском кресле, а у локтя стоял стаканчик виски.
– Извините, что не встаю, – произнес лейтенант вместо приветствия.
Граф опустился в глубокое кресло – то самое, что занимал предыдущий гость, – и зажег сигарету.
– Пикар, что мы можем сделать для бедного старого Троллингера?
– Вы предложили ему работу?
– Он сейчас внизу. Он никогда бы не притронулся к этим двум тысячам, если бы не прозябающая в нищете больная родственница.
– Прежде он был диагностом – и неплохим. Эти специалисты берут ужасные гонорары – может, и ему следовало бы заявить, что две тысячи – обычная плата?
– Две тысячи за анализ, который любой больничный лаборант сделает за пять франков?
Пикар вдавил плечи в мягкие подушки кресла.
– Да, я совсем забыл вам сказать: мы все знаем о госпоже Дювалье и психиатрическом заведении Иеремии Валпа. Более того, мы установили, когда он поместил эту женщину в больницу. Однако обвинение в магазинной краже давно уже снято, – продолжал Пикар. – Никто не собирается тревожить госпожу Дювалье: совершая последнюю кражу – ювелирное изделие для костюма на сумму полтора франка, – она соображала не лучше, чем безумный шляпник. Конечно, это произошло не в первый раз, но мы все-таки не станем усложнять ее жизнь. А где этот «дом»?
– «Дом»? – уставился на него Граф.
– Она все время рвется туда.
– Троллингер сказал, что речь идет о об особняке, который давно сгорел. Юная госпожа Дювалье покинула его, чтобы выйти замуж за восходящую звезду медицины – доктора Троллингера. Но я думаю, что когда-то она была там счастлива.
– Ну что ж, передайте доктору: за нее можно не беспокоиться.
– Скажу. – Граф пожал плечами – никогда не знаешь, чего ожидать от этих полицейских.
– Насколько я понимаю, – заговорил вновь Пикар, внимательно изучая многоцветный потолок, – свидетельства Троллингера нам и вовсе не понадобились бы, если бы мы могли доказать как-то иначе тот факт, что Шмид был в Берне вечером двадцать восьмого июля. Ну, а все остальное… Старый доктор ведь не знал, что один из его пациентов – преступник, скрывающийся от правосудия; он мог только предполагать. Да и репутация врача только упрочится, если станет известно, что он не любит совать нос в дела своих пациентов.
– Вы правы.
– Теперь о диагнозе Мартинели. Троллингер всего лишь наблюдал и строил догадки, не так ли? Насколько я понимаю, ничто не указывало на то, что Мартинели и раньше проходил обследование?
– Нет.
– И нет ничего неэтичного в том, чтобы позволить умирающему человеку провести последние дни в комфорте и уюте – и не травить его при этом лекарствами, которые все равно ему уже не помогут?
– Конечно, нет.
– Врачи и сиделки больницы присягнут, что это была естественная смерть – от острой лейкемии. Они присягнут, что пациент был обречен. Относительно убийства госпожи Шафер – тут другая проблема. У нас нет никаких доказательств. Действительно, доктор дал Шмиду-Мартинели адрес девушки. Это подтверждается. Но само по себе это ничего не стоит! Что касается двух тысяч франков, – Пикар развел руками, – например, пациенту так понравился врач, что он решил оставить ему наследство. Почему бы не выплатить эту сумму заранее наличными?
– В самом деле, почему бы и нет? – повторил Граф.
– А теперь посудите сами, стоит ли нам вызывать Троллингера в суд. Зачем? И другой стороне не нужен такой свидетель. Показания доктора только подпортят их и так незавидное положение арестованных. – Граф раскрыл было рот, но так ничего и не сказал. – Но с другой стороны, – тон Пикар неуловимо изменился, – нам, кажется, удалось установить факт пребывания Шмида в Берне без показаний доктора.
– Неужели?
– Мы обнаружили в Туне небольшой гараж. Там Шмид оставил свою машину утром двадцать восьмого июля, а затем, видимо, сел на дневной экспресс до Берна. К сожалению, это только наше предположение. Мы не можем ничего доказать, так как он ехал днем. Но его опознал проводник поезда, уходившего из Берна в 00:01.
– Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– Не знаю. Сейчас Шмид выглядит несколько иначе, но проводник не колебался ни секунды.
– Надеюсь, вы сможете чем-то подкрепить его показания, – заметил Граф. – Когда речь идет об убийстве, к опознанию относятся весьма критически.
– Конечно, печально, что той знаменитой ночью вам не удалось взглянуть на него там, в холле первого этажа, – вздохнул Пикар.
– Я предпочел остаться в живых.
– И вы уже тогда догадались, что это Шмид?
– И что Шмид – это Говард Мартинели, – подтвердил с улыбкой Граф.
– И все благодаря забытой книге. Мне всегда нравилось слушать вашу глубокомысленную болтовню, – снисходительно протянул Пикар, заложив руки за голову и закинув ногу на ногу.
– Вот-вот. Вы, не задумываясь ни на секунду, отмахнулись бы от ключа к загадке. А ведь у меня и в самом деле не было ни версии случившегося, ни доказательств, кроме Шекспира, что Мартинели – это Шмид. Все те, кто мог бы заявить, что усопший – не Говард Мартинели, находились очень далеко, в Женеве, в Ла Роше. А кто этот мертвец – я не знал. Я должен был одновременно собирать доказательства и следить за настоящим Говардом Мартинели. Он изменился внешне и приготовился воскреснуть под другим именем. Я не сомневался в этом, а потому страшно боялся опоздать или спугнуть его.
– И вы заморочили голову бедняге Швабу.
– Ну, Шваб доволен. А этот хитрющий коротышка Буше, услышав суть дела, сразу понял, что я задумал.
– И затем, наконец, появилась госпожа Мартинели.
– Которую я считал одной из тайных пружин этой странной игры. Но, увидев племянницу и услышав, что хрупкая барышня едет ночью в Шпиц на похороны своего дорогого дяди Говарда, я подумал, что, кажется, нашел ту самую женщину, ради которой Мартине-ли пошел на преступление. – Граф перевел дух и продолжил: – Я не стал ей мешать, предполагая, что мы сумеем схватить влюбленную парочку в облюбованном ими безопасном месте. Видите ли, мне хотелось проверить до конца свою версию, к тому же, я надеялся, что предупрежденная нашим появлением девица, спасая свою шкуру, предаст Мартинели. Она не колебалась.
– Почему же тогда у вас такой подавленный вид?
Граф подлил себе еще немного вина.
– Потому что мы не можем официально обвинить Мартинели в убийстве моей клиентки. Достаточно веская причина, не правда ли?
– Он оказался слишком хитрым для нас, – меланхолично проговорил Пикар, по-прежнему созерцая потолок.
– Не сложно доказать, что он был в Берне той ночью – мы в состоянии сделать это без показаний Троллингера, – продолжал Граф. – Но у нас нет доказательств, что он совершил убийство.
– Вы все-таки подозреваете его?
– Да, когда я думаю о нем, я всегда вспоминаю только его кличку, а не имя.
– Да, его прозвище Шмид, а иначе «Щука» – замечательно подходит ему.
– Он страшно им гордился. Люсет Дион жаловалась, что раз сто слышала историю о том, как Говард заработал свою кличку – тогда он приехал на лето в Монтре и неплохо проводил время вместе с Бартоном и другими мальчишками.
– Щука, если вцепится, то ни за что не выпустит?
– Когда такие парни поддаются искушению, они превращаются в безжалостные машины смерти. Своего не упустят. Еще по пути в Берн сообщники решили, что Бартон должен всегда называть Говарда Шмидом – ведь если бы он оговорился и назвал его настоящим именем…
– Да, господин Мартинели все продумал, ничего не забыл. Очень ловкий малый для любителя.
– Я хотел бы, чтобы вы перестали называть его ловким, – раздражением произнес Граф.
– И, тем не менее, он был весьма ловок. Вероятно, убил девушку собственным пистолетом – очень удобное тупое орудие убийства, легко помещается в карман – и сильно испачкал в крови рукоятку и перчатку. Но никаких пятен не осталось. Должно быть, он снял перчатку и, обернув руку носовым платком, стал потрошить сумочку – ему пришлось опустошить ее, чтобы имитировать нападение грабителя. Ни единого отпечатка пальцев ни внутри, ни снаружи сумочки; ни единого пятнышка крови на том костюме в чемодане, который для вас упаковали в Шпицхорне.
– Я все это знаю.
– Вас, конечно, не слишком интересуют мелкие, грязные детали – они больше по вкусу нам, бедным старым профи. Мы их любим. Он, должно быть, засунул все содержимое сумочки госпожи Шафер себе в карман – в левый карман – вероятно, чтобы не перемешать их со своими собственными вещами. Отыскав подходящее местечко, где-нибудь в горах или в лесу, он выкинул все. Все… – повторил Пикар, спустив ноги с кресла и выпрямившись. – Кроме этой штучки.
Лейтенант извлек из кармана небольшую деревянную коробочку, сдвинул крышку и позволил Графу взглянуть на маленький белый объект, защищенный толстым стеклом. Граф тупо уставился на вещественное доказательство, не веря своим глазам. Это был прямоугольник – примерно полтора дюйма в ширину и два в длину, причем два угла были слегка скруглены; посредине красовалась то ли стилизованная заглавная буква, то ли чья-то монограмма.
– Это лежало в его кармане, – пояснил Пикар. – Вероятно, он думал, что это бумажные спички, и часто дотрагивался до них, но так ни разу не посмотрел, что это такое на самом деле, – потому и не выбросил.
– Она показывала мне это. Это ее штопальный набор, – произнес Граф слабым голосом.
– Она показывала его квартирной хозяйке и уборщице из меблированных комнат. Чудесная маленькая вещица. Великолепная гладкая поверхность – на ней сохранились отпечатки ее пальцев… и его тоже.
– Пикар, черная твоя душа, почему же было не начать с этого, – воскликнул Граф.
Пикар сосредоточенно закрыл деревянную крышечку и вернул коробочку в карман. Закончив эту безумно сложную операцию, он ответил с невинным видом:
– Я собирался, но вспомнил, что рутинные методы нагоняют на вас тоску.
Несколько минут спустя подвывающий от смеха Пикар удалился. Граф спустился в лабораторию.
Доктор Троллингер, с интересом изучавший увеличитель, грузно повернулся к нему – так медленно и тяжело двигается старый усталый буйвол, пытающийся взглянуть на человека, который подошел к его загону.
– Все в порядке, доктор.
– В порядке?
– Полиция не будет вызывать вас в качестве свидетеля. Они нашли более убедительные доказательства. Другая сторона тоже не станет вас беспокоить, ради собственной же выгоды. Вы легко отделались, доктор. И против госпожи Дювалье обвинение больше не выдвигается.
Стараясь удержаться на внезапно ослабевших ногах, Троллингер прислонился к стене. Последовала довольно продолжительная пауза, наконец доктор обрел дар речи:
– Господин Граф.
– Да, доктор?
– Впредь я хотел бы выступать в роли вашего консультанта; причем желательно – на дружеской основе, без гонорара.
– Без гонорара, – рассмеялся Граф.
– Если, конечно, получу разрешение пользоваться этой лабораторией.
– Она в вашем распоряжении, так же как и весь дом.
– У вас здесь очень спокойно.
– Вам понравится моя жена.
Троллингер вытащил пачку банкнот из бумажника.
– Могу я попросить вас вернуть это господину Говарду Мартинели? Теперь я буду сам заботиться о своей пациентке – в больнице Святого Дамиана.
Граф вытащил из пачки два стофранковых билета.
– Помилосердствуйте, доктор! Вы возились с Бартоном Мартинели три недели.
Троллингер взял банкноты.
– Возможно, на них я имею право.
– А прочие я отошлю адвокату Мартинели – от неизвестного. На этом этапе следствия у обвиняемого обычно появляется масса сочувствующих. Так уж заведено.
Когда доктор ушел, Граф вернулся в библиотеку. Стоял приятный, прохладный августовский вечер – предвестник одной из первых прохладных ночей. Впрочем, после пятнадцатого августа в Берне часто бывает прохладно.
В очередной раз заверещал дверной звонок. Граф приготовился послать к дьяволу любых гостей, но увидев в дверях морщинистое лицо Антуана, покорно спросил:
– Что случилось? Кто это?
– Господин Граф.
– Ну?
– Там дама.
– В самом деле?
Антуан беззвучно протянул поднос с визитной карточкой.
Назад: Глава 19 Вычеркнутый из протокола
Дальше: Глава 21 На этом ставим точку
