Фаза остаточных толчков и реорганизации
В период реорганизации, следующей за периодом острого горя, отмечаются две наиболее значимые темы. Родственникам приходится иметь дело с собственными психологическими реакциями, а также с социально-правовыми вопросами в связи с убийством.
Психологические проблемы
Переживание горя. Родственникам приходится пройти через трудный процесс переживания горя. Это психологический процесс прохождения человека от стадии поглощенности мыслями об утрате через фазу ее болезненного осознания к финальной стадии принятия утраты как опыта, способствующего формированию личности (Parkes, 1972). Один человек описал чувство утраты следующим образом: «Ты неделями не можешь осознать этот ужас, а потом появляется чувство утраты, и ты не понимаешь, как вернуться к обычной жизни».
Относительно воспоминаний о жертве как части работы горя один вдовец заметил следующее: «Все было как в кино, прямо как в „Истории любви“… И теперь мне остается только забыть… Я не смогу жить, постоянно думая об этом».
Во многих семьях принято противопоставлять жертву и преступление. Многие люди говорят о контрасте между актом насилия, совершенным по отношению к жертве, и ее миролюбивым характером. Как сказала одна вдова: «Он ненавидел насилие… и погиб от него».
Некоторым людям долго не удается перестать сожалеть о чем-либо. Узнав подробности убийства, родственники начинают говорить себе что-то вроде: «Если бы я тогда [сказал или сделал что-то], этого не произошло бы». Как сказал один из них: «Если бы только я задержался хоть на день, такого бы никогда не случилось».
Сновидения и кошмары. В исследованиях, посвященных чувству утраты, отмечается, что сновидения об ушедшем человеке носят характер нереализованных желаний (Parkes, 1972). В своих снах люди, которые потеряли близкого человека, пытаются спасти его. Один из них сообщил, что ему приснилось, как он пытается предостеречь кузину от общения с убийцей. Молодой человек проснулся в слезах. Другой рассказывал о сновидениях, в которых он безуспешно пытался спасти брата:
Это были очень яркие сны, и я в них сражался. Я дрался изо всех сил, видел комнату, где произошло убийство, видел искаженное гримасой лицо брата. Я был там, но не мог пошевелиться, не мог ничего сделать. А потом просыпался и уже не мог уснуть… Это меня просто убивало… Мне снилось такое особенно часто после неудачного дня.
Навязчивые страхи. Как и у жертв других психологических травм, у членов семей погибших обычно появляются навязчивые страхи, которые развиваются в связи с конкретными обстоятельствами преступления. Сестра одной из жертв нераскрытого убийства стала бояться идущих следом людей, не исключая своего бойфренда.
Родственники начинают остро осознавать, что могут и сами стать жертвами, и предпринимают дополнительные меры предосторожности. Чтобы обезопасить себя, они получают разрешение на ношение оружия либо держат его у изголовья постели. Некоторые устанавливают в своих домах сигнализацию.
Отождествление с трагедией. Одним из способов справиться с потерей становится отождествление себя с умершим человеком. Сестра одной из жертв немедленно начала спать в ее кровати и носить ее одежду. Вдовы бывают особенно склонны отождествлять себя с другими женщинами, чьи мужья были убиты. Они утверждают, что чувствуют определенную связь с Жаклин Кеннеди Онассис, Этель Кеннеди и Кореттой Кинг. Одна женщина так выразилась о вдове убитого патрульного: «Она стала одной из наших».
Смена роли. Смерть вынуждает людей неожиданно выступать в роли, к которой они мало приспособлены. Потеря жены делает мужа вдовцом; потеря единственного ребенка, дяди или двоюродного брата может полностью исключить соответствующую роль из жизни пережившего эту трагедию. Необходимость вынужденного формирования новой идентичности и отказа от привычной роли усложняет процесс переживания горя.
Социально-правовые вопросы
Судебный процесс. Все случаи убийства подразумевают те или иные полицейские и судебные процедуры. Все это оказывает серьезное влияние на процессы переживания горя и преодоления кризиса и порождает целую гамму чувств, но самые тяжелые эмоции вызывает безразличие судебной системы и участников судебного процесса. Один человек красноречиво выразился по этому поводу следующим образом: «Вот был один доктор… его убили, а всем наплевать… Подумаешь, мол, бывает… Люди забывают… Время-то течет».
Вымещение чувств. Убийство подрывает веру человека в мир как в место, где царят покой и порядок. Исследования показывают, что преждевременная смерть от естественных причин также способна подорвать это ощущение безопасности. Обвинить в трагедии кого-то проще, чем признать факт неопределенности жизни. Это позволяет человеку продолжать считать себя хозяином положения, а ответственность за случившееся переложить на других. Неспособность разобраться в ситуации заставляет его почувствовать себя беспомощным.
Родственники жертвы еще долго переживают последствия психологической травмы. Не в последнюю очередь это связано с тем, что обычно им приходится участвовать в длительных процессах расследования и суда.
Люди ищут мишень, на которую можно выплеснуть свои чувства. Как правило, главной мишенью становится убийца. Родственники жертвы жаждут справедливости, они хотят, чтобы убийца понес наказание. Некоторые желают увидеть смертную казнь, другие считают тюрьму подходящим наказанием за противоправные действия. Некоторые заявляют, что убийца — больной человек и должен быть отправлен на психиатрическое лечение, поскольку они не хотят, чтобы он причинил вред кому-то еще.
Еще одним объектом вымещения эмоций является система правосудия. Некоторые могут обозлиться на полицию за безуспешные поиски убийцы. Другие сосредотачивают внимание на судебном процессе и злятся на судей за то, что «преступников выпускают на волю сразу после ареста». Адресатом обвинений является также и общество в целом. Как сказал один вдовец: «Я по натуре консерватор, но это сделало меня отчасти радикалом… Подумать только, общество, в котором ты живешь, породило такого вот типа».
Нередко можно услышать обвинения и в адрес самой жертвы. Существует мнение, что ни одна жертва не бывает полностью невинной и в той или иной степени соучаствует в преступлении (Amir, 1967).
«Родители убитых детей»
Последствия утраты ребенка для членов семей были практически не изучены до появления исследования Айлин Райнир, в ходе которого были опрошены активисты общественного движения «Родители убитых детей» из тринадцати местных отделений в одиннадцати штатах страны. Исследование поставило перед собой цель изучить состояние и типичные реакции родителей, лишившихся детей. Термин «ребенок» использовался применительно к отношению родства, а не к возрасту жертвы на момент смерти (Rinear, 1984). В исследовании приняли участие 237 человек, среди которых преобладали женщины (67, 9 %) белой расы (92,8 %). Средний возраст участников составил 51,5 года. Представленные в исследовании жертвы были в основном лицами мужского пола (61,6 %), жившими отдельно от родителей (63,7 %); средний возраст составил 22,1 года.
Основная симптоматика, выявленная у респондентов, начиналась в первые недели после убийства ребенка и сохранялась в разных сочетаниях и степени тяжести на протяжении одного-двух лет. Вызванные психологической травмой стрессовые симптомы соответствовали посттравматическому стрессовому расстройству и приведены ниже в порядке наблюдаемой частоты:
1. Нарушение сна. За редким исключением, родители убитых сообщали о нарушениях сна. Они проявлялись в раннем пробуждении по утрам, бессоннице и более частом, чем обычно, сне. Все это могло происходить по отдельности или в различных сочетаниях.
2. Притупленный аффект. Почти все родители признавались в чувстве оцепенения или эмоциональной блокаде после смерти ребенка. Подавляющее большинство этих людей сообщали о неспособности испытывать эмоции любого рода, особенно связанные с близостью, нежностью и сексуальностью, а также о длительных периодах притупленного аффекта, часто переходящих в депрессию. Родители убитых отзывались об этих трудностях так: «Я не испытываю глубоких чувств с тех пор, как его убили»; «Я ничего не чувствую, как будто внутри меня все умерло»; «В этом году мои защитные механизмы рухнули, я в глубокой депрессии»; «Я изменилась эмоционально: стала неспособна любить и быть отзывчивой к другим моим детям».
3. Пониженный интерес к прежде любимым занятиям. Большинство родителей сообщали о выраженном снижении интереса к ранее значимым для них занятиям. Об этом виде трудностей они отзывались так: «Раньше я была истовой прихожанкой, а теперь бываю в церкви лишь от случая к случаю»; «После убийства я полностью утратил интерес к своей работе»; «После убийства я перестал общаться со своими друзьями».
4. Навязчивые мысли об убийстве. Большинство родителей сообщали о зацикленности на мыслях о жестокости убийства и страданиях своего ребенка. В частности, они говорили следующее: «Мне лучше, если я не один и чем-то занят, а иначе просто не могу выбросить эти мысли из головы»; «Со времени ее убийства не было ни дня, чтобы я не думала о ней и о том, как и почему она умерла». Одна из матерей сказала:
Я все думаю о своем сыне, как он лежит там, посреди улицы, с окровавленной головой. Мне сказали, что смерть была мгновенной, а я все боюсь, что он мучился, когда умирал. Уже почти год прошел, а эти мысли продолжают меня преследовать.
5. Ощущение отчужденности. Большинство родителей сообщали о чувствах оторванности, отчужденности или отдаления от окружающих: «Я постоянно чувствую, будто смотрю на происходящее со стороны»; «Я чувствую отчужденность от друзей и коллег, поскольку они понятия не имеют, какой это ужасный опыт»; «В ситуации с убийством все стараются держаться от тебя подальше. Мы прочувствовали это на себе».
6. Избегание занятий, вызывающих болезненные воспоминания. Многие родители сообщали об избегании ситуаций, которые каким-либо образом ассоциируются у них с убийством ребенка. Они высказывались по этому поводу так: «Теперь я почти не захожу в церковь, потому что, стоит зайти и взглянуть на алтарь, как я вижу там только гроб с телом сына»; «Почти целый год после ее убийства я не мог проехать по улице, где это случилось»; «Я больше не могу заниматься сексом с мужем, потому что всякий раз, когда он ко мне притрагивается, я думаю о дочери и о том, что с ней сделал насильник».
7. Усиление симптомов. Родители сообщали об усилении симптоматики под влиянием событий, напоминавших им об убийстве ребенка. Они высказывались по этому поводу так: «Я переживаю это вновь каждое воскресное утро. Просыпаюсь и сразу вспоминаю, как была потрясена, не обнаружив ее в кровати»; «Чей-то случайный взгляд, какие-то слова, передача по телевизору — и ты сразу же об этом вспоминаешь». Одна из матерей высказалась особенно красноречиво:
Ненавижу Хэллоуин. Полуразложившийся труп моего сына нашли на каком-то пустыре спустя неделю после того, как его убили. Каждый год, когда на Хэллоуин я вижу скелеты, они напоминают мне о сыне и о том, как он выглядел. Это заново бередит мои раны.
8. Повторяющиеся сны об убийстве. Родители сообщали о повторяющихся снах на какую-либо из следующих тем: (1) исполнение желаний, когда ребенок снится живым и здоровым; (2) «отмена» случившегося, когда родитель пытается защитить своего ребенка или по меньшей мере предостеречь его о надвигающейся опасности; (3) какая-либо особенно болезненная или сложная деталь убийства, когда родитель вновь и вновь переживает травмирующее событие (например, обнаружение тела, известие о смерти, опознание тела).
9. Расстройство памяти и невозможность сосредоточиться. После убийства многим родителям было трудно сосредоточиться на чем-либо. Они высказывались по этому поводу так: «Работодатель мужа уволил его без выплаты выходного пособия. Сказал, что он „зациклен на этом убийстве“»; «После ее убийства мне стало трудно сосредотачиваться на работе, и из-за этого сейчас я взял отпуск по болезни на месяц».
Ввиду многочисленных симптомов и сильнейшего жизненного разлада родителям очень помогают активисты общественных организаций, например, таких, как «Родители убитых детей».
