Глава 10
Едва добравшись до дома, я усаживаюсь перед «Макбуком». Лицо Штерна стоит перед моим внутренним взором. Я вела себя с ним ужасно, злобная и жестокая.
Прежде чем успеваю себя отговорить, набираю в поисковой строке «Эльвира Мадиган». Выясняется, что она артистка датского цирка, которая заключила со своим бойфрендом договор о взаимном самоубийстве. Европейский режиссер снял фильм, основанный на событиях ее жизни. Какое отношение давно умершая датская циркачка имеет к моей маме или к убийству Штерна?
И однако… что-то это должно означать; не мог мой разум выдуматьэто имя. Или мог?
Я закругляю мой безрезультатный поиск, переключаюсь на почту. Три письма от подруг по художественной школе.
Роз Патель: «Обкурилась, чувиха. Отчасти». Обычное дело.
Мими Баркер: «Вечеринка «Ночь Дэвида Линча» вдвоем с крошкой Сэмми».Скорее это будет вечеринка «Ночь Дэвида Линча» с восьмьюдесятью. Насколько я помнила, Мими Баркер ходила только на такие.
Рита Тиммерман:« Принята в старшую независимую студию мистера Мозеса!!!»
Я долго смотрю на это письмо. Я могла бы попасть туда в этом году: так меня убеждали преподаватели, пока не начался весь этот ад. Независимая студия – элитный класс старшеклассников, куда ежегодно отбирают только двенадцать человек.
Раз уж я мучаю себе, решила я, то могу сделать еще один шаг и просмотреть альбом с фотографиями Штерна: сердце сжимается до размеров грецкого ореха, дыхание учащается, горло перехватывает.
В кармане шортов настойчиво звенит мобильник: Райна. Я колеблюсь. Мне хочется – очень – с кем-то поговорить, поговорить с моей лучшей подругой в этом мире, но какая-то моя часть не может подавить негодование, которое она у меня вызывает: она тусуется со своими новыми друзь-ями из школьной команды по плаванию, у нее нормальная жизнь, она может пойти на кладбище к могиле Штерна.
Но в последний момент я принимаю звонок. Мне необходимо услышать человеческий голос. Мне необходимо услышать ее.
– Привет. – В моем голосе полнейшее изнеможение.
– Девочка, что сейчас делаешь?
– Я дома. – Выключаю компьютер, словно она может увидеть, что я делаю. – Где ты? Судя по голосу, куда-то спешишь.
– Еду в дом Паркера. Там сегодня вечеринка. Для богатых деток.
– Слушай, я сейчас немного занята, Райн…
– Извини, Лив. Считай, что уже освободилась. Ты даже представить себе не можешь, каких трудов мне стоило включить тебя в список гостей. Так что ты должна появиться. Надень что-нибудь модное и тащи сюда свой костлявый зад.
– Список гостей? На каких вечеринках составляют списки гостей? Райна?
Тишина. Она отключила связь. В раздражении я чуть ли не швыряю мобильник на стол, и он тут же откликается: эсэмэска от Райны:
« Ты знаешь, тебе надо выбраться из дома… Встречу тебя перед домом П. в пятнадцать. Пожалуйста, не порти вечер. Пожалуйста. P. S. Везде крутые парни. На короткое время».
Я вздыхаю, еще секунду смотрю на пустой экран. Поиск Эльвиры Мадиган не принес ничего важного. Я тащусь к стенному шкафу, достаю мое любимое платье: темное, атласно-синее, которое теперь кажется мне угольно-черным, с глубоким V-образным вырезом, демонстрирующим грудь. По меньшей мере, вечеринка поможет мне отвлечься от Эльвиры Мадиган. И от художественной школы. И от мамы. И от Штерна.
* * *
– Это открытый бар, поэтому берите то, что хотите и когда хотите, – говорит нам Паркер Розен, указывая бокалом для шампанского. Другая его рука прилипла к пояснице поклонницы плейбоевского зайчика в шелковом верхе от бикини и короткой юбке. Паркер богатый, круглый и очень претенциозный. Любит носить рубашки для гольфа и говорить о налоговых вычетах для богатых, хотя по возрасту еще не может голосовать и никогда (насколько мне известно) не работал.
– Только ничего не трогайте там, – Паркер указывает на безупречно чистую, уставленную антиквариатом комнату, в которой легко уместились бы все комнаты моего дома, – и не прикасайтесь к акустической системе, идет?
Он ведет нас на заднюю террасу, где полно юношей и девушек из частных школ в разной степени раздетости. Одни танцуют, другие болтают. Кто-то в шелковых летних платьях, а кто-то в бикини. Полно народу и в мелкой части огромного бассейна с подсвеченной водой. Райна хватает меня за руку и сжимает, когда Паркер и его светловолосый зайчик направляются к группе парней без рубашек, но в пиджаках спортивного покроя, каждый с высоким запотевшим ста-каном.
– Убери лицо, – говорит Райна, видя, что я хмурюсь. Ее длинные шелковистые черные волосы сегодня заплетены в две косы. – Давай и мы развлечемся. – Она ведет меня в бар, все еще держа за руку. Наливает водку в два стакана, добавляет клюквенного и апельсинового сока, помешивает мизинцем. – Коктейль называется «Водочный рассвет». Видишь? Цвет совсем как у рассветного неба.
Я беру стакан. По цвету в него налита серая грязь.
– Да. Определенно.
Она делает глоток и с трудом подавляет рвотный рефлекс.
– Следующий коктейль будешь смешивать ты, хорошо? – Смотрит на толпу, пьет маленькими глотками ядреную смесь, хмурится. – Что думаешь? Есть парни, с которыми стоит поговорить?
– Я сомневаюсь, что кто-то из них будет говорить с нами. Они за милю учуют, что мы ездим на подержанных автомобилях. – Я оглядываю огромную террасу. Диджей смешивает ревущую хаус– и поп-музыку, а вечеринка напоминает мне черно-белый фильм, проецируемый без звука на большой экран.
Солнце садится в океан – темная полоска, подчеркивающая серое полотнище неба. Меня похлопывают по плечу. Я подпрыгиваю от неожиданности и поворачиваюсь. Остин Морс.
– Не ожидал увидеть тебя здесь. – Он улы-бается.
– Райна притащила меня. Я никого не знаю, – резко отвечаю я, отпиваю из стакана, пытаюсь скрыть гримасу, когда проглатываю. Отчасти я рада, что вижу его. Может, он что-то шепнет мне на ушко, спросит, какого цвета у меня сегодня нижнее белье. Я отвечу неопределенно, чтобы он продолжал гадать.
Это все игра.
И да, конечно, возможно, мне нравится его внимание.
Райна сурово смотрит на него. Она все еще думает, что он поступил безобразно, «кинув» меня на пляже.
– Ох, Остин, как хорошо, что ты подошел. Это приятно, как и всегда. Лив… я хочу заглянуть в туалет… там фонтан. Хочешь посмотреть?
– Э-э, я… нет. Обойдусь.
Она смотрит на Остина, потом на меня, рука упирается в бедро.
– Ты уверена?
Я киваю. Хочу, чтобы она оставила нас. Хочу, чтобы хоть раз выбрали меня.
Райна поворачивается к Остину, наставляет на него палец.
– Отнесись к моей девочке с уважением, понял?
Он отдает скаутский салют:
– Так точно.
Райна разворачивается на каблуках и идет к дому, коктейль плещется в ее стакане. У нее привычка ничего не есть перед вечеринкой, чтобы спиртное действовало быстрее: я догадываюсь, что несколько глотков уже сработали.
– Ты знаешь меня, – говорит Остин.
– Что?
– Ты сказала, что никого здесь не знаешь. Но ты знаешь меня.
Я прищуриваюсь, глядя на него.
– Пожалуй.
– Я уже собирался уходить… – Он отпивает из пивной бутылки темного стекла. На этикетке написано вроде бы что-то немецкое.
– А теперь у меня есть повод остаться.
– И что это за повод, Остин Морс?
Его пальцы касаются моих, когда он берется за мой стакан.
– Попробовать твой напиток, разумеется. Я знаю, ты в этом специалист. – Он глотает, закашливается, вытирает рот обратной стороной ладони. – Это же ужас.
– Просто ты еще не дорос до напитков больших девочек, так?
Я беру у него стакан и чувствую, как его глаза проходятся по мне, загораются. « Чего он от меня хочет?» – гадаю я. И тут же возникает второй вопрос, более важный: « Чего хочу от него я?»
Со стороны бассейна доносится громкий всплеск: несколько девушек, взявшись за руки, смеясь, полуголые, прыгают в воду на глубокой стороне бассейна. Но Остин даже не смотрит на них. Его горящие глаза не отрываются от меня.
– Ты производишь на меня впечатление, Оливия. Ты это знаешь?
– Откуда? – Я наблюдаю, как его стеклянно-серые (синие?) глаза продолжают изучать мое лицо. – Из-за того, что меня не берут эти говняные напитки, даже в большом количестве?
– Нет, ты производишь на меня впечатление вообще. – Он переминается с ноги на ногу, приближается на несколько миллиметров.
Я фыркаю, искоса смотрю на него, подавляю желание послать его на все четыре стороны.
– Ты уже крепко набрался, Остин Морс?
– Если на то пошло, я трезв, Оливия Тайт. – Он наклоняется ко мне, и я улавливаю запах его цветочного одеколона. – Позволишь пригласить тебя? На свидание?
Я чуть не подавилась коктейлем и спрятала лицо за стаканом, чтобы не встретиться с ним взглядом. Свидание с Остином Морсом? Остин Морс, недостижимый полубог из выпускного класса частной школы, приглашает на свидание меня, девушку-художницу, мать которой убийца? Я буквально вижу нас – возможно – пьяно прижимающимися ртами в каком-то укромном уголке. Но настоящее свидание? Появление вдвоем там, где могут встретиться люди, которых мы знаем?
Голова у меня идет кругом от «за» и «против».
– Послушай, я действительно не…
Я замолкаю. Замечаю Райну, которая выходит из двери рука об руку с высоким парнем в баскетбольных шортах, который очень похож на Штерна. Я моргаю. Не он. Какой-то случайный знакомый.
– Да ладно, – говорит Остин. – Только одно свидание, Рыжик. Ты и я.
Но я едва слышу его, тело горит, сердце бьется в горле. Штерн снова в мое голове, его утрата, его призрачное присутствие.
Перед мысленным взором проносится наш поцелуй. Я никогда не говорила ему, чего хотела. Я никогда не говорила ему, что хотела от него все: его улыбку, смех, неспешный голос, тепло обнимающих меня рук. Его голос, поющий вдалеке, прибавляющий громкости по мере приближения: « О, Сюзанна, не плачь ты обо мне. Из Алабамы еду я…»
И теперь, когда он становится таким огромным в моей голове, знакомые иголки холода колют мою плоть, и он здесь. Штерн, настоящий Штерн, точнее, призрак Штерн: чуть расплывающийся и бледный на фоне четко очерченной, загорелой реальности Остина. Дерьмо. Я пытаюсь не смотреть на него, но так трудно отводить глаза.
« Серая реальность», – говорит тихий голос между моих ушей.
– Что-то не так? – спрашивает Остин, всматриваясь в меня.
– Что? Ох… я увидела человека, которого знаю и… я просто… – Я качаю головой, улыбаюсь Остину, нарочито игнорируя Штерна. Очевидно, Остин не видит и не слышит его. – Ерунда.
– Ты уверена? Все хорошо? – Остин наклоняется ближе.
Как и Штерн. Он встает рядом со мной, его ледяное плечо окатывает меня волнами холода, прежде чем он отступает на шаг, морщится, хватается за руку. «Мы должны поговорить», – настаивает Штерн.
– Значит, договорились? – одновременно спрашивает Остин.
С десятого класса два парня не боролись так яростно за мое внимание. Тогда я напилась на первой же вечеринке вне кампуса и играла в карты на раздевание с группой более старших парней-художников.
– Нет. Я хочу сказать – да. Я хочу сказать…
Штерн смотрит на меня. Я опять дрожу. Неловко улыбаюсь Остину.
– Я… э… сейчас вернусь, – бормочу я.
– Куда ты? – спрашивает он. Райна, слава богу, уже не стоит у двери в дом. Сейчас мне совершенно не хочется выслушивать ее вопросы и отвечать на них.
– В туалет, – быстро отвечаю я, уже уходя. Штерн держится рядом.
– Вот, значит, чем занимаются крутые богатые детки вроде Остина Морса? – спрашивает Штерн, его голова двигается в такт быстрому электронному ритму, который наполняет весь дом, кудряшки мотаются из стороны в сторону. – Всегда знал, что это потеря времени.
Я не реагирую. Не хочу, чтобы меня видели разговаривающей с воздухом. Мы идем по длинному открытому коридору второго этажа, вечеринка видна через большущие окна, которые занимают чуть ли не всю выходящую во двор стену, фонари ярко светятся в темноте, бассейн – гигантское светлое пятно.
– Сюда, – шепчу я.
Мы заходим в спальню, и я нахожу выключатель: как я понимаю, это комната старшего брата Паркера. Он, очевидно, проводил здесь не так много времени после поступления в Стэнфорд. Несколько дипломов за участие в «Модели Сената» и грамоты за академические успехи украшают стены.
– Ты думала обо мне, – мягко говорит он. – Я могу это почувствовать. Находясь в Нигде, я могу это почувствовать.
– Я пыталась нормально провести вечер. И не думатьо тебе.
– Но ты думала, так?
Я вздыхаю.
– Да, думала. – Смотрю на него, потрясающе высокого, потрясающе красивого, в той же рождественской фланелевой рубашке и смешных блестящих баскетбольных шортах, которые ему придется носить остаток вечности. – И что? – спрашиваю я, отпивая от стакана. Напиток становится еще противнее. Я ставлю стакан на сверкающую полированную полку рядом со сверкающей «Плейстейшн» под огромным плоским телевизором. – Теперь, умерев, ты можешь читать мои мысли? – Я скрещиваю руки на груди, очень надеясь, что такое ему не под силу.
– Нет. – Штерн пристально смотрит на меня. – Но я тебя чувствую. Почувствовал этим вечером. Все равно что меня засосало в соломинку и выплюнуло рядом с тобой. – Он чешет голову.
– Штерн. Послушай, – мне приходится сбавить напор, – тебе нечего тут делать. Ты уже не часть этого мира. Мне нужна нормальная жизнь. Друзья.
Штерн приподнимает бровь.
– Как Остин? Ты однажды сказала, что он «сверхпривилегированный идиот».
– Он и есть сверхпривилегированный идиот, но при этом… ну, не знаю…
– Мечтательный?
– Живой. – Я внезапно вымотана донельзя. Матрац жесткий, как и все в этом доме: жесткое, новое, сплошные углы.
Я хочу, чтобы он ушел.
Нет. Неправильно. Я хочу, чтобы тогда не уходил, чтобы мы могли вернуться на вечеринку вдвоем. Мы бы посмеялись над Паркером и его глупыми подругами-зайчиками, и он прыгнул бы в бассейн, и я бы хохотала как безумная. И мне бы совсем не требовался Остин Морс и его ухаживания. Мне бы никто не требовался.
– И этого достаточно? – спокойно спрашивает Штерн.
Я смотрю на него, горло перехватило. Мой секрет по-прежнему при мне, жжет низ живота: я его люблю. Всегда любила его. И то, чего я хотела от него, теперь недостижимо. Нормальная жизнь. Нормальные отношения. Возможность обнимать его, если возникает такое желание. Не тревожиться из-за того, что он может исчезнуть в любой момент.
– Возможно, – отвечаю я.
Штерн садится рядом, и меня обдает холодом, словно я нырнула в ледяную воду. Я встаю, отхожу к большому экрану в другом конце комнаты, провожу пальцем по аккуратно сложенной стопке ди-ви-ди на полке, только для того, чтобы находиться подальше от него.
– Есть что-нибудь хорошее?
– Море, – отвечаю я, не отрывая глаз от ди-ви-ди. – Знаешь, – говорю я ему, проглатывая возникший в горле комок, – есть даже фильм об Эльвире Мадиган. Не здесь, конечно, а вообще. Я прочитала о нем в Сети. Может, нам следует посмотреть его. Чтобы найти зацепки.
Он внезапно поднимается с кровати и уже стоит рядом со мной на паркетном полу, заглядывая через плечо.
– Эльвира Мадиган… – Смотрит на меня, глаза возбужденно вспыхивают. – Разумеется… саундтрек! Лейтмотив!
– Что?
– Это музыкальное произведение я готовил для моего прослушивания в… – Он щурится, похоже, пытается что-то вспомнить.
– В Джульярде, – напоминаю я ему. – Ты играл его снова и снова с моей мамой.
– Да. Конечно. В этом все дело. Потому я и вспомнил имя… – Он улыбается, победоносно, теперь же все ясно.
Бессмысленность всего этого бьет, как кулак. Я возвращаюсь к кровати, сажусь.
– И это ты называл важным? – Я смотрю на него, руки начинают трястись. – Музыкальный урок? Естественно, ты помнишь то, что отыграл десять тысяч раз!
– Ты думаешь, я хочу, чтобы такое продолжалось? Думаешь, я этим наслаждаюсь? – Штерн качает головой, губы сжаты. – Хорошего здесь только одно: я вижу тебя. – Он смотрит на меня. Смотрит сквозьменя.
Я же смотрю на колени. Если посмотрю на него в этот момент, что-то взорвется. Вся эта тревога и эмоции должны выплеснуться наружу, так или иначе.
Если бы я не прикасалась к нему. Если бы мы никогда не встречались. Если бы я не обнимала его. Если бы могла перестать его любить. Если бы могла притянуть его рот к своему и целовать и целовать, вечно вечно вечно. Если бы могла его забыть.
Невозможно. Все это невозможно.
– Лив, – мягко начинает он. – Я знаю, ты испугана.
– Разумеется, я испугана. Я даже ни с кем не могу об этом поговорить, потому что меня примут за чокнутую. Я не хочу в один прекрасный день осознать, что и впрямь… – Я замолкаю, от ужаса не в силах закончить мысль.
– Послушай, – спрашивает он, его голос, словно стрела, пронзает меня, – почему бы тебе просто не поговорить с ней?
– Поговорить с кем?
– Ты знаешь с кем, – говорит он. По его телу пробегает судорога.
– Я… я не…
Дверь приоткрывается, и Штерн тут же исчезает. На пороге стоит Остин. Я задаюсь вопросом, как долго он так стоял… слышал ли, как я говорила ни с кем. Злиться мне на его появление или благодарить.
– Я тебя искал. – Он хмурится, потом садится рядом со мной на кровать. От его кожи идет тепло – не то что от Штерна, – а его тело с накачанными мышцами продавливает матрац. – Что ты здесь делаешь?
– Мне стало нехорошо. Я подумала, может, немного полежать. Но, похоже, мне не хватает свежего воздуха. – Я все еще дрожу после разговора со Штерном… словно он открыл замок, охраняющий какую-то темную, пыльную часть моего разума и вытащил все мои секреты.
– Хочешь, чтобы я погулял с тобой у дома?
Остин встает и берет меня за руку. Я позволяю держать ее и поднять меня на ноги. Это приятно, когда рядом кто-то живой, кто-то настоящий.
– Я думаю, мне лучше поехать домой.
– Что ж, я провожу тебя до машины.
– Велосипеда, – поправляю я его.
– Велосипеда, – повторяет он. – Это круто. Ты на велосипеде. – Ему это кажется очень экзотичным.
Остин смещает руку на мою поясницу – его жар проникает в меня, и какая-то моя часть хочет отдернуться, но я этого не делаю, потому что мне нравится его прикосновение, – и ведет вниз. Я оглядываюсь в поисках Райны, чтобы сказать ей, что ухожу, но не вижу ее. Решаю, что отправлю ей эсэмэску, как только Остин покинет меня.
Горячий воздух прилипает к коже, когда мы прокладываем путь в толпе юношей и девушек на парадной террасе: Райны нет и здесь. Потом спускаемся к моему скромному маленькому «Швинну», который дожидается у начала подъездной дорожки. Я достаю ключи, вставляю нужный в цепной замок, бросаю цепь в корзинку для багажа после того, как освобождаю велосипед.
– Счастливого пути, – говорит он, положив одну загорелую руку на седло, а второй взявшись за левую ручку руля, прежде чем я успеваю оседлать велосипед и уехать. Смотрит на меня так, словно я новый биологический вид, который он только что открыл для себя. – Так о свидании мы договорились, да?
– Конечно.
– Потрясающе. – Глаза у него такие нежные, и он наклоняется ко мне через сиденье, чуть склонив голову набок.
Он собирается меня поцеловать. Я наклоняю голову к нему, но когда поднимаю глаза, вижу лицо Штерна, а не Остина. В ужасе отдергиваю голову до того, как наши губы успевают встретиться. «Пришли мне эсэмэску», – говорю я и быстро седлаю велосипед. На его лице только начинает проступать изумление, а я уже кручу педали, выезжаю с подъездной дорожки к дому Паркера Розена и по боковым улицам направляюсь к Сорок второй авеню.
В голове снова и снова повторяются слова Штерна: « Почему бы тебе просто не поговорить с ней?»
« Поговорить с кем?»
« Ты знаешь с кем».
