Глава 12

Побег из эхо-камеры

Наверняка вы в своей жизни слышали что-нибудь вроде: «Очень важно выслушивать и аргументы другой стороны! Беги из эхо-камеры! Вырвись из своего замкнутого мирка! Так ты сможешь расширить свой кругозор и выработать более объективные взгляды».

Поначалу этот совет кажется удачным: одни люди с благими намерениями повторяют его, а другие, со столь же благими намерениями, энергично кивают.

Маленькая ужасная тайна заключается в том, что он не рабо­тает.

Почему истина не рождается в спорах

Я подозреваю, что даже люди, преисполненные самых благих намерений, где-то в глубине души понимают, что этот совет бесполезен. Всем нам случалось сцепиться в Facebook с бывшим одноклассником или троюродной сестрой, чье мировоззрение в корне отличается от нашего. Когда эти люди объясняют нам, что наши взгляды на аборты чрезвычайно аморальны или что наша политическая партия — скопище некомпетентных невежд, у нас обычно не открываются глаза и не происходит переворот во мнениях.

И все же во многих статьях и книгах с гневом говорится об эхо-камерах и замкнутых мирках, из-за которых мы живем зашоренными. Многие принимают это предостережение близко к сердцу и пытаются выслушивать «другую сторону». Выходит обычно одно расстройство.

Рэйчел Превити, либеральная журналистка, в 2019 году решила в течение недели слушать исключительно Fox News. Ее отчет по окончании эксперимента довольно типичен: «Я хотела найти что-нибудь положительное в воззрениях консерваторов, вместо того чтобы постоянно восклицать: „О, какой мрак, посмотрите, во что верят эти консерваторы!“ Но, если честно, из передач было очень сложно понять, каковы их взгляды, — там в основном обличали либералов».

В 2017 году один журнал в Мичигане провел двусторонний эксперимент по побегу из эхо-камеры. Журналисты нашли трех человек, которые согласились поменяться потребляемыми средствами массовой информации. Со стороны либералов это были Арик Кнут и Джим Лейджа, жители города Анн-Арбор, сотрудники университета штата Мичиган. Они поклонники новостного агентства NPR, внимательно читают The New York Times и феминистический сайт Jezebel. Консерваторов представлял Том Хербон, инженер на пенсии и горячий сторонник Дональда Трампа, живущий в пригороде Детройта. Хербон ежедневно читает Drudge Report онлайн, а его радиоприемник настроен на волну The Patriot — разговорной радиостанции, где выступают консервативные деятели вроде Шона Хэннети.

Кнут и Лейджа согласились читать Drudge Report и слушать радиостанцию The Patriot. Хербон взамен согласился читать The New York Times и Jezebel и настроить радиоприемник на NPR. Через неделю журналисты проведали своих «лабораторных мышек». Научились ли те чему-нибудь?

Да, научились. Каждый из них убедился на деле, что «та сторона» еще более предубеждена, еще сильнее искажает факты и еще неприятнее в общении, чем они думали раньше. Лейджа впервые в жизни послушал радио The Patriot, и услышанное его шокировало. Он сказал о Хербоне: «Меня страшно удручает, что вот человек, он целый день слушает эту радиостанцию, где полно людей, в точности таких же, как он, и они говорят в точности то, что он хочет услышать». Хербону, в свою очередь, оказались так омерзительны The New York Times и Jezebel, что он бросил их читать на середине эксперимента (хотя заставил себя слушать NPR в течение всей недели). Он сказал: «Меня немедленно отвратили от них неточности, которые они допускали при пересказе известных фактов. Если люди не знают, что такое факт, у нас большие проб­лемы».

Если вы считаете, что эти опыты недостаточно строго поставлены, — в 2018 году проводился широкомасштабный эксперимент по «слушанию другой стороны». Исследователи предлагали пользователям Twitter 11 долларов за следование автоматизированному аккаунту (так называемому боту), который должен был вставлять им в ленту твиты с другого конца политического спектра. Либералам бот показывал за сутки 24 твита консервативных публичных фигур, таких как политики, медиа, благотворительные организации и аналитики. Консерваторам бот показывал то же самое из либеральных источников. Исследователи нашли способ гарантировать, что подопытные действительно читают твиты своего бота: для этого их заставляли каждую неделю отвечать на вопросы по содержанию твитов.

Через месяц исследователи замерили политические взгляды участников исследования. Стали ли их воззрения более умеренными благодаря выходу за пределы эхо-камеры? Наоборот. Консерваторы, которые в течение месяца читали либеральные твиты, стали заметно более консервативными. Либералы, которые все это время читали консервативные твиты, стали чуть более либеральными (хотя эффект не был статистически значимым).

Подобные результаты вроде бы доказывают, что призывы к выслушиванию другой стороны бесполезны. Однако все не так плохо. Правильный вывод, который можно сделать из этих экспериментов, — не то, что напрасно и пытаться переубеждать людей, а то, что мы делаем это совершенно неправильно.

Наша ошибка — в том, какие источники информации мы выбираем. По определению мы слушаем людей, которые затевают споры с нами, а также общественных деятелей, издания и сайты, которые являются самыми популярными представителями взглядов другой стороны. Такой критерий отбора не очень удачен. Во-первых, какие люди с наибольшей вероятностью затевают спор? Сварливые и неприятные. («Статья, которую ты перепостила на Facebook, — полная чушь. Сейчас я тебе объясню, как все обстоит на самом деле…») Во-вторых, какого типа личности и медиа с наибольшей вероятностью становятся популярными представителями некой идеологии? Те, кто постоянно аплодирует своим и высмеивает или передразнивает чужих, то есть вас.

Чтобы повысить шансы на рождение истины в споре, слушайте людей, которые стараются, чтобы их аргументы было легче, а не труднее воспринимать. Людей, которых вы любите или уважаете, даже если не согласны с ними. Людей, с которыми у вас есть нечто общее, например интеллектуальная база или общее мнение по какому-нибудь вопросу, даже если по всем остальным вопросам вы расходитесь. Людей, которых вы считаете разумными, которые признают существование нюансов и зон неопределенности и которые дискутируют честно.

Слушайте людей, которых считаете разумными

Представьте себе дебаты на Reddit между группками феминистов и антифеминистов. Какие определения приходят вам в голову? «Срач»? «Катастрофа»? Может быть, «полный трындец»?

Как правило, так оно и есть. Но в течение нескольких лет сабреддит r/FeMRADebates представлял собой разительное исключение из правил. Его создали в 2014 году как площадку, где феминисты и защитники прав мужчин (MRA) могли бы обсуждать спорные вопросы. Однако дискуссии на r/FeMRADebates имели одно принципиальное отличие. Местные модераторы с самого начала тщательно установили рамки допустимого поведения. Не оскорбляй других участников и не используй слова вроде «феминаци» или «спермотоксикоз». Не обобщай. Спорь с конкретными людьми или конкретными мнениями, но не заявляй: «Феминистки считают, что…» — как будто феминистки — это некое монолитное целое.

Благодаря этим правилам и положительному влиянию основателей форума «срачи» на r/FeMRADebates были удивительно редки. Как часто вы встречаете в типичной интернет-дискуссии такие, например, комментарии?

• «Я сходил по вашей ссылке, и да, действительно, я ошибался в этом вопросе».
• «Я больше не обвиняю людей в том, что „до них просто не доходит“. Теперь я думаю, что их позиция осмысленна».
• «Я не всегда соглашаюсь с [ник другой участницы]… но если кто-нибудь когда-нибудь и сможет завербовать меня в феминизм, это будет она, точно».

И феминистки, и защитники прав мужчин, пришедшие в сабреддит с чрезвычайно нелестным мнением о другой стороне, зачастую со временем меняли свои взгляды. Один участник по имени Рашид сообщил мне: раньше он скептически относился к заявлениям феминисток, что вину за изнасилование часто сваливают на жертву, а от самого изнасилования отмахиваются как от чего-то неважного. Пообщавшись с несколькими феминистками на r/FeMRADebates, Рашид понял, что такое случается значительно чаще, чем ему казалось.

Когда Рашид только пришел на сабреддит, он считал себя антифеминистом, но с тех пор перестал определять себя подобным образом. Что его переубедило? Как сказал он сам, общение с феминистками, которые дискутируют добросовестно. «Раньше я много времени проводил, изучая самые агрессивные феминистические нападки, которыми делились другие антифеминисты, чтобы показать, какие нелепые существа эти феминистки», — вспоминает Рашид­. В результате у него сложилось впечатление, что «клинические образчики» феминизма встречаются гораздо чаще, чем на самом деле.

Представительница другой стороны, одна из феминисток — осно­вателей группы, начала видеть кое-какие изъяны в концепциях феминистической теории, таких как «патриархия». Кроме того, ее начал заботить ряд проблем, к которым пытаются привлечь внимание представители MRA, например сексуальное насилие в отношении мужчин. В прочувствованном обращении к некоторым своим постоянным оппонентам она писала: «Вы были свидетелями того, как я поменяла свою позицию по очень многим вопросам… Благодаря вам я стала гораздо терпимее к движению за права мужчин вообще и осознала всю важность многих мужских проблем».

Слушайте людей, с которыми у вас есть общая интеллектуальная база

Помните Джерри Тейлора, противника теории изменения климата, с которым мы познакомились в ? Мы оставили его в состоянии растерянности. Его встревожило открытие, что ученый, его единомышленник, исказил факты и что источники, которые он цитировал, менее заслуживали доверия, чем ему казалось раньше. Тейлор по-прежнему считал, что основные аргументы против теории изменения климата верны… Но был уже не так непоколебимо уверен в своей позиции, как когда-то.

Тейлор оставался в таком неопределенном положении несколько лет, пока друзья не устроили ему встречу с Бобом Литтерманом, активистом борьбы с изменением климата. При этих словах вам, вероятно, представилась фигура в домотканой хламиде из пеньковой дерюги, приковавшая себя к дереву в знак протеста. Но Литтерман — нетипичный активист. Его основная работа — руководство компанией Kepos Capital, консультирующей инвесторов, которую Литтерман основал, проработав более 20 лет в Goldman Sachs. Литтерман — авторитетная фигура в области управления рисками, автор одной из наиболее популярных моделей, используемых инвесторами для оптимального распределения портфеля инвестиций.

Встреча состоялась в Институте Катона в 2014 году. На ней Литтерман привел такой аргумент в пользу борьбы с изменением климата, какого Тейлор раньше не слышал. Литтерман сказал, что катастрофическое изменение климата — недиверсифицируемый риск. Это значит: нет никакой другой отрасли, в которую можно было бы вложить деньги, чтобы смягчить риск, что оно произойдет на самом деле. В обычных условиях инвесторы охотно тратят большие суммы, чтобы избежать недиверсифицируемого риска. По той же логике, заявил Литтерман, человечество должно быть готово затратить большие суммы, чтобы предотвратить возможность катастрофичес­кого изменения климата.

Литтерман, Тейлор и один из коллег Тейлора спорили в течение полутора часов. Когда Литтерман ушел, Тейлор сказал коллеге: «Похоже, от нашей точки зрения камня на камне не оставили». Вскоре после этой беседы Тейлор ушел из Института Катона и стал активистом борьбы с изменением климата. По сей день он остается единственным профессионалом — противником теории изменения климата, перешедшим на другую сторону.

Почему эта дискуссия оказалась такой плодотворной? Как объяснил впоследствии Тейлор, Литтерман, хоть и был его идеологическим противником, тем не менее сразу предстал в его глазах чрезвычайно авторитетной фигурой. «Он с Уолл-стрит. Что-то вроде либертарианца, только в смягченном варианте».

Зная, что у тебя с кем-то общая интеллектуальная база, сразу становишься более восприимчивым к его аргументам. Кроме того, это значит, что вы можете говорить на одном языке. Доказывая необходимость борьбы с изменением климата, Литтерман оперировал понятиями из экономики и теории управления рисками — а этот язык был для Тейлора убедителен. Для человека вроде Тейлора одна беседа в таком контексте ценнее сотни разговоров с активис­тами, твердящими о моральном долге человечества перед Матерью Природой.

Слушайте людей, у которых с вами общие цели

Моя подруга Келси Пайпер работает в медиаагентстве Vox. Ее специальность — новости в филантропии, технологиях, политике и других отраслях, влияющих на глобальное благополучие человечества. Кроме того, Келси атеистка. А одна из лучших подруг Келси, назову ее Джен, — воцерковленная католичка.

Это значит, что у них колоссальная разница во взглядах, а расхождения часто непримиримы — например, по таким вопросам, как гомосексуальность, контроль рождаемости, добрачный секс и эвтаназия. Когда позиция одного человека по вопросам морали диктуется религией, чуждой другому человеку, очень трудно достигнуть согласия.

Но у Келси и Джен есть нечто общее, а именно желание улучшить этот мир, причем как можно эффективнее. Обе женщины принадлежат к движению эффективного альтруизма, участники которого стараются найти действенные, основанные на фактах способы творить добро.

Благодаря этой общей цели женщин связывает дружба и взаимное доверие. Поэтому Келси выслушивает мнение Джен охотнее и менее предвзято, чем могла бы.

Одна из тем, по которой Келси изменила свое мнение под воздействием этих бесед, — аборты. Сначала она безоговорочно поддерживала право на выбор. Она считала, что эмбрион недостаточно разумен и не может считаться личностью в вопросах морали до такой степени, чтобы на этом основании считать аборты неприемлемыми.

Сейчас, после многих разговоров с Джен, Келси более сочувственно относятся к позиции пролайферов. Она считает маловероятным, что у эмбриона есть сознание. «Но есть некоторая вероятность, что, если бы я полностью понимала ощущения эмб­риона, я бы сказала: „О да, у этого существа есть своего рода разум, и, когда оно гибнет, это трагедия“», — заявила Келси. Она все еще твердо уверена, что аборты должны быть легальными. Но теперь серьезно воспринимает взгляд, что аборты — нечто нежелательное и что следует направить больше усилий на их профилактику.

Такой перемены не случилось бы, если бы Келси не приложила искренние усилия, чтобы понять точку зрения Джен, — а это оказалось возможно только потому, что Келси знала: Джен — ее союзница в борьбе за улучшение мира, она печется о многом из того, что волнует и Келси. Когда люди чувствуют, что в каком-то важном смысле они играют в одной команде, они могут учиться друг у друга, даже если во всем остальном их взгляды очень сильно разнятся­.

Проблема с «командой соперников»

В 1860 году, когда Авраам Линкольн был избран президентом США, он обратился к тем, кто был его главными конкурентами при выдвижении кандидатуры от республиканцев, — Саймону Кэмерону, Эдварду Бэйтсу, Салмону Чейзу и Уильяму Сьюарду — и предложил им места в своей администрации. Этот эпизод увековечен историком Дорис Кернс Гудвин в книге 2005 года, ставшей бестселлером, «Team of Rivals: The Political Genius of Abraham Lincoln» («Команда соперников: политический гений Авраама Линкольна»).

«Команда соперников» Линкольна — стандартный пример в книгах и статьях, призывающих читателей быть открытыми к разнообразным мнениям. «Линкольн сознательно выбрал разных людей, которые могли бросать вызов его воззрениям и испытывать на прочность аргументы друг друга, чтобы произвести на свет наиболее разумные суждения», — пишет преподаватель Гарвардской юридической школы Касс Санстейн в своей книге «Going to Extremes» («Дойдя до крайности»). Барак Обама называл книгу «Team of Rivals» в числе источников вдохновения, которыми пользовался во время собственного президентского срока, и хвалил Линкольна за то, что ему «хватало уверенности в себе, чтобы держать у себя в администрации несогласных».

Я тоже знала этот эпизод именно в таком виде, пока не начала проводить изыскания для подготовки материалов к своей книге. Оказалось, что из полного варианта этой истории следует более сложный вывод. Из четверых «соперников», приглашенных Линкольном в администрацию: Кэмерона, Бэйтса, Чейза и Сьюарда — трое работали не слишком удачно и ушли с должности раньше срока­.

Кэмерона сняли с поста, на котором он пробыл меньше года, за взятки. (Как выразился один современник Кэмерона, тот не украл бы разве что раскаленную докрасна печь.)

Бэйтс все больше забрасывал работу и наконец подал в отставку. Он имел очень мало веса в администрации президента: Линкольну редко требовались советы Бэйтса, а сам он не напрашивался.

Чейз был убежден, что заслуживает поста президента больше, чем Линкольн, которого он считал ниже себя. Он часто спорил с Линкольном и несколько раз угрожал подать в отставку, если его требования не будут выполнены. В конце концов Линкольн поймал Чейза на слове и принял его отставку, позже сказав другу: «Я просто не мог больше этого выносить».

Сьюард был частичным исключением из правила. Он продержался в администрации президента все время, пока Линкольн за­нимал этот пост, и стал его доверенным другом и советником. Много раз ему удавалось изменить мнение Линкольна по тому или иному важному вопросу. Однако такую позицию Сьюард занял лишь через несколько месяцев, в течение которых он подрывал авторитет Линкольна у него за спиной и пытался отхватить кусок политической власти для себя.

То, что Линкольн вообще смог работать с бывшими соперниками, — доказательство его потрясающей уверенности в себе. Возможно, с политической точки зрения то был осмысленный шаг. Но как пример преднамеренной открытости взглядам инакомыслящих эта история не очень годится. Выслушивать иное мнение не слишком полезно, если оно исходит от людей, которых вы не уважаете или с которыми у вас настолько мало общего, что они даже не видят необходимости работать с вами в одной команде.

Это труднее, чем кажется

Одна из главных причин, мешающих нам учиться у инакомыслящих, — это всегда оказывается труднее, чем мы ожидаем. Мы предполагаем, что, если оппоненты достаточно разумны и ведут спор честно, добраться до корня разногласий очень просто. Каждый из спорящих излагает свои взгляды, и если один из них способен поддержать свою позицию логикой и фактами, то другой говорит: «О да, вы правы» — и меняет свое мнение. Чего проще!

Но когда так не происходит, когда одна сторона отказывается изменить свое мнение, даже выслушав доводы, которые другая сторона считает неопровержимыми, оба спорщика отчаиваются и приходят к выводу, что оппонент, должно быть, не способен рассуждать разумно.

Нам следует понизить планку своих ожиданий. Очень сильно понизить. Даже в идеальных условиях, когда все участники дискуссии хорошо информированы, разумны и добросовестно стараются объяснить свои взгляды и понять взгляды другой стороны, родить истину в споре все равно трудно. А ведь условия практически никогда не бывают идеальными. Это происходит по трем причинам.

1. Мы неправильно понимаем взгляды друг друга

Гостя в Каире, блогер Скотт Александер разговорился в кафе с девушкой-мусульманкой. Когда она что-то сказала про сумасшедших, верующих в эволюцию, Александер признался, что он один из этих «сумасшедших».

Девушка была в шоке. Она произнесла: «Но… Ведь обезьяны не превращаются в людей. Ради всего святого, почему вы думаете, что обезьяны превращаются в людей?» Александер попытался объяснить, что превращение обезьяны в человека происходит очень постепенно, на протяжении множества поколений, и порекомендовал девушке кое-какие книги, в которых этот процесс, возможно, объясняется лучше. Но было ясно, что она так и не поверила.

Если вы знакомы с теорией эволюции, вам очевидно, что девушка в кафе понимала ее неправильно. Но насколько вы уверены, что разные абсурдные идеи, которые вам приходилось отметать в прош­лом, — не продукт вашего собственного непонимания? Даже верные теории поначалу могут показаться ерундой. Объяснение в течение 30 секунд чего угодно неизбежно упрощает факты, поскольку опускаются существенные уточнения и нюансы. Вам не хватает кон­текс­та, слова используются в новых, непривычных для вас смыслах и так далее.

2. Плохие аргументы служат прививкой против хороших аргументов

Наткнувшись на весомый довод, новый для нас, мы часто принимаем его за уже знакомый неубедительный. Например, в я цитировала когнитивного психолога Гэри Клайна, изучающего, как люди меняют свое мнение, когда ставка очень велика, например в пожарном деле или при уходе за больными. Работы Клайна сильно помогли мне понять, как работает принятие решений в реальной жизни, и увидеть некоторые из недочетов в научных исследованиях, посвященных принятию решений.

Однако я игнорировала труды Клайна много лет после того, как впервые о нем услышала. Все потому, что он пользовался таким термином, как «сила интуиции», и я определила его в группу людей, превозносящих интуицию как некое псевдомистическое шестое чувство, которое важнее всех остальных видов наблюдений, в том числе научных. Но Клайн придерживается совершенно иного мнения. Под интуицией он просто подразумевает встроенную способность нашего мозга распознавать закономерности. Однако я встречала слишком много людей, заявляющих что-нибудь вроде: «Наплевать, что считают ученые, — интуиция подсказывает мне, что привидения существуют на самом деле», и потому, не задумавшись, определила Клайна в ту же категорию.

3. Наши убеждения взаимозависимы: когда меняется одно, приходится менять и другие

Допустим, Алиса верит, что изменение климата — серьезная проб­лема. Она беседует с Кевином, который с этим не согласен. Алиса могла бы показать Кевину статью, в которой говорится, что научные климатологические модели позволяют делать точные предсказания, но это вряд ли переубедит Кевина, даже если он мыслит как разведчик.

Все потому, что наши убеждения переплетены наподобие паутины. Идея Кевина «Никакого глобального потепления нет» поддерживается другими взаимосвязанными идеями об устройстве мира и о том, какие источники информации заслуживают доверия. Чтобы существенно изменить убеждение «Никакого глобального потепления нет», Кевину придется также изменить ряд связанных с этим убеждений, таких как «Источники, опровергающие теорию изменения климата, больше заслуживают доверия, чем мейнстримные средства массовой информации» и «Умные люди не идут на поводу у сговорившихся климатологов». Это возможно, но единственной статьи из источника, которому Кевин сейчас не доверяет, будет явно недостаточно. Понадобится гораздо больше фактов.

В конце мы познакомились с Джошуа Харрисом, автором книги «I Kissed Dating Goodbye», который начал получать негативные отзывы читателей, утверждающих, что эта книга сломала им жизнь. Харрис начал догадываться, что его критики, возможно, в чем-то правы, в 2015 году. Именно тогда стало известно, что несколько членов его конгрегации, церкви Жизни Завета в Гейтерсберге, штат Мэриленд, виновны в развратных действиях по отношению к несовершеннолетним прихожанам. Харрис лично не участвовал в злоупотреблениях, но знал о них и отговаривал жертв обращаться в полицию.

Харрис понял, что неправильно повел себя во время этого кризиса, и вся паутина его воззрений затрещала. «Тогда я впервые начал понимать знаете что? Можно питать благие намерения и думать, что принимаешь верные решения, но результаты в жизни людей будут совершенно иные, чем ты ожидал, — сказал позже Харрис. — Это осознание в свою очередь породило мысль: „Может быть, с моей книгой в самом деле что-то не так“».

На протяжении всех этих лет, когда Харрис выслушивал критику в адрес своей книги, его способность изменить мнение упиралась в тупик — неявную убежденность: «Если действуешь из благих побуждений, то не можешь причинить зло». Может быть, сознательно Харрис не стал бы отстаивать такое мнение, но оно сидело у него в подсознании. И пока оно не изменилось, даже постоянного потока жалоб на книгу было недостаточно, чтобы изменить другое убеждение, связанное с первым: «Моя книга не приносит вреда».

В каждой из этих трех глав выворачивается наизнанку наше обычное представление о том, как менять свои взгляды.

В мы видели: большинство людей неявно предполагает, что их карта реальности уже истинна. Если ее приходится менять, значит, где-то на пути они сплоховали. Разведчики мыслят противоположным образом. Мы все начинаем с абсолютно неправильных карт и со временем уточняем их, накапливая данные. Если вы вносите изменения в карту — вы все делаете правильно.

посвящена тому, что делать, если окружающий мир разрушает ваши теории, если люди ведут себя «иррационально», если вы не получаете ожидаемых результатов или с вами кто-то внезапно не соглашается. Не пытайтесь загладить шероховатости, которые не укладываются в вашу картину мира; потяните за них, словно это затяжки на ткани, чтобы посмотреть, какая картина откроется, когда ткань расползется.

А в этой главе мы увидели, как люди ожидают, что разногласия будет легко устранить, и бывают неприятно удивлены, когда ничего не получается. Но реальность такова, что переубедить оппонента трудно даже в идеальных условиях. Наоборот, вы должны быть приятно удивлены, когда вам это удается. Выслушивать мнения, расходящиеся с вашими, и принимать их достаточно всерьез, чтобы попытаться изменить собственные взгляды, — такое занятие требует умственных усилий, эмоциональных усилий, а главное — терпения. Вы должны быть готовы сказать себе: «Мне кажется, что он ошибается, но возможно, что я его неправильно понимаю, — нужно все проверить» или «Я по-прежнему не согласен, но, может быть, со временем я начну видеть вокруг себя примеры того, о чем она говорит».

Зачем еще больше усложнять сложную задачу, выслушивая людей, которые неразумны, высмеивают ваши взгляды и не имеют с вами ничего общего? Как выразилась Келси, журналистка-атеистка с подругой-католичкой, «если я читаю кого-то и в результате не проникаюсь пониманием его точки зрения, я продолжаю поиски­».

Отправить