Глава 24

Кабинет наполнен туманом и черным воздухом. Ими же начинают заполняться легкие, так быстро все происходит. Воздух густеет, каждый вдох вызывает боль. Я пытаюсь добраться до двери, огибая огонь, лижущий ковер, принявшийся за ножки стола, но кажется, что огонь везде и на меня со всех сторон надвигаются стены жара.

Я ничего не вижу, ничего не слышу. Моргаю. Жадно открываю рот. Ни звука. Слишком жарко. Слишком жарко.

Но я все-таки ползу по той части ковра, которая еще не горит; голова пульсирует болью; хорошо хоть, что запястья не сломаны, пусть и в синяках. И пространство, по которому я могу ползти, неуклонно сужается. Но я хватаюсь за ворс и подтягиваю себя, хватаюсь и подтягиваю, хватаюсь и подтягиваю. Пытаюсь кричать, но голос подводит меня. « Пожалуйста. Помогите мне. Кто-нибудь, помогите». И тут я думаю о нем: если он ощущал то же самое, если задыхаться в дыму и захлебываться в воде – одно и то же, тогда у нас одинаковые смерти. « Штерн».

Я вижу его лицо… словно оно прямо передо мной, когда я тяну себя вперед. Каждая клеточка моего тела напрягается, болит все, каждый дюйм тела. Я должна дотянуться до этого лица. Я должна добраться до двери. Я слышу пламя, вижу его жадные рты, пожирающие все вокруг с треском и рокотом.

Провода, свисающие по стене, подсоединялись к детектору дыма. Потому не слышны сирены, потому никто не спешит на помощь.

Я вновь пытаюсь звать, кричать, но только кашляю, а словам места нет.

Ковер под руками мокрый, пропитанный жидкостью. Я пытаюсь вдыхать чистый воздух, но чистого воздуха нет. Запах бьет в лицо… мои легкие готовы взорваться… я готова взорваться. « Штерн». Я тянусь к нему – к двери, – а потом тянусь вверх и вверх, к ручке. Моя рука добирается до ручки, хватается за нее, пытается повернуть. Заперто.

В голове ни единой мысли, а потом – дыра в воздухе, в материи пространства, в ткани времени. Яркая вспышка: образ, воспоминание. Папа держит меня за руки и кружит на лужайке в струйках распылителя воды. В мельчайших капельках воды солнце рисует радуги. Мама наблюдает с крыльца, машет рукой. Ее рука исчезает всякий раз, когда я, смеясь, проношусь сквозь струйки воды.

Распылительные головки. Трубы. Вода.

Чертеж. Система автоматического проектирования. Еще одно воспоминание: чертеж из папок отца. Змеи. Я разрисовывала его цветами и листьями в тех местах, где их соединяли маленькие прямоугольники.

Снова туман. И распылитель – еще один раз, – и лицо отца, на которое падает солнечный свет, пробившийся сквозь листву. Струйки воды мочат лица, волосы, одежду.

В голове пустота. Я борюсь изо всех сил, чтобы не потерять сознание. Голос Штерна вокруг меня. Накатывает волнами, как дым. Но я не знаю, здесь он или нет.

Мои руки сквозь густой дым нащупывают ножки стула, тоже мокрые от виски, но еще не пылающие. Я цепляюсь за них, заставляю себя подняться на ноги. Чтобы добраться до проводов – Тед отсоединил от детектора дыма, – чтобы соединить их. Наверное, это лучший способ поднять тревогу и расправиться с этим дымом, который залепляет мне легкие, отнимая жизнь. Дым стоит стеной. Я опираюсь о стену ладонями, заставляю колени не подгибаться, пытаюсь удержать каждую мышцу и косточку от признания поражения. Ощупываю стену в густом дыму и нахожу маленькую выступающую квадратную коробочку. Пожарная тревога.

Я ищу провода. Грудь разрывается. Не могу дышать. Не могу дышать. Соединяю провода наощупь, без уверенности, что правильно, сознание уходит.

Ничего не меняется. Мои пальцы находят коробочку, еще раз, а потом находят маленький переключатель… щелкают им.

И тут же комната наполняется ревом. Все мокрое, вода льется из распылителей на потолке. Моя голова – один гигантский мокрый крик.

Я отключаюсь, но прихожу в себя, когда где-то вдалеке слышатся крики, и я тоже кричу. Мои руки скользят по стене, колени подгибаются, и я наконец сползаю на пол. Желудок уходит в пятки, как на русских горках. Грохот, вспышка.

Крики, крики. Дверь открывается. Врываются люди. Сапоги. Шлемы. Голоса, которых я не узнаю, руки, поднимают, поднимают меня.

Тишина.

– Ливер, ты не можешь оставаться здесь.

Очень темно. Штерн рядом со мной. Нет эха, нет пепла или холода, пространства вокруг нас не существует. И тут я осознаю: «Я умерла».

– Еще нет, – возражает он. – Уходи, или ты здесь застрянешь.

– Я хочу остаться с тобой, – голос долетает из далекого далека, но я чувствую, что он рядом, и я тянусь к нему. Когда мы соприкасаемся, то падаем друг в друга, наши крики встречаются, чтобы стать рекой. Мы сливаемся в единое целое.

– Нет. Ты не хочешь здесь оставаться. Это Нигде, Ливер. Серое пространство. Мы не сможем оставаться здесь вдвоем.

Снежинки. Я вижу его голос, как маленькие точки света, летящие сквозь темноту и исчезающие. Едва появившись. Тысяча крохотных смертей в один-единственный момент. «Серое пространство», – шепчу я, понимая, что раньше я находилась лишь на его краю и теперь шмякаюсь в середину. Я его часть.

– Как долго я здесь?

– Не знаю, Ливер. В Сером пространстве нет времени.

– Я не могу оставить тебя, Штерн. – Мой голос зависает между невидимыми стенами, а затем его засасывает в ничто. – Если есть возможность провести с тобой еще одну минуту, я на это пойду. – Я чувствую, будто завернута в шелка, будто плыву сквозь туман-облако.

– Лив… я должен уйти. И после ухода уже не смогу вернуться.

– Никогда?

– Я смогу приходить к тебе во сне.

– Я едва помню свои сны.

– Эти ты вспомнишь.

– Штерн…

– Лив…

– Лукас…

– Оливия Джейн…

– Я хочу, чтобы ты знал… – Я замолкаю. Это мой последний шанс, и поэтому, бестелесная, посреди Нигде, я говорю ему: – Я люблю тебя.

– Я любил тебя с тех пор, как нам исполнилось четыре, – просто отвечает он.

– Но в тот день… когда мы поцеловались, ты сказал, что это ошибка. Ты убежал. Помнишь?

– Разумеется, помню. Это не было ошибкой, Лив. В голове у меня помутилось. Я не знал, что с этим делать. Думаю, мы оба не знали. Но я всегда любил тебя. Всегда. И буду любить тебя, пока ты вновь не придешь ко мне. Как-то и где-то. Очень, очень нескоро. Ты придешь ко мне.

– Пожалуйста, Штерн. Пожалуйста, позволь мне остаться здесь. Мы любим друг друга. Позволь остаться. – И это все, чего я хочу. Остаться здесь. Здесь я никогда не буду чувствовать себя одинокой, потому что мы со Штерном слились друг с другом. Мы стали едины. – Мое место там, где ты.

– Нет, Оливия. – Его голос такой нежный. Его голос. Голос, который я всегда буду слышать в голове, голос, который я буду слышать до самой старости, когда уже не смогу двигаться. – Ты должна жить. И я должен умереть.

– Но я не хочу возвращаться. Я не знаю, как.

– Просто… – начинает он. – Я чувствую, как его тело покидает мое, и потом его губы касаются моих, на мгновение обжигают. – Проснись.